Янтарь и Лазурит

Глава 9

Лазурит на руке принцессы

Время текло медленно. Сюаньму привык, что появление нечисти приходилось дожидаться часами и даже днями, поэтому спокойно сидел. Иногда он прикрывал глаза, но не дремал, а медитировал, управлял энергией ци в своём теле. Поскольку большинство талисманов промокло и растеклось во время грозы у заброшенного храма лисы, он успел создать новые и спрятал их в слоях шэньи и чжунъи, также некоторые сложил в войлочную обувь.

Периодически Сюаньму приоткрывал глаза и поглядывал на пятно от цветочного чая, приятный запах которого доносился до его носа и напоминал о дне с нуной в чайной. Пол сох, а нечисть не спешила объявляться. Реже Сюаньму переводил взгляд на саму нуну — та лежала на кровати принцессы Наюн, закрыв лицо рукой. Он бы не удивился, если бы она давно заснула: та почти не шевелилась, иногда убирала руку, но затем снова клала на глаза.

В какой-то момент он услышал, как она заёрзала, но специально уставился в уже высохшее пятно, как вдруг с губ нуны сорвалось:

— Каса-обакэ…

Оно прозвучало удивлённо, без толики страха.

Сюаньму поднял голову и на деревянном бортике кровати увидел одноглазый красный зонт, который ещё и язык высунул и, постукивая, поскакал вдоль стены, спрыгнул на пол. Служанка нуны испуганно ахнула и закрыла рот руками, как зонт прыгнул за ширму. Сюаньму немедленно встал и отодвинул её, нуна рванула к нему, но существо исчезло, как будто провалилось сквозь пол. Явилось, что никто и тени не заметил, и исчезло, не оставив следов.*

* Кит. 来无影，去无踪 — «приходить, не отбрасывая тени, и уходить, не оставляя следов» (незаметно появляться и исчезать, словно по волшебству).

— Куда ты? — голос нуны прозвучал обеспокоенно.

Монах непонимающе посмотрел на неё. Она собиралась казнить человека, пусть и жестокого убийцу, но человека, а за одноглазым зонтом помчалась как за испугавшимся диким зверьком, которого избалованной принцессе захотелось подкормить. Тем не менее, это не вызывало отвращения — наоборот, Сюаньму только больше хотел понять эту женщину.

— Нуна знакома с ним?

— Конкретно с этим нет, но каса-обакэ встречала раньше, — её голос звучал спокойно, не дрожал, словно недавнего разговора и вовсе не было.

Сюаньму надеялся, что она расскажет подробнее, однако она резко замолчала, присела на корточки и, сделав кислую мину, неторопливо провела пальцами по ширме. Он стоял чуть поодаль и наблюдал, но и нуна никуда не спешила. Выдохнув, Сюаньму взял себя в руки и всё-таки задал вопрос:

— Что нуна знает о них? Они представляют опасность?

Она посмотрела на него так, будто он сказал, что монахи не знают, что такое чётки, а в ордене Сюаньму они имелись у каждого — это было первое сравнение, которое пришло ему в голову.

— Нуна?

— Это милейшие создания. — Она недовольно изогнула брови. — Они любят проказничать, но ни о какой опасности не может быть и речи.

Почему-то его слова разозлили её.

И по-прежнему нуна не назвала более важных деталей: что их привлекало, а что пугало, почему они решили появиться именно сейчас и т. д.

— Принцесса Юнха, вы уверены? — испуганно забормотала её служанка. — Он никого из нас не съест?

— Каса-обакэ любят цветы и фрукты, а не людей.

Нуна и её смирила сердитым взглядом.

По неясным Сюаньму причинам она питала к этим существам какие-то особые тёплые чувства, но и ему самому она оказала внимание, хотя монах был уверен, что не мог знать принцессу Сонгусыля, оказавшуюся лисой. А она его знала. Вдобавок, была в курсе, что и он родился драконом, а не человеком, в то время как он сам об этом даже не догадывался.

— Нуна знает, где он спрятался?

— Уважаемый монах, не впутывайте в это принцессу! — возмущённо потребовала служанка, но опустила голову и замолкнула под сердитым взглядом её госпожи. Затем и Сюаньму пересёкся с янтарными глазами, но они вдруг потеплели.

