Возрождение

ГЛАВА 19

Александр сидел, опираясь спиной на седло, и морщился каждый раз, когда Сарья подносила к его губам деревянную ложку, наполненную густым коричневым варевом.

– Огонь демонов, женщина! Неужели у тебя нет ничего, кроме этого навоза? Если уж мне пришлось остаться в этом проклятом мире, более или менее сносная пища могла бы примирить меня с ним.

– Кассива насытит тебя, воин. Она лучше мяса, если человек ранен. Она врачует кости. – Женщина снова поднесла ложку к его рту, прежде чем он успел запротестовать. Несмотря на недовольство принца, у него едва бы достало сил оттолкнуть ее руку. Он только яростно сверкал глазами.

Я прислонился к развалинам одной из стен, образовывающих укромный угол, и стал ждать. Совари куда-то исчез, Малвера тоже нигде не было. Наверное, он не станет попадаться мне на глаза, пока не убедится, что я не собираюсь прикончить его при первой же возможности.

Когда плошка опустела, Сарья отошла в сторону и указала на большой глиняный сосуд, стоявший рядом с принцем.

– Теперь, когда ты очнулся, следует ли мне помогать тебе, или ты предпочтешь помощь своего друга, или просто напустишь лужу?

– Я неплохо справлялся с этим делом не один десяток лет. Для этого мне не нужна ни старая карга, ни трусливый эззариец.

– Похоже, что он ожил. – Сарья усмехнулась, продемонстрировав мне три коричневых зуба. – Когда у него была лихорадка, он ни разу не назвал меня старой каргой. Манот скоро придет сменить повязку.

Александр пробормотал, обращаясь к ее удаляющейся спине:

– Какой лекарь оставит своего пациента благоухать как навозная куча? В следующий раз они приложат к моей ноге козлиную печенку или гнилую капусту. – Он завозился с горшком и подолом своей грязной, запятнанной кровью рубахи и неудачным движением потревожил ногу, туго забинтованную от бедра до ступни. Его голова упала на подстилку, глаза закатились. – Атос кровавый, – прошептал он, его порозовевшее было лицо снова стало серым.

– Ты хотел меня видеть? – поинтересовался я, подхватывая ногу и осторожно перекатывая его на бок, чтобы он все-таки добрался до предложенного Сарьей горшка.

Даже в такой щекотливый момент, когда его челюсти сжимались от напряжения и боли, он сумел заговорить с достоинством дерзийского принца.

– Я хотел объявить тебе, что ты свободен. Выпусти свои крылья, улетай, или что ты там собирался.

– Очень опрометчивое заявление для того, кто в данный момент не может даже помочиться без посторонней помощи.

– У тебя больше нет обязательств. Ты всегда говорил, что не собираешься защищать мою Империю. Вот и уходи. Наверное, это поможет восстановить доверие ко мне моих дворян после того, как я покинул поле боя, как трусливый огородник. – Он морщился и чертыхался, пока я перекатывал его обратно на спину и подсовывал ему под голову седло, чтобы устроить поудобнее.

– Ты шел на гибель, а это само по себе не вызывает доверия.

В его глазах отразилась боль, не имеющая ничего общего с его раной.

– Ты связал меня по рукам и ногам, заставил видеть мир таким, каким его видишь ты. Я старался, и что из этого вышло? Ты знаешь, на что мне придется теперь согласиться, чтобы приобрести союзников?

Какая разница. Что пользы спорить об утерянных возможностях, если выбора ни у одного из нас все равно нет?

Я позволил ему кричать на меня, пока у него были силы. Он сообщил мне, как мало я понимаю в дерзийском военном искусстве, как глупо с моей стороны было решить, что если Хамраши окружили его войско и перебили половину людей, то он непременно проиграет битву. Потом он поведал мне, как именно он собирается наказывать предателей, оставивших Императора.

Только когда он замолчал и откинулся на седло, закрыв глаза, я заговорил снова.

