Время - словно капля янтаря

Глава 20. Зима 2000 года — весна 2001 года

Это и в самом деле была зима, январь двухтысячного. Несколько минут нашей с Радиком потасовки обернулись полуторагодичным провалом в прошлое. Никогда прежде я не двигался во времени с такой скоростью. Почему хронобраслет так сработал? Падение в воду подействовало в качестве ускорителя? Радик какую-то неизвестную комбинацию кнопок нажал? Объяснений у меня не было, и, по всей видимости, не будет. Я застрял в этом настоящем навсегда. Отсюда мне предстояло брать старт новой жизни, вести свою «мировую линию». Завадский на это и рассчитывал. А я…

Полтора года — нормальная пауза. Достаточная, чтобы обдумать случившееся. А потом опять наступит первое июля две тысячи первого. И у меня будет ещё одна попытка. Последняя. О том, что стану делать дальше, я не думал. Если получится — это не так важно. Если нет… совсем не важно.

В одном Радислав был прав. Пока что мне следовало убираться подальше от родных мест. Один Геннадий Карташов сейчас был рядом с дочерью, ему ещё отмеряют полтора года счастливой жизни. Второй не имел права мешать.

Радик позаботился, чтобы Карташов-нынешний исчез хотя бы формально. Я стал Семашко Андреем Валентиновичем, одна тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения. Пока что без определенного места жительства. Впрочем, с этим проблем не предвиделось, передо мной лежала вся страна. Пачки долларов из майорской сумки не могли помочь путешествию во времени, но в пространстве — запросто. А так как предпочтений у меня не имелось, то я решил — приеду на вокзал и куплю билет в тот поезд, какой приглянется. Но оказалось, что выбирать буду не я.

Вокзальное табло обрадовало меня длиннющим списком. Я даже в затылке почесал, читая названия городов. Давненько я никуда на поезде не ездил… Вернее, ездить-то ездил, но когда тебя по этапу везут, это несколько иное.

Взгляд остановился на слове «Москва». Почему бы и нет? Махнуть до Москвы, а потом и дальше — во Владивосток, например. Деньги есть! А ещё лучше — в Петропавловск-Камчатский! Детская мечта была — «Долину гейзеров» увидеть. Вот и сбудется. Детские мечты должны сбываться!

Я вздохнул. В Москву захотел, умник. А то, что это заграница, что паспорт фальшивый, не подумал? Вот погранцы тебя и примут, не наши, так российские. Нет, Москва и Камчатка тебе, друг сердечный, заказаны. Ищи, что поближе.

Я перевёл взгляд строчкой ниже. Киев, тоже не плохо. В Киеве мне бывать доводилось. Конечно, за две поездки узнать город, как следует, не получилось. Вот и будет возможность познакомиться. Больше не раздумывая, я пошёл к кассе.

Только войдя в вагон, я сообразил, что по привычке взял плацкартный. В прежние времена о купе речи не шло, экономил, но теперь-то можно было шикануть. Эх, голова — два уха! Ничего, доеду. Сел у окошка, начал ждать отправления.

Билет мне достался верхний боковой, — желающих ехать до Киева было немало. Подтверждая это, люди всё шли и шли по перрону к своим вагонам. Странность я заметил, когда до отправления оставалось минут десять: мой вагон по-прежнему был полупустым. Только успел подумать, почему так, как ответ сам собой объявился: из здания вокзала высыпала шумная толпа детворы. Раскрасневшиеся лица, куртки-дутыши, пузатые спортивные сумки у кого в руках, у кого через плечо, — орава увидела мой вагон и бросилась к нему, кто б сомневался. «Повезло» с попутчиками, — сардонически хмыкнул я… и едва не поперхнулся, увидев рядом с детьми высокую молодую женщину, которую очень хорошо знал когда-то. А вот и Геннадий Викторович Карташов вышел из дверей вокзала. Тоже с сумкой через плечо, по другую сторону — супруга, придерживает под локоть. Конечно, это же зимние каникулы двухтысячного, мы с коллегой везём школьных спортсменов на соревнование.

Это настоящее отличалось от моего, Оксаны почему-то не было в составе команды. Зато Светлана приехала провожать по-прежнему.

Женьшенька подошла к проводнице, достала из сумки билеты. Оглянулась, махнула рукой, подзывая Карташова. Он быстро поцеловал жену в щеку, поспешил к растущей возле вагона детской толпе. Только тут я опомнился. Это ж через минуту он в вагон зайдёт, меня увидит… Через полминуты!

Я вскочил, бросил по коридору к другому тамбуру. Благо, переход между вагонами не закрыт. Побежал по соседнему навстречу пассажирам, извиняясь, проталкиваясь. Снова через сцепку. И дальше, дальше, дальше.