— Он может прятаться в бумажных и деревянных предметах — в стенах, полу, — наконец, она назвала полезную информацию. — Если он не захочет, его просто так не найти.

Получается, оставалось снова пролить где-нибудь цветочный чай и дожидаться, когда каса-обакэ вновь решит показаться, иначе у принцесс и других жителей дворца опять начнутся проблемы. Сюаньму нашёл взглядом поднос с чайником, который приносила служанка, и собирался проверить, осталась ли там ещё жидкость, как нуна окликнула его:

— Рури, ты же не собираешься его убить?

Он обернулся и посмотрел на неё, она стояла и кусала нижнюю губу.

— Я слышала, что монахи не просто охотятся за нечистью, но… — она сглотнула. — Истребляют. Ты обещаешь, что не причинишь вред каса-обакэ?

— Принцесса Юнха, почему вы защищаете его? — поинтересовалась испуганная служанка, имя которой Сюаньму всё никак не мог вспомнить.

— Хеджин-а, почему ты защищаешь меня?

В глазах служанки отразился ужас, а монах наконец-то услышал её имя.

— Вы моя госпожа, принцесса Юнха, но это чудовище не ваш господин!

— Разве защищать можно только господ?

Из-за редкого общения с людьми Сюаньму плохо разбирался в эмоциях мирских, но был готов поклясться, что и в янтарных глазах, и чуть дёрнувшихся губах, и во всём выражении лица увидел глубокую печаль.

— Хеджин-а, ты заботишься не только обо мне, но и о своей семье.

— Что вы такое говорите, принцесса Юнха, он не может быть вашей семьёй!

— Он… мой друг.

— Принцесса…

— Я буду стоять за семью, друзей и близких до конца и больше не позволю их убить или обидеть, — она сделала небольшую паузу, опустила голову, сжала руки в кулаки и добавила: — Не в этот раз.

Последнюю часть она чуть не выкрикнула, словно её задели за живое; одновременно с этим её слова прозвучали твёрдо и решительно. И Сюаньму осознал, что не хотел её подводить.

— Тогда что ты предлагаешь, нуна?

Обнаружив в нём поддержку, она расслабилась и улыбнулась, взор её медово-янтарных глаз потеплел.

— Для начала узнать, один он тут или с сородичами.

Сюаньму не хотел уточнять, что дальше. Было бы легче, если бы нуна сама обо всём рассказала, но, по всей видимости, делать этого она не намеревалась.

Он тихо вздохнул.

«Хорошо, нуна, будь по-твоему».

— М.

Служанка взяла в руки поднос и грустно посмотрела на свою госпожу.

— Полагаю, понадобится ещё цветочный чай?

— Что бы я без тебя делала, Хеджин. — Нуна улыбнулась, пальцами погладила ширму, нежно подула на неё и вернулась обратно на кровать, но на этот раз только присела, а не улеглась.

Сюаньму не двигался с места. Этот монах совершенно не представлял, как разбавить тишину и нужно ли это делать.

До этого он общался с людьми лишь при необходимости, в то время как нуну ему искренне хотелось узнать ближе. Четыре дня назад он даже наведался в лавку свитков и чернил её друга, чтобы подробнее расспросить о колокольчике фурин, который по неясным ему причинам не мог выкинуть из головы. Пусть Джинхён и общался с ним с многозначными намёками, которые Сюаньму не понимал, он всё-таки рассказал, как самому создать фурин. Более того, даже сводил к мастеру, который помог выплавить металлическую форму в виде лисы; изначально Сюаньму надеялся сделать полноценное тело, но вышла огромная ушастая голова и прижатый к ней хвост, а тело как-то не сложилось.

Хотя он прекрасно владел каллиграфией, но рисовать не умел. На прикреплённом к колокольчику листе он изобразил стоявшую лису, только передние лапы оказались короче задних, поэтому пришлось подрисовать под них камень. А к лисе с неба спускался дракон и почти касался её носа.

Сюаньму не придумал, какую бы красивую мудрость или пожелание оставить рядом с рисунком, хотя благодаря шифу знал немало, но все мысли разбежались в стороны, как водомерки, когда в воду бросили камень, поэтому написал просто: «За ветром и дождём последует солнце»*, так как они и буквально пережили грозу, узнали новое друг о друге и о себе, впервые услышали об аккымах. Также он образно хотел поддержать нуну — оставить напоминание, что вслед за плохим придёт и хорошее.