– И что вы станете делать теперь, мой повелитель?

– Унижаться, надо думать. Ползать на брюхе перед Горушами и бубнить, что это не я убил своего отца. Умолять Фонтези принять в дар половину моих лошадей, земель и моего первенца, если таковой случится, чтобы они вернулись к выполнению своего долга. Уверять Набоззи, что я просто погорячился и что они снова могут обращать в рабов кого угодно, выкалывать глаза своим врагам и продавать их детей, все, что угодно, лишь бы их первый лорд был доволен. Возможно, я смогу заставить их прирезать Эдека, прежде чем он получит в свое распоряжение Империю. Но пока что я валяюсь здесь, как попавший в капкан койот, а эта змея спит в моей постели. Рога Друйи, неужели есть кто-то неудачливее меня?!

– Мне кажется, вам стоит немного поспать, прежде чем отправляться с поклонами. – Я накрыл его ноги грязным плащом.

– Недели… пройдет не одна проклятая неделя, пока я смогу сесть на коня.

– Если вы хотите, чтобы нога осталась прямой, вы не должны вставать, пока кости совсем не срастутся.

– В Загаде есть мастер, который делает сапоги для сломанных ног… вставляет в них металлические пластины от ступни до бедра. Я пошлю Малвера заказать мне такой сапог. Он возьмет мой старый башмак для образца.

– Мой господин, вы не должны рисковать…

– Малвер всегда осторожен. Они с Совари будут развозить письма от меня, пока я не поправлюсь. Я должен узнать, кто остался мне верен.

Пока мы беседовали, наступила ночь. Луна после новолуния поднималась поздно, и вскоре лицо Александра превратилось в едва заметное в темноте светлое пятно. Разговор иссяк сам собой, я задумался, вспоминая странную полночь, которую видел среди бела дня, когда Гаспар говорил о свете и тьме, о судьбе и выборе. Я всматривался в сияющие небеса над деревьями и мечтал оказаться среди звезд, холодных и нечувствительных ко всей боли земли. Пора было расстаться со своей нынешней жизнью. Но меня вечно что-то отвлекало, я никак не мог выбрать подходящий момент. Если Александр начнет отправлять Совари и Малвера с поручениями, он останется здесь один, без защиты…

– Малвер рассказал мне, что с тобой было днем, – донесся до меня приглушенный голос Александра. Сначала я решил, что он разговаривает во сне. – Это то, о чем ты мне рассказывал, приступы безумия, которые находят на тебя? Твой демон?

Мне бы следовало догадаться. Разумеется, он запомнил все, что я рассказывал ему, пока Совари с Малвером обрабатывали его ногу.

– Я должен убраться из Драфы, прежде чем опять впаду в безумие и перережу вам глотки. – Горечь сочилась из моих слов.

– Поэтому ты и отказался отправиться на битву вместе со мной? Ты боялся перебить своих?

– Было много причин.

– Расскажи мне, Сейонн. Я верил, что ты будешь рядом со мной, если я попрошу. Ради меня, ради моего отца. Почему ты не пришел на помощь, до того как битва была проиграна?

Его вопрос был порожден любовью ко мне, ибо его гордость никогда не позволила бы ему произнести вслух подобные слова. Поэтому я наступил на собственную гордость и ответил ему, я рассказал ему то, чего не рассказал бы никому ни за что на свете.

– Да, меня беспокоил этот проклятый демон и моя готовность уничтожать всех, до кого можно добраться в данный момент. Но кроме того… Я больше не могу поднять меч, не испытывая боли. А если меня ударить в правый бок, я вообще не смогу поднять руки, не говоря уже об оружии. – Воину сложно признаться в подобном, особенно Другу, который всегда верил в его силы.

– Ах, проклятье… рана от ножа. – Александр видел работу Исанны. Он, Блез и Фиона спасли меня в тот день от верной гибели.

