Я – Товарищ Сталин 4

Глава 17

5 апреля 1936 года, Аддис-Абеба, утро.

Солнце медленно поднималось над холмами, окружавшими столицу Абиссинии, заливая город золотистым светом, который пробивался сквозь густую пыль, поднятую телегами и копытами мулов. Улицы гудели: торговцы выкрикивали цены на ячмень и кофе, женщины в ярких шалях несли корзины с лепёшками инжера, а вдалеке раздавались глухие удары военных барабанов, напоминая о войне, подступавшей всё ближе. В штабе советских советников, расположенном в старом каменном здании на окраине города, пахло сыростью и оружейным маслом. Полковник Фёдор Вяземцев стоял у окна, глядя на улицу, где местные мальчишки гонялись за тощей собакой, лая и размахивая палками. Его мысли были далеко — у карты, утыканной красными и жёлтыми булавками, и у слов императора Хайле Селассие, которые всё ещё звучали в ушах: «Мы будем сражаться одни».

Вяземцев повернулся к майору Соколову, который раскладывал на столе пачки долларов, завёрнутые в грубую холщовую ткань. Восемьдесят тысяч долларов — сумма, способная купить лояльность вождей, но требующая крайней осторожности. Один неверный шаг, и император вышвырнет советников из страны, обвинив в подкупе и вмешательстве. Полковник чувствовал, как время сжимает его в тиски: три дня до штурма Дессие, три дня, чтобы убедить вождей поддержать партизанскую войну и сорвать планы британцев.

— Сколько уже раздали? — спросил Вяземцев, потирая висок. Голова болела от бессонной ночи, проведённой за составлением плана диверсий и анализом донесений разведки.

— Двадцать тысяч, — ответил Соколов, не поднимая глаз от пачек. Его загрубевшие от работы с оружием пальцы аккуратно сортировали купюры. — Рас Абебе взял десять, но требует ещё. Говорит, его воины не будут рисковать без достойной платы. Рас Гетачью согласился на семь, но хочет гарантий, что Москва пришлёт танки Т-26. Рас Менгесха пока молчит, но его люди намекнули, что тиграи не продадутся дёшево.

Вяземцев нахмурился. Рас Менгесха, вождь тиграи, был самым непредсказуемым. Его холодные глаза и сдержанная манера внушали тревогу. Полковник подозревал, что Менгесха играет свою игру, возможно, даже с британцами, чей связной был замечен в городе накануне. Если тиграи перейдут на сторону Лондона, вся операция рухнет, а советское влияние в Абиссинии будет потеряно.

— Менгесха нам очень нужен, — сказал Вяземцев, постукивая пальцем по столу. — Если он поддержит штурм, остальные последуют за ним. Но если он снюхается с британцами, мы окажемся в ловушке. Дай ему пятнадцать тысяч, но сделай это через посредника. Никаких прямых встреч.

Соколов кивнул, заворачивая очередную пачку долларов. В комнату вошёл лейтенант Ковалёв, переводчик, с потрёпанным блокнотом в руках. Его лицо было бледным, под глазами залегли тёмные круги. Он нервно поправил ремень с кобурой и заговорил:

— Фёдор Иванович, я только что от людей Абебе. Они согласны на партизанскую войну, если получат ещё пять тысяч. Но есть проблема. Вчера ночью кто-то из наших абиссинцев говорил с британским связным у базара. Я слышал обрывки разговора — они знают о наших планах диверсий. Упоминаются склады иприта в Асмаре.

Вяземцев резко повернулся к Ковалёву, его глаза сузились.

— Кто? Имена?

— Не знаю, — Ковалёв покачал головой. — Но это был кто-то из местных, работающих с нами. Возможно, один из проводников. Они болтают слишком много, особенно после джина.

Вяземцев стиснул кулаки. Предательство в такой момент могло уничтожить всё. На прошлой неделе он уже потерял троих людей: двух разведчиков, зарезанных итальянскими патрулями, и одного связного, чьё тело нашли в овраге с перерезанным горлом. Если британцы или итальянцы узнали о плане уничтожения складов иприта, операция будет под угрозой. Вяземцев чувствовал, как сеть интриг затягивается вокруг него.