Очередной вагон оказался купейный, и служебный тамбур в нём был заперт. Я вернулся к основному, спустился на перрон мимо удивлённо воззрившейся на меня проводницы.

— Мужчина, вы куда? Через две минуты отправление!

Отмахнулся: «Я провожающий!» — быстро скользнул за ближайший столб, чтобы не отсвечивать.

Пока я пробирался через вагоны, школьники успели загрузиться, внизу оставалась одна Женьшенька, последний раз сверялась со списком. Светлана стояла в стороне. Вот помахала рукой, улыбнулась мне-тогдашнему, выглянувшему из двери. На миг аж сердце сдавило, так захотелось поменяться с ним местами, навсегда остаться в этой счастливой жизни. Глупости! — одёрнул себя. Спустя полтора года это счастье разобьётся вдребезги, и у меня-тогдашнего нет ни единого шанса помешать этому. У меня-сегодняшнего пока что есть.

Тепловоз дал гудок, проводница поторопила Женьшеньку. Физручка подала Карташову сумку, протянула руку. Раз, и взлетела на площадку, втянутая сильной мужской рукой, исчезла в вагоне. Проводница зашла следом, подняла ступеньку. Поезд плавно тронулся с места, покатил.

Светлана эту сцену видела не хуже меня. Лучше, потому как стояла гораздо ближе. Перестала улыбаться, на лицо её легла тень. Это она меня приревновала к Женьшеньке, что ли? Глупость полнейшая! Евгения на одиннадцать лет меня младше, молодая, симпатичная. Образованная — институт закончила, не чета моей «бурсе»! Зачем бы я ей понадобился, дядька, жизнью побитый? Хотя, тогда ещё не побитый… Ладно, проехали!

Светлана шла к вокзалу вслед за набирающим скорость поездом. Сейчас она уедет домой, тогда и я смогу идти в кассу, билет менять. Не в Киев отправлюсь, так в иной какой город, их на карте страны много. Но раньше случилось другое.

Моложавая женщина в длинном полушубке и в чёрном с алыми цветами платке приблизилась к Светлане, что-то спросила, заставив обернуться. Если я и удивился, то самую малость. И узнал сразу, готов был к этому узнаванию. Если в первую нашу встречу ей было тринадцать, то сейчас около тридцатника? За последующие восемь лет она не очень изменится. Лицо станет жёстче. Ещё жёстче.

Цыганка говорила, Светлана слушала и хмурилась всё сильнее. Да что ж эта плутовка ей плетёт?! Про меня врёт, деньги хочет выманить. А может… «Это не я наворожила…» Холодная испарина выступила. Глупости вся эта ворожба, но…

Больше всего мне хотелось подойти и отогнать мерзавку от супруги. Понятное дело, поступить я так не мог. Оставалось сжимать кулаки и следить за ними издали.

Цыганка вдруг завертела головой озабочено, потянула Светлану к дверям вокзала. Я тоже увидел, — по перрону идёт милицейский патруль. Чтобы не потерять женщин из виду, бросился следом.

Из виду я их не потерял, но пользы это принесло мало, — цыганка повела Светлану в «дамскую комнату». Мне снова-таки оставалось ждать в стороне.

Жена вышла минут через пять, озабоченная. Пошла к выходу в город. Денег у неё при себе нет, если мошенница развела её на ворожбу, то назначила новую встречу. А вот не будет такого!

Я дождался цыганку. Уже не таясь, пошёл следом. Догнал в подходящий момент, схватил за плечи, затащил за колонны. Рот зажал, чтобы не заверещала. Неожиданность была на моей стороне, всё получилось в лучшем виде. Тогда, в двухтысячном, мне и в голову бы не пришло вытворять такое. Но сейчас это был совсем другой я.

— Кричать не вздумай, — предупредил. — Ты что моей жене наплела, тварь?

Тёмно-карие глаза её сделались по пять копеек. Видела ведь, как меня поезд увёз. Да и постареть я умудрился нешуточно за десять минут.

— Пусти, я тебя не знаю! — просипела, когда я ослабил хватку.

— Знаешь, знаешь! Вот эту мою ладонь знаешь! — я убрал руку с её губ, растопырил пальцы перед глазами. Пусть смотрит, если линии на ладони для неё в самом деле что-то означают. — А теперь слушай и запоминай. Если ты ещё раз сунешься к моей жене, если у меня в семье что плохое случится, я тебя найду. Из-под земли достану! И тебя, и детей твоих, и всю родню. И ромы твои тебе не помогут! Запомнила? Теперь иди.

Оттолкнул её.

Цыганка попятилась, не отводя от меня глаз. Ясное дело, она не одна на вокзале, сейчас побежит своих искать, жаловаться. Да пожалуйста! «Начинается посадка на поезд…» — зарокотало над головой. Куда-куда? Симферополь? Значит, поеду в Симферополь.

