Война. Том 2

Глава 10

Мы получили крохотную передышку, пока хогги забрасывали врага камнями с баррикады и крыш. Гвардейцы Рендора терпеливо пережидали каменный дождь, сдвинув щиты. Несколько солдат, все же, было контужено, но их умело оттащили в тыл колонны.

Я сумел продышаться и — теперь уже как следует — разглядел атакующих. Пикинеры стояли в первых пяти рядах, очевидно, их пустили вперед на случай атаки конницы — если бы таковая была в моем распоряжении. Дальше шли умелые латники с мечами, топорами, и всем полагающимся добром, нужным для драк на городских уличках. Понятно, что враг думал пройти прямо к площади перед Храмом либо же на соединение с армией Адоры в порту, и не рассчитывал на серьезное сопротивление, однако ж вот незадача — на пути случился новоиспеченный император, который водрузил баррикады…

Я не знал, что происходит на речных пристанях. Подозревал, что там творится рукотворный ад. Бедняга Ричентер, надеюсь, сумеет сдержать врага, а может, даже уничтожит его. Пристани сгорят — но это не страшно, они деревянные, и будут отстроены буквально за пару недель… Внутри снова екнуло: пристани будут отстроены за счет короны, а это — дополнительные траты. Эх! А как там дела у Шутейника?

Бантруо Рейл вдруг сказал бархатным кошачьим тенором:

— А ведь есть у нас шансы, ваше это… это, как его… величество… Приглядитесь — домик слева горит!

Я бросил взгляд вдоль улицы, запруженной солдатами Рендора. Эти безумные роботы расшвыряли горящие остатки баррикад, и умудрились попасть чем-то горящим в пустой дверной проем (дверь была пущена на постройку баррикады). Горение внутри дома не прекратилось — напротив, усилилось. Из проема и ближайшего окна лениво — пока лениво! — выползали клубы грязно-белого дыма. За обитателей дома я не переживал — они уйдут по крышам, ибо здесь дома расположены близехонько друг от друга. А вот латникам Рендора в полных доспехах скакать по крышам будет невозможно, да они и не будут этого делать, ибо есть приказ — двигаться вперед, а воинская дисциплина у них, кажется, стальная. Любое самовольство карается смертью. Значит — они будут двигаться вперед по улице, как и приказано.

— Сдержим их здесь, — сказал господин Рейл сухо, — устроим им душегубку. Непременно нужно задержать. Но как? Пострадаем ведь изрядно, все как есть на нет изойдем… это… величество… ваше.

Изощренно он сказал, что мы не выстоим на баррикаде и нас порубят на куски. Редактор газеты, что с него взять. Я кликнул нарочного из Алых и услал к старому порту, поторопить с пушками. Поторопить еще раз.

Солдаты Рендора молча пережидали каменный град. Затем, локоть к локтю, двинулись на баррикаду. По сути, наша третья баррикада представляла собой гору разного барахла, полого опускавшуюся по обе стороны улицы. Передвигаться по ней следовало с великой осторожностью, ибо ноги то и дело проваливались в зазоры между обломками мебели. При желании и известной сноровке эту вершину можно было покорить. У солдат Рендора было два пути — постепенно растащить баррикаду, либо же ринуться на нее в слепой атаке. Подгоняемые пожаром, они выбрали второй вариант.

Локоть к локтю, лязгая, черные роботы двинулись на баррикады.

Повторюсь. Баррикада — шаткое и страшное сооружение, где невозможно ходить и бегать, а только осторожно ползать, иначе рискуешь провалиться в щель и сломать ногу. Именно поэтому драться на баррикаде не слишком-то легко, ты почти полностью лишен свободы маневра.

