Возрождение

ГЛАВА 39

– Ты хорошо спал? – Утренняя прохлада и сырость просачивались через открытые окна и двери, когда я вошел в комнату. Ниель приветствовал меня поднятым бокалом.

– Ценю твое милостивое позволение провести ночь без снов, – ответил я, беря чашку ароматного чая с буфета, на котором были расставлены яства для утренней трапезы, способные удовлетворить любой вкус. Мы находились в той же комнате, что и в нашу первую встречу: высокий потолок с огромными окнами, выходящими в сад, каминная полка, из которой вырастали фигуры мужчин и женщин, и игровое поле, разложенное возле камина. – Я уже забыл, что такое спать по-настоящему.

– Наконец-то ты здесь, и я могу по-настоящему говорить с тобой. До этого момента мне приходилось использовать другие доступные мне способы. Ты слишком долго шел.

Когда он приветствовал меня вчера, стоя на стене, его неудовольствие было сильнее. Этим утром его слова были просто мягким упреком одного родственника другому. Сейчас он казался почти довольным, ведь я был здесь. Именно этого он и добивался.

– Некоторые дела требовали моего участия, – ответил я. – В последнее время повсюду возникали неожиданные сложности.

– И ты по-прежнему считаешь, что это моя вина.

Я посмотрел в его глубокие чистые глаза, так ярко выделяющиеся на морщинистом старом лице. Он был пресно осведомлен о моих убеждениях и моих надеждах… И моих страхах, которые я так глупо выставил напоказ. Лучше бы я держал их при себе.

– Я же стою здесь, пью твой чай. У меня нет оружия. На самом деле мое оружие и рваная одежда исчезли к утру. Я проснулся в большой спальне и обнаружил в ней огромный чан горячей воды, сияющей в солнечных лучах. Первый раз за много месяцев мне удалось вымыться полностью. Однако все удовольствие от купания было отравлено чувством, что он делает мне одолжение, кроме того, меня подгоняло нетерпение, поэтому с мытьем я быстро покончил. На стуле у постели я нашел чистое белье, черные штаны, шелковую зеленую рубаху, куртку и башмаки из светлой кожи, нежной, словно щека младенца, там была даже зеленая лента, чтобы подвязать мокрые после купания волосы. Рядом с одеждой лежали меч, кинжал и широкая перевязь с ножнами для них обоих. Меч был отличный: длинное узкое лезвие из сияющего металла, удобная рукоять из металлических колец, подходящая и для одной, и для двух рук, простой круглый противовес, достаточно тяжелый, чтобы сбалансировать длинное оружие. Гарда была немного выгнута, и весь эфес покрывал тонкий серебряный узор из виноградных листьев и ягод. Кинжал был под стать мечу. Простое, отлично сбалансированное оружие. Я не взял их с собой. Появиться перед Ниелем с оружием означало признать, что я ничего не понимаю. Лучше оставить их, где они лежат. В самом деле, с кем я буду здесь сражаться?

Ниель ответил на мой незаданный вопрос.

– Разумеется, здесь тебе не нужен ни кинжал, ни меч. Но я знаю, что ты упражнялся во всех человеческих искусствах, поэтому я подумал, что тебе будет приятно получить превосходное оружие, – пояснил Ниель, беря с буфета тарелку с хлебом и колбасками. Он сел за столик, стоящий у открытого окна. На этот раз в его голосе при упоминании человечества прозвучала лишь легкая неприязнь. – Ну же, иди сюда, поешь. Потом придет Каспариан, и я покажу тебе крепость. Надеюсь, что ты останешься на некоторое время. Поучишься. Послушаешь. А уж потом решишь, какое будущее избрать для себя… и для меня. Я так долго тебя ждал.

– Я и хочу, чтобы мы раз и навсегда выяснили разницу между нами. Сейчас меня нигде не ждут, но я бы предпочел чтобы мы пришли к решению как можно быстрее.

– Ты хочешь быстрее? – Ниель насадил колбаску на нож и внимательнее рассмотрел, прежде чем откусить. – А когда ты покончишь с безумным мадонеем, ты вернешься к своему хозяину, человеку, и станешь его инструментом для ведения войны? Будешь спасать своего хозяина от последствий его принадлежности к человеческой породе, ха! – Он бросил нож с недоеденной колбаской на блюдо. – Отличное начало! Я же сказал тебе, что мы должны поговорить.

