Время - словно капля янтаря

Часть I. Курс — бейдевинд! Глава 1. Сентябрь 2009 года

Гражданин цедил пиво с таким видом, что мне нехорошо становилось, неприятно. Точно ему в бутылку ослиной мочи налили. А пиво-то недешёвое, я себе такое не позволяю. Даже когда в ЖЭКе зарплату выдают.

От мысли о пиве во рту пересохло. Там и до этого сухо было, а теперь и подавно. И то сказать — сентябрь на дворе, а солнце шпарит, что твой июль. Одиннадцати нет, и уже пекло. В самый раз выпить чего-нибудь холодненького, если не пива, то хоть минералки.

Нет, о прохладительном и мечтать нечего. В кармане голяк, потому я и вышел на бульвар в неурочный час. Тару собирать нужно рано утром, пока наш брат дворник не заявился чистоту наводить. Или вечером, когда народ гулять вываливает, «тусоваться». Тусуются нынче все, и пацаны, и девчата, обязательно с бутылкой пива в руках. И хорошо, если ноль пять, а то и литровки пластиковые таскают. Не то, что в наше время.

Этих, с литровками, я не люблю. И с банками алюминиевыми тоже. Стекло — самая лучшая тара. И для того, кто пьёт, и для того, кто потом убирает. Пока что у меня в сумке позвякивали лишь три бутылки. Четвёртая — у мужика. Только когда он её допьёт? Может, и не ждать? А пивко-то у него холодное, издалека видно, как бутылка вспотела. У меня от этого зрелища язык к небу присох.

Человек опять глотнул. И опять скривился. Да не мучайся ты так, дорогой, не пей, если не хочешь. Поставь аккуратно рядом с лавочкой, и топай своей дорогой. Найдётся, кому убрать.

Я представил, как сажусь на его место. Наклоняюсь, тянусь рукой за бутылкой, что затаилась между ножкой лавки и урной. Неторопливо, будто свою, поднимаю. Пью. Хорошее прохладное пиво.

Когда-то допивать за другими я бы побрезговал. Не поверил бы даже, что такое возможно, если бы кто-нибудь рассказать взялся. Решил, что шутит или издевается. Да ещё смотря кто рассказывал, а то и в морду двинуть мог, чтобы за базаром следил… Теперь не брезгую. Теперь многое по-другому стало. Потому как раньше я был Геннадий Викторович, учитель, уважаемый человек. Теперь — Генка-дворник.

Мужик посмотрел в мою сторону. Заметил, наконец, что его ждут. Ну, давай, давай, родимый, не хочешь оставлять, так допивай быстрее, освобождай тару. Нет мне никакого удовольствия на солнцепёке стоять. Не пьёт. Вытаращился, словно у меня ширинка расстёгнута. Чего пялишься? Одет я не по-парадному, так и что с того? Будний день, не воскресенье, не праздник какой. Не имеет права работяга по бульвару, что ли, пройтись? Надеюсь, на бомжа я не похож, на бандюгана отмороженного тем более. Хотя физиономия у меня... когда бреюсь, в зеркало смотреть тошно. А рот, так и подавно лучше не открывать. Но это, мужик, опять-таки не твоего ума дело. Ты бы оттуда, где я зубы оставил, вообще живым не вышел.

Человек продолжал смотреть на меня не отрываясь. И я не выдержал. Мысленно сплюнул и отвернулся. Да пошёл он, со своим пивом и своей бутылкой! На этих копейках свет клином не сошёлся. Ишь ты, чистенький весь из себя, интеллигентный!

Я успел сделать три шага, когда меня будто в спину толкнули:

— Гена?

Я оглянулся. И узнал!

— Радик?! Радислав?

Он уже поднимался со скамейки, спешил ко мне. А я не мог понять — как же я его сразу не узнал? Такой же худенький, шустрый. Он ведь и не изменился совсем, только без очков. Должно быть, поэтому и не узнал? И ещё потому, что не на лицо смотрел, а на руку с бутылкой. Сколько же мы с ним не виделись?