Я оглянулся. В тридцати метрах за баррикадой улица заканчивалась площадью, от которой разбегались сразу пять улиц. На площади толпились остатки моего войска, его было много — но ведь черные гвардейцы Рендора пройдут сквозь него как нож сквозь масло. Да, можно запрудить улицы новыми баррикадами, но наступления неприятеля это уже не остановит. Выбравшись из дымной ловушки, они растаскают малые баррикады крючьями и вырежут всех защитников. Если мы не сдержим Рендор здесь, на баррикаде, до прибытия пушек — дальше нам их не удержать. Обученные солдаты разобьются на несколько ручьев, сокрушат остальные баррикады и проникнут в город.

Тут бы мне крикнуть что-то бравурно-пафосное, какой-нибудь идиотизм типа лозунга Испанского легиона «Да здравствует смерть, и да погибнет разум!», или, того пуще, озвучить инфантильно-милитаристский слоган из Хайнлайна — «Вперед, обезьяны, или вы хотите жить вечно?»[4]

Не крикнул. Взмахнул шпагой, указывая на гвардейцев противника. Формально я — главнокомандующий, и Алые, городские стражники и хогги так меня и воспринимали.

— Держимся, держимся сколько сможем! — вот что я выкрикнул. Воздух горчил от дыма.

Снизу ответил многоголосый клич:

— Хо-о-о-о! Хо-о-о-о! Хо-о-о-о!

Гвардейцы Рендора начали подниматься, даже не поменяв пикинеров на мечников. Наверное, лезть с пиками на баррикады, не прикрываясь щитами, было не самой лучшей идеей, но солдаты Рендора даже не подумали перегруппироваться. Будь у нас сотня арбалетов или тяжелых луков, мы бы здорово их задержали, но увы… это чертово «увы»!

Баррикада содрогнулась, затрещала, огромный розовый диван с продавленной серединой, на котором, безусловно, еще недавно занимались любовными утехами Веселые Шлюхи и их клиенты, сполз прямо под ноги гвардейцам. Они лезли прямо на нас, выпятив черные спины, как войско клыкастых скарабеев.

Как там Шутейник?

Где Амара?

Где пушки?

Дядюшка Рейл с уханьем добыл из-за спины какую-то тряпку, конец которой провисал под тяжестью чего-то тяжелого. Приглядевшись, я опознал в тряпке подштанники в синий горох. В подштанниках скрывался камень. Дядюшка Рейл держал в руке импровизированный кистень, иначе называемый «гасилом». И тут же я увидел, как хогги начали протискиваться между Алых, в руках их были наскоро сделанные гасила — кто использовал канат с камнем на конце, кто — цепь, кто — свернутую рубашку или другую часть туалета, а кто — как дядюшка Рейл — подштанники, в которых скрывался обвязанный веревками булыжник. Я бросил на Рейла удивленный взгляд: не ожидал от старого хогга такого разума и прыти! Они не просто велел наломать камней, он еще и приготовился к драке на улицах и баррикадах!

— Гасить свечки… умею! — внушительно заметил газетный редактор и, по совместительству, мой министр печати. Его круглое лицо лоснилось от пота. — Дворянин я или нет, твою мать?

Над краем баррикады, как поганые всходы, блеснули стальные наконечники пик. Алые упали на колени, пытаясь подрубить эти всходы. Кто-то получил пикой в лицо и страшно заорал. Другой замешкался, привстал, и тут же пика ударила его в бедро, другая пронзила плечо, третья с жестяным звуком пробила панцирь; затем Алого вздернули на этих пиках, будто перевернутую марионетку, и начали использовать как таран, отбрасывая защитников. Алый был еще жив и корчился и орал, потеряв от адской боли человеческий облик.

Началось… Я попытался ринуться в гущу схватки, но двое горцев Шантрама, незаметно приставленных сержантом, словно невзначай подхватили меня под руки, ну, как ребенка, в самом деле. Я не знал, ругаться мне или оставить все как есть, но, поразмыслив мгновение, решил пока все оставить. Время для глупого героизма еще не пришло.