– Намхира едва не прикончил меня простой палкой. К счастью, он был едва жив, когда наносил удары. Можно сказать, меня спасло мое безумие, в припадке я не чувствую угрызений совести, разрезая человека на куски. Но если ты доверишься мне в бою, это может тебе дорого обойтись. Я вынужден был ждать и быть наготове, чтобы спасти тебя.

– Ты не огорчишься, если я воздержусь от благодарности?

– Я и не ожидал благодарности.

– Не сомневаюсь. – Он засмеялся, но когда заговорил вновь, в его голосе не было веселья. – А сейчас ты останешься со мной? Пусть остальные боятся, они все равно не понимают, кто ты, а я и так уже много месяцев не спал без ножа в руке. И я не допускаю мысли, что ты способен причинить мне вред, когда безумен.

Его вера в меня подкупала, но я согласился лишь потому, что без своего бывшего раба он все равно пропал бы.

– Если ты согласен рискнуть и если мне не станет хуже, я останусь.

Дни в Драфе были очень короткими и очень жаркими. Дело шло к лету, когда даже песчаные олени отваживаются выходить из укрытия только по ночам. Днем мы спали, особенно Александр, которого поили чаями и отварами, чтобы облегчить его боль и ускорить выздоровление. Через несколько дней после моего нападения на Малвера опухоль на ноге принца начала опадать, и ужасная рана постепенно затягивалась. Никаких признаков гангрены больше не появлялось, и Манот стала заменять свои припарки компрессами из сосновой коры.

Как и планировалось, Александр отправил Совари и Малвера к главам нескольких могущественных семейств с прекрасно составленными письмами. Я убедил его, что прежде его гонцы должны переговорить с Кирилом. То, как долго он отказывался, говорило об укоренившемся в нем пессимизме.

– Твой кузен ждет вестей от тебя, – начал я в десятый раз. – Он скорее всего уже знает то, что нам необходимо. У нас нет союзника вернее.

– Я не хочу, чтобы он погиб. Если у Хамрашей появится малейшее подозрение…

– Ты оскорбляешь лорда Кирила, отказываясь от его помощи. Даже я понимаю это.

Скрепя сердце, он сдался, отправив Совари к Кирилу, а Малвера – к сапожнику. Малвер оставил мне свой лук, и я стал охотиться вместо него, стреляя у источника чукаров, одного из десяти, как наказал мне Гаспар, иначе птицы перестанут прилетать, и песчаных оленей. Старик уже не мог охотиться, а Квеб не мог оставить его. Мы благодарили приютивших нас за помощь и гостеприимство хотя бы провизией.

Женщины суетились вокруг нас дни напролет, перевязывая рану принца и меняя снадобья по мере того, как спадала опухоль. Они почти не говорили о предметах, не касающихся ежедневных дел, и развлекать принца приходилось мне. Уже через день наши мечи оказались под угрозой полного исчезновения от его яростного увлечения их заточкой. Он смеялся, ругался и жаловался каждый раз, когда я пытался развлечь его. Я говорил о географии и погоде, о своей работе писцом в Кареше, о том, как сложно крестьянам обрабатывать землю, когда землевладельцы отказываются давать им орудия труда. Рассказывать ему о крестьянах было рискованно. Кузнечное дело у эззарийцев и битвы с демонами занимали его гораздо больше. Но на самом деле по-настоящему его заинтересовала только история моего отъезда из Эззарии: поиски сына, приведшие меня к Блезу, мое долгое пребывание в Кир-Вагоноте, ледяной земле демонов, Смотритель Меррит, живший среди демонов, и мои долгие исследования, убедившие меня, что мой народ и демоны были разлучены друг с другом из-за страха чего-то или кого-то, заключенного в Кир-Наваррине.

– И ты так и не выяснил, что находится в Тиррад-Норе? – спросил он как-то ночью.

– Мне кажется, там живет настоящий пленник, это не какая-то абстрактная угроза. Меррит тоже так считал, называя его «безымянным», имея в виду Безымянного бога из эззарианских мифов. Не исключаю возможности того, что наши предания основаны на реальных событиях.