Радость тёплой волной окатила меня, будто само прошлое встретил. То, давнее, счастливое время, о котором я разрешаю себе вспоминать очень редко. То время, в котором были школа, и Светлана, и собственная квартира… и Ксюша была.

— Радик…

Мне так хотелось обнять его! Но нынешнее не позволяло забыть, кто я теперь. Даже руку протянуть не решился. А Радик всегда был застенчивый. Потому не поздоровались мы, как следует. Стояли друг против друга, с ноги на ногу переминались, пока он не спросил:

— Ген, ты чего? Почему плачешь?

Плачу? Правильно, слёзы на глазах. Я отмахнулся.

— Да не обращай внимания. Это я от радости, что ты живой и здоровый. Я ж тебя не узнал сразу — без очков.

— Да я их давно не ношу. Мороки с ними много, контактные линзы удобнее. Ты-то как? Выглядишь странно. Смотрю, ты или не ты? Сначала подумал — бомж бутылки собирает.

Если бы я умел краснеть, покраснел бы от этих слов. Стоял, и не знал, куда деть треклятую сумку с позвякивающей тарой. Завадский моё замешательство понял.

— Ты что, со школы ушёл? У тебя что-то плохое случилось?

Что он пристал — «случилось, случилось»? Ну, собираю бутылки, и что? Не ворую же!

— Да нет, Радик, всё нормально, всё путём. Просто не рассчитал с зарплатой. Немного.

— А ты где работаешь?

— Да здесь, рядом. В ЖЭКе… — я запнулся, — дворником. Да всё нормально! Всё образуется. Главное, ты живой и здоровый. Я ж подумал тогда…

— Гена, ты, наверное, сегодня не завтракал? — перебил он.

— А? Да я вообще не завтракаю…

— И не обедаешь?

Ой, как мне было стыдно! Почему — не знаю. Кем стал, через что пройти прошлось — не по моей ведь вине! Жизнь, подлая грязная сука-жизнь, так сложилась. И ничего я сделать не мог, как ни пытался. Потому и стыдиться мне нечего.

А вот ведь, перед Радиком стыдно стало.

Он взял из моих рук сумку, подошёл к урне, вытряхнул. Бутылки с громким звоном высыпались в зияющее жерло, скомканная сумка полетела следом. Я молча проводил их взглядом. На миг кольнула досада, — деньги пропали!

— Слушай, а пойдём ко мне? — предложил Радислав. — Я квартиру снимаю. Посидим, поболтаем, отметим встречу. Мы с тобой сколько лет не виделись? Восемь?

— Десять.

— Тем более. Или ты сейчас на работе? Не можешь отлучиться?

Колебался я не долго. Какая там работа! Убрал территорию и свободен. Кивнул, соглашаясь.

До дома, где жил Завадский, добирались мы с полчаса, не меньше. Вдобавок в супермаркет заглянули — заботиться о том, чтобы в холодильнике провиант был, Радислав не научился за прошедшие годы, судя по всему. А что научился, так это употреблять. Во всяком случае, когда я предложил взять поллитровку — Десять лет всё-таки! — он не отказался. Я подумал, и взял ноль-семьдесят пять. Не допьём, «на завтрак» Радику останется.

Пока добирались, да пока огурцы-помидоры мыли, сыр-колбасу резали… В общем, на ходиках час по полудню тикнуло раньше, чем мы по первой разлили. И хорошо. С утра я не употребляю, никогда. Только начни похмеляться, не заметишь, как скатишься. Видел я «синяков», ой-ей-ей сколько!

Посуды цивильной в квартире не оказалось, пить предстояло из стаканов. Да здесь ничего цивильного не было. На кухне — выцветшие жухло-белые обои, стол под клеёнкой, колченогие, расшатанные до последней степени стулья, холодильник ещё советских времён и плита газовая оттуда же. Комната выглядела не лучше: обои зеленовато-голубые, такие же выцветшие, на полу — дешёвый, затоптанный палас, два кресла с протёртыми до дыр подлокотниками, диван с не застланной постелью, раскладной стол с исцарапанной, пропаленной сигаретами полировкой, тумба. И пустой книжный шкаф.