Над баррикадой возделся лес пик, а вместе с ним, медленно, будто прорастая, начали подниматься черные головы солдат Рендора. Пики били в Алых, Алые рубили их, хватали, тыкали остриями мечей и шпаг в сочленения доспехов, в смотровые щели. Наконец пришло время хоггов: удары импровизированных кистеней замедлили атакующую волну, а затем — я не поверил глазам — заставили ее податься назад. Хогги истово колотили гасилами по шлемам гвардейцев, при этом — в силу малого роста и верткости — были куда более сложными мишенями, хотя на баррикаде, состоящей из мебели и разного хлама, вертеться и уклоняться от оружия было затруднительно. Многоголосый ор и дикий лязг от ударов стоял над улицей и поднимался к круглому улыбчивому полуденному солнцу. Хогги сбили первую волну, потеряв около двадцати человек (я называю их «людьми», и пусть так и будет впредь). Сколько потеряли гвардейцы Рендора — я не знал. Улицу, занятую вражеской колонной, медленно заволакивал дым, он колыхался полупрозрачными волнами и густел. И это было прекрасно. Я надеялся, что эти сволочи вскорости начнут задыхаться.

Как там дела у Шутейника, а?

Где Амара?

Где пушки?

Вместе с дымом из окна и дверного проема начали вырываться багровые сполохи. Хорошо, отлично! Я услышал, как гвардейцы Рендора начали кашлять.

— Хо-о-о-о! — разнеслось над головами черных. Затем кто-то басом проорал несколько слов команды, состоявшей, в основном, из матерных слов. Внизу послышался лязг, пики поднялись над вражеской шеренгой синхронно, и начали быстро отдаляться, взбаламучивая дымное море. Гвардейцы Рендора все-таки решили перегруппироваться.

С переднего края пробился дядюшка Рейл. Острие пики навсегда изуродовало его лицо, прочертив глубокую рытвину по левой щеке от самого подбородка до скулы. Посредине рытвины зияла дырка, куда при мне старый хогг задумчиво просунул кончик языка. Затем он сплюнул кровавой струей, присел на торчащий краешек стола, и сказал досадливо:

— Это ерунда. Жрать меньше буду. А вот они, — он кивнул себе за спину, — сейчас снова полезут, это… ваше того… величество.

Какой-то хогг сноровисто перевязал ему щеку, и, едва он успел сделать над головой кокетливые рожки узла, как закованные в черную сталь мастодонты полезли снова. Теперь это были прикрытые щитами мечники, и нам пришлось туго. Черные не ослабляли натиск, они тупо перли на нас, и в этом их упорстве крылось какое-то безумие. Баррикада шаталась, проседала, скрипела как старуха. Хогги начали падать один за другим, поскольку против щита гасило — не лучший вариант оружия. Алые рубились яростно, но черные перли и перли, и доспехи их были намного крепче. Наконец, оба моих телохранителя вступили в бой, а за ними и я рискнул попытать счастья. Я был уже учен и знал, что в такой схватке нет места благородству. Ты помогаешь товарищу добивать противника, если есть возможность. Если надо — бьешь в спину, в бок — бьешь куда угодно, чтобы только прикончить врага. Но в спину бить не пришлось. Передо мной возник гвардеец, яростно рубившийся с Алым. На его мече замерзли кровавые капли. Я рискнул дотянуться шпагой до черного решетчатого забрала, ударил, всадил клинок изо всех сил, как и полагается дураку. Тут же сбоку ко мне двинулся другой гвардеец, и я отступил, выпустив рукоять, лишь бы меня не накололи на меч. Вот болван так болван! Алый, которому я помог, вынужден был вступить в схватку, защищая идиота императора, и его тут же убили, ибо к гвардейцу подоспела помощь.

Я сделал еще шаг назад по шаткому, затем оступился, голубое небо опрокинулось, и я начал падать.

— Милый господин!

Ладонь Амары остановила мое падение.

— Нужно уходить, здесь все кончено! — прошептала она на ухо. — Ты меня слышишь? Командуй отступление, здесь все кончено! Да командуй же, не спи!

Она прикусила мочку моего уха.

— Отступаем! — крикнул я изо всех сил.

И мы начали пятиться, уходя, отползая вместе с остатками хоггов и Алых.