И я пересказал Александру историю Вердона, о том, как он разрывался между миром людей и богов, завидуя собственному сыну, Валдису, как он пытался убить его и всех остальных людей.

– Когда Валдис вырос, он победил бессмертную половину отца в одном бою, но не смог убить его. Он заключил эту часть своего отца в волшебную крепость и лишил его имени, чтобы ему не могли поклоняться. История кончается предостережением: «Горе тому человеку, который отопрет темницу Безымянного бога, ибо огонь охватит землю, принеся с собой такие страдания, которые смертный не может и вообразить. Настанет День Конца, последний день мира». Вот так вот.

Александр замер с куском оленины в руке.

– Значит, ты считаешь, что в Тиррад-Норе сидит этот бог, который только и ждет момента, чтобы уничтожить мир. И ты веришь, что он каким-то образом является тобой.

– Он не бог. Нет. И не рей-киррах. Он умеет использовать сны, а рей-киррахи не видят снов. Возможно, маг, кто-то из эззарийцев, человек, соединенный с рей-киррахом. – Я рассеянно срезал мясо с кости. – Иногда мне кажется, он издевается надо мной… говорит, будто то, что я уже сделал, позволит ему освободиться… или он как-то сумеет заставить меня служить ему. Я не знаю.

– Сделать за него его работу? Разрушить мир? Я не верю. – Принц снова зажевал. Если по аппетиту можно судить о скорости выздоровления, Александр будет в седле через месяц. – Эта твоя дурацкая забота обо всем мире заставляет тебя выдерживать невероятные муки. Из-за нее ты пережил все, что сделали с тобой дерзийцы, вынес пытки и заклятия Кир-Вагонота. Что может заставить тебя изменить своей природе? Ничто. – Он взмахнул куском лепешки, словно подтверждая свои слова. – Ты сам сказал, что, похоже, он издевается над тобой, заставляет тебя усомниться в себе. Может быть, он знает, что только ты можешь его уничтожить.

Но я уже изменил своей природе. Я не стал напоминать об этом принцу и не рассказал ему о странной беседе с Гаспаром. Я все еще старался убедить себя, что слова Гаспара были простой старческой болтовней, а мои видения вызвало жаркое солнце пустыни.

– Послушай, – продолжил принц, – я могу пообещать тебе то, в чем ты поклялся мне в тот день, когда я снял с тебя кандалы. Если ты когда-нибудь превратишься в гнусное чудовище, я приду за тобой. Ты умрешь от моей руки и ни от чьей другой. Это тебя утешает?

Я засмеялся:

– Несказанно. – И не стал уточнять, что, если стану тем, кем боюсь стать, ни принц, ни воин, ни маг не совладает со мной.

Старик в сопровождении Квеба каждый вечер приходил посидеть с нами. Гаспар пил одну за другой чашки назрила и рассказывал нам, одну за другой, истории из жизни Драфы, о смелых дерзийских воинах, защищавших другие народы пустыни от варваров.

– Варвары совершали набеги, надеясь заполучить наших лошадей и овец, нашу соль и наших женщин, – говорил он, с видимым удовольствием втягивая в себя вонючий пар назрила. – Но дерзийские воины прогоняли их и не позволяли даже близко подходить к нашим землям. Народы пустыни выбирали дерзийцев старейшинами в благодарность за защиту, самого уважаемого они провозгласили королем, правителем своих земель, которые они называли Азахстаном.

– Это Сейонн подговорил тебя пересказывать мне эти байки? – раздраженно поинтересовался Александр. – Очень похоже на него. Я не кочевник, которого возвели на трон пастухи. Я законный правитель всех земель, включая Азахстан, которые завоевали мои предки, и я получу свое наследство, даже если мне придется перебить всех Хамрашей до единого.

Гаспар продолжал свой рассказ, но принц закрыл лицо руками и притворился спящим.

