Война под поверхностью

18

На этот раз в главном зале Ружаш собрались не советоваться и договариваться. В этот раз собрались судить людей. Стражников, нарушивших главный закон колонии, который гласил: нельзя поднимать руку на себе подобного. Убийство человека, как и покушение на него, считалось самым тяжким преступлением во всех колониях. Слишком мало осталось на Поверхности людей, чтобы кто-то лишал жизни своего собрата. Колонисты и так платили тяжкую дань океану.

В зале собрались все свободные от вахт и работы. Присутствовали также все те, кто в тот памятный день был в зале Совета, за исключением покойного Питриса. Стражники сидели на первом ряду, те, кого они хотели убить, — тоже, но отдельно от них. Вместе с Птунисом, Герфисом и остальными сидел и Брагис. Он был полностью реабилитирован после того случая и оставлен Заргисом в своей должности — заместителем начальника стражи. Новым же начальником стал Радис.

Обязанности новой стражи изменились. Теперь они не охраняли Совет, в который, кроме его главы, Заргиса, входили также Птунис, Седонис, Герфис, Кулис, Норша, Радис и Джарис как старейшина. Теперь стража охраняла важные узлы колонии, такие как мастерские, химическую лабораторию, цех генераторов, загон кулов, Кормушку и другие не менее важные объекты. Кроме того, две пары стражников постоянно патрулировали по переходам Ружаш. На этом настоял Заргис. Так как численность стражи не увеличилась, то на каждом посту находились максимум два стражника. Да и кто теперь, после смерти главного виновника, мог причинить какой-либо вред колонии.

Заседание суда вёл Зосис. Хоть Заргис и не питал к нему тёплых чувств, надо отдать ему должное, Зосис был превосходным судьёй. Прокурора и адвоката как таковых не было. Обвинителями были сами колонисты, а обвиняемые были сами себе защитниками.

Обычно суд был коротким. Но сейчас разбиралось очень важное дело, поэтому заседание несколько затянулось. В основном, из-за того, что пришлось выслушать множество очевидцев того самого инцидента.

После того как слушания закончились, выступил Зосис. Он подвёл итог слушаниям, сказав, что стражники виноваты, так как подняли руку на таких же, как они, колонистов и нарушили главный закон колоний. После этого он предоставил слово обвиняемым.

Некоторые из них покаялись. Один стражник сказал, что все они были обмануты Питрисом, говорившим им, что надо покончить с заговорщиками, иначе вся колония погибнет. Но это не убедило колонистов, которые знали, что, как бы то ни было и что бы обвиняемые ни говорили в своё оправдание, за такое преступление полагалось самое суровое наказание: изгнание!

Процедура изгнания была проста. Человеку, которому был вынесен такой приговор, давали обычное снаряжение охотника, включая гайзер и гидрометр, оружие и выпускали в океан. После этого о нём все забывали. Вход в колонию теперь был ему запрещён навсегда. Кроме того, все остальные колонии оповещались об изгнании этого человека. В том числе называлась и причина, по которой он был изгнан. По закону любая другая колония была вправе взять изгнанника к себе. Если бы, конечно, этого захотела. Ведь такая кара могла быть использована лишь за очень серьёзное преступление. Изгнанник, если он хотел жить, должен был по очереди оплывать все колонии и просить, чтоб его приняли. Всё это время он должен был не спать, для того чтобы поесть, всплывать на поверхность океана, и самое главное — не попадаться на глаза филиям. А ведь кроме филий были ещё и другие хищники.

Это была тяжелейшая задача. Вообще-то другие колонии охотно принимали людей, которых им катастрофически не хватало. Но они были вынуждены рассматривать это дело на Общем собрании колонистов. И если собрание голосовало против, то изгнанника выдворяли обратно в океан.

Шансы его повышались по мере приближения к самым дальним колониям. Ведь человек, продержавшийся такой долгий срок в океане в одиночку (своего кула, если он у него был, с собой брать не разрешалось), преодолевший все трудности и избегнувший многих опасностей, мог очень пригодиться любой колонии, невзирая на его проступок.

Так что шансы у изгнанника были. Примерно один против двух. Это означало, что только каждый третий изгнанник через некоторое время объявлялся в другой колонии, о чём та в обязательном порядке оповещала остальные поселения. Остальные погибали.

— Ну что же, приступим к голосованию, — предложил Зосис.