* Кит. 阳光总在风雨后 — «солнечный свет всегда за ветром и дождем» (удача всегда после трудностей).

Он не стал класть фурин в мешочек с деньгами, боясь случайно повредить его, а завернул в ткань и спрятал в одежду. Сюаньму собирался как-нибудь при случае подарить колокольчик, но после разговора о поцелуе нуна резко изменилась.

Теперь, когда они остались наедине, Сюаньму дотронулся до груди — в то место, где хранился фурин в виде лисы, убедился, что тот не потерялся, и убрал руку. Сейчас не время.

Продолжая стоять возле ширмы, он взглянул на нуну и заметил, что та смотрела в пол и грызла нижнюю губу.

«Нуна…»

Он приоткрыл рот, но осознал, что до сих пор не нашёл подходящих слов. Сюаньму сам запутался в своих чувствах, поэтому не хотел сейчас о них говорить и пытаться что-то объяснить, но и не по делу говорить не любил совсем. Спросить о жизни во дворце? А вдруг только больше расстроит нуну. Логичнее всего было узнать что-нибудь о каса-обакэ, раз уж они собрались ловить это существо, поэтому он просто задал глупейший вопрос, который только смог придумать:

— У каса-обакэ бывают имена?

Нуна наконец подняла голову, и их взгляды встретились, он заметил удивление в янтарных глазах и сведённых бровях. Слегка наклонившись набок, нуна упёрлась локтём в ногу и поставила на ладонь подбородок, тщательно рассматривая лицо Сюаньму.

Он уже успел пожалеть о заданном вопросе, как она ответила:

— Друг с другом они общаются при помощи шорохов и дуновений, но также понимают нашу речь. Некоторые даже могут разговаривать, но это старшие и сильные, а молодые нет. Мы в детстве давали им имена, некоторые соглашались и откликались на них, а другие… были недовольны.

Сюаньму вопросительно посмотрел на неё, ожидая продолжения, однако совсем не такого:

— Твоего звали Шитошито*.

* Звук медленно капающего дождя (яп. しとしと).

«Моего?» — пронеслось у него в голове, но вслух он ничего не произнёс.

Зато на лице сидевшей на кровати нуны появилась улыбка. Она убрала руку с ноги и откинулась назад, подпирая спину, подняла голову и мечтательно уставилась в потолок.

— Знаешь, я не удивлена, что ты назвал мышонка Джиком. Кстати, где он? — нуна продолжала говорить непонятные вещи и не давала толковых объяснений. — И Шитошито тоже…

— Чжи.

— Что?

Она непонимающе смотрела на него.

— Я назвал его Чжи. — Сюаньму сглотнул. — В Цзяожи так мыши пищат.

Нуна несколько раз моргнула, а потом вдруг схватилась за живот и рассмеялась. Её заливистый смех наполнил комнату радостью, она так хохотала, что не усидела на месте, а легла, продолжая обнимать себя.

— Мыши… пищат! Ха-ха-ха!

Сюаньму тоже смущённо улыбнулся и на несколько шагов отошёл от ширмы, приблизился к кровати принцессы Наюн, чтобы поймать нуну в случае, если она всё-таки решит скатиться на пол.

— Ой, Рури, — всё ещё давясь смехом, выговорила она. — В Сонгусыле они пищат ччик-ччик.

Когда нуна произносила «джик» и «ччик», эти звуки казались ужасно похожими. Сюаньму не спешил отвечать, а нуна сидела с чуть приоткрытым ртом и смотрела на него, склонив голову на бок.

— А дождик в Чигусе капает шито-шито! — И её радостный смех снова наполнил покои. — Узнаю старого доброго Рури.

Сюаньму вновь не смог удержаться от улыбки. Он не привык смеяться и проявлять свои эмоции, но в компании нуны был не в силах прикидываться каменной статуей.

— Как мне тебя не хватало.

Если ему не показалось, то последние слова наполняли горечь и печаль, и он почувствовал, что должен подбодрить её.

— Теперь я здесь.

И вмиг поймал на себе её удивлённый взгляд. Она больше не смеялась и не улыбалась, а поджала губы, пока янтарные глаза не внимательно разглядывали его лицо. Стало неловко. Хотелось отступить и отвернуться, но он заставил себя стоять на месте, пока уголки губ нуны не дёрнулись вновь.