Я взял себе кусочек копченой курицы, три овсяные лепешки, пригоршню земляники и сел за столик напротив него.

– Я отвечу на твои вопросы, когда ты ответишь на мои, – заявил я. Единственной сложностью будет выбрать, какой задавать первым.

– Меня интересуют три взятых в плен молодых Смотрителя, убийство Императора и кое-что о жизни рей-киррахов в Кир-Наваррине и их обманутых ожиданиях. Они боятся спать. Ты ведь знаешь, что они вернулись? – Я приступил к еде, словно ответ меня нисколько не интересовал. Позерство. Мы походили на мальчишек, угрожающих друг другу деревянными саблями. Я только опасался, что у его деревяшки все-таки металлический край, тогда как у меня едва обтесанная палка.

Он поморщился и пробежался пальцами по рукоятке ножа.

– Ладно, ладно. Справедливо. – Хотя я и был занят едой, все равно почувствовал, как он рассматривает меня своими по-юношески яркими глазами. Оказалось, что я все-таки могу дышать и жить под его пристальным взглядом. Он отрезал кусочек от своей колбаски, но есть не стал. – Мне кажется, все свои запасы вежливости я уже давно исчерпал, – заметил он ворчливо. – Когда предстоит столько узнать друг о друге, столько понять, действительно нелепо беседовать о погоде, которая, кстати, сегодня весьма недурна, или о еде, которая, напротив, ничем не примечательна.

– Тут все примечательно, – возразил я, заканчивая свою трапезу. – И в первую очередь мое присутствие здесь. Однако я все-таки хотел бы получить ответ на главный вопрос. Зачем я здесь?

– Я же говорил тебе…

– …что только у меня есть сила, чтобы освободить тебя. Так ты сказал.

– И это правда. – Наверное, его колбаса была набита алмазами, с таким интересом он разглядывал ее. Мы незаметно уходили от вежливого разговора.

– Но ни тогда, ни теперь это не было ответом на вопрос. Твоя цель не освобождение. Ты не позволил бы мне наблюдать твое влияние на мой мир, если бы стремился только к свободе. Ты каким-то образом стал причиной всех ужасов, ты оживил их в моем мозгу, добившись того, что я не мог больше спать, и тогда я начал видеть их наяву среди бела дня. Ты заразил меня своим безумием, я даже не могу теперь понять, какие из множества диких поступков были действительно моими, но зато точно знаю, что в последние месяцы неоднократно творил всякие мерзости. – И это видели Элинор, Катрин, Александр. Все они пытались сказать мне, что я не тот человек, которого они знали. – Три мира на краю гибели, и я уверен, что виноват в этом ты. Ты знаешь, что я не могу и не буду разделять твою ненависть к людям, именно поэтому я не стану тебя освобождать. Видимо, ты меня призвал по какой-то иной причине.

Резкий порыв ветра ворвался в окно и перевернул стоявшую между нами вазу с цветами, выплеснув воду на узорчатый ковер. Ниель поднял цветы и выкинул их в окно.

– Итак, ты вынуждаешь меня назвать ее раньше, чем к тебе придет понимание. – Он откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. – Что же, радуйся, если можешь. Я хочу преподнести тебе подарок.

Я был далек от того, чтобы радоваться. Он быстро отвернулся, но я успел заметить навернувшиеся ему на глаза слезы. Не по давно погибшим мадонеям. Не по Кир-Наваррину. Не по потерянной свободе или прошедшей жизни. Он плакал по мне. Мои кости и кровь заныли от его тоски, словно они поняли то, что никак не мог понять я. Я совершенно растерялся, вся моя злость, страх и решимость исчезли в этот миг.

– Расскажи мне, Ниель…

– Если ты так торопишься узнать все и уйти, что ж покончим с этим. – Он взял кусок хлеба и принялся намазывать его маслом. – Приведи Каспариана. Выйдешь через эти двери, потом все время прямо, пока не дойдешь до серой лестницы. Спустись, и ты обнаружишь его во внутреннем дворике в середине замка, он упражняется там с мечом Скажи ему, что мне нужна его помощь. Иди. – Он откусил огромный кусок хлеба и замахал мне, чтобы я поторапливался.