Спустя три минуты баррикада была целиком в руках врагов, и они, уподобившись муравьям, принялись растаскивать ее, дабы освободить место задыхающейся колонне. Дым взвивал над баррикадой белые султаны. Судя по всему, пожар на улице Вшивой набирал обороты. Эх, еще бы минут десять… Жестоко звучит, но я бы предпочел, чтобы колонна гвардейцев задохнулась в дыму.

Мы отступили к площади и начали перегруппировываться. Из сотни защитников баррикады полегло больше половины. Количества убитых со стороны Рендора я, конечно, не знал.

— Драться или драпать? — тяжело дыша, осведомился дядюшка Рейл. Этот прощелыга уцелел, и я был этому рад, правда, самодельный моргенштерн он потерял, и жаль, что потерял — этот самый моргенштерн, смастряченный из подштанников в крапинку, я бы велел повесить в Варлойне как символ смекалки и умения.

— Шутейник… жив? — спросил я, тяжело дыша. Алый, которого обрек на глупую смерть, стоял перед глазами.

Дядюшка поднял палец, призывая к тишине, к чему-то прислушался. Со стороны Веселых Шлюх доносился грохот. Хогги чуют друг друга, так что внутренне я сжался, когда дядюшка поморщился, однако морщился он от боли в раненной щеке.

— Жив-живехонек, — промолвил где-то даже с сожалением. — А чего ему сделается, это, величество, ваше… Этот жучила скользкий, как угорь, и через любую дырку вылезет и долги мне не отдает!

Я усмехнулся: точно такими же словами Шутейник аттестовал дядюшку тогда, когда сожгли печатню «Моей империи» и я полагал Бантруо Рейла умершим.

— Нас на Веселых Шлюхах больше, мы еще держим баррикаду, но уже край… — промолвил старый хогг. — Уже скоро… Так что же — драться? — Он показал рукой. — Вон переулок, что на Шлюх выводит, если Шутейник не выдержит, ударят нам рендорцы в бок.

Баррикаду стремительно разметывали по бревнышку, и это было правильно — счет жизни солдатам Рендора шел на минуты.

Вдруг послышался шум, и на площадь вкатили четыре здоровенные, запряженные каждая двумя битюгами подводы. Передней правил Фальк Брауби — распатланный, красномордый, в серой монашеской хламиде, сплошь усыпанной подпалинами, на второй место возницы занимал боцман Ритос — я едва узнал его, так он был перепачкан какой-то копотью, но, к счастью, крови не было. Брауби, привстав, окинул площадь орлиным взором, меня не узнал, но приметил Амару и двинул подводу к ней.

— Госпожа подруга! — взревел во весь голос, как бык, которого ведут холостить. Увидел меня и ахнул: — И величество здесь. Прошу прощения, не успел принести клятву верности! Дела, дела!

За спиной его на черном ремне по-прежнему был закреплен боевой тяжелый молот.

На каждой подводе на деревянном ложементе вытянулись черные орудия смерти.

Пушки.

От Брауби воняло пороховой гарью, и этот запах показался мне настолько же чудесным, насколько чудесно пахнет, скажем, океан поутру или свежескошенная трава.

Это был запах жизни.

Подкатили еще подводы, заполненные порохом и ядрами и орудийными командами, собранными — я только сейчас заметил — из старых ветеранов порта. Ритос узнал меня, поклонился бегло, тут же соскочил на брусчатку и матерно велел распрягать и отводить лошадей.

— А, кореха, вашество! Дам в рыло, тля внебаночная!

— Пушки в ту сторону, — крикнул я, надсаживаясь. Брауби метнул беглый взгляд в глубину Вшивой, кивнул и начал распоряжаться. Я вспомнил, что две пушки нужно перебросить к Веселым Шлюхам, и оповестил об этом ученого дворянина. Брауби помотал львиной гривой:

— Не нужно!

— Почему?

— Снял все восемь, тля, — он ругался уже как заправский моряк, — в старом порту все кончено.