— Спасибо, Рури.

Сразу после этих слов в покои принцессы Наюн вошла служанка Хеджин, словно специально стояла за дверью и ждала, когда они договорят — Сюаньму бы не удивился, если бы она так и сделала. В руках она держала поднос с заварочным чайником и несколькими пиалами, комнату наполнил нежный цветочный аромат.

Не говоря ни слова, Сюаньму забрал у неё пиалу и чайник. Он не знал, что больше привлекает каса-обакэ: впитывающаяся в деревянную поверхность ароматная жидкость или сосуд, издающий тот же самый запах. Немного чая он снова разлил возле ширмы и рядом поставил пиалу, над которой уже поднимался пар. Сюаньму привстал и повернул голову в сторону нуны и её служанки: первая мечтательно смотрела перед собой, не моргая и не двигаясь, на её лице виднелась слабая, но счастливая улыбка. Сюаньму подумал, что она о чём-то вспоминала, поэтому решил не беспокоить — хотя он и без взгляда на неё не собирался ничего говорить. А вот служанка вновь уселась на стул возле каягыма, перед этим поставив поднос на стол, и теперь внимательно смотрела на разлитое пятно и периодически вздрагивала.

Хоть кто-то из присутствовавших пугался нечисти, а не вставал на защиту.

Некоторое время они сидели в тишине, пока нуна не очнулась из своих размышлений и не помахала Сюаньму.

— Рури, подойди, — прошептала она и поманила его к себе.

Стараясь ступать беззвучно, он приблизился к кровати принцессы Наюн, а нуна похлопала рукой по одеялу, приглашая его присесть рядом. Он молча смотрел на чистое королевское бельё и на свой грязный после улицы ханьфу, который хоть и отряхнул, но пачкать постель всё равно не хотел.

— Сядь ты уже, — тихо рыкнула нуна, и Сюаньму вынужденно опустился рядом с ней. Он сидел совсем на краешке, чтобы хотя бы не запачкать остальное.

Изначально Сюаньму полагал, что нуна хотела о чём-то поговорить, и подозвала его, чтобы не шуметь, однако она молча сидела и поглядывала за почти исчезнувшими клубами пара над остывающей пиалой. Вскоре они растворились в воздухе совсем, и чай остыл.

Сюаньму слышал, как служанка не могла спокойно сидеть и нервно ёрзала на месте, зато её госпожа словно превратилась в каменную статую. Он и сам старался издавать как можно меньше шума, чтобы случайно не спугнуть каса-обакэ, но не ожидал подобного нуны — та выглядела чересчур активным человеком.

Солнце ещё не успело опуститься за горизонт, но время уже клонилось к вечеру, как вдруг нуна заговорила:

— Хеджин-а, я опять голодная.

Последние годы Сюаньму не работал с кем-то, а сам выполнял мелкие поручения по ловле нечисти; если бы у него был болтливый партнёр, который мог бы спугнуть выжидаемое существо, он бы сделал выговор и больше с ним не связывался. Однако стоило взглянуть на нуну, как все плохие слова улетучились из головы, оставив место лишь неуместным мыслям: Сюаньму вновь вспомнил поцелуй в ночь полнолуния. Как бы он ни хотел этого признавать, ему понравилось. Ему нравилась и нуна, которая неправильно поняла его реакцию, сама сделала выводы и только больше запутала его.

— Сейчас принесу, — моментально среагировала служанка и поднялась с места, как вдруг схватилась руками за голову и вскрикнула.

Вместо того чтобы подойти к ароматному чаю, каса-обакэ выглядывал из-под стула Хеджин, где никто не заметил его появления. Сюаньму поднялся с кровати и бросил взгляд на нуну: а может, она и видела, как показался красный зонтик, но решила промолчать. Он ничего ей не сказал, незамедлительно подошёл к каса-обакэ и опустился перед ним на пол. Испугавшаяся Хеджин ускакала к дверям, но не спешила покидать покои принцессы Наюн, а обеспокоенно следила за своей госпожой.

Проще всего было запечатать каса-обакэ в специальном мешке, в котором Сюаньму держал каппу перед прибытием в Сонгусыль, однако стоило ему вытянуть перед собой руку с чётками, как нуна подала голос:

— Я убью тебя, если навредишь ему.