— Удвой охрану складов с нашими припасами, — приказал он Соколову. — И найди этого болтуна. Если он сливает планы, я сам его допрошу. Проверь всех проводников, особенно тех, кто работает с тиграи.

Соколов кивнул и вышел, оставив Вяземцева с Ковалёвым. Полковник подошёл к карте, висевшей на стене, и ткнул пальцем в точку, обозначавшую Асмару. Красные булавки, символизирующие абиссинские и советские силы, терялись среди жёлтых — итальянских. Он знал, что уничтожение складов иприта — ключ к ослаблению итальянцев. Семьдесят тонн ядовитого газа, готового к распылению, могли уничтожить армию Абиссинии за часы. Пастухи, знающие горные тропы, обещали провести диверсантов, но предательство могло свести всё на нет.

— Сегодня вечером начинаем подготовку, — сказал Вяземцев, глядя на Ковалёва. — Семьсот человек для диверсий. Пастухи уже нашли тропы к складам иприта. Если мы уничтожим газ, итальянцы потеряют способность нанести большой урон. Но нам нужна поддержка вождей. Без них император не отступит от штурма.

Ковалёв кивнул, записывая приказы в блокнот. Вяземцев смотрел на карту, чувствуя, как сжимается сердце.

К полудню Соколов вернулся с отчётом. Встречи с посредниками вождей прошли с переменным успехом, но каждая была испытанием. Рас Абебе, лидер амхара, согласился встретиться в заброшенном амбаре на окраине Аддис-Абебы. Его люди, вооружённые винтовками Beretta и кривыми кинжалами, окружили амбар, подозрительно косясь на советского связного, молодого сержанта по фамилии Лебедев. Абебе, с длинным шрамом через щеку, пересчитал каждую купюру, его пальцы двигались с жадной точностью. Он сказал:

— Эти деньги — лишь начало, русский. Мои воины не будут рисковать ради ваших игр в прятки. Если Москва не пришлёт танки, мы пойдём на штурм Дессие. Нам нужна победа, а не ваши обещания.

Лебедев, сдерживая раздражение, заверил, что танки Т-26 уже в пути, хотя знал, что доставка займёт не меньше трёх недель. Он чувствовал на себе тяжёлые взгляды воинов амхара, чьи руки лежали на рукоятках кинжалов. Один неверный жест — и встреча могла закончиться резнёй. Лебедев передал пачку долларов и ушёл, ощущая холодок между лопаток.

Рас Гетачью, вождь оромо, оказался более сговорчивым, но не менее требовательным. Встреча прошла в тени эвкалиптовой рощи, где воздух был пропитан сладковатым ароматом деревьев. Гетачью, чья массивная фигура возвышалась над всеми, словно высеченная из гранита, стоял в окружении своих бойцов, чьи копья и винтовки поблёскивали в лучах солнца. Он взял деньги, но его глаза горели недоверием.

— Мои воины сильны, но не умеют стрелять из ваших машин, — сказал он, сжимая пачку долларов. — Дайте нам пулемёты и инструкторов, и мы раздавим итальянцев. Без этого ваши деньги — просто бумага.

Соколов, присутствовавший на встрече через посредника, пообещал отправить инструкторов, хотя понимал, что времени на обучение нет. Он заметил, как один из воинов Гетачью, молодой парень с татуировкой на шее, внимательно прислушивался к разговору, словно запоминая каждое слово. Это насторожило майора, но он не стал поднимать тревогу, решив доложить Вяземцеву позже.

Самой сложной была встреча с людьми рас Менгесхи, вождя тиграи. Менгесха не явился лично, прислав своего племянника Текле, молодого воина с тонкими чертами лица и насторожённым взглядом. Встреча прошла в тесной комнате постоялого двора, где пахло жареным ячменём. Текле сидел за грубым деревянным столом, окружённый тремя воинами, чьи руки не отрывались от винтовок. Он взял деньги — пятнадцать тысяч долларов, как приказал Вяземцев. Он заговорил:

— Мой дядя подумает. Тиграи не продаются за бумажки. Если ваши диверсии провалятся, мы поддержим штурм. И не пытайтесь нас обмануть, русские. Мы знаем, что вы обещаете больше, чем можете дать.

