Время - словно капля янтаря

Глава 21. Июнь 2001 года

Билет на поезд я отправился покупать загодя. Сезон только начинался — турбаза заполнилась чуть больше, чем наполовину, — и народ двигал по направлению к югу, а никак не в обратную сторону. Но я не хотел неожиданностей, слишком хорошо помнил, как изворачивался серый монстр, стараясь не подпустить меня к Ксюше. Понятное дело, билет на руках ничего не гарантировал, но на душе становилось спокойнее.

Симферополь встретил меня начинающейся сутолокой лета, многолюдьем курортного сезона. Конечно, это было не то человеческое половодье, что хлынет недельки через две-три в переполненных вагонах, зальёт перрон и зал ожидания, вздыбится горами чемоданов, рюкзаков, дорожных сумок, выхлестнет на привокзальную площадь, и дальше — мощными потоками автобусов, троллейбусов, маршруток, такси — к морю!

Пока что очереди к кассам были короткохвостые, потому купейный — ещё одна предосторожность — билет мне достался легко, без всяких происшествий. Сунул я его в паспорт, паспорт — в нагрудный карман рубахи, карман застегнул на пуговичку. И лишь после этого вздохнул облегчённо.

Иных дел в Симферополе у меня не было, но и спешить домой — без надобности. На смену заступать завтра утром, так что оставшаяся половина дня была полностью в моём распоряжении. А так как выдался он по настоящему летним, жарким, то заполнять эту половину я начал бокальчиком холодного пива.

Заведение, куда я зашёл, оказалось самой натуральной «забегаловкой» — табачный дым коромыслом, облупившиеся стены, замусоленные столы. Но пиво наливали вполне приличное, водой если и разбавляли — а как иначе в родной стране? — то без злоупотребления. Наверное, поэтому пользовалось заведение спросом, народ толпился, несмотря на середину рабочего дня. Я взял свой бокальчик, отхлебнул для порядка. И поспешил к крайнему столику, не дожидаясь, пока девушка-официантка освободит его от пустых бокалов моих предшественников. Поставил пиво чуть ли не в центре столика, утверждая свою временную власть над ним, отвернулся к окну. Не то, чтобы мне любопытно было наблюдать за происходящим на улице. Но происходящее за соседними столами интересовало ещё меньше.

Не успел я и половину бокала опорожнить, как за плечом кашлянули.

— Извиняюсь… можно присоседиться?

Я мотнул головой — то ли «да», то ли «нет». Пусть понимает, как хочет. Я предпочёл бы обойтись без соседей, да народу полным-полно, занимать в одиночку целый столик не получится.

Мужик решил, что я кивнул утвердительно. Звякнул по столу бокалом, стал напротив.

— Упарился, однако. Вчера из дому выезжал — у нас дождик крапал, прохладненько. А у вас тут пекло. Сразу видно, юга.

Я покосился на добротный пиджак. Да уж, можно посочувствовать. Я в одной рубашке, и то вспотел, а ему каково?

Мужик движение моей головы истолковал, как приглашение продолжать разговор:

— Иду, потом обливаюсь, глядь, а тут пивко. Дай, думаю, возьму бокальчик, охолону, — бокал оторвался от столешницы, ушёл вверх. И мой взгляд — вслед за ним непроизвольно. — Добренько.

Рука у меня так дёрнулась, что я пиво едва не расплескал. «Добренько»! Меня будто током шибануло. Стоял и таращился на соседа. А тот высушил половину бокала одним медленным, длинным глотком. Затем опустил бокал на стол, облизнул с губы пену. И стало окончательно ясно — передо мной Мишаня собственной персоной.

Меня начало знобить. Не мог понять, чего хочется больше: развернуться и дать стрекача, бежать, куда глаза глядят, лишь б подальше от этого… Или засадить бокалом прямо в нос, отчего-то не сизый сегодня. Хотя, мужик-то чем виноват, если разобраться?

Верно, в лице моём что-то нехорошее промелькнуло. Потому как Мишаня стушевался, промямлил опасливо:

— А что? Не так что-то сказал?

Я отвёл взгляд, постарался ответить нормальным голосом. Нормальным не получалось, горло судорога перехватила:

— Нет, ничего. Как пиво? — и сам поспешно хлебнул. Горло промочить, чтобы не сипело.

— Пивко хорошее, холодное. Сразу полегчало. А то иду, и думаю, чего…

— …душа просит? — подсказал я, не знаю, зачем.

Мишаня хитро прищурился, подмигнул.

— Для души чего другого надо бы… Однако жарко сегодня. И нельзя мне! Я же не просто так, я к дочке в гости приехал. Понимаешь, какая оказия — дедом стал. Внучка у меня, завтра месяц исполнится. Вот, приехал посмотреть. Гостинцы, опять же.