Сюаньму вопросительно взглянул на принцессу. Она серьёзно угрожала ему или так шутила?

На её лице не осталось ни тени улыбки, однако в глазах ощущалась явная насмешка; нуна закинула ногу на ногу и чуть склонила голову в сторону. Хоть убейте, но Сюаньму не понимал эту женщину.

Красный зонтик почему-то не испугался чёток, а наоборот, высунулся из-под стула и предстал перед монахом в полный рост. У него не было носа, но он всё равно наклонился к вытянутой руке, как будто хотел понюхать её и, более того, он это сделал! Но при помощи рта. Сюаньму почувствовал дыхание на своей коже, после чего каса-обакэ наклонился и осторожно стукнул его кончиком зонта.

С кровати послышался смех нуны, за которым последовали пояснения:

— Он с тобой познакомился.

Почему-то это не радовало.

— Что ему нужно?

— Внимание?

Сюаньму привык охотиться за нечистью, а не возиться с ней, как с дитём малым. Не попробуешь — не узнаёшь; свободной рукой монах вытащил из шэньи специальный мешок и приоткрыл его, проверяя, залезет ли любопытный каса-обакэ туда сам.

Постукивая бамбуковой палкой-ножкой о деревянный пол, зонтик припрыгал поближе и с интересом заглянул внутрь. Но засунул туда лишь верхушку головы, а глазом смотрел вниз, даже в пол, поэтому Сюаньму не понял, как каса-обакэ там что-нибудь разглядел. Издав невнятное «фня», зонтик резко выпрямился и прыгнул назад.

Не упустить. Сюаньму дёрнулся и вытянул руку вперёд, чтобы поймать существо, как нуна крикнула:

— Не трогай его ножку!

Было поздно. Он как раз схватил бамбуковую палку, как желтоватый глаз каса-обакэ налился красным, а сам зонтик начал раскрываться и увеличиваться в размерах. Палка потолстела, Сюаньму уже не мог удержать её одной рукой.

Зонт внушительного размера высунул длинный узкий язык, зашипел и бросился на обидчика.

— Стой-стой-стой! — закричала нуна и вскочила с кровати.

Одного ловкого прыжка хватило, чтобы она, быстрая как молния, оказалось между монахом и зонтом. Сюаньму только моргнуть успел, как каса-обакэ впился нуне в руку, несколько раз обволок её языком.

— Ай.

Нуна нахмурилась, а монах бросился к ней, схватился за зонт и дёрнул его в сторону, но тот оказался настойчивым и не собирался легко сдаваться.

— Прости, забыла предупредить.

Она ещё и извинялась в подобной ситуации…

— Принцесса! — в ужасе воскликнула её служанка. — Монах, сделайте что-нибудь!

Хеджин не посмела остаться на месте, а бросилась к своей госпоже. Да, она боялась, но всё равно дрожащими руками схватила зонт и изо всех сил потянула его назад.

— Хеджин, перестань. — Нуна хмурилась от боли.

— Как его снять?

От вида её страданий Сюаньму немедленно убрал руки и заставил служанку сделать то же самое.

— Погладить, успокоить, спеть колыбельную — что-нибудь!

Монах отказывался верить, что подобные вещи успокоили бы глазастый зонт, зато ему в голову пришло кое-что другое. Он подошёл к ширме, поднял с пола нетронутую пиалу с застывшим цветочным чаем и вернулся назад.

Нуна продолжала хмуриться и поглаживать раскрытый красный зонт, что немного уменьшился в размере, но его язык по-прежнему крепко сжимал её руку. На всякий случай Сюаньму решил уточнить:

— Нуна, как они относятся к воде?

— Обычно любят… — задумчиво произнесла она. — Малыш, ты не боишься воды?

Каса-обакэ не реагировал, а монах поднял над ним пиалу и окропил его несколькими каплями. Постукивая приятным звуком, они ударились о поверхность его бумажной головы, как зонт ослабил хватку. Сюаньму полил на него ещё немного чая, и тот полностью раскрылся, отпустил руку нуны и убрал свой язык.

С громким стуком он приземлился на пол и радостно запрыгал, словно оказался под дождём, монах вздохнул и вылил на него весь оставшийся чай, пока каса-обакэ скакал из стороны в сторону в небольшой луже.

