Я – Товарищ Сталин 4

Глава 14

Дом генерала Накамуры, укрытый в тихом районе Янаги, казался оазисом спокойствия посреди бурлящего Токио. Двухэтажное здание из тёмного кедра с изящно изогнутой черепичной крышей возвышалось за каменной оградой, увитой густым плющом, чьи листья шелестели под апрельским ветром. Окна в белых рамах сверкали росой, отражая хмурое небо, нависшее над городом, словно предвещая бурю. Над входом тускло горел бронзовый фонарь, освещая гравийную дорожку, усыпанную лепестками цветущей сливы, белыми и розовыми, будто снег на тёмной земле. Сад вокруг дома был воплощением сдержанной красоты: старые сливы, усыпанные цветами, качались на ветру, их лепестки падали на зеркальную гладь пруда, где лениво плавали золотые карпы, переливаясь в редких лучах солнца. Азалии — алые, белые, жёлтые — обрамляли извилистые тропинки, что вились между замшелыми каменными фонарями, чьи основания хранили следы времени. Небольшой мостик над прудом поскрипывал под шагами, а в глубине сада, в тени старого клёна, прятался чайный домик с бумажными стенами и соломенной крышей — место, где генерал уединялся, размышляя о судьбе империи. Клён ронял первые листья, и они кружились на воде, словно крошечные лодки.

Внутри дома царила тишина, нарушаемая лишь шорохом ветра за окнами и лёгким потрескиванием углей в курильнице, от которой струился аромат сандала, смешиваясь с запахом полированного дерева и свежих татами. Длинный коридор вёл в просторную гостиную — сердце дома. Стены её украшали свитки с изречениями мудрецов и картины укиё-э с пейзажами гор, рек и воинами в доспехах. Раздвижные сёдзи с изображениями садов и водопадов пропускали мягкий свет, но не могли скрыть тревоги, что витала в воздухе. Потолок поддерживали массивные балки, а бронзовые лампы отбрасывали тёплые блики на чёрный дубовый стол, заваленный картами Китая и Маньчжурии, чьи края топорщились от сквозняка. На столе стояла ваза с веткой сливы, её лепестки осыпались на зелёное сукно, словно снег. У стены — низкий шкаф с книгами: трактаты Сунь-цзы, стихи Басё, переводы Толстого и Диккенса. Рядом, на резной подставке, лежал меч в ножнах, чья шёлковая рукоять поблёскивала в полумраке. Пепельница, полная окурков, дымилась, добавляя в воздух горьковатый запах табака. За окнами слышались шорох листвы, журчание пруда и далёкий гул города — трамваи, голоса торговцев, звон колоколов храма Мэйдзи.

Генерал Накамура стоял у окна, глядя на сад. Его мундир, безупречно застёгнутый, блестел золотыми пуговицами, но усталые глаза выдавали внутреннее смятение. Седина на висках подчёркивала его возраст, но осанка оставалась прямой. Шрам, память о сабельном ударе 1905 года, казался резче в свете ламп, а пальцы, сжимавшие чашку чая, едва дрожали. Пар поднимался к лицу, но генерал не пил, погружённый в мысли о Японии, надвигающейся войне и предателе по кличке «Ветер».

За столом сидели трое: капитан Сато, адъютант генерала Ито, бледный, с бегающими глазами; Нобуо, адъютант Накамуры, молодой, с резкими чертами и внимательным взглядом; и Танака, офицер разведки, худощавый, с острым носом и холодной улыбкой, чьи пальцы постукивали по столу. На карте Китая красные и синие линии отмечали Шанхай, Пекин, маньчжурские пути и порты Янцзы. Рядом лежали донесения, испещрённые иероглифами, и дымящаяся пепельница.

Накамура, отойдя от окна, заговорил, его хриплый голос разнёсся по комнате:

— Господа, мы стоим на краю пропасти. Ито и Тодзио толкают Японию к войне, которая может нас уничтожить. Их планы по Шанхаю, Пекину, Янцзы — это безумие. Мы не готовы. Советы укрепляют границы. Американцы наращивают флот. А внутри — предатель «Ветер», сливающий наши планы в Пекин. Мы должны это остановить.