— Внучка? Хорошее дело.

— Дык, а как же. Эх, оно и надо бы обмыть… Даже не знаю.

— А ты что же один приехал, без супруги?

— Так она тут почитай два месяца жила, дочке помогала. Знаешь, хитрости там всякие бабские. Как к родам готовиться, и с младенчиком как обращаться. А теперь жена домой — у нас там двое малых — а я ей на смену. Оно бы и Кольку с Юлькой привезти следовало, пусть на племяшку посмотрят. Но это Вере лишние хлопоты. И квартирка у них маленькая, одна комната. Где разместиться?

Мишаня увлёкся рассказом о своей семье. Но что-то в его словах не совпадало с прежними нашими беседами. Я никак не мог понять — что. Не мог прорваться сквозь его болтовню. А потом спохватился:

— Постой, так что, у тебя трое детей?

— Дык, а что тут такого? Трое. Две дочки и сын. Младшие при нас, школьники, а старшая тут. Техникум закончила, замуж вышла.

— Так она жива осталась… Не сварили её в роддоме?

Он пивом поперхнулся от моих слов.

— Ты что городишь?! Типун тебе на язык!

— Извини. Это я так… о своём. Я хотел сказать — крепко ты верующий, троих детей себе вымолил.

Мишаня хмыкнул.

— Оно надо бы, конечно, — я о вере говорю. Сейчас снова бога вспомнили, церкви строят, по телевизору батюшков показывают. Наверное, правильно это. Только нас по-другому воспитали, пионерами да комсомольцами. Ты ж одногодок мой? — Родился Мишаня наверняка лет на десять раньше меня, но теперь мы были ровесники, он не ошибся. — Помнишь, как на Пасху вокруг церкви дружинники ходили? Любопытных вылавливали, чтоб ни приведи господи! А что мы тогда о нём знали? Яйца крашенные, и то втихаря ели.

Он допил своё пиво, крякнул удовлетворённо. Поинтересовался:

— А у тебя детки есть?

— Дочка.

— Одна? Маловато. Отлынивал, небось?

— Так получилось.

— Нехорошо, когда одна. И ей скучно без братика или сестрички, и родителям тревожно. Вот, не дай бог, случится с ней чего? Как и жить тогда?

Пришла моя очередь поперхнуться пивом. Поставил я бокал на стол, сжал кулаки. Мишаня мой жест заметил, струхнул.

— Ты чего это? Я ж так, к примеру.

— Засунь свои примеры, знаешь куда? Ничего с моей дочкой не случится, понял?

— Дык, ясное дело, не случится. Одна, так одна, что тут плохого? Да и не старый ты, ещё деток завести можешь. Супруге твоей сколько лет? — Ответа он не дождался, стал суетливо прощаться: — Ну, пора мне. Верка уже ждёт, поди. Думает — где там папаня запропастился? А я тут пивком балуюсь. Пойду. Спасибо за компанию, уважаемый.

Он повернулся было уходить, но остановился, хлопнул себя ладонью по лбу. Пошарил во внутреннем кармане пиджака, вынул какую-то бумажку, положил на стол.

— Вот дурья башка, я же спросить хотел. Тут супруга адрес дочки написала, и как проехать. А я не соображу, в какую сторону мне сейчас идти. Не подскажешь?

С минуту я тупо таращился в бумажку. Потом покачал головой.

— Да я тоже не совсем местный. В смысле, редко в Симферополь наведываюсь.

— А-а-а… — с сожалением протянул Мишаня. Сгрёб бумажку. — Ничего, у другого кого спрошу.

— Постой! — подался я к нему с неожиданно вспыхнувшей глупой надеждой. — А ты надолго приехал? Когда назад собираешься?

Он удивлённо уставился на меня.

— Недельку погощу. А что?

— Что так мало-то?

— Дык, честь знать нужно. Чего молодым мешать зазря? Да и с младенчиком в одной комнате тяжко.

— А может, потом у меня погостишь? — принялся уговаривать я. Понимал, что несу чушь, но остановиться не мог. Почему-то казалось — задержу Мишаню в Крыму, не будет его в городе первого июля, и всё получится. Ничто не помешает Ксюшу уберечь. — Квартира у меня, считай, на берегу моря. А прямо под балконом — лес, белки по деревьям скачут. Красота! И воздух! Ты такого и не нюхал никогда.

Он крякнул, почесал затылок обескуражено.

— Спасибо конечно. Но никак не могу. У меня жена дома, дети, делов полно. А я тут отдыхать затеюсь с бухты-барахты. — Он помолчал. Добавил нерешительно: — Но если ты квартиру недорого сдаёшь, адресок оставь. Может, когда и приедем всей семьёй.