Я встал, поклонился и вышел, озадаченный еще больше, чем прежде.

Внутри замок оказался очень красивым и был больше, чем казался снаружи. Мебель была элегантной, как сам Ниель. Лестницы широки и изящны, большие комнаты с высокими потолками и окнами полны воздуха и света. Витражи на окнах сверкали под лучами утреннего солнца, отбрасывая на пол красные, зеленые и синие пятна. Тиррад-Нор не был крепостью для содержания в ней врага или тюрьмой для преступника, это был замок дворянина, его дом. Комнаты были меблированы со вкусом и пониманием, входы в них защищали не толстые двери, а аккуратно наложенные заклятия. На этот раз я не был призраком, и моя усталость от недосыпания уже проходила, поэтому я чувствовал в воздухе силу, похожую на приближающуюся грозу. Из любопытства я попытался создать небольшое заклинание, когда остановился у распахнутого окна полюбоваться садом. Легкий ветерок пробежался по цветущим виноградным лозам, обвивающим колонны, и принес с собой аромат роз и лилий. Но нигде не зазвучало сигналов тревоги, означающей, что мою магию заметили. Никто не примчался ко мне. Никакие кары не обрушились на мою голову.

Я прошел по очередному коридору и открыл дверь в обширную библиотеку и музыкальную комнату, заставленную арфами и виолами, на стенах висели медные трубы всех форм и размеров, серебристая флейта покоилась в футляре. Все было на виду, а не рассовано по шкафам, как это делали демоны в Кир-Вагоноте. Любой предмет готов к использованию теми, кто понимал его назначение. Я спустился по пяти широким ступеням в небольшую комнату со сводчатыми потолками и увидел серую лестницу, уходящую вниз. Мне показалось, что лестница ведет куда-то под замок, поэтому сильно удивился, когда вышел на свет. Дальше все было просто, до меня донесся узнаваемый звук стали, бьющейся о сталь. Не меньше трех мечей. Тяжкое дыхание. Приглушенные проклятия. Сдавленный стон. Вопль победителя. Я обогнул колонну.

На тонком гравии залитого солнцем двора лицом вниз лежал человек. Было не обязательно долго рассматривать его, и так было понятно, что он мертв. Еще два человека яростно дрались, отбрасывая огромные тени на белую стену. Один из них был рослый мадоней Каспариан. Плотный, одетый в кожу человек яростно бросился на мадонея, который с легкостью парировал его удар. Одним ловким движением Каспариан крутанул тяжелый меч и поразил соперника в незащищенный бок, прежде чем тот успел понять, что происходит. Из раны в боку полилась кровь. Лишь благодаря тому, что он едва не потерял равновесие после собственного выпада, человек не лишился руки. Он быстро отдышался и снова пошел на мадонея, отказываясь признать себя побежденным. Новая схватка, и у Каспариана появилась рана на левой руке.

Оба они были отменными бойцами. Избегая сложных маневров и ненужного позерства, они все время вынуждали друг друга отбивать смертельные удары, пока истекающий потом Каспариан не начал побеждать и не нанес рубящий удар по бедру противника. Человек вскрикнул и упал на землю.

Каспариан отбросил в сторону меч противника, повернулся спиной к поверженным врагам, одному мертвому, а второму – истекающему кровью, и принялся тряпкой стирать кровь с длинного клинка. Прежде чем я успел опомниться, умирающий человек вытащил кинжал, с трудом поднялся и метнул оружие в спину Каспариана. Не разбирая, кто в этой битве прав, а кто виноват, я выкрикнул предостережение, уверенный, что опоздал, но Каспариан успел развернуться и отбить кинжал почти вытертым мечом. Лезвие кинжала сверкнуло под солнцем… и исчезло, не долетев до земли, то же произошло с двумя погибшими соперниками Каспариана. Взрыв силы едва не свалил меня с ног.

– Так это заклятие, – произнес я вслух, хотя сообщал об этом факте себе, а не мадонею. – Искусственные создания, вроде слуг.

Каспариан оглядел меня с ног до головы и презрительно хмыкнул.

– Ты так же слеп, как и слаб. – Он снова принялся за чистку меча.