Сато, поправив очки, заговорил дрожащим голосом, его пальцы мяли ручку: — Генерал, Ито настаивает на июле: будет 250 тысяч солдат, флот в Жёлтом море, бомбардировщики над Шанхаем. Он верит, что Китай падёт быстро. Но Кэмпэйтай… Масато ищет «Ветра». Если он узнает о наших встречах, мы под ударом. Мы обсуждали планы здесь. Кто-то мог подслушать…

Нобуо, ткнув в карту, перебил, его голос звенел гневом:

— Сато, хватит бояться! «Ветер» — это просто ловушка, чтобы нас отвлечь. Главная угроза — это Тодзио. Он подначивает Ито, ослеплённого мечтами о величии. Если мы не остановим их, Маньчжурия станет нашей могилой.

Танака, достав сигарету из серебряного портсигара, чиркнул спичкой. Дым смешался с ароматом сандала. Его голос был спокойным, но с насмешкой:

— Нобуо, ты горяч, как юнец. Тодзио не безумец, он расчётлив. Его цель — сковать Советы в Маньчжурии, пока Германия готовит удар в Европе. Но война в июле — это большая ошибка. У нас нет ресурсов, нет единства. Американские санкции душат экономику, партизаны в Шанхае взрывают мосты.

Накамура, поставив чашку, шагнул к карте, его пальцы сжали её край. Голос звучал устало, но твёрдо:

— Танака прав. Германия играет за себя. Риббентроп хочет, чтобы мы ослабили Советы, но что мы получим? Кровь и разруху. Американский флот в Тихом океане — это не просто манёвры. А удар по Китаю спровоцирует Советы в Маньчжурии. Мы окажемся в клещах.

Сато, вытирая пот, прошептал, его глаза метались к сёдзи:

— Есть ещё угроза — Кэмпэйтай. Масато никому не доверяет. Вчера арестовали одного связного в Йокогаме. Он упомянул «Ветра». Если они дойдут до нас… Мы говорили об Ито здесь. Если кто-то подслушивал…

Нобуо, ударив по столу, заставил вазу дрогнуть:

— Хватит паники, Сато! Если Кэмпэйтай начнёт охоту, мы будем готовы. Но сейчас главный — Тодзио. Он подталкивает императора к войне, а твой генерал Ито — его пешка. Надо убедить Хироту. Он слушает разумные предложения. Докажем ему, что наступление в июле самоубийственно.

Танака, выпустив дым, улыбнулся:

— Хирота хитер, как лис, и никому не доверяет. Но он боится Советов. Дайте ему данные о их ресурсах и возможностях на Дальнем Востоке, и он задумается. Война с Китаем нас ослабит, и Советы ударят по нам в удобный для них момент. Но вся проблема в том, что Хирота под наблюдением Кэмпэйтай. Как к нему пробиться?

Накамура, глядя на сад, где лепестки падали на пруд, ответил тяжёлым голосом:

— Войну уже не остановить, но её можно отложить. Хирота — это наш шанс. Если его убедить, что июль слишком ранний срок, мы выиграем время для Маньчжурии и флота. Но «Ветер»… Если Кэмпэйтай найдёт его, а он знает о нас, мы все окажемся под ударом.

Сато, сжав ручку, прошептал:

— Что, если «Ветер» — из Генштаба? Ито? Масато? Или… кто-то здесь? Кэмпэйтай роет повсюду.

Танака, затушив сигарету, ответил уверенно:

— Сато, ты видишь шпионов в каждом прохожем. Масато использует «Ветра», чтобы укрепить свою власть.

Нобуо, шагая по комнате, сказал:

— Хватит о шпионах. Нужен план. Хирота должен нас выслушать. Соберём факты и поговорим с ним обстоятельно. Но как достучаться до него?

Накамура, глядя на своих людей, провёл пальцем по карте от Шанхая к Пекину:

— Найдём путь. Танака, что знают твои люди о Хироте? Его привычки, слабости? Нужен надёжный подход.

Танака, крутя сигарету, ответил с лёгкой угрозой в голосе:

— Хирота осторожен, но уязвим. У него есть любовница, певица Акико из Гинзы. Выступает по вторникам в чайном доме у реки Сумида. Хирота встречается с ней без охраны, ездит только с водителем. Через неё можно передать сообщение. Но риск велик — Кэмпэйтай следит за ней. Если она их приманка для Хироты, то мы в ловушке.