Появление Мишани выбило меня из колеи надолго. Его давно и след простыл, а я всё стоял и думал, к чему бы это? Пришлось второй бокальчик взять, чтобы остудить бушующую внутри горячку. А за ним и ещё один. Потягивал пиво и думал — неспроста эта встреча. Не зря Время мне его подсовывает. Человек один и тот же, а разговор у нас с ним каждый раз иной выходит. Будто намёк какой-то хитрый. А на что намекают — не могу понять, хоть тресни! Каверза какая-то очередная, не иначе. Опять же, зачем он о Ксюше спросил? И сказал нехорошо так: «…не дай бог, случится с ней что…» Ох, надо было ему кружкой въехать по носу с самого начала! Или сбежать.

В общем, размышлял я так, размышлял, а пришёл к одному — не к добру эта встреча. Вновь Время упрямое меня в оборот брать начинает. Закончилась передышка. Отныне ухо востро держать надо, неприятности так и посыплются! Оказалось — как в воду глядел. Неприятности начались даже раньше, чем я ожидал.

Очередь в кассу за билетами на троллейбус до ЮБК была не так, чтобы очень, но была. И как у нас водится, кому-то она показалась излишне длинной. Есть люди, которым собственная спесь не позволяет в очередях спокойно стоять. Обычно это молодые девицы, мнящие себя «великим цабе». Вырастили такую «маленькую принцессу» в полной уверенности, что весь мир им с рождения должен, они же могут на всех и на всё чихать. Да, согласен, пороть детей нельзя. Но иногда надо. Включит такая фифа «дурочку» и прёт мимо очереди. И слова ей не скажи, сам виноватым окажешься — обидел девочку, оскорбил.

Однако сегодня в центре скандала, разгорающегося прямо у меня за спиной, оказался благообразного вида старик. Даже не старик, мужичок лет шестидесяти, пухленький, живенький, небольшого росточка, в белых брюках, белых сандалетах, белой рубашке на выпуск. Венчик белых волос затейливо прикрывал начинающую разрастаться лысину. Под мышкой мужичок держал чёрный портфель, на круглом румяном лице — растерянная улыбка.

— Куда вы лезете?! Куда вы лезете без очереди?! — наседала на него дородная матрона в ситцевом платье, вызывающе обтянувшем грудь по крайней мере восьмого размера.

— Как же без очереди? — оправдывался мужичок. — Вот тут я занимал.

Меня бы этот спор никоим образом не касался, если бы не происходил в непосредственной близости. Мужичок пытался втиснуться между буферами и моей спиной, женщина в ответ напирала, стараясь воспрепятствовать. В итоге меня начали задевать, подталкивать.

— Поаккуратнее можно? — бросил я через плечо.

— Извините, — сконфузился благообразный. — Это дама толкается.

— Я ещё и виновата! — взвилась матрона. — Щемится в очередь как угорь, а ещё интеллигент!

— Я не «щемлюсь», я становлюсь на своё место! Я его занимал.

— Когда занимал? Что-то я тебя не видела!

Стоявшие за матроной одобрительно загалдели. Мужичок явно проигрывал спор.

— Ну, как же! — он попытался доказать свою правоту. — Вот этот мужчина стоял последним, я подошёл, и вы сразу за мной. Я вам сказал, что занимаю, но мне надо отлучиться на пять минут. Извините за подробности, но у меня простатит, мне приходится часто…

— Да хоть понос! Не было такого! Иди и займи очередь, пока я тебе морду не набила.

— Правильно, выталкивай его! — поддержали матрону сзади. — Обнаглели совсем!

— Да что же вы делаете, люди?! Я, честно, занимал!

— Пошёл отсюда, глаза твои бессовестные!

Мне стало жаль мужичка. Обернулся, предложил:

— Становись впереди меня, пропущу.

Он взглянул, поджав губы, отрицательно качнул головой. Развернулся, ушёл. Не в конец очереди ушёл — вообще. Обиделся, значит. Ну-ну, на обиженных воду возят. На зоне и вовсе по-другому выражаются.

Шатко, валко, очередь дошла до меня.

— До Малого Утёса — один! — сообщил я в окошко кассы.

Сунул руку в задний карман брюк. Лап-лап. Сунул в другой. Результат аналогичный. Кошелька нет.

Растерявшись от неожиданности, я повторил манипуляции, хотя и так понятно — если кошелька в карманах нет, то его нет. Стоявшие за мной люди начали волноваться.

— Мужчина, можно побыстрее? — поторопила матрона. — Не задерживайте очередь.

