Запредельный человек

Глава 8

Слепящий зеленовато-желтый свет солнца лился сквозь заново начищенные стенки дома-пузыря, поставленного на паучьи (или же бабочкины?) лапки-стебли, над лужайкой, которая вновь приобрела безупречный вид. Дэмми потянулся и зевнул. Он ощущал приятную усталость после ночных трудов и как раз думал проверить мягкость постели в доме-пузыре. На крохотном балкончике появился Флосс; его крылья, вновь ухоженные, переливались радужной пленкой в солнечном свете.

«Дэмми, — мысленно позвал он. — Ты ли это? Не может быть. Как видишь, со мной все хорошо, и...»

Возбужденное мысленное щебетание прервалось, стоило Флоссу увидеть одинокого тееста — тот вышел из-за цветущего куста недалеко от Дэмми. В одной руке он сжимал садовый нож, в другой — совочек. Дэмми легко коснулся разума этого создания и опознал в нем самого первого тееста, которому вправил мозги. Там, где прежде бушевала буря страхов и неутоленного голода, царило спокойствие. Рана быстро затягивалась.

«Не бойся, — успокоил Дэмми Флосса. — Остальные на борту корабля, а Минф решил задержаться и навести порядок. Он уже уходит. До свиданья, Минф».

Дэмми осторожно передал прощание существу, которое все никак не могло освоиться с новообретенной индивидуальностью и не знало, что делать. Минф, неслышно бормоча собственное — такое собственное и личное — имя, двинулся прочь.

«И снова, — удовлетворенно заметил Флосс, — Космос проявил Себя».

«Это было не чудо, — ответил Дэмми, — а старая добрая сила».

«Наша встреча, — не уступал Флосс, — уже стала проявлением Космического равновесия. Хотя, конечно, твоя формулировка механики моего спасения будет любопытна для изучающих материальную манипуляцию. Самый восхитительный аспект Космоса — его стремление к новизне. Кто бы мог подумать, что разрушительную энергию теестов можно направить в созидательное русло!..»

«Я рад, что они за собой прибрались, — сказал Дэмми. — Выглядит мило».

«Если не считать моего тысячелетнего дерева хео, — взгрустнул Флосс. — Впрочем, мне оставили аккуратную поленницу и десять новеньких саженцев, так что и это событие укладывается в общую канву. Иначе когда бы я еще заполучил для работы древесину хео огненного цвета? Ах, этот вид опилок, этот пряный, остро-соленый аромат, сияние готовой фигурки у меня в руках!..»

Его непроницаемое жучиное лицо обернулось к Дэмми.

«И все же я не понимаю, Дэмми. Зачем ты утруждался? Почему до сих пор не ушел и беспокоишься о моем благополучии? Где тут логика?»

«Не бери в голову. Я просто не могу бросить приятеля в беде. Поэтому сделал все, что посчитал нужным».

«Приятеля? — эхом повторил Флосс. — Я почти уловил смысл этого хрупкого понятия, не лишенного внутренней логики. О, нет, не логики, а сообразности с Космосом... Да. Теперь я практически все понял. Понял, что мой совершенно логичный поступок, когда я сообщил твое местоположение захватчикам в обмен на обещание амнистии, показался тебе столь же нелогичным, сколь и мне — твое поведение. Но вот мы снова примирились. Что же ты намерен делать дальше... друг мой? Смею надеяться, что и ты сможешь снова называть меня так».

«Я не держу зла, приятель, — заверил Дэмми. — Я отправлюсь в путь. Работа не ждет».

«Дэмми, — позвал наконец Флосс. — Я должен тебе кое-что сказать... как друг».

«Да?»

«Этот Ксориалль, о котором ты мне рассказал, неверно тебя проинформировал. Да, несомненно, ты почерпнул сведения из его библиотеки, но ведь программировал ее банки памяти сам Ксориалль. Твои знания о галактике в корне своем верны, и все же Ксориалль исказил их в некоторых местах — сообразно собственным целям. Особенно он постарался создать образ Галактического консенсуса как могущественной силы, перед которой слабые преклоняют колени. Это ложь. Галактический консенсус — название, данное энтузиастами небольшой и склочной организации, намеренной устроить все так, как стремился представить твой амбициозный учитель. Положение их довольно шатко, и сильные мира сего еще не истребили их лишь потому, что считают их досадной мелочью. Надеюсь, эта новость не привела тебя в нежелательное замешательство — да и с чего бы? Особенно если учесть твое негодование по поводу заданной «классификации» твоего мира».

«Действительно, это странно, что теесты хозяйничают на территории Консенсуса, — неопределенно сказал Дэмми. — Значит, путешествие на Тризме ничего не даст».