Сато, вытирая лоб, прошептал:

— Это безумие, генерал. Если Кэмпэйтай нас перехватит, это тюрьма. Или виселица. Может, связаться через его помощников? Советников?

Накамура, покачав головой, ответил:

— Советники и помощники — марионетки Тодзио. Танака, свяжись с Акико. Узнай, кому она доверяет. Нобуо, собери данные о советских войсках — цифры, дислокация, оружие. Сато, ты связной. Слушай, что говорит Ито. Но не делай никаких записей, просто запоминай.

Тишина накрыла комнату, лишь шорох ветра, журчание пруда и далёкий гул Токио нарушали её. Лепестки сливы падали на гравий, словно напоминая о хрупкости их замысла. Накамура, подойдя к шкафу, взял томик Басё, но не открыл, лишь провёл пальцами по обложке, будто ища ответы. Его мысли блуждали по Маньчжурии, Шанхаю, Москве, где, возможно, тоже смотрели на карты, готовя удар.

Сато, листая донесения, дрожал, чувствуя, как тёплый дом становится клеткой. Он вспомнил взгляд Масато на собрании — острый и пронизывающий. Тень от лампы на сёдзи заставила его вздрогнуть.

Нобуо, чертя линии на карте, видел лица солдат, их кровь на маньчжурском снегу. Он знал: Тодзио не остановится, а Хирота — их единственная надежда.

Танака у окна смотрел на падающие лепестки и ленивых карпов. Он думал об Акико, зная, что каждый её шаг может быть под надзором спецслужбы. Но выбора не было — время утекало.

Накамура заговорил снова:

— Мы с вами не просто офицеры — мы хранители Японии. Если не остановим Тодзио, не найдём «Ветра», не убедим Хироту, всё рухнет. Танака, сколько нужно времени для поиска Акико?

Танака ответил:

— Пару дней, генерал. Мои люди найдут её. Но если Кэмпэйтай доберётся до неё, шанс упущен.

Нобуо сказал:

— Если ударим по Китаю, Советы ударят по Маньчжурии. Это должно убедить Хироту.

Сато, подняв взгляд, прошептал:

— А если Хирота с Тодзио за одно? Если они оба за войну? Мы останемся одни против всех.

Накамура ответил твёрдо:

— Тогда мы будем сражаться! Но я верю, что Хирота благоразумен и видит, куда нас ведёт Тодзио. Предоставьте ему факты. И найдите «Ветра» раньше, чем его найдёт Кэмпэйтай.

Тишина вернулась. Лампы отбрасывали тени на сёдзи, сад шептался с ветром, а лепестки падали на пруд. Дом Накамуры стал ареной, где решалась судьба Японии, и каждый знал: один неверный шаг — и всё потеряно.

Вечер 1 апреля 1936 года окутал Кремль холодной пеленой. В кабинете Сергея, где свет одинокой настольной лампы выхватывал из сумрака массивный стол и карту Советского Союза, царила тишина, тяжёлая, как перед бурей. На карте багровели карандашные метки: Ленинград, Рига, Одесса — порты, где враг, подобно пауку, сплёл свою сеть. Сергей склонился над протоколами допросов. Он знал: сеть Серова — лишь вершина, под которой таилась бездна предательства.

Дверь скрипнула, и в кабинет вошёл Глеб Бокий. Его худая фигура в тёмном пальто казалась ещё более измождённой, чем в прошлый раз. Глаза, обведённые тенями бессонных ночей, выдавали напряжение, а в руках он сжимал потрёпанную папку, набитую листами. Сергей, не поднимая глаз, указал на стул.

— Докладывайте, Глеб Иванович, — произнёс он.

Бокий опустился на стул, положив папку перед собой. Он кашлянул, словно собирая остатки сил, и начал говорить:

— Товарищ Сталин, Шульц мёртв. Позавчера, 30 марта, пограничники перехватили его на борту «Ганзы», торгового судна, в трёх милях от наших вод. При попытке обыска он выхватил «Вальтер» и открыл огонь. Ранил одного из наших, но ответный выстрел оборвал его жизнь. При нём нашли шифрованные записки, список контактов и немецкие марки — около десяти тысяч. Судно числится за гамбургской компанией, но мы выяснили, что оно регулярно заходило в Ленинград под видом перевозки сельхозтехники.