— Да я… кажется, деньги дома забыл, — промямлил я. — Вы это, заказывайте!

Признаться, что кошелёк у меня, скорее всего, украли, почему-то было стыдно. Получается, лохом последним я себя выставил. Многолетнее общение с воровской мразью ничему не научило.

Я отошёл в сторону, снова облапил карманы, и задние, и передние. Даже кармашек рубахи расстегнул, на всякий случай проверил содержимое. Там лежал только паспорт, естественно. Я твёрдо помнил, что кошелёк был при мне, когда я прощался с Мишаней, и когда из пивной выходил — тоже. И потом я в общественном транспорте, где щипачи промышляют, не ехал, пешком шёл до троллейбусных касс — метров двести всего. Нигде не останавливался, ни с кем не разговаривал, близко никто ко мне не подходил. Только уже здесь в сутолоку попал.

Я посмотрел на людей в очереди. Матрона с восьмым размером бюстгальтера покупает билет, за ней — молодая мамаша с ребёнком, две девчонки студенческой внешности. На кого подумать, кого заподозрить?

Глаз зацепился за благообразного мужичка, быстро и деловито топавшего прочь от привокзальной площади. Чёрный портфель всё так же под мышкой, в руках ещё что-то вертит. Какой-то тёмный квадратик. Поравнялся с урной, приостановился на секунду, бросил это что-то в неё. На бумажку совсем не похоже.

Я не хотел верить внезапной догадке, к урне поспешил скорее убедиться в ошибке. Подошёл, воровато зыркнул по сторонам, — не хватало, чтобы меня за бомжа, по урнам промышляющего, приняли! Наклонился, быстро вытащил кошелёк, лежащий поверх обёрток от мороженного и пивных банок. Старый потёртый кошелёк из кожзама. Мой кошелёк, я его ни с каким другим не спутаю. Пустой.

— Стой, ворюга! — заорал я вслед щипачу.

Зря, не надо было этого делать. Жулик даже не оглянулся, шустро юркнул в ближайшую подворотню, оттуда через проходной двор в переулок. Я бегал быстрее, но если он местный, то уйдёт без труда.

Мужичок свернул за угол, я следом… и едва не споткнулся. Навстречу нам шли два мента, патруль.

Правильнее всего было сейчас закричать «Держи вора!» Я не закричал, замешкался. В подсознание мне въелась память о «добрых делах» родной милиции, чтобы я к ней за помощью обратился.

Зато воришка не мешкал ни секунды. Бросился к патрулю, завопил:

— Милиция, помогите! — Обернулся ткнул в меня пальцем: — Он за мной гонится!

Миг, и менты уже рядом, смотрят, как сподручнее крутить.

— Ваши документы! — потребовал старший сержант.

Делать нечего, я расстегнул карман, подал паспорт. Его взял второй мент, младший сержант. Открыл, а там билет заложен. Младший увидел, сразу меня в оборот взял. Этот не «выкал», не церемонился:

— Давно к нам приехал? С какой целью?

— Я местный, в Малом Утёсе живу, прописку посмотрите! Этот тип у меня кошелёк украл.

— Какой кошелёк? — не понял младший сержант.

— Вот этот.

— Так он же у тебя?

Жулик встрял в разговор, не дав мне ответить:

— Я ещё и украл?! — честное голубоглазое лицо его изобразило оскорблённую добродетель. — Он же их пропил, а потом ко мне приставать начал, прямо на улице. Сперва денег просил, потом требовать начал, угрожал. Я испугался, побежал. Хорошо, вы рядом оказались. Не знаю, что бы этот бандит со мной сделал!

Старший сержант посмотрел на него, потом на меня. Сомневаться, в чью версию он поверит, не приходилось. Благообразный интеллигентный гражданин околопенсионного возраста против здорового детины, на лице которого так и читается зековское прошлое. Вдобавок, пивным перегаром от меня на полметра разит.

Всё же он дал мне шанс:

— Вы утверждаете, что это гражданин вытащил деньги у вас из кошелька? Сколько там было?

— Эээ… около ста. Меньше.

— Какими купюрами?

— Ну… червонцы были, двадцатка… одна? Или две.

— Понятно. Пройдёмте в отделение, составим протокол.

— В отделение?! — Жулик так расстроился, что даже ручками сплеснул. — Это же долго? У меня отправление поезда через пятнадцать минут, жена с внучкой в вагоне ждут, волнуются уже. Я на него заявление писать не буду, вы и сами разберётесь, да? А если что, меня найти легко, куда я денусь. Я вам свои данные продиктую, запишите. Колокольцев Аркадий Евдокимович, проживаю в городе Москва, улица Садовая-Черногрязская, дом шестнадцать, квартира тридцать два. Да вы записывайте, записывайте!