Шкаф окончательно меня доконал. Не вязалась его пустота с Завадским. Вообще нарочитая пустота этой квартиры удручала. Ничего, связанного с Радиславом — с тем Радиславом, которого я знал когда-то, — в ней не было. Все вещи исключительно хозяйские, чужие. Чёрт возьми, даже одежда в коридоре на вешалке не висела! Не так я представлял его жилище.

Наверное, на лице моём очень уж откровенно читалось это недоумение, когда я примостил тарелки с закуской на столе, да так и застыл посреди комнаты. Радик заметил.

— Извини, тут у меня небольшой бардак. Не ожидал гостей сегодня.

— Да брось, какой я гость… И что, давно здесь обитаешь?

— В смысле? Почему ты спросил?

— Вид у этой квартиры какой-то… — я запнулся, стараясь подобрать подходящее слово. — Не жилой, что ли. Как будто ты здесь проездом. Заскочил переночевать, и дальше.

Радик хмыкнул.

— Можно и так сказать. Ладно, стол накрыли, чего ждать? Садимся.

Сели. Бутылку Завадский развинчивал неумело и наливал так же. Нет, не научился он употреблять, зря я так подумал. Водку он купил, потому что мне приятное сделать хотел. Без водки какая радость… такому, как я.

Мыслишка была мерзкая, я прогнал её. Подняли стаканы, чокнулись, выпили. Я — до дна, как положено за встречу. Радик — едва половину. Кому другому я бы попенял за неуважение, ему ничего не сказал. Пусть пьёт, сколько хочет. Наскоро зажевав куском сервелата, потребовал:

— Ну, давай, рассказывай.

— О чём?

— Как о чём? Где пропадал всё это время? Знаешь, как я переживал, когда ты исчез? Что случилось-то, можешь рассказать?

Радик помедлил, снова наполнил мой стакан.

— Тебе — могу. Помнишь, я тебе о квантовой природе времени рассказывал? Наши эксперименты с электромагнитным импульсом помнишь?

Я посмотрел на водку в стакане. Затем — на Радика. Разве всё упомнишь, времени то сколько прошло? Завадский мою заминку понял верно, подсказал:

— Мою клетку Фарадея?

Наконец-то в голове проблеснуло что-то!

— А, это та штука, что ты из проволочек скрутил? Как там ты её называл? «Вуаль времени»? Конечно, помню! Ну, давай за твои эксперименты!

И — выпил. Раз водка налита, что с ней ещё делать? Нечего ей выдыхаться.

Радик пить не стал. Спросил вместо этого:

— Помнишь, ты сидел возле «вуали», ждал меня, а я успел и кошелёк у тебя вытащить, и в магазин сбегать, и булку умять? Ты тогда сказал, что в мою теорию о добавочных квантах времени это не вписывается. Так вот, ты был прав, а я нет.

— Значит, ошибся ты тогда? Нету никаких «невидимых квантов»? Но шарик же падал! И хронометр, и мыша…

— Есть Гена, в том-то и дело, что есть. Я их теперь «быстрыми» называю. У меня получилось установить взаимосвязь квантов времени и электромагнитного импульса. Теперь я умею управлять потоками квантов времени. Их скоростью и направлением.

— Чего? — я едва не поперхнулся. Нельзя же так — под руку! — Чего ты умеешь?

— Путешествовать во времени, грубо говоря.

Он начал объяснять. Делать это Завадский любил и умел. Сочно, красочно. Беда в одном — чтобы понять, нужно образование иметь хоть на уровне институтского физмата. А я с точными науками и в школе не дружил. Потому доходило до меня туговато. По его теории получалось, что время не просто состоит из отдельных частичек-квантов, но вдобавок три измерения имеет. Потому двигаться в нём можно в любом направлении. А движемся мы исключительно вперёд потому, что несёт нас течение этих самых квантов — «течение времени». Но кроме обычных существуют ещё и быстрые кванты — «ветер времени». Радикова «вуаль» ловила встречный ветер, и время для всего, что она «прикрывала», начинало течь медленнее. Потому-то шарик мгновенно падал на пол, часы за несколько секунд натикали два года, а Радик успел сходить в магазин.