— Нуна, он радуется, или ему плохо? — всё-таки спросил Сюаньму, мало ли обидел её нечисть.

— Радуется.

Потирая пожёванную руку, нуна опустилась на пол и уселась в лужу из накапавшего чая.

— Принцесса Юнха, дайте вытру хотя бы! — засуетилась служанка и даже где-то успела раздобыть тряпки. Её госпожа даже не пошевелилась, пока та вытирала всё вокруг и пыталась избавиться от жидкости под ней. — Принцесса, вы живы?

— Не переживай, Хеджин, всё в порядке, — она улыбнулась, перевела взгляд на кружащийся на полу зонтик и затем посмотрела на Сюаньму. — Он ещё маленький и много пугается, не злитесь на него, он просто защищался.

— Но он посмел напасть на принцессу! — возмутилась Хеджин и с негодованием посмотрела на свою госпожу.

— Оставь плохое в прошлом и живи моментом — посмотри, как он счастлив.

Каса-обакэ продолжал кружиться на полу, разбрызгивая почти выветрившиеся капли со своей головы.

— Что с ним теперь делать? — Сюаньму серьёзно посмотрел на нуну, догадываясь, что просто избавляться она от него не собиралась.

— Ничего, он будет жить со мной!

Какого ещё ответа он мог ожидать?

— Принцесса Юнха! — в ужасе воскликнула служанка. — Он чуть вам руку не откусил!

— Хеджин-а-а, — протянула нуна, — у него даже зубов нет, как он мог откусить мне руку? Забыли. Раз со всем разобрались, можем позвать принцессу Наюн.

Она поднялась с пола, но раненую руку прижала к груди, придерживая её второй: должно быть, всё ещё испытывала боль, но гордо не показывала виду.

— Хеджин-а, я уже не голодна, пойду пока отдыхать. — Нуна подняла каса-обакэ с пола, обнимая его за бумажную часть и не прикасаясь к бамбуковой ножке, и покинула покои.

Сюаньму тоже вышел в коридор. Больше тут делать нечего, он собирался уйти из дворца и вернуться на постоялый двор; работу он толком не выполнил, поэтому считал, что не имел права просить за неё плату. Только он развернулся, чтобы выйти из крыла принцесс, как нуна окликнула его:

— Рури, пойдём.

Со стороны она выглядела забавно: пожёванная рука с порванным рукавом прижата к груди, между ней и второй зажат каса-обакэ, чья ножка свисала вниз и покачивалась из стороны в сторону. Зонт часто моргал и быстро двигал своим золотистым глазом из стороны в сторону.

— Рури, у меня к тебе просьба, — заговорила нуна, пока они шли по коридору. — Ты должен сказать евнуху Квону, что это самое безобидное существо на свете, а то он с ума сойдёт от страха.

Сюаньму чуть не подавился.

— Ты же скажешь? — настаивала она.

— А нуна?

Он имел в виду, почему она не объяснит своим подчинённым сама, ведь в отличие от него нуна была знакома с каса-обакэ.

— По-твоему, кому он поверит больше — какой-то принцессе Сонгусыля или опытному монаху, охотящемуся за нечистью?

Почему-то Сюаньму считал, что в первую очередь её слуги должны были верить своей госпоже, а потом уже всем остальным. Но по интонации он догадался, что она имела в виду второе.

Она пнула ногой дверь в свои покои. Комната мало чем отличалась от предыдущей: такая же кровать, но вместо нежно-розового белья у нуны оно было обычного белого цвета, у стены стоял стол с украшениями, в противоположном конце ещё один низкий, заваленный книгами и развёрнутыми свитками, о сохранности которых нуна совершенно не беспокоилась. Подперев голову руками, принцесса Наюн сидела за столиком с украшениями и нервно перебирала заколки, а евнух Квон расхаживал вокруг неё из стороны в сторону.

— Принцесса Юнха! — просияв от счастья, воскликнул он и кинулся к своей госпоже, но замер на месте, как только обнаружил каса-обакэ в её руках. — Ч-что это?

— Безобидный малыш, который никому не причинит зла. — Нуна хитро улыбнулась и ткнула Сюаньму локтём в бок. — Верно, достопочтенный монах?