Сергей откинулся в кресле.

— Мёртв, — повторил он, словно пробуя слово на вкус. — Живой он был бы полезнее. Что с его связями?

Бокий раскрыл папку, его пальцы слегка дрожали, выдавая внутреннее напряжение. Но голос оставался твёрдым.

— Записки частично расшифрованы. В них упомянуты двое: «Коршун» и «Барс». Кто они — пока неясно, но мы подозреваем сотрудников ОГПУ или портовых служащих в Риге либо Одессе. Серов, Пономарёв и Зайцев заговорили активнее после смерти Шульца. Пономарёв признался, что знал о поставках оружия в Испанию через Ленинград. Он клянётся, что делился с Шульцем лишь общими сведениями о маршрутах судов, но не о грузах. Зайцев, шифровальщик, подтвердил, что настраивал для Серова радиоприёмник для связи с немецкими судами. Гордеев, из отдела кадров, вчера сломался. Он назвал ещё двоих из Ленинградского отдела: лейтенанта Петрова и старшего лейтенанта Козлова. Оба, по его словам, брали деньги от Серова за молчание о его делах с Шульцем.

Сергей постучал карандашом по столу.

— Двое новых имён, — произнёс он, прищурившись. — И это только в Ленинграде. А если сеть тянется дальше? Одесса, Москва? Вы уверены, что мы взяли всех?

Бокий выдержал паузу, его взгляд скользнул по записям.

— Мы проверяем каждого, кто мог быть связан с Серовым. Петров и Козлов уже под арестом. Петров признался, что подделывал отчёты о движении грузов за три тысячи рублей. У Козлова нашли немецкий револьвер и пачку марок в тайнике. Оба дают показания. Мы обыскали склады в Одессе. Нашли ящик немецкого вина и бумаги, подписанные «Г. Ш.». Вероятно, Шульц.

Сергей поднялся, его шаги отдавались гулко, как удары молота. Он подошёл к карте и провёл карандашом по линии от Ленинграда к Одессе.

— Это не просто контрабанда, Глеб Иванович. Если Серов и его люди сливали немцам данные о поставках в Испанию, Абвер мог узнать о наших планах. Оружие, советники, маршруты — всё это могло уплыть за границу. А если они проникли в нашу разведку? В шифры, в агентов, в операции в Европе? — Он повернулся, его глаза полыхнули. — Понимаете, что это значит? Если немцы знают больше, чем мы думаем, Испания может стать лишь началом.

Бокий кивнул, его лицо стало ещё мрачнее.

— Понимаю, товарищ Сталин. Мы изучаем все шифровки Ленинградского отдела за два года. Если утечки были, мы найдём след. Зайцев знает коды и клянётся, что не передавал их Шульцу, но мы не останавливаемся.

Сергей вернулся к столу, сжимая трубку так, что костяшки побелели. Он чувствовал, как время сжимает его в тиски. Смерть Шульца оборвала нить. Чистки, которые он замышлял, становились неизбежными, но ошибка могла стоить слишком дорого. — Вы обещали результаты, — сказал он, глядя на Бокия. — Шульц мёртв, но его сеть наверняка функционирует. Найдите «Коршуна» и «Барса». Проверьте каждый порт, каждый склад, каждого человека. И выясните, что именно Серов передал немцам.

Бокий выпрямился, его голос не дрогнул:

— Так точно, товарищ Сталин. Я доложу вам о результатах незамедлительно.

Сергей отпустил его жестом. Бокий собрал папку и исчез в коридоре, где шаги его растворились в тишине. Сергей открыл протоколы, выписывая имена: Серов, Пономарёв, Зайцев, Гордеев, Петров, Козлов, Лебедев. Список рос, и каждый новый человек в нём подливал масла в огонь его подозрений. Если Абвер проник в ОГПУ, угроза могла таиться не только в портах, но и в самом сердце системы. В его штабе.

Он потянулся к телефону. Пора было вызывать Павла Судоплатова, главу иностранного отдела. Если немцы знали больше, чем казалось, агенты в Европе были в опасности. Сергей набрал номер и коротко бросил:

— Судоплатова. Сейчас же.