Я не знаю, имел ли смысл мой поступок. Оставалось надеяться, что какое-то стёклышко «калейдоскопа» он поставил на нужное место.

Бывать в Крыму прежде мне не доводилось. Приазовье исследовал вдоль и поперёк, от Таганрога до Геническа. В Одессе гостил, даже в Сочи — когда-то в молодости. А вот в Крыму — ни разу.

В Симферополь поезд прибывал рано утром, солнце только-только начало подниматься над городом. Я вышел из пустынного в межсезонье вокзала, огляделся. Ага, вон автостанция, значит, мне туда. Раз уж прибыл на юга, оседать в областном центре смысла нет.Однако дойти до автобусов мне было не суждено.

— Такси нужно? — окликнули меня на полпути. — В Ялту ехать недорого.

Усатый дядька в не по зимнему лёгкой ветровке и кепке вопросительно смотрел на меня. Кататься на такси по межгороду привычки у меня нет, да и названая сумма показалась изрядно завышенной.

— Я лучше автобусом, — покрутил головой.

Дядька цокнул языком от досады. Принялся уговаривать:

— Зима, автобусы редко ходят. Зачем тебе три часа здесь мёрзнуть? А со мной — за час на месте будешь. И разве это деньги для Крыма?

Я засмеялся. Не лох же я, чтобы меня разводить на ровном месте.

— Может, для Крыма и не деньги, — ответил. — Но Крым — он только летом Крым. А зимой откуда такие тарифы?

Тут и дядька засмеялся.

— Ты наших летних цен не знаешь! — Махнул рукой, соглашаясь: — Ладно, поехали. Отвезу тебя по цене автобуса, но быстро и с комфортом.

У дядьки оказалась 31-я «Волга», и разогнал он её неслабо. Чересчур разогнал для мокрой зимней дороги.

— Я зимой не таксую, невыгодно, — объяснял он мне. — В город по делам приезжал. На вокзал заскочил за попутчиками, чтоб уж совсем «пустым» не возвращаться. Сам видишь, зима — мёртвый сезон. А ты что, в командировку к нам?

— Скорее, по личному делу, — ответил я уклончиво.

Дядька отнёсся с пониманием, больше докучать разговорами не стал. Изредка комментировал открывающиеся за окном виды. Посмотреть в самом деле было что. С каждым оставшимся позади километром, с каждым новым поворотом я всё яснее понимал: если существует рай на земле, то он наверняка где-то рядом. Справа поднимались горы, бело-зелёные от снега и хвойных лесов на склонах. Не суровые, не давящие монументальностью, а уютные, близкие, будто виденные много раз. Слева синело море. Сейчас оно было холодное, студёное, но я почему-то не мог поверить в это. Море казалось мне тёплым. И безысходная тоска последних дней переплавлялась от этого тепла в тихую грусть. Слишком поздно открывался мне этот рай, видно, не заслужил я права жить в нём. Но право умереть в раю — тоже немало.

Перед указателем с надписью «пос. Малый Утёс» водитель притормозил. Попросил:

— За женой заскочим, не возражаешь? Двадцать минут не крюк?

Я кивнул. Не проблема, я никуда не спешу.

К посёлку вёл выщербленный асфальтовый серпантин, гнать по нему «Волгу» как по трассе не получалось. В самый низ, к центру и морю, мы и не поехали. Свернули направо, едва вокруг дороги поднялись панельные многоэтажки. Подрулили к одной из них, остановились. Дядька посмотрел на часы, попросил:

— Ты подожди здесь, я жену сейчас потороплю.

Вылез из машины, убежал в подъезд. Я тоже выше, — чего сидеть-то? Вдохнул полную грудь сочного прохладного воздуха… и обомлел. Прямо передо мной между столбами был перекинут над проезжей частью толстый электрический кабель. По нему, по этому самому кабелю, бежала белка. Настоящая, рыжая, а не та, что после лишнего стакана приходит. Я даже ущипнул себя, чтобы убедиться в этом. Белок, скачущих по деревьям, карабкающихся по деревянным столбам — видел. Но вот так!

Я стоял, открыв рот, не услышал, как подошли водитель с женой.

— Едем? — окликнул усатый.

Я обернулся, махнул рукой.

— Открывай багажник, давай сумки! Здесь пока обоснуюсь, квартиры посмотрю. Чем тут хуже Ялты?

Водитель с женой переглянулись.

— Вы хотите квартиру в Крыму купить? — переспросила женщина. — Однокомнатная подойдёт? В этом доме есть, восьмой этаж. Посмотрите? Мы её ещё не выставляли на продажу, я только что прибралась там.

— Риелтор она, — подсказал усатый.

— Сколько хотите?