— Верно, — выдал он вместо привычного «М».

— Принцесса Наюн, он хороший и тебя больше не побеспокоит, не переживай, можешь возвращаться к себе.

Она приблизилась к девочке и дёрнула рукой, как будто собиралась погладить её, но обе были заняты зонтиком, а одну из них ещё и погрызли, поэтому нуна только смогла выдать ещё одну улыбку. А вот принцесса Наюн испуганно вскочила с места и отпрянула назад, к дверям — подальше от каса-обакэ.

— Спасибо, — пискнула она уже из коридора и убежала.

— Принцесса Юнха, вы опять подвергаете себя опасности! — негодовал евнух Квон и от ужаса тряс руками.

— Не беспокойся за меня, лучше проводи принцессу Наюн, пока она не разбилась по дороге.

Нуна показала язык, а каса-обакэ повторил за ней и тоже вытянул свой длинный. Евнуху ненужно было повторять — он судорожно сглотнул и вышел за дверь. Теперь они остались наедине с Сюаньму, однако на этот раз нуна нарушила тишину сразу после того, как перестали звучать шаги в коридоре.

— Рури, что ты думаешь об аккымах?

Его удивляло, насколько резко менялось её настроение: то она шутила, то грустила, а сейчас взяла и перешла на серьёзную тему.

— Из-за них я задержался в Сонгусыле.

Отчасти это было правдой: Сюаньму опасался, что подобные Нань Шичжуну оружия-убийцы скитались по миру и убивали невинных людей. Хотя в первую очередь на него повлияло его драконье происхождение и в частности сама нуна, но об этом он решил умолчать.

Нуна озадаченно смотрела на него и покусывала нижнюю губу. Каса-обакэ пытался подражать ей, но обладал только беззубым ртом и языком, поэтому просто давил последним.

— Значит, ты пока останешься? — Взгляд янтарных глаз как будто смотрел сквозь него и добирался до его души. Нуна прокашлялась. — Как думаешь, много таких аккымов? Не надо ли переловить их и помочь им уйти с миром?

— Нуна говорила с генералом Ю?

Сюаньму не сомневался, что этот человек был лучше осведомлён в делах аккымов, чем они вместе взятые. Вместо ответа нуна фыркнула.

«Что он тебе показал в ту ночь?» — хотел спросить монах, но не стал этого делать.

Каса-обакэ задёргался в её руках, издавая невнятные звуки, среди которых Сюаньму слышал только «фня», «дза», «ся» и подобные.

«Он так общается?»

Монах был способен лишь на мысленные вопросы, которые не решался озвучить. Увы, нуна их не слышала, поэтому не могла ответить и просто продолжила тему аккымов:

— Я несколько дней искала в библиотеке… — Пока она говорила, каса-обакэ начал вести себя агрессивнее: раскачивался из стороны в сторону и пытался вырваться. Нуна бережно поставила его на пол, а зонтик поскакал вперёд и запрыгнул на стол с украшениями, на которых принцесса Наюн оставила неубранные заколки.

Каса-обакэ подвинул одну из них своей бамбуковой ножкой и сильно наклонился, едва не упав всем весом на этот самый стол, но лишь пошатнулся и удержался. Его глаз внимательно разглядывал золотистую заколку, на одном из концов которой был вырезан цветок с множеством тонких лепестков.

— Тебе пинё* понравилась? — Нуна приблизилась к нему с улыбкой, ступая тихо, чтобы не спугнуть его.

* Пинё (кор. 비녀) — традиционная корейская заколка-шпилька.

— Нё… нё! — радостно воскликнул каса-обакэ и со стуком запрыгал по столу.

Продолжая наблюдать за своим новым питомцем, она вновь обратилась к Сюаньму:

— Я искала информацию об аккымах в королевской библиотеке, но ничего не смогла найти, даже о Хунсюе почти никаких упоминаний и тем более о Чигусе…

Монах внимательно слушал её, но ничего не отвечал.

— Правда, я не была в запретной части… — невозмутимо продолжала нуна. — Не хочешь со мной туда пробраться?

Сюаньму чуть не подавился слюной.

Она не добралась до запретной части библиотеки самостоятельно и теперь предлагала вторгнуться туда вдвоём? В, наверное, охраняемое место? Сюаньму не любил нарушать правила. Он привык всегда и во всём слушаться шифу, и не хотел подводить его, оскорблять его память, пусть того уже и не было в живых.