– Пока королевство росло, воины помнили о Драфе, они приходили сюда, чтобы исполнить обряд сиффару, обряд обретения душевного равновесия. Каждый король Азахстана приезжал сюда за видениями в день своего помазания. Мы давно уже не видели здесь королей и ни разу не видели Императора, но остались немногие, кто еще бывает здесь.

– Лидуннийцы, – пробормотал Александр. – Я уверен, что это они. Чертовски хороши в бою, но вечно таскаются со своими обрядами и традициями. Прямо как мой эззарианский друг.

Лидуннийцы были лучшими воинами в Империи, они входили в секту, совмещающую религиозные верования с боевыми искусствами. Лидуннийцы никогда не сражались с оружием в руках, но ходили слухи, что они могут переломить человеку хребет одним движением руки или поймать на лету копье.

Гаспар вздохнул.

– Я не стану говорить, кто это, их совсем мало, но они зачастую являются сюда опустошенными и сломленными, а уходят цельными. Я пытался убедить твоего друга исполнить сиффару, прежде чем он снова пойдет в бой, но он отказывается от всякой помощи. Может быть, ты уговоришь его?

Александр убрал руки с лица и нахмурился.

– Может, тебе действительно попробовать? Тебе нравится всякая мистика, неважно, о чем они болтают, но они, кажется, на самом деле знают толк во врачевании тела и души. Если лидуннийцы видят в этом смысл, возможно, и тебе это поможет.

Я отрицательно помотал головой. Я больше не хотел никаких видений.

Совари вернулся через десять дней. Он прискакал на заре, привезя с собой одеяла, вино, сушеное мясо, лепешки, которые дерзийцы брали в далекие походы, чистую ткань и кучу новостей, совсем не радостных.

– Лорд Кирил едва не сошел с ума от беспокойства за вас, – произнес Совари, опускаясь на колени перед принцем. Он не поднялся, даже когда Александр приказал ему встать. – Простите меня за новости, Ваше Высочество, но лорд Кирил взял с меня слово, что я сразу же расскажу все, не останавливаясь, и я так и поступлю. Вас объявили отцеубийцей и предателем, лишили всех титулов и земель. Двадцатка приговорила вас к порке на главной площади Загада, распарыванию живота и сожжению внутренностей…

– Капитан, выбирай слова! – воскликнул я. Пошедшему на поправку больному незачем выслушивать подобное. Александр и без того знал, на что способны его подданные.

– Я уже сказал, эззариец, что лорд Кирил взял с меня слово сразу же рассказать это принцу, чтобы он осознал всю опасность своего положения. Для вас нет в Империи безопасного места, мой принц. – Совари замялся. – Они назначили цену за вашу голову.

Цену… как за обычного вора! Александр молчал так долго, что я испугался, не остановилось ли его сердце. Когда он снова заговорил, его словами можно было резать плоть.

– Надеюсь, они назначили достойную цену. Скажи мне, во сколько они оценили мои потроха?

– В десять тысяч зенаров.

– Десять тысяч… Ты стоил куда дешевле, Сейонн. Я заплатил за тебя всего двадцать и никогда не пытался сжечь тебе кишки. – Он откинулся на кучу песка, которую мы нагребли за его спиной, воздух вокруг дрожал от его гнева. – Значит, они короновали кузена моего отца?

Совари побледнел, он никак не мог собраться с духом, чтобы продолжить.

– Мой господин…

– Я понимаю. – От слов принца веяло могильным холодом. – Кто погиб при этом?

– Сива, Валтар, Демтари, все ваши советники и телохранители, все слуги были казнены в день коронации Эдека. Семьдесят человек. Немногие оставшиеся в живых либо из рода Фонтези, либо свидетельствовали против вас. Некоторые говорили о ваших разногласиях с отцом и намекали на заговор, другие утверждали, что вы собирались полностью запретить работорговлю и ослабить те Дома, которые вам не нравились. Был отдан приказ о расформировании ваших войск и казни всех капитанов, но лорд Кирил уже сообщил об этом Степоку. Степок минует Загад и поведет людей прямо в Сриф-Ней. Там они будут прятаться в деревнях, ожидая вашего приказа.