«Так почему бы тебе не остаться на Альмионе? — предложил Флосс. — Можешь взять себе сколь угодно большой участок никем нетронутой территории и преобразовать по своему желанию».

«Сам не знаю, — ответил Дэмми. — Просто ощущение, что есть незаконченные дела и пора в путь».

«Смотрю, ты не больно-то церемонишься, — заметил Флосс. — После всех наших совместных злоключений это как-то...»

На мгновение Дэмми ощутил прикосновение неосязаемой силы, а потом перенесся обратно на борт безликой тюремной капсулы. Правда, теперь он остался совершенно один. На протяжении странно растянутого времени Дэмми почти безуспешно пытался осознать опыт последних шести недель (по земному исчислению). Флосс и жалкие теесты уже казались ему давнишним происшествием, а Ксориалль со своей роскошной тюрьмой — событиями полузабытой истории из детства. А до того... было нечто малозначимое, вроде метания рыбешек в тазу с мутной водицей.

С поразительной ясностью Дэмми осознал, что время — это иллюзия, сквозь пелену которой разум воспринимает внешнюю реальность. Как и теесты, думал Дэмми, мы, люди, боролись с самими собой и думали, будто со Вселенной у нас война, тогда как на самом деле Вселенная очень даже мила. Проста и мила. Я считал, что работа — «грязное» слово, и всячески бежал от ее, но что может быть лучше, чем выполнять свою работу и сознавать это?..

Преисполнившись стыда, он усмехнулся над тем, какой философский оборот приняли его мысли, и поспешил занять голову другим.

— Снова застрял, — подумал Дэмми вслух и слегка испугался грубости родного языка. — Снова в ящике, в котором очутился до того, как начал совать нос в устройство большой машины.

Дэмми вспомнил о кошмарном пути через болота, как они вместе с Флоссом шли по трясине. Не придется ли проделать это еще раз? Он лег на пол и прощупал окружающее пространство. Сразу же понял, что все изменилось. Кто-то на славу потрудился: перебрал судно концентрированного сгустка энергии — если, конечно, оно то же самое. Он не обнаружил плоскости проницаемости; узлы давления были ровными и выверенными. Тогда Дэмми собрал поле сознания, а через миг — или неделю — открылся люк, и в камеру влетел знакомый контейнер с пайком, который Дэмми телепортировал себе в желудок. Наконец, соскучившись, он снова принялся вызывать себе призрачных собеседников, помогавших скрасить одиночество еще во время предыдущего заключения.

Они появились вместе с комнатой, собранной из упаковочных ящиков и грубо распиленных бревен. Это был безымянный салун: в дальнем конце над потускневшим зеркалом в баре висела голова лайки. В зале толпился народ, гудели голоса, топали грязные ботинки, светили газовые лампы. Сквозь множество щелей задувал кусачий ветер. Дэмми отметил, что снаружи, за стенами, стоит холод градусов десять ниже нуля. В одном конце какой-то парнишка беззаботно наигрывал ранний регтайм на ветхом пианино.

Толпа зашевелилась, когда открылась дощатая дверь и в салун, моргая, вошел мужик в грязной парке из волчьей шкуры. Бледное, осунувшееся лицо, отмеченное шрамами морозных ожогов; шаг — неустойчивый, но не как у пьяного, а как у инвалида. Пройдя прямиком к бару, он высыпал на затертую стойку содержимое кошеля из мягкой кожи: небольшую кучку сверкающего желтого песка.

— Незнакомец всех угощает! — воскликнул мелкий тип с мышиной мордочкой и помчался к бару.

Дэмми расслабился, сидя на стуле спинкой к стене. Паренек — тапер тоже устремился к бару, а незнакомец прошел за пианино. Скинув парку, опустился на табурет и опасно покачнулся, но сумел сохранить равновесие. Протянул узловатые руки к клавиатуре. Кожаная рубашка на нем — просто невероятно! — была еще грязнее парки. «Впрочем, играть он умеет», — отметил про себя Дэмми, когда зазвучал «Варшавский концерт».

На музыку никто не обращал внимания, и только размалеванная шлюха в дальнем конце бара удивленно смотрела незнакомцу в спину. Вскоре он закончил играть и встал, уже тверже. Обернулся к публике и, бормоча, сделал что-то вроде объявления, завершив его какой-то совсем уже невнятной фразой.

Дэмми встал, но тут незнакомец выхватил пистолет; в тот же миг, когда погасло пламя свечей в люстре, Дэмми пораженно понял, что ствол смотрит прямо на него. Только он хотел возразить или задать вопрос, как правая рука его дернулась, и прогремел двойной взрыв. В темноте удар, как от рухнувшей каменной плотины, смел его и повалил на пол.