Милиционеры переглянулись. Старший сержант нехотя кивну.

— Хорошо, идите. — Перевёл взгляд на меня. — А вы следуйте с нами.

— Вы хоть паспорт его проверьте! — не выдержал я.

Интеллигентной воришка, успевший сделать первые шаги прочь, тут же оглянулся, предложил услужливо:

— У меня паспорт в вагоне, идёмте, посмотрите, если сомневаетесь. Я же не буду вас обманывать!

Разумеется, проверять карманника менты не пошли. Я их интересовал гораздо больше. Почти уверены были, что сумеют по мне что-то «пробить». Летом две тысячи первого года Геннадий Карташов перед законом был ещё чист. Надеюсь, Андрей Семашко тоже. Иначе я попал по-крупному.

Завадский меня не подставил, с паспортом всё оказалось чисто. Но пока разбирались, пока суть да дело, просидел в милиции я добрых три часа. И это ещё легко отделался, крымская прописка помогла. Решили бы, что «гастролёр», точно бы до утра в обезьянник засунули. А так промурыжили, нотацию прочитали и выпроводили, посоветовав без промедления в свой Малый Утёс уматывать и по Симферополю в таком виде не шастать. В каком, интересно? Пиво из меня уже выдыхалось.

Инструкция, как доехать до Малого Утёса без копейки денег в кармане, к совету не прилагалась. А когда я об этом напрямую спросил, ответ получил неожиданный:

— У тебя же паспорт при себе? Пойди в кассу, сдай билет, и будут тебе деньги.

Меня аж передёрнуло от такого предложения. Не из-за него ли весь сегодняшний сыр-бор затеялся? Сдать билет, сидеть тихо-смирно, пока злосчастное первое июля не пройдёт. Не пытаться с Временем спорить. Нет уж, дудки! Уж лучше я пешком по трассе через перевал и дальше пойду, чем такое! Сколько там километров? Семьдесят-восемьдесят? Вряд ли больше.

Идея идти пешком была хорошая, но не очень. Потому как день заканчивался, а идти ночью по обочине трассы менты не позволят. Значит, деньги нужны на троллейбус. Где их взять? Не милостыню же просить. Да и не подадут такому как я. Хоть бери да по урнам бутылки собирай.

Так и брёл я, размышляя, пока не поравнялся с воротами привокзального рынка. А где рынок, там обязательно нужна грубая физическая сила, — сообразил мгновенно. Вот он, подарок судьбы!

Свернул в ворота, огляделся. Этот рынок работал допоздна, но некоторые торговцы уже начинали сворачиваться. Я подошёл к тётке, укладывавшей в ящик отборные, с красивыми хвостиками помидоры — не иначе, турецкие, — поинтересовался:

— Помощь нужна?

Она скользнула по мне взглядом, указала на уже заполненные ящики, велела:

— Неси за мной!

Я подхватил сразу два, потащил следом за тёткой. Ящики были увесистые, но оно даже полезно иногда — тяжести потаскать. Если не для здоровья, то для кошелька.

С этим я ошибся.

— Эй, Петровна, это что, племянник твой? — окликнул мою работодательницу сутулый мелкорослый парень явно не славянской наружности.

— Кто племянник? — удивилась тётка. — Этот? Я думала, он из твоих, Рафик.

Парень на это не сказал ничего, но пошёл за нами. Когда я сгрузил ящики в подсобке, крикнул кому-то:

— Сеня, иди Петровне помоги! — Меня же поманил пальцем: — Пошли, друг, поговорим.

— Куда?

— Недалеко. В сторонку отойдём, чтобы не мешали. Да ты не бойся.

Я — «не бойся»? Не этого ли заморыша мне бояться? Пошёл, ясное дело.

Рафик провёл меня к калитке в тыльной стороне рынка. И дальше. Шёл он не оглядываясь, уверенный, что иду за ним. А я оглянулся. И увидел, что вслед нам пристроились два битюга. Ну, как, битюга? Грузчики рыночные, крепкие ребята. Тема предстоящего разговора мне сразу не понравилась.

Рафик завёл меня на пустырь между рыночными подсобками-сараюшками и станционным пакгаузами. Кое-где на пустыре росли хилые деревца и пыльная травка, но большую его часть торговый народ превратил в автостоянку для своего транспорта. Остановился, обернулся. Спросил, уставившись на меня тёмными, чуть на выкате глазами:

— Ты кто такой? Что тут делаешь?

— Я помочь хотел…

— Друг, есть кому помогать. Тут моя бригада работает. Ты пришёл цены сбивать? Ты откуда? Не местный?