У Александра тряслись руки.

– А моя жена… что с ней?

Я думал, что пылающее лицо Совари не может стать еще краснее.

– Пока что с ней все в порядке. Ее отец, лорд Мараг, сразу же во всеуслышание осудил убийцу Императора, правда не называя имени. Он вернулся в Загад, чтобы защищать юного Дамока, опасно оставлять его в Загаде одного. Госпожа тоже приехала в Загад вместе с лордом Марагом, она не выходит из дома отца. Известно, что она запретила произносить при ней ваше имя.

– Хорошо, что у нас нет ребенка. Иначе она уже бы не жила. Как спасается Кирил?

– Его мать, леди Рахиль, ничего не сказала по поводу коронации лорда Эдека, что очень того расстраивает. Лорд Эдек устроил целое представление, добиваясь гласного одобрения от принцессы. Он заявил, что исключительно забота о чести Денискаров заставила его занять пустующий трон, что его правление не будет успешным, если его не поддержат все члены семьи, если они не признают официально его превосходства. Лорд Кирил публично признал, что нападение на Хамрашей было нелепой вылазкой. Он просил передать вам, что не мог поступить иначе. Это был единственный способ уцелеть, с тем чтобы поддержать вас, когда придет время. Он собрал остатки ваших воинов после битвы, говорил с ними, а потом объявил, что все они были вовлечены в сражение насильно. Он по-прежнему поддерживает связь с несколькими Домами, открыто не признающими Эдека.

Александр в волнении подался вперед.

– Значит, они поддержат меня? Что за Дома? Совари еще ниже опустил голову.

– Мой господин…

– Давай говори. Если их всего два или три, пусть так, лишь бы они были из Двадцатки. Каждое влиятельное семейство имеет право заключить новый союз. Кто присоединится ко мне?

– Никто из них, мой господин. Лорд Кирил сказал…

– Никто! Как, во имя всех богов, возможно такое, что бы ни один Дом не поддержал законного наследника? А что проклятые Рыжки, самые верные из всех?

Совари вздрагивал, словно слова принца хлестали его.

– Принц Эдек отдал Рыжкам ваши поместья, чтобы вы не могли найти места для организации восстания.

– Убирайтесь! Все! Убирайтесь! – Александра трясло от ярости. Я был уверен, что если кто-нибудь из нас произнесет хоть слово, в него тут же полетит кинжал.

Мы ушли, я предупредил Сарью, чтобы она не приближалась к принцу, пока я не скажу ей, что уже можно.

– Может быть, ему тоже необходимы обряды сиффару, – предположила она, глядя издали на застывшую в тени фигуру.

– Чтобы к нему вернулось равновесие, нужно нечто большее, чем видения, – возразил я. – Не могу представить, где взять то, что ему нужно.

– Гаспар ищет ответы для воина света, но порой его взор туманится. – Тоска в голосе Сарьи отвлекла меня от мыслей об Александре. – Время Гаспара на исходе. Не знаю, хорошо или плохо, что он знает об этом.

– Взор Гаспара… – Я коснулся круглого плеча Сарьи. – Расскажи мне о взоре слепого.

Ее глаза увлажнились.

Гаспару было пятнадцать, когда настал его час смотреть в дым. Конечно, у него еще в детстве проявились способности к видениям, его привезли в Драфу, где он ждал своего часа. Диомеду было всего пятьдесят, поэтому Гаспар думал, что у него еще много времени впереди. Но Диомед погиб от укуса скорпиона. В тот день Гаспар стал Авокаром Драфы. Уже шестьдесят лет он знает ответы, но лишь немногие приходят задать ему вопросы. А время на исходе.

Авокар. Оракул.