Соколов, наблюдавший за встречей издалека, заметил, как Текле обменялся взглядом с одним из своих людей — невысоким мужчиной с глубоко посаженными глазами. Что-то в этом жесте показалось майору подозрительным, но он не мог задержаться, чтобы выяснить детали. Вернувшись в штаб, он доложил Вяземцеву о результатах, добавив:

— Текле скользкий, как угорь. Я не удивлюсь, если он уже говорил с британцами. Его люди слишком много знают о наших планах.

Вяземцев кивнул, его лицо потемнело. Он подозревал, что Менгесха или его окружение могли быть связаны с британским связным, чьё присутствие в городе становилось всё более заметным. Полковник приказал Ковалёву усилить наблюдение за людьми тиграи и проверить всех проводников, которые должны были вести диверсантов к складам иприта.

К вечеру штаб превратился в улей. Солдаты проверяли винтовки и гранаты. Пастухи, худощавые мужчины в потрёпанных накидках, сидели у стены, шепчась на амхарском. Вяземцев лично проверил план: три отряда по двести человек каждый, с проводником, должны были выйти в Асмару под покровом ночи. Четвёртый отряд под командованием Соколова направлялся к мосту через реку Аваш, чтобы отрезать итальянцам путь снабжения. Полковник знал, что операция рискованна, но другого шанса не было.

Он вызвал Соколова и Ковалёва в свой кабинет, где на столе лежала карта, испещрённая пометками. Вяземцев указал на Асмару.

— Если нас предадут, — сказал он, глядя в глаза Соколову, — мы потеряем всё. Проверь каждого проводника. Если хоть один работает на британцев или итальянцев, мы окажемся в ловушке.

Соколов кивнул, но его лицо было мрачным.

— Фёдор Иванович, я не доверяю людям Менгесхи. Текле слишком скользкий. И я слышал, что британский связной был в городе вчера. Они могли перехватить наши планы.

Вяземцев стиснул зубы. Предательство было его худшим кошмаром. Он хлопнул Соколова по плечу.

— Делай, что можешь. У нас три дня. Если мы уничтожим иприт, император послушает нас. Если нет, штурм Дессие станет бойней.

Ночь 5 апреля 1936 года

Ночь была безлунной. Горы вокруг Асмары окутывал густой мрак, прорезаемый лишь редкими звёздами, которые едва давали света. Камни под ногами скрипели, выдавая каждый шаг. Три советских диверсионных отряда, каждый по двести человек, двигались по узким тропам, ведомые пастухами. Их шаги были почти бесшумны, но винтовки Мосина, гранаты и канистры с взрывчаткой слегка позвякивали в рюкзаках, создавая едва уловимый ритм. Вяземцев остался в штабе, координируя операцию по рации.

Первый отряд под командованием капитана Григорьева направлялся к главному складу иприта, расположенному в старой итальянской крепости на окраине Асмары. Григорьев шёл впереди, сжимая винтовку. Его проводник, пастух по имени Алему, уверял, что тропа безопасна, но Григорьев не доверял ему. Что-то в глазах Алему — слишком быстрый взгляд, слишком резкие движения — заставляло капитана держать руку на кобуре с ТТ. Он шёпотом отдал приказ своему заместителю, сержанту Козлову:

— Следи за ним. Если дёрнется, стреляй.

Козлов кивнул и занял позицию рядом с Алему. Второй отряд под командованием лейтенанта Петрова двигался к аэродрому, где стояли самолёты Caproni. Их задача была проще: поджечь топливные баки и вывести из строя взлётную полосу. Петров шёл молча, прислушиваясь к каждому шороху. Третий отряд под началом старшины Иванова направлялся к складу боеприпасов в двух километрах от крепости. Иванов был спокоен, но его рука крепко сжимала гранату, словно предчувствуя беду. Соколов с четвёртым отрядом двигался к мосту через Аваш, но его группа была в часе пути от остальных.