— Я с Малого Утёса…

— Вот иди на свой Утёс, а на моём рынке я чтобы тебя больше не видел. Ты понял?

Парни сзади придвинулись вплотную, дышали мне в шею, готовые заломать по первой команде. А я уже не в той кондиции, чтобы нарываться. Да и было бы из-за чего!

— Понял, понял. Я только…

— Много разговариваешь, друг. Иди!

Я пожал плечами, обернулся, готовый идти через рынок обратно на вокзальную площадь. Но битюги не пропустили, стояли на пути, сомкнув плечи.

— Эй! — Рафик толкнул меня в спину, заставив повернуться обратно. — Я сказал: на мой рынок — ни ногой! Туда иди!

Он махнул рукой вдоль засыпанной щебнем дороги, тянущейся мимо пакгаузов. Куда она выводила, я понятия не имел, но куда-то же выводила. Я снова пожал плечами, пошёл. Хотел на прощанье пожелать бригадным чего хорошего, но передумал.

Пройти я успел шагов десять, когда меня окликнули:

— Гена? Ты, что ли?

Словно током шарахнуло. Или как ледяной водой окатили. Да такой, что я и сам мгновенно в сосулю превратился. За полтора года моей жизни в Крыму у Андрея Семашко появились знакомые, и кто-то из них наверняка мог оказаться здесь и сейчас. Гену Карташова не должен был знать никто в Симферополе.

Я через силу, буквально ощущая, как трескается и осыпается лёд, в который меня вморозило, повернул голову. У видавшего виды «опеля», прибывшего в Крым не иначе как с немецкой свалки, стоял мужик, смахивающий на медведя, изрядно заросшего салом. Стоял и смотрел на меня удивлённо и недоверчиво.

— Геныч? — повторил он. — Не узнал? Это я, Димка Бобров, физкультурная «бурса».

Лёд осыпался и растаял, я перевёл дух. Едва удержался, чтобы не вытереть выступившую на лбу испарину. Правду сказать, узнать друга молодости было нелегко. Но ведь и меня жизнь не украсила!

Я шагнул к нему, он — ко мне, схватили друг друга за руки, пожали крепко. Я думал, и обнимемся, но как-то не срослось.

— Вот это да! — воскликнул я, радуясь и неожиданной встрече, и тому, что неведомая опасность стороной прошла. — Ты тут какими судьбами?

— Так работаю, «точка» у меня здесь.

Память уже раскручивалась, подсказывала, — нет ничего странного в нашей встрече, Димыч ведь крымчак, с какого-то села со смешным названием. А вот и название вспомнил — село Маленькое!

— Торгуешь, что ли? Ты же, помнится, тренером хотел стать? — напомнил я ему.

— Э, брат! — Бобров отмахнулся. — Какое тренерство в девяностые? На покушать надо было зарабатывать. Одно время вышибалой в ночных клубах работал, пока самого так не «вышибли», что едва живой остался. Вернулся к родителям, начал в «аграрном бизнесе» помогать. Спасибо отдыхающим, «поднялся» немного. А ты? Так в школе физруком и работаешь?

— Угу, — промычал я. — Работаю.

Врать старому приятелю не хотелось, да, собственно, и не соврал я. Гена Карташов летом две тысячи первого как раз в школе и работал.

Бобров вздохнул непонятно. Произнёс:

— Уважаю. Стойкий ты человек, братан, я это ещё в «бурсе» понял. А жена как поживает?

— Нормально. Хорошо поживает. Тоже работает.

— Ну, это главное, что работа есть. Здесь отдыхаете, вдвоём?

— Угу. В Малом Утёсе.

— Знаю, знаю этот посёлок. Как по мне, то на любителя. Слушай, а с дочкой вашей чем закончилось? Нашли вы её?

Я аж дёрнулся от такого вопроса, кулаки сжались невольно. Нашли?! Конечно, нашли! Мёртвую, под колёсами машины…

Бобров мою реакцию заметил, вскинул руки, прося прощения.

— Извини, извини, брат! Понял, — больной вопрос. Закрыли тему. А чего это мы на ногах разговариваем? Пошли хоть к прилавку, там у меня стульчики есть. — Тут же стушевался, скривился досадливо. — А, тебя же Рафик на рынок не пускает.

Добавил, понизив голос и опасливо поглядывая в сторону калитки, за которой скрылись бригадные:

— Задрали эти черномазые! Житья людям не дают.

— Татары, что ли? — уточнил я.

— Они. Хозяевами себя почувствовали, землю отжимать начинают, самые лакомые кусочки. Сталина на них нет!