Женщина назвала сумму. В двухтысячном бум недвижимости ещё не начался, майорских сбережений хватало с избытком. Я кивнул, пошёл смотреть. Типовая «однушка», светлая, чистая. Пустая. Выглянул на балкон. С этой стороны от дома посёлка уже не было, по склону гору поднимался лес. В двадцати метрах от меня на ветке сосны сидела белка. Такая же рыжая, как её товарка-канатоходец.Я оглянулся, сообщил, улыбаясь:

— Белки!

Риелторша напряглась, вытянула шею, разглядывая балкон, и я поспешил объяснить:

— Белки в лесу. Они входят в комплект с квартирой?

Женщина улыбнулась. Поняла.

— Разумеется. Белки, лес, чистый воздух, море — всё в комплекте.

С чувством юмора у неё был полный порядок. И это всё решило.

— Тогда беру!

Посёлок оказался новостроем. Большая часть домов — панельные девятиэтажки, этакие серые бетонные сталагмиты, выросшие на склонах горы. Три узкие улицы, причудливыми зигзагами сбегающие к морю, переплетённые лабиринтом переулков, пешеходных дорожек и тропинок. Набор соцкультбыта конца «эпохи застоя»: школа, детсад, больница, кинотеатр, библиотека. Исполком с обязательным сквериком перед входом. И, конечно же, магазины — старые, советские, хиреющие, доживающие последние дни, и новые, частные, только начинающие отвоёвывать территорию. Впрочем, частники сейчас, в межсезонье, были в большинстве своём закрыты.

Остывшее за зиму море ошпаривало, что твой кипяток. Духу хватало самое большее на десять гребков — и сразу на берег, закутываться в полотенце. Но всё равно я чувствовал себя героем — других дураков купаться в восьмиградусной воде не наблюдалось.

Я выглядел странным в глазах местных жителей. Взялся неизвестно откуда, ни с кем не общается, живёт бирюком. В моём таком «сегодня» и я смотрел бы на подобного типа с подозрением. Но это было не моё «сегодня». Я жил в параллельном мире, очень похожем на мой, до того похожем, что я не мог найти отличия, но не в моём. Я знал всё о его будущем… и вместе с тем — ничего не знал. Будущего ведь тоже не существует, как и прошлого. Я всего лишь помню, какой узор сложило однажды Время. Но кто поручится, что узор повторится? Да меня и не интересовало, что будет за чертой, которую я для себя провёл. Поэтому не то, что близких, — никаких друзей не заводил. Перекинешься парой фраз с соседями, поздороваешься с примелькавшимися продавщицами в магазине, и всё общение.

Мне начинало нравиться жить в одиночестве. Остатков майорских денег хватало, чтобы не заботиться о пропитании на ближайшие полтора года. Я был совершенно свободен. Мог сколько угодно купаться в холодном море, гулять по окрестностям посёлка, изредка выбираться на ближайшую яйлу. И часами сидеть на балконе, наблюдая за белками. Наверное, путешествие в прошлое изменило меня сильнее, чем всё, что случалось прежде, отрезало от остальных людей. Теперь я понимал собачью тоску в глазах Радислава, когда он проговорился: «меня ведь никто, нигде, ни в одном времени не помнит». Но в отличие от него, меня такое положение вполне устраивало. Не собирался я оставлять след в этом мире. Просто жил. Вернее, наново учился жить в «правильном» времени. Где на смену зиме обязательно приходит весна, за мартом следует апрель, и между ночью и днём всегда бывает утро.

Весна в Крыму окончательно подтвердила мою догадку — именно здесь и находится рай. Мир вокруг меня зацвёл, заблагоухал сотнями запахов, украсился тысячами оттенков. Он не только существовал — он жил, он изменялся, подчиняясь своим законам. И один из законов этих был: не позволять никому оставаться сторонним наблюдателем. Укоренять всё, случайно вынесенное на его берег, делать частью себя. Этот мир старался укоренить и меня.

Он начал с проверенного манёвра — время стало течь медленно. Неожиданно оказалось, что его очень много. Больше, чем я способен заполнить прогулками, купанием, чтением взятых в библиотеке книг. А телевизор, самый эффективный из придуманных людьми убийц времени, вызывал раздражение. Это настоящее слишком походило на моё прошлое, я не мог в нём найти ничего интересного, ничего, что меня удивило бы. Мир готовил мне испытание скукой.

Я не стал биться с ним. Сделал вид, что уступаю, становлюсь его частью. Я подыскал для себя работу, не напрягающую ни мозги, ни мускулы. Изымающую часть моего лишнего времени, создающую иллюзию принадлежности этому миру. Я устроился охранником на турбазе. Зимой — сторож, летом — вахтер, отличная работа на свежем воздухе. И от дома каких-то полчаса ходьбы. Это если по улице, а если тропинкой по лесу, то и вообще пятнадцать минут.

А затем подоспело лето две тысячи первого.