Я удивленно уставился на него, и он расхохотался:

— Мы их сделали, тля! Дали построиться и вжарили по колоннам! А две пушчонки саданули по харчевне, что возле скелета горка стоит и «Гоп-ля-ля!» называется. Я ночью велел снести туда пороха остатки да селитру с серой, которую смешать не успели, и десять пудов гвоздей там рассыпал… Грубовато получилось… красновато… Они пытались огрызаться с моря, но Кроттербоун вывел корабли из нового порта и взял их транспорты на абордаж. Свет Ашара, я не думал, что все получится так просто! Они пытались вырваться из старого порта, но все улицы перегорожены баррикадами… А пушки косили их с возвышений…

Подводы с пушками поставили в полутора метрах друг от друга. Взлетели банники. Порох и пыжи начали передавать из рук в руки. Ритос, натасканный Брауби, умело распоряжался, кроя расчеты добрым матным словом. К тому времени, как пушки снарядились, Вшивую заткал плотный дым. Пожар распространялся.

Мы замерли в ожидании. На площади скопилось около тысячи человек. Слишком мало, чтобы противостоять нескольким сотням профессиональных латников. Но у меня были пушки.

Со стороны Вшивой раздался грохот шагов. Из дымной стены спешно, наставив пики, выступила боевая колонна гвардейцев Рендора. Впереди ее шествовал страшный, огромный, не менее двух метров ростом рыцарь, закованный в черненные доспехи с серебряной насечкой. Дворянин, безусловно. На плече его возлежал двуручный меч. Он увидел пушки — и замешкался, кажется, уже был знаком с их силой, хотя я подозревал, что Адора не поделилась с Рендором этим оружием. После секундного замешательства рыцарь что-то выкрикнул, и колонна перешла на бег. Разумная мера — ибо еще немного, и солдаты Рендора начнут задыхаться в дыму. А еще рыцарь решил попытаться преодолеть сорок метров до площади прежде, чем грянут пушки.

Глупец.

— Вторая-четвертая, — быстро скомандовал Брауби. — Пипай!

— Погодьте! — вскричал Ритос. Быстро скомандовал, и подводу с четвертой пушкой немного передвинули, так, чтобы жерло орудия смотрело на рыцаря. — Пипаем!

— Амара, открой рот и закрой уши, — велел я, и сделал то же самое.

К казеннику поднесли запал. Пипнуло! Черное дымящееся ядро ударило страшного рыцаря в место, несовместимое с дворянским достоинством, и бросило прямо на пики гвардейцев. Второе ядро пропахало в шеренге небольшую борозду. Я взволнованно сжал кулаки. Черт, слишком малый урон, слишком малый!

А что ты хотел? Это ведь цельные ядра, а не картечь!

Однако Брауби удовлетворенно цыкнул.

— Я к Шлюхам, — крикнул он. — Ритос, за главного. Все помнишь, баклан?

— А то! — гаркнул боцман. — Первая-третья, давай! Назад, все назад, тля!

А вот теперь подействовало, колонна сбилась с шага, передние — те, кому посчастливилось уцелеть после удара ядер, остановились, на них налетели задние, и спустя двадцать секунд на Вшивой, в тридцати метрах от нас, образовалась свалка. Ритос гикнул и заорал что-то расчетам. Те немедленно выкатили три телеги с огненным припасом, и, разгоняя их руками, направили вниз по улице в сторону гвардейцев. Откуда-то выхватив горящий масляный фонарь, Ритос помчался рядом с телегами. Первая врезалась в толпу солдат, и он, размахнувшись, метнул в нее фонарь. Я увидел, как выплеснулось сверкающей дугой масло, как мгновенно огонь превратил эту дугу в огненную плеть, и как плеть эта хлестнула по мешкам с порохом…

— Амара! — успел крикнуть я. Грянуло раз. Другой. Третий. Передо мной вспухла огненная гора, из которой прилетел какой-то скверный предмет, врезавшийся в мою несчастную голову.

Тьма пришла.