Рукой махнул, прекращая бесперспективные жалобы. Снова посмотрел на меня неуверенно. Предложил:

— Так может, зайдём куда-нибудь, посидим? Я думал ещё часик поторговать, но раз такая встреча… Я, правда, в завязке, за рулём к тому же… Ты подожди тут, я сейчас товар уберу…

— Не, не! Мне уже ехать давно пора, — остановил я его. Добавил, стараясь не сфальшивить: — Светлана заждалась. Я за обратными билетами на вокзал приезжал.

— Ну да, само собой, раз ждёт, надо ехать, — в голосе давнего приятеля прозвучало едва ли не облегчение, что встреча наша скоро закончится. — Привет ей передавай от меня. Я бы тебя подбросил, но машина барахлит…

— Да я троллейбусом доеду, нормально всё. Только…

Я замялся, не зная, как сказать. У прежнего Димыча попросил бы не задумываясь. Но у этого отяжелевшего дядьки мало осталось от моего давнего друга. Всё же признался:

— Понимаешь, я деньги умудрился потерять. Я ж и на рынок зашёл, думал заработать какой червонец, чтобы домой добраться было за что.

Бобров, напрягшийся было, выдохнул облегчённо, улыбнулся.

— Это не беда! — Расстегнул замочек-молнию на висевшей на ремне пузатой, как и он сам, борсетке, пошарил, вытащил пятидесятигривенную купюру, помедлил, вытянул вторую, сотенную. Протянул мне: — Держи!

— Зачем так много?

— Так это я тебе долг отдаю.

— Какой долг?

— А помнишь, я к вам на свадьбу приезжал? И ты мне червонец на такси занял. Вот, возвращаю. С процентами!

Я пожал плечами. Не помню я такого долга. Если и был, я его забыл давно. Но сейчас деньги кстати.

— Ну, хорошо, спасибо. Так я пойду? Слушай, Димыч, проведи меня через рынок. Не хочется с этими связываться.

Сказал и вдруг увидел в глазах у Боброва едва ли не страх. Он, что, испугался?! Никогда подобного не водилось за нашим старостой курса.

— Нет, не надо, — замотал он головой. — Обойди лучше. Вон по той тропинке прямо на перрон выйдешь. А там, через вокзал — к троллейбусу. Ну, то ты знаешь.

Протянул мне лапищу для прощания.

— Будешь в Симферополе, заглядывай, я каждый день кроме понедельника тут. А, да, тебе ж нельзя… Ладно, может, ещё, когда свидимся. Земля круглая!

Когда я вышел из троллейбуса на остановке «Малый Утёс», солнце уже садилось за горы. Ждать маршрутку, чтобы спуститься от трассы к посёлку, не стал, пошёл пешком. Много всего за день случилось, следовало обмозговать, в голове по полочкам разложить. Почему Бобров о Ксюше вспомнил? Ну да, был он у нас со Светланой на свадьбе, и о том, что дочка у нас родилась, знал. Даже переписывались мы с ним какое-то время. Но в начале девяностых как закрутилось всё, потеряли друг друга. Никак он знать не мог, что Ксюша…

Стоп! — оборвал я сам себя. Сейчас — июнь, ещё ничего не случилось, Оксана жива и здорова, а Бобров не путешественник во времени. Тогда вообще непонятно, к чему разговор этот был. И Мишаня вдобавок…

Потом ещё одна мысль неожиданная объявилась: а чего это мне все деньги суют, пока я сквозь время путешествую? Сначала Ирина, потом цыганка, потом майорские сбережения мне достались, теперь вот Бобров. Получается, не было у меня финансовых проблем ни разу. Даже непонятка с лотереей и обменом купюр по-настоящему не задела, и сумка с деньгами, исчезнув, вернулась. Словно меня припугнуть хотели, — мол, очень легко эти самые финансовые проблемы устроить, если понадобится. Вот только кто припугнул? Может, само Время деньгами от меня откупиться хочет? Мол, выбери себе местечко и сиди, не рыпайся. Всё у тебя в шоколаде будет! Только дудки, рыпнусь! Не надо меня предупреждать и пугать, пуганый. Пусть сегодня денёк странный выдался, много встреч неожиданных принёс, но и не такое переживали.

Я даже предположить не мог, что самая странная и неожиданная встреча ждёт меня впереди. В моей собственной квартире.

Выключатель у меня в коридоре чертовски неудобно присобачен. Чтобы до него дотянуться, надо от входной двери два шага сделать. Когда возвращаешься по тёмному, то либо дверь за собой не захлопывай, чтобы с площадки лампочка светила, либо на ощупь входи. А сегодня, как назло, и на площадке лампочка перегорела.