Но ветер может не только останавливать, но и разгонять! Он способен сдвинуть экспериментатора в любом направлении. Когда скакнувшее напряжение пережгло выпрямители, «вуаль» превратилась в «парус».

Мы приняли по третьей, «за науку». Я принял — как положено, до дна. Уважаю я её, науку. Себе Завадский вроде и не доливал.

— Слушай, а как же ты вернулся? — дошло до меня внезапно. — «Вуаль» же твоя на месте осталась, в квартире? Потом выкинули её вроде, жалко…

— Ничего не жалко, она всё равно неуправляемая была. Повезло, что ветер тогда не сильный дул, а то бы… — Он махнул рукой так выразительно, что у меня мурашки по спине пробежали. И добавил: — Я вместо неё настоящий парус собрал.

Вначале я не понял, чего это Радик тычет мне под нос свои часы. Крутые, наворо-о-оченные, мне таких видеть никогда не приходилось. Все в кнопочках малюсеньких, и три циферблата. Большой и круглый, а в нём два поменьше, скибочками. Присмотрелся я к ним, а они полдень показывают. Это как же так — полдень, — когда мы в час сели только? Я сразу на ходики, что в шкафу пустом, обернулся. Нет, всё верно, половина третьего.

— Они у тебя стоят, что ли?

Радик с минуту на меня таращился. А затем захохотал. От души так, во весь голос. Хорошо, стакан поставить успел, а то расплескал бы.

— Гена, это и есть «парус», о котором я тебе говорю. Хронобраслет. Первый раз мне удалось добиться эффекта «ветра времени» в нашем с тобой девяносто девятом. Правда, именно такого результата я не ожидал. Думал сместиться на пару дней вперёд, а получилось… В общем, унесло меня в область, лежащую за горизонтом событий. Туда, где я не работал в школе, не заканчивал физмат. И с тобой мы знакомы не были. Очень далеко. И возвращаться пришлось долго.

Он вновь налил мне до краёв. Подумал, и себе добавил чуть-чуть. Для уважения. Поднял стакан:

— Вот такая история.

Мы выпили по четвёртой. Я молчал, не зная, что и сказать. С одной стороны — не мог поверить я в подобную штуку. С другой — не верить не мог. В той, прошлой жизни, Радик не стал бы мне врать. Внезапное его исчезновение и такое же внезапное появление сегодня, квартира эта пустая, нежилая, явно снятая на день-другой. А утром, когда мы встретились? Как он пиво-то пил, хорошее холодное пиво? Кривился, морщился. Потому что не любит он пиво. Десять лет назад не любил, и сейчас не любит, ни пиво, ни водку. А пьёт, чтобы расслабиться хоть немного, потому как хреново ему, ох как хреново!

Я внимательно посмотрел на приятеля. С чего я решил, что он абсолютно не изменился? Изменился, да ещё и как! Грустные складки появились в уголках рта, морщины вокруг глаз, скулы выступили. И седина на висках засеребрилась. Видно, и Радика жизнь потрепала. Не так, как меня, но потрепала.

— Ладно, предположим. И как эта штука временем управляет?

— Не временем, им управлять невозможно. Передвижением во времени. Вот смотри: на большом циферблате стрелки направление течения и ветра показывают, на малых — положение угла атаки в двух плоскостях. В будущее переместиться — не проблема. Просто опережаешь течение времени. С прошлым сложнее. Идти против течения не получится — в лучшем случае застрянешь на месте. Но способ попасть за точку настоящего есть. Ты никогда парусным спортом не занимался? Что такое лавировка, знаешь?

— Нет, не довелось. Ты, что ли, занимался?

— Было дело.

Уточнять, когда это он успел поматросить, Радик не стал. Вытащил из пачки свежую салфетку, разложил на столе, начал ковырять ногтем.

— Смотри, это — направление времени. Идти против течения нельзя. Но так, под углом, можно. Курс называется бейдевинд. А в следующий раз идёшь вот так. Понятно?

Я поразглядывал выдавленный на салфетке зигзаг с перечёркивающими его диагональками. Чего ж тут непонятного? За это мы тоже выпили. За хронобраслет, в смысле. Потом — за бейдевинд.