Теперь только от колонистов зависело, какому наказанию подвергнется каждый из стражников. По каждому, согласно процедуре, должно было проводиться отдельное голосование. И в это время слова попросил Птунис.

— Послушайте, — сказал он. — Сейчас мы с вами решим судьбу четырнадцати человек. Я уже слышал мнение многих из собравшихся здесь и по их настроению догадываюсь, что грозит провинившимся. Но только представьте себе, что будет с ними за пределами колонии. С этими людьми, которые и были отобраны в стражу только из-за того, что были плохо приспособлены к существованию в океане. Фактически мы выносим им смертный приговор. Можно много говорить, виноваты они или нет, должны были они слушаться Питриса или должны были думать своей головой. Но хладнокровно обречь этих людей на смерть лично я не могу. Я не имею права советовать вам, как голосовать, но подумайте, не лучше ли будет, если эти люди останутся здесь и будут выполнять полезную для Ружаш работу. А её сейчас будет много. И, самое главное, все останутся живы. Нас достаточно убивают филии и сатки, не хватало ещё, чтобы мы сами уничтожали друг друга.

Птунис сел. Ароша, сидевшая рядом, заметила, как несколько обвиняемых незаметно посмотрели на её брата. В их взглядах девушка заметила благодарность. Лишь один Пронис, как просидел весь суд с опущенным вниз лицом, так и остался сидеть. В наступившей тишине Зосис произнёс:

— Ну что же, приступим к голосованию по всем обвиняемым. Первым у нас будет…

В результате все обвиняемые были помилованы. В конце голосования слова попросил Герфис. Он сказал:

— Я думаю, что мы все правильно поступили сегодня. Но считаю, что каждый из преступивших закон должен дать слово, что ни словом, ни делом не будет больше вредить ни колонии, ни нашему общему делу освобождения.

Все обвиняемые по очереди дали клятву. Последним поднялся Пронис.

— Я понимаю, — медленно начал он, всё так же глядя в пол, — что я несу самую большую ответственность из всех, кто оказался рядом со мной, ведь я был начальником стражи и доверенным лицом Питриса. Ничего не могу сказать в своё оправдание. Меня ослепила ненависть, и все здесь знают, что было тому причиной. Я жаждал крови и тогда был готов на всё. Но сейчас всё во мне как будто перегорело. Я ждал изгнания как справедливого наказания, и то, что большинство из вас проголосовало за помилование, поразило меня. Не скажу, что я сразу изменился после этого собрания, но я буду к этому стремиться. И клянусь, что никогда больше не причиню вреда ни колонии, ни кому-либо из её обитателей.

Бывший начальник стражи сел. Многие были поражены его речью. Кое-кто даже прокричал ему что-то одобрительное со своего места. Лишь Седонис с Радисом, хоть и сидели не рядом друг с другом, почти одновременно недоверчиво хмыкнули.

— Почему Птунис помиловал их? — спросил Зосис у главы Совета, когда все начали расходиться. — Ведь они хотели его убить, а его слово было здесь решающим. Если бы он промолчал, их всех наверняка отправили бы в изгнание.

— Он поступил, как всегда, правильно, — ответил Заргис. — У всех осуждённых есть родственники, и они любят их, неважно какое преступление те совершили. Этой речью он привлёк всех на свою сторону. Зачем нужен раскол в обществе, да ещё перед большой войной. Кроме того, он повысил доверие к себе как к военачальнику, показав, что он заботится о жизнях своих людей, даже если те в чём-либо провинились. А это очень, очень важно.

Глава Совета, договаривая на ходу, вышел из зала, а вслед за ним засеменил Зосис.

— Уважаемый Заргис, — заискивающе бормотал он на бегу, — а не будет ли у вас какой-либо работы для меня в Совете? Я могу быть кем угодно, даже писарем!

— Ну да, — скривил губы Заргис, — ведь больше ничего ты делать не умеешь.

— Ну да, ну да, — поддакивал ему Зосис, почти подпрыгивая от усердия и желания выслужиться.

Последним из зала выходил Пронис. Когда в помещении уже никого не осталось, он наконец-то поднял свой взгляд. И если бы кто-нибудь сейчас увидел его глаза, он бы содрогнулся от ужаса. Потому что в них плескалась огромная, всепоглощающая, чёрная ненависть.