– Ниель просил тебя прийти, – произнес я. Огромный воин старательно обтер эфес и сунул меч в ножны. Еще одна загадка. Кровь не исчезла вместе с телами. Значит, «искусственные создания» были не совсем иллюзиями.

– Он уже решил?

– Что решил?

– Это не мое дело, я не стану объяснять. – Он сорвал с себя испачканную кровью рубаху и швырнул ее наземь, потом обмыл лицо и торс в фонтане, журчащем у дальней стены двора. Когда он смыл с плеча всю кровь, вместо огромной раны на нем осталась только узенькая алая полоска.

– Мне кажется, что любое дело может быть твоим, если ты захочешь. – Я не сводил глаз с его руки. Как бы мне пригодилась такая исцеляющая сила. – Ведь ты посвятил свою жизнь служению…

Он развернулся и схватил меня за рубаху на груди, притягивая к себе.

– Не говори мне, что и чему я посвятил, жалкое отродье! Ты ничего в этом не смыслишь, даже теперь, когда обнаружил в себе остатки твоей настоящей природы. Никогда не видел в тебе никакой пользы, а теперь ты являешься, насмешничаешь, и я должен уступить тебе место. Я мадоней, его воспитанник, и готов променять пять тысяч лет жизни на один миг свободы, чтобы расквитаться с тобой за предательство.

– Убери свои руки, – приказал я, интуитивно понимая, что только грубый отпор Каспариану может спасти меня от большей опасности, столкнуться с которой я был не готов.

Капельки воды стекали по его щекам, по тронутым сединой волосам и исчезали в усах и бороде. Он казался мне воплощением ненависти, пока я не заметил затаенную боль в его глазах. Дар Ниеля, каким бы он ни был, предназначался не ему, так же как и его слезы. А я, ничего не знающий о его горе, даже не мог посочувствовать ему.

Он оттолкнул меня и снял с крюка, вбитого в стену, чистую рубашку. Потом мы пошли через залитый солнцем двор. Он шагал впереди, неся оружие на плече. «Я знаю его, – мелькнула у меня в голове смутная мысль, – то есть то я, которое не Сейонн».

Еще я заметил, что, как только мы шагнули в сумрачный коридор, залитая солнцем арка у нас за спиной превратилась в самую обычную дверь, ведущую в затененную комнату. Неужели и двор был такой же иллюзией, как и его соперники? Но кровь ведь не исчезла.

Ниель ждал, склонясь над игровым полем.

– Я же говорил тебе, что он придет. Твои сомнения были напрасны.

Каспариан холодно поклонился:

– Значит, он сразу же принял ваше предложение? – Когда я приходил сюда призраком, Каспариан не был так официален. Натянутость между ними была новой для меня.

Ниель потрогал обсидианового короля, который стоял в углу поля под могучей защитой.

– Я решил сначала показать ему… одно происшествие… а потом объяснить более подробно. Как ему принять решение, ничего не зная? Ты ведь поможешь мне еще раз, мой добрый Каспариан? – Эта просьба была не просто словами, в ней таилась разгадка тоски Каспариана. Я оказался причиной его страданий, сам не ведая как.

– Я в вашем распоряжении, господин.

Ниель церемонно склонил голову, благодаря за согласие. Каспариан подтянул к столу третий стул и сел лицом к камину. Ниель указал мне на пустое место напротив него.

– Иди сюда, мальчик. Успокойся. Я не собираюсь увеличивать твою испорченность. Не исключено, что у тебя появятся новые взгляды еще до того, как мы закончим. Мне запрещено управлять собственной силой, это одно из условий моего заключения, но кое-что мне оставлено, как ты уже догадался.

– Сны, – кивнул я, усаживаясь на деревянный стул справа от Каспариана, все мои обиды отошли на задний план при обещании скорого раскрытия всех тайн. – Ты можешь влиять на сны.

– Мой судья был достаточно умен, он понимал, что лишить мадонея всякого общения с внешним миром окажется для него гораздо страшнее смерти. А он не был жесток…

Глаза Ниеля были так глубоки и темны, в них сливался и синий, и черный, я надеялся читать в них, а вместо этого тонул в их глубине, холодной и ясной, как вода в горном озере, они затопляли меня… Комната, камин, дневной свет ушли. Я не ощущал опасности, в этот миг каждое дыхание жизни было наполнено ей. Если я жажду знания, то должен позволить Ниелю показать себя. Я сам выбрал этот путь… на радость или горе, ради смерти или ради жизни.