Который был тост, я уже со счета сбился. Телом завладевала приятная тёплая лёгкость. Прекрасно знаю это ощущение — норма моя. Больше пить не стоит, плохо будет, особенно утром. Хоть наш «сабонис» и опорожнился едва на половину, но я свою долю честно употребил. Радик, чертяка, филонил. Вон, первый стакан еле высосал. Ну, коль ты трезвый, тогда развлекай гостя дальше!

Я прищурился и подначил:

— А теперь продемонстрируй, как твой браслетик работает. Хочу снова быть, этим, как его… сторонним наблюдателем!

Завадский перестал улыбаться, посмотрел на меня внимательно. Затем вдруг налил себе добрых полстакана и залпом выпил, аж кадык на горле ходуном заходил. Такого я от него не ожидал! Смотрел, рот разинув. А он поставил опорожненную тару, выдохнул. И вместо того, чтобы закусывать, объявил:

— Нельзя. На пьяную голову со временем баловаться опасно. — Подумал и добавил: — Да и на трезвую тоже. Всё, что я тебе рассказывал — не больше, чем теория, практикой не подтверждённая.

Такого поворота я не ожидал:

— Так ты… это ты насочинял всё?!

— Да. Расскажи лучше о себе. У тебя что случилось? Что-то совсем нехорошее? С семьёй? С дочкой?

Меня будто холодной водой из брандспойта окатили. Хуже — будто обухом в темя хрякнули! Мгновенно Радиковы сказки о путешествиях во времени отступили, и сегодняшняя реальность навалилась. Память девяти лет, разделивших нас.

Солёный комок подкатил к горлу. Но я сдержался. Эти слёзы я уже выплакал. Сотню раз выплакал.

Радик заметил, как я переменился в лице, вновь разлил водку, пододвинул мне стакан.

— Расскажи, сразу легче станет.

Легче? Да понимает ли он, о чём говорит? Мне — легче?!

Я схватил стакан, опрокинул в рот, высушил одним долгим, большим глотком. Это был лишний стакан, не мой уже. И чёрт с ним! Хочет послушать?! Изволь!

Выложил я всё, как есть. О Ксюше, о злосчастном июле две тысячи первого, о пацане-ментёнке, решившем полихачить, о том, как в наших судах красный свет неожиданно меняется на зелёный, а «зебра» уползает на шесть метров в сторону. О том, как я пытался найти правду… И о том, как эта самая «правда» нашла меня, тоже рассказал.

Потом я ещё выпил. Больше не думая, лишним будет стакан или нет.

— Ты меня спрашивал, почему я в школе не работаю? Статья у меня неподходящая, понимаешь ли. С такой к детям и близко не подпустят. Хорошо, хоть дворником взяли! Директор ЖЭКа «облагодетельствовал». Сказал, когда заявление подписывал: «Повезло тебе, что я мужик. Мужик к мужику в таких делах всегда сочувствие проявит. Была бы на моём месте баба, погнала бы тебя взашей». Поинтересовался ещё: «И как она, стоило того?» Гад.

Радик слушал меня, всё более хмурясь. И когда я замолчал, переспросил:

— Гена, но это же ерунда какая-то? Не мог ты так поступить. Если бы она тебя даже спровоцировать попыталась, ты бы не поддался. Выставил бы её, и всё.

Я разозлился. Он что, не слышал, что я ему рассказывал? Или сомневается, что это подстава была?! Конечно, молодая смазливая кукла сама себя предлагает. Какой мужик устоит? И друг Гена не выдержал, позарился на свеженькое…

Рука моя сама собой сжалась в кулак. Врезать бы от души, чтобы не вякал!

Я испугался такой своей мысли. Это всё из-за водки, лишний стакан. Или два? Завадский ведь не виноват, совершенно не виноват. Вот сучке той малолетней я бы врезал, дряни мокрохвостой. Ох, врезал бы! Изуродовал бы, чтобы на всю жизнь запомнила, как другим эту самую жизнь ломать ни за что, ни про что. Потом опять на зону, но и хрен с ним!