Григорьев остановил отряд на краю ущелья, где тропа сужалась до ширины козьей тропинки. Камни осыпались под ногами, падая в темноту с глухим стуком. Алему указал на тёмный силуэт крепости, едва видимый в ночи. Её стены, сложенные из грубого камня, казались неприступными, но пастух уверял, что есть проход через овраг.

— Там склад, — прошептал Алему дрожащим голосом. — Итальянцы охраняют его, но ночью их мало. Два поста, десять солдат. Мы можем пройти через овраг.

Григорьев кивнул, но его терзало предчувствие опасности. Он подозвал Козлова.

— Проверь склон, — тихо приказал он. — Если это засада, мы не должны попасть под огонь.

Козлов кивнул и исчез в темноте с двумя бойцами, их тени растворились среди скал. Через десять минут он вернулся, его лицо было напряжённым, а голос едва слышен:

— Там следы, товарищ капитан. Свежие. Кто-то прошёл здесь недавно. И я слышал голоса — не наши. На итальянском.

Григорьев выругался про себя. Он повернулся к Алему, его рука сжала ворот пастуха.

— Ты говорил, тропа чистая. Кто здесь был?

Алему пожал плечами, но его глаза забегали, выдавая страх.

— Никого, господин. Может, местные?

Григорьев притянул его ближе, его голос стал угрожающим:

— Если ты врёшь, я тебе горло перережу.

Алему задрожал, но не успел ответить. Ночь разорвал треск пулемёта MG 14/17. Пули ударили по склону, поднимая фонтаны земли и щебня. Григорьев бросился на землю, крикнув:

— В укрытие!

Итальянская засада была идеально спланирована. Два пулемёта, установленные на возвышенности, били по тропе, отрезая пути к отступлению. Слева и справа из темноты выступили тени — итальянские солдаты, вооружённые винтовками Carcano. Их было не меньше пятидесяти, и они двигались слаженно, как на учениях, перекрывая все выходы. Григорьев выхватил гранату РГД-33 и швырнул её в сторону одного из пулемётов. Взрыв разорвал ночь, пулемёт замолчал, но второй продолжал стрелять, его очереди разрывали воздух, как рёв зверя. Диверсанты открыли ответный огонь.

Козлов лежал за камнем, стрелял короткими очередями. Пуля пробила ему плечо, и он закричал, роняя винтовку. Кровь залила его форму, но он сумел вытащить пистолет и выстрелить в тень, надвигавшуюся из темноты. Итальянский солдат рухнул, но тут же другой занял его место. Григорьев видел, как его люди падали один за другим. Молодой боец, едва достигший двадцати, получил пулю в грудь и рухнул, сжимая винтовку, его глаза широко раскрылись в последнем удивлении. Другой, пытавшийся бросить гранату, был сражён очередью в голову, его тело осело на камни.

Алему внезапно рванулся в сторону итальянцев, крича что-то на амхарском. Григорьев выстрелил ему в спину из ТТ, пуля вошла между лопаток, и пастух рухнул, но было поздно — предательство свершилось. Капитан понял, что их планы были выданы заранее. Он схватил рацию и закричал, пытаясь перекричать треск выстрелов:

— Штаб, это Григорьев! Засада! Нас предали! Отряд уничтожен!

Ответа не было — рация молчала, возможно, из-за помех или повреждений. Итальянцы подтянули подкрепление, теперь их было больше сотни. Григорьев, раненый в ногу, продолжал стрелять, пока не закончились патроны. Он вытащил нож, готовясь к последнему бою, но тень итальянского офицера в чёрной форме с блестящими пуговицами подняла штык. Удар был быстрым и точным — клинок вошёл в грудь Григорьева, и капитан рухнул, чувствуя, как жизнь покидает его вместе с тёплой кровью.