И я позволил ему унести меня еще глубже, залить меня ледяной водой, лишить меня моих привычных чувств…

…злобный ветер отрывает мои пальцы от края утеса. Надо мной клубятся облака, их гонит ветер и освещают молнии. Если пойдет дождь, мне конец. Медленно, потому что плечи пылают огнем, я подтянулся вверх… сантиметр, еще один… Еще немного, и я рискну двинуть рукой, чтобы дотянуться до кривой сосны, растущей на камнях. Мои сломанные ноги сводит судорогами… от них не будет толку. Каждый вдох разрезает легкие. Откуда-то снизу доносится вой, боги, они ждут, когда я упаду… не смотри вниз… не слушай… Ветер швыряет грязь мне в лицо, приносит с собой вонь снизу… пожирает последний свет… Еще один порыв полоснул меня по мертвым ногам. Поспеши… кончики пальцев побелели от напряжения… скользко… скользкая грязь… капли дождя… Короткий взгляд вниз, туда, откуда доносится вой… он стал громче… радостнее… Подземелья… пустота нескончаемая боль… темнота… навсегда. Камни начали копошиться под моими руками. Ствол сосны отодвинулся дальше. Я цепляюсь за землю. Нет! Святая матерь, прошу, не дай мне упасть. Я сойду с ума в темноте…

– Иди, мальчик, помоги ему. Ты ведь хотел сделать именно это, а не приходить сюда. – Напряженный голос прогнал видение. Мои руки все еще дрожали. Ветер свистел в ушах, от воя холодела кровь, но я больше не ощущал своего падения с утеса. – Ты должен помочь, особенно когда ты знаешь, что эту пытку придумал твой собственный народ. Они отправили его в это место. Они затеяли эту войну из-за страха передо мной, они отказывались видеть правду все эти долгие годы, делали все еще хуже, снова и снова отправляли гастеев в Кир-Вагонот, пока они не лишались ума.

– Что это за место? – Мой голос дрожал от боли и страха за того человека, который никак не мог дотянуться до кривой сосны. – Что случилось? Что мне делать?

– Собери свою силу. Разбуди его. Мой судья привязал меня к этому месту, поэтому я могу лишь наблюдать, говорить и советовать. Этому мальчику не нужны советы. Ему нужна твоя рука, твоя сила, твое участие. Он уже на грани того, чтобы отдать свою душу, а ты лучше кого бы то ни было знаешь тех несчастных созданий, которые пытаются заполучить его. Не допусти этого. Используй дарованную тебе силу.

Я пытался справиться со смущением, находясь и в видении, и вне его.

– Это чей-то сон.

– Сон несчастного пленника. Одного из ваших. Ты можешь ему помочь, сразиться за него, взять его туда, где он не мыслил очутиться. Но будь осмотрителен. Очень легко свести с ума, если ты проявишь себя слишком сильно. Все должно быть так, как тебя учили: жертва не должна понимать, что битва ведется в ее душе.

Один из наших, Смотритель, в подземельях Кир-Вагонота, сражающийся за свою душу, видящий свой последний сон о свете. Если я могу ему помочь…

– Выпусти свою силу. Чтобы спасти его, ты должен отдать всего себя… не оставлять про запас ничего… не позволить страху заползти в тебя, как это бывало раньше…

Не раздумывая больше, с настойчивостью влюбленного юноши, преследующего объект своих вожделений, я собрал мелидду… и выпустил ее широким потоком.

Моя сила возрастала с тех пор, как я сделал первый шаг в ворота Кир-Наваррина, и теперь, когда она наполнила мое тело и душу, конечности, легкие, сердце такой гармонией, таким совершенством, я закричал от радости и восторга. Я ощутил себя заново родившимся, существом, способным жить в чужих снах, тем, кто убирает границы между мирами одной только силой мысли.

И это только начало, мальчик. Ты все еще привязан к земле и плоти, но я могу освободить тебя. Если ты только скажешь слово, все будет твоим, как и было предначертано с самого начала мира.

Я слушал его. Но меня ждали неотложные дела. Я закрыл глаза, ощутил свою силу и вошел в завершающийся сон Смотрителя.