А на зоне снова тех шакалов бы встретил. Нет, драться с ними я не стану. Просто замочу. Стольких, сколько смогу. И пусть потом убивают. Жизнь не дорога? Да нахрен она мне нужна, такая жизнь!

— Нахрен она мне нужна, а? Я тебя спрашиваю?!

— Тише-тише…

Оказывается, я ору это во весь голос и кулаком по столу стучу, а Радик хватает меня за плечи, пытается остановить. Прихожу в себя на минуту, тянусь за бутылкой. Радик сдёргивает её со стола.

— Что, жалко?! — рычу на него. — Для друга жалко? Зачем тогда звал?

— Гена, тебе хватит…

Вновь выныриваю на поверхность — я у дверей, порываюсь уйти, а Радик вцепился, что твой репей, не пускает.

— Не-не-не, и не думай! Не пущу! Тебя же первый милиционер арестует…

Это он прав. Повяжут, козлы вонючие…

Вновь просветление — Радик пытается уложить меня на диван, а я отбрыкиваюсь:

— Отвянь, не буду я спать! Мы ж не допили…

И последний кадр. Радик моет посуду на кухне, а я стою в дверях, прислонившись к косяку, чтобы не упасть. Глупо хихикая, спрашиваю:

— Радик, это ты мне снишься, а?

— Нет, не снюсь.

— Так мы это чё, в самом деле здесь? В будущем?

— Угу, в самом деле.

— А… я это… не хочу здесь. Мне назад надо.

— Назад? На диван, что ли? Так отправляйся. Дойдёшь или помочь?

— Дойду…

Не помню, добрел я самостоятельно, или Радик меня тащил. Больше кадров яви в моей голове не осталось. Дальше шёл сон.

— …Па, а правда было такое, что вы меня чуть не потеряли?

— Это мама рассказывала? Правда. Мы к бабушке Зое ехать собирались. На вокзале, пока поезд ждали, ты и пропала. Только что сидела возле чемоданов, глядь — уже нету. Ух, как мы испугались!

— А чего вы испугались? Подумаешь, отошла на два метра. Куда бы я делась!

— Не скажи. Это же вокзал. Людей толпы, приезжают, уезжают. Цыган, опять же полно, жулья всякого. Запросто увести могли. Мы пока искали, к тебе какой-то дядька приставать пытался. А ты что, ничего не помнишь?

— Помню. Как мама меня лупцевала, а я ревела.

— Так было за что.

— Бить детей нельзя, ты сам говорил. Па, а дядька тот куда делся?

— Дядька? Почём я знаю. Убежал. Пошли к двери, нам сейчас выходить.

На остановке из автобуса высыпало человек десять. Большинство — мамаши с детьми, как и мы в цирк приехали, на дневное представление. Сегодняшний поход мы планировали давно, но как-то не получалось, — то одно мешало, то другое. Так до моего отпуска и дотянули. Дальше откладывать стало некуда. Ксюша и без того почти месяц каникул в городе кисла, давно пора к бабушке отвозить, иммунитет укреплять среди здоровой экологии.

В цирк мы собирались идти втроём, но в последний момент у Светланы не сложилось на работе. Конец квартала для бухгалтера самая горячая пора, всё равно, что у нас конец четверти. Случается, и по воскресеньям выходит. Так что третий билет желательно было продать, деньги в хозяйстве не лишние.

— Па, давай мороженое купим?

Лоток стоял на противоположной стороне улицы, нам не по пути.

— Может, в цирке? В буфете наверняка есть.

— Пока дойдём, мы его съедим. А в цирке очередь будет здоровенная. Глянь, народу сколько.

Оксана выразительно ткнула пальцем в многочисленные человеческие ручейки, стекавшиеся к громаде цирка. С очередью она правильно подметила — ожидалась здоровенная.

— Па, я быстро сбегаю. Одна нога здесь, другая там. Ты какое будешь? Белый пломбир, как всегда?

— Ладно, беги. Через дорогу осторожно!

— Что я, маленькая! Деньги давай.