Захлопнул я дверь за собой, ключ в замке провернул. Шагнул к выключателю, руку вытянул…

— Не надо свет включать. И стой, где стоишь.

Я замер. Не столько из-за приказа, сколько от неожиданности. И страх внутри колыхнулся. А вслед за ним — злость, как положено.

— А ты кто такой, чтобы распоряжаться?

— Стой и слушай меня внимательно, — вопрос незнакомец проигнорировал. — Завтра, в семь утра, ты должен быть на пляже. Не просто на пляже, а на Бараньем Лбу.

Он говорил, а я отчаянно пытался понять, кто же это? То, что не домушник, уразумел по первым же фразам. Тут что-то серьёзное, очень серьёзное. И голос человека казался знакомым. Но как я ни напрягался, вспомнить, где его слышал, не мог. И чем дольше пытался вспомнить, тем хреновей мне становилось. Всё тело испариной покрылось, в висках стучать начало.

— Слушай, не отвлекайся! — неизвестный будто в мысли мои заглянул. — Следи за тем, что на берегу происходить будет, и действуй по обстоятельствам. Понял? Это очень важно.

— Понял, понял. Но ты кто такой, чёрт тебя побери?

— Повтори, — кажется, каждая новая фраза давалась моему незваному гостю всё с большим трудом. — Повтори, что я сказал.

— Да не забуд…

— Повтори!

— Ладно. Завтра утром, в семь, быть на Бараньем Лбу. Следить за происходящим, действовать по обстоятельствам. — Злость окончательно задавила страх. Теперь я непременно хотел узнать, кто мне распоряжения даёт: — Э, друг! Тут проблемка есть. Мне завтра утром на дежурство заступать. Не люблю опаздывать, понимаешь ли.

— Успеешь… Не надо!

Столько боли было в этом крике, что, верно, я отдёрнул бы руку от выключателя. Если бы успел.

У открытой балконной двери стоял я. В тех же джинсах, кроссовках, что были на мне сейчас. Лишь вместо рубахи — тенниска с застиранным, едва заметным пятнышком на кармане.

Двойник зажмурился, вскинул руку к глазам. Будто в лицо ему ударил мощный прожектор, а не зажглась шестидесятиваттная лампочка в коридоре. Несколько секунд мы стояли неподвижно. Он — зажмурившись, я — таращась на него во все глаза. А затем мой желудок подпрыгнул, выворачиваясь наизнанку, пытаясь упасть куда-то вверх, в бесконечность. Ноги перестали чувствовать опору. Невесомость. Странное, незнакомое ощущение небытия. И серые жгуты межвременья проступили в углах комнаты, рванули ко мне.

Двойник захрипел. Развернулся, с трудом устояв на ногах, вывалился на балкон. А через несколько секунд вся одурь, что на меня навалилась, прошла, будто не было. Показалось, что я сознание потерял на миг, так резко отступили тошнота и наваждение. Но на ногах устоял!

Я перевёл дыхание. В голове не стучало, в глазах не плыло, лишь испарина такая, что рубаха прилипла к спине. Минута понадобилась, чтобы очухаться, шагнуть в комнату.

На балконе было пусто, под балконом — темно. Да и глупости это — не мог же он с восьмого этажа сигануть? Я всё же вышел на улицу, обошёл вокруг дома. Ясное дело, никто с балкона не прыгал. Если летать не умел…

Ночь прошла без сна. Да какой сон, в самом деле! В том, что ночной гость — вправду я, а не какой-то двойник, сомнений не возникало. И дело не во внешности, не в голосе — голос свой я тоже узнал, просто не часто его со стороны слышать приходилось. Главное — ощущения, появившиеся, едва в квартиру вошёл, и захлестнувшие с головой, чуть не утопившие, когда свет вспыхнул, когда увиделись лицо в лицо, глаза в глаза. Ощущения были те самые, прекрасно запомнившиеся. Только усиленные десятикратно.

Но если он — это я, снова путешествующий во времени, то что получается? В той части моего пути, который я уже прожил, этой встречи не было. Значит, приходил я-завтрашний, так сказать. Значит, не кончилось ничего? И первым июля не кончится! Проснётся у Радика совесть, найдёт он меня снова, вернёт хронобраслет.

И когда я до этого места додумал, хорошо мне стало. Легко на душе. Снова цель в жизни появилась. Нет, я и до этого отступать не собирался. Но одна попытка — слишком мало, коль в противниках у тебя само Время.

Лишь когда за окном рассвет забрезжил, задумался я, зачем, собственно, Карташов-завтрашний приходил. Предупредить о чём-то хотел? Быть на пляже в семь утра, действовать по обстоятельствам… Чушь какая-то!

Но на пляж, конечно же, я пошёл.