— Нуна… — Он не знал, как объяснить свою позицию.

— Я не заставляю, если не хочешь.

Ну почему эти слова так грустно прозвучали? Сюаньму не хотел ей отказывать.

К величайшему удивлению, его спас каса-обакэ, продолжавший скакать на столе и нечаянно — а может, и специально, — приземлившийся на другую заколку в форме цветка, украшенную драгоценными камнями. Она раскололась и рассыпалась, лепестки раскрошились.

— Вня… вня… — пробубнил каса-обакэ, как единственный глаз наполнился слезами, что потекли по его бумажной голове и закапали на стол.

— Малыш, не расстраивайся, ты же не специально, — успокаивающе проговорила нуна и погладила зонтик. — Никто тебя не обвиняет.

Сюаньму поражало, с каким беспокойством и заботой нуна отнеслась к этому существу.

— Рури тоже тебя не обвиняет, правда, Рури?

Монах закашлялся, не понимая, причём тут вообще он.

— М.

— Рури, каса-обакэ нужно имя, как назовём нашего малыша?

Он не успел прийти в себя, как чуть не подавился, но в этот момент в дверь постучались, а из коридора раздался голос Хеджин:

— Прибыла наложница Ча!

Нуна замерла на месте, в её глазах промелькнул неподдельный страх, она понизила голос и процедила сквозь зубы:

— Быстро прячься.

Она схватила каса-обакэ на руки, открыла сундук с разноцветной одеждой и запихнула его туда, бесшумно прикрыв крышку, чтобы никто не услышал. Повысив голос, она крикнула:

— Сейчас, приведу себя в порядок! — Она резко обернулась к Сюаньму, в ужасе осознавая, что монаха ей прятать некуда. — Рури, ты можешь превратиться в дракона и уменьшиться?

В её голосе звучала искренняя надежда, цепляющая до глубины души, Сюаньму просто не мог подвести её. Но в тот раз он превратился неосознанно, когда нуне угрожала смертельная опасность. Нервничая, он закрыл глаза и почувствовал потоки ци внутри организма, но сейчас они только мешали: надо было отыскать совершенно другую энергию, его истоки, а он не мог их нащупать.

— Лезь в окно тогда, — прошептала нуна дрожащим голосом.

До сего момента Сюаньму не видел её испуганной, а появление наложницы Ча вогнало её в страх, заставило не просто занервничать, а запаниковать. С другой стороны, что такого было в том, что монах оказался во дворце? Можно было просто показать каса-обакэ и рассказать о его поимке, забрать зонтик и уйти, в конце концов, но нуна не планировала ничего из этого делать, она хотела всех спрятать.

Она открыла окно, судорожно махала руками и трясла головой, подталкивая его. Сюаньму шагнул в её сторону, как тепло разлилось по его телу, прошлось по всем то ли венам, то ли духовным меридианам — всё случилось так быстро, что он не смог определить. Мир вдруг пронёсся перед глазами, одежда соскользнула на пол, а Сюаньму подлетел к окну, обернулся и поймал на себе удивлённый и даже завороженный взгляд нуны. Она замерла, рассматривая его, как рванула к его вещам, схватила их и запихнула в сундук к каса-обакэ. Ткань развернулась, и фурин в форме лисы покатился в сторону с лёгким постукиванием, ударился об стену и там остался. Несмотря на хороший слух нуны, она как будто не заметила и даже не посмотрела в его сторону, пока прятала одежду.

— Принцесса Юнха! — послышался голос Хеджин из коридора, дверь скрипнула и начала открываться.

— Уменьшайся, — испуганно шепнула нуна и бросилась в его сторону.

Сюаньму двинулся ей навстречу, и начал сжиматься в размерах; она раскрыла свои руки и поймала его. Маленький дракон обвил её запястье, словно браслет, и застыл под узким золотистым рукавом, как в комнату вошла женщина с гордо поднятой головой и высокой причёской — нуна рассказывала про подобные: оёмори или что-то в этом духе.

Нуна незамедлительно подошла к ней, сложила перед собой руки и поклонилась, да так дёрнула Сюаньму, что пришлось покрепче обхватить её лапками и хвостом, чтобы не свалиться.

— Матушка.