Через полчаса в кабинет вошёл Павел Судоплатов. Его подтянутая фигура и уверенные движения контрастировали с настороженным взглядом, в котором читалась готовность к серьёзному разговору. Он знал, что вызов в Кремль в такой час — предвестник испытаний. Сергей указал на стул, и Судоплатов опустился на него, сохраняя спокойствие, но его пальцы слегка сжались на подлокотниках.

— Садитесь, Павел Анатольевич, — начал Сергей. — Вы знаете о Серове?

Судоплатов кивнул, его лицо оставалось бесстрастным, но глаза выдавали напряжение.

— Да, товарищ Сталин. Я распорядился усилить наблюдение за нашими резидентами в Германии, Польше и Франции. Мы проверяем их каналы связи.

Сергей затянулся трубкой.

— Этого мало, Павел Анатольевич. Серов и его люди могли сдать немцам данные о поставках в Испанию. Возможно, просочилась и информация о наших агентах и готовящихся операциях. Если Абвер получил хоть крупицу наших секретов, то ваши люди в Европе окажутся под ударом. Понимаете, что это значит? Один неверный шаг, и мы потеряем не только Испанию, но и всю сеть в Германии, Франции, Польше. Ваши агенты — это глаза и уши страны. Если их поймают, мы окажемся в темноте и полностью обезоруженными.

Судоплатов кивнул:

— Понимаю, товарищ Сталин. Я уже отдал приказ резидентам в Берлине, Варшаве и Париже усилить меры предосторожности. Мы сменим явки, псевдонимы, приостановим все второстепенные операции. Если есть хоть малейшее подозрение на утечку, мы заменим шифры и переведём ключевых агентов на резервные каналы связи.

Сергей кивнул, но его глаза не отпускали Судоплатова. Он медленно выпустил дым, и тот повис в воздухе, словно завеса между ними.

— Не просто приостановить, Павел Анатольевич. Ваши люди должны стать невидимыми для Абвера. Если немцы знают имена, явки или шифры, они ударят первыми. Проверьте каждого агента, каждую операцию за последнее время. Шульц был не просто контрабандистом — он был звеном в цепи Абвера. Если он или его люди контактировали с вашими резидентами, я узнаю об этом первым. И ещё: ваши агенты в Германии. Они работают в логове врага. Если какие-то предатели, как Серов, сдали их имена, их жизнь висит на волоске. Вы уверены в их безопасности?

Судоплатов выдержал взгляд, его голос стал твёрже, но в нём чувствовалась сдержанная тревога:

— Товарищ Сталин, пока нет доказательств, что их личности раскрыты. Но я понимаю риск. Мы уже сократили их контакты с местными информаторами и перевели на более защищённые каналы. Наш главный агент в Берлине, «Орёл», работает под глубоким прикрытием. Его последняя шифровка пришла три дня назад — он подтверждает, что пока не заметил слежки. Но я дам указание ему и другим залечь на дно. Мы также проверим, не пересекались ли их каналы с Шульцем или его людьми. Если утечка была, мы найдём её источник.

Сергей постучал трубкой по столу, его взгляд стал тяжелее.

— Вы говорите о проверках, но я хочу результатов. Если Абвер получил доступ к нашим шифрам или именам, это не просто ошибка — это катастрофа. Ваши люди в Европе — это не пешки, а ферзи и короли на шахматной доске. Потеряем их — и игра будет проиграна. Я даю вам три дня. Проверьте каждую явку, каждый контакт, каждую шифровку. Если хоть один агент замешан с Шульцем или его сетью, вы доложите мне лично. И ещё: Испания. Убедитесь, что ваши агенты в Мадриде и Барселоне вне подозрений.

Судоплатов кивнул, его лицо стало ещё более сосредоточенным.

— Так точно, товарищ Сталин. Я всё проверю. Если есть след, мы его найдём.

Сергей жестом отпустил его. Дверь за ним закрылась, и кабинет вновь погрузился в тишину. Сергей посмотрел на карту. Он чувствовал, как время ускользает, как тени врагов сгущаются, как тучи. Игра шла на всех фронтах, и проигрывать было нельзя.