Второй отряд под командованием лейтенанта Петрова столкнулся с той же участью. Они почти добрались до аэродрома, когда прожектора внезапно осветили тропу, превратив ночь в день. Итальянские солдаты, спрятанные за баррикадами из мешков с песком, открыли огонь из пулемётов и миномётов. Пули и осколки рвали воздух, земля дрожала от взрывов. Петров, с окровавленным лицом от близкого разрыва, крикнул своим людям:

— К бакам! Поджигайте!

Он сам бросился к топливному резервуару, подтаскивая канистру с бензином. Его руки дрожали, но он успел поджечь фитиль. Взрыв озарил аэродром, пламя взметнулось к небу, уничтожив один бак, но пуля в шею оборвала жизнь Петрова. Его тело рухнул на землю, а отряд был добит за двадцать минут. Итальянцы, зная их маршрут, расставили миномёты и пулемёты так, чтобы не оставить ни единого шанса. Молодой боец, пытавшийся укрыться за обломками ящика, получил очередь в спину и умер, не издав ни звука. Другой, раненый в живот, полз к кустам, но итальянский солдат добил его штыком с холодной точностью, вонзив клинок в сердце.

Третий отряд под началом старшины Иванова продержался дольше. Они успели заложить взрывчатку у склада боеприпасов, спрятанного в низине за каменными стенами. Их проводник, Йоханнес, казался надёжным, но в решающий момент подал сигнал итальянцам, мигнув фонарём. Когда отряд начал отступать, их накрыли миномётным огнём. Снаряды рвались с оглушительным грохотом, разбрасывая осколки и куски земли. Иванов, сжимая гранату, бросился на баррикаду, чтобы дать своим людям шанс уйти.

— Бегите! — крикнул он, прежде чем рвануть чеку.

Взрыв уничтожил его и десяток итальянцев, но остальные бойцы были расстреляны в упор. Йоханнес, предатель, исчез в темноте, его след затерялся среди скал. Последний выживший боец, раненый в обе ноги, пытался доползти до оврага, но итальянский офицер с тонкими усиками и холодным взглядом приставил пистолет к его виску и выстрелил.

Соколов, находившийся в десяти километрах от Асмары, услышал по рации обрывки сообщений о засадах. Его отряд ещё не достиг моста через Аваш, но он понял, что операция провалилась. Он приказал своим людям отступить, но итальянский патруль, предупреждённый предателем, перехватил их на подходе к реке. Соколов дрался до последнего, стреляя из пистолета ТТ, пока пуля в грудь не свалила его на землю. Его последние слова, произнесённые в рацию, были:

— Командир, нас продали…

Кровь заливала форму, и он умер, глядя на звёзды, которые медленно гасли в его глазах.

Утро 6 апреля 1936 года

К утру Вяземцев получил отрывочные доклады от выживших. Все три отряда были уничтожены. Из семисот человек выжило меньше тридцати, и те были ранены или захвачены в плен. Соколов пропал без вести, предположительно мёртв. Склады иприта остались нетронутыми, аэродром и мост уцелели, а итальянцы теперь знали о советских планах. Вяземцев стоял у карты, его кулаки дрожали от ярости. Предательство было очевидным, но кто слил планы? Алему? Йоханнес? Или кто-то из штаба? Полковник вспомнил слова Ковалёва о британском связном. Возможно, Лондон подкупил проводников или даже кого-то из людей Менгесхи, чтобы сорвать операцию.

Он вызвал Ковалёва.

— Найди Текле, — приказал он. — Если он знал о предательстве, я вытрясу из него всё. И проверь, где британцы. Они не могли не оставить следов.

Ковалёв кивнул и вышел. Вяземцев посмотрел на карту, где красные булавки теперь казались насмешкой. Штурм Дессие через два дня был неизбежен, и без уничтожения иприта он станет бойней. Полковник знал, что должен найти предателя, иначе Абиссиния падёт, а с ней — надежды Москвы на Африку. Он сжал кулаки, чувствуя, как время ускользает, словно песок сквозь пальцы.