Я выудил из кошелька пятёрку, протянул. Проследил, как Ксюша метнулась к переходу, остановилась, послушно ожидая, когда зелёный человечек придёт на смену красному. Молодец. А то, что не маленькая, это правда. В свои двенадцать Оксана выглядела на все четырнадцать. Я невольно залюбовался дочерью. Рослая, крепенькая. Плечи широковаты для девочки, но это её ничуть не портит. Спортивная она, вся в папу. Только волосы от Светланы достались — густая русая волна, укрывающая до половины спины. Лёгкий ветерок ласкал их, заставлял струиться, словно это и впрямь была живая золотистая река.

На светофоре зажегся зелёный, и я отвернулся. Хотел подойти к журнальному киоску, проверить, не появился ли свежий номер «Футбола». Я успел сделать четыре шага.

За спиной взвизгнули тормоза, и в этом визге почти утонул короткий глухой удар. Дико, пронзительно-громко закричала женщина…

Я оглянулся, чувствуя, как холодеет спина, ватными становятся ноги. Метрах в двадцати за переходом стоял тёмно-малиновый «опель». Машину развернуло, выбросило передними колёсами на газон. А между ней и «зеброй» перехода лежала… бежевое платьице, длинные русые волосы прилипли к красно-бурой луже, расползающейся по асфальту…

Нет!!!

Я лежал, чувствуя, как по щекам текут горячие слёзы. Давно этот сон не возвращался. Думал — всё, отпустило, зарубцевалась рана. Ошибся. Вчерашние разговоры снова разбередили. И откуда этот Радька взялся на мою голову?

Нет, Завадский ни при чём, пить нужно меньше. А то, вишь, дорвался до халявы. Норму он знает! Сказал бы: «О себе рассказывать ничего не буду», — и баста.

Я открыл глаза. Утро уже давно началось, ходики восьмой час натикали. А сегодня у нас среда, рабочий день, между прочим. Значит, нечего отлёживаться.

Встал. Голова шумела и противно кружилась. Но это не страшно, это перетерпеть можно. Радик с меня штаны стащил, вот что хуже. Пришлось наклониться, чтобы надеть, и кровь тут же болезненно ударила в виски. Под холодный душ в самый раз, но занято, Завадский в ванной плещется. Тоже похмельный синдром прогоняет? Хотя он-то выпил всего ничего.

От нашего вчерашнего пиршества следов в комнате не осталось, Радик ещё вечером всё на кухню унёс. А интересно, он догадался в холодильник бутылку минералки сунуть?

Я уже собрался на кухню в разведку идти, когда заметил лежащий на тумбочке браслет. Хронобраслет. С минуту разглядывал его, затем взял осторожно. Тяжёлый, увесистый. Приложил к запястью, защёлкнул застёжку. Помедлив, нажал кнопочку над циферблатом. Узкая стрелка дрогнула, чуть отошла в сторону от широкой. Потом ещё немного. Направление ветра времени не совпадало с его течением.

Голова прояснилась мгновенно. А если это, в самом деле, машинка времени?! Не из кино, не из книжки — настоящая! Что если не врал Радька, не фантазировал? Я же смогу вернуться в прошлое, и всё исправить! Легко! Не пущу Ксюшу за мороженым, и ничего страшного не случится. Никогда не случится!

Стараясь унять дрожь в пальцах, я выставил угол атаки, как показывал Завадский. И сообразил, что не слышу больше шума воды.

Радислав стоял в дверях ванной и пристально наблюдал за мной.

— Гена, не надо, — произнёс он тихо. — Ты не сможешь изменить историю. Брэдбери ошибся с эффектом бабочки. То, что должно произойти, уже произошло.

— Да мне начхать и на историю, и на бабочку, и на твоего Брэдбери. На всех скопом и на каждого в отдельности, понял? Моя дочь не должна была умереть в двенадцать лет. Не должна попасть под машину того урода. Это случайность, понял? И если твоя игрушка действует, то я эту случайность исправлю! Иначе для чего она вообще нужна?!

— Гена, ты не знаешь главного. Тебе не позволят…

— Да пошёл ты!

Я нажал кнопку «старт».