Вот и кончилось лето

Глава 32 В воровской малине

— Э, пацан!

Я обернулся. Рядом притормозил зеленый «Москвич-2140». С переднего пассажирского сиденья через окно скалился волосатый молодой мужик лет 30.

— Тебя не Антохой зовут? — парень опять осклабился.

— А вас не учили не тыкать незнакомым людям? — зло усмехнулся я.

— Да как скажешь, я могу и уехать, — хмыкнул он. — Это тебе больше нужно, чем мне.

— Езжай! — махнул рукой я и отвернулся от него, махнув рукой и вешая на него слабенькое проклятие. Начнет действовать оно не сразу, а через три дня. Но по эффекту будет не слабее чем то, которым я наградил Грача.

Сегодня полночи я занимался тем, что конструировал заклятья — делал вот такие «отсроченные» проклятья, усилил «каменную кожу», сделал три вида «дротиков», в том числе один смертельный, мгновенно парализующий сердце и всю нервную систему, отработал три вида «ночных кошмаров».

Как только стукнуло 10.00, я набросил себя максимально усиленную защиту, встречая противника в полной боевой готовности. Даже нож примотал ремнями к голени под правую штанину. Увидеть его вроде не должны, только если нащупают…

— Ладно, ладно, не горячись! — волосатик осклабился. — Поехали, люди ждут.

— Люди, люди, хрен на блюде! — ответил я. — Вылазь, спереди я поеду!

— Не, чувак, — мотнул головой волосатик. — Ты поедешь сзади с завязанными глазами. Бугор сказал так. Извини, но…

— Ладно! — я сел сзади. Рядом сидящий пассажир, я не успел его даже разглядеть, накинул мне на глаза плотный шелковый платок, завязал сзади.

— Нормально? — поинтересовался он, — не жмёт?

— Нормально, — согласился я. — Поехали!

Разумеется, я им не стал говорить, что с завязанными глазами я прекрасно всё вижу — в магическом зрении.

«Москвич» взревел движком и рванул вперед.

Крутились они со мной по городу долго, не меньше часа. Три раза проехали мимо памятника пограничникам, два раза прокатились по центральной улице, пару раз проскочили мимо здания УВД. Мне было немного смешно наблюдать, как они путают следы, не зная, что я все это прекрасно отслеживаю. Пока ехали, я успел скинуть тот же конструкт проклятия и на водителя, и на соседа слева. Этот сосед, пока ехали, вроде как обнимая, тщательно меня всего общупал, кроме правой ноги, которую я прижал к двери.

— Ты бабу свою щупай! — разозлился в конце концов я, пнув его локтем. Впереди хохотнул волосатик. Сосед отодвинулся.

Машина свернула на Старопосадскую, проехала мимо земляного вала (остаток защитных сооружений периода татаро-монгольского нашествия), вывернула на Рыбацкую. Здесь была зона домов частного сектора. Мы остановились перед металлическими воротами, водитель нетерпеливо раз, другой нажал клаксон. Ворота открылись. «Москвич» заехал во двор.

— Выходи! — скомандовал волосатик. — Глазенки можешь открыть!

Знал бы ты, что скоро твои глазенки закроются раз и навсегда, веселился бы по-другому! Я мысленно позлорадствовал.

— Пошли в дом! — волосатик меня сразу потащил к крыльцу, не давая оглядеться. Тем не менее, я успел увидеть, всё что хотел: маленький дворик с навесом, гараж, двухметровый забор из плотно пригнанных друг к другу досок, собачью будку, из которой выглядывала крупная морда какой-то авторитетной твари, ну, и собственно, дом — видимо, просторный, двухэтажный из белого кирпича с большими окнами.

— Пошли, пошли! — волосатик толкнул меня в спину, придавая ускорение. Я повернулся, перехватил его руку и рванул её вбок. Мужик слетел с крыльца, растянулся. Из будки выскочила псина — алабай, грозно рыкнул на меня, натянув цепь.

Волосатик вскочил, размахнулся.

— Еще раз попробуешь меня тронуть, убью! — спокойно сообщил я. Еще раз наложил конструкт «каменная кожа» — на всякий случай.

Я прошел через небольшую прихожую, в которой стояла куча всякой «уличной» обуви — от кирзовых и резиновых сапог до модных остроносых лакированных туфель. Разуваться не стал — принципиально. А вот волосатикпоспешно стал расшнуровывать кроссовки.

Я не стал его дожидаться, открыл дверь в дом и огляделся. Прямо передо мной располагалась кухня-столовая с печью-голландкой посередине. Слева был стол, за которым то ли завтракали, то ли просто пили чай два мужика в белых майках-алкоголичках и тренировочных штанах. Они обернулись и посмотрели на меня. Я чуть ли не присвистнул — столько всяких картинок на каждом: и спереди, и сзади, и по бокам, и на руках!

— Здоровья не желаю, — сразу сообщил я. — Доброго дня тоже. Кто меня звал?

— А что так?

Справа оказалась еще одна дверь, которая вела в комнату. Там стоял пожилой полный черноволосый мужчина в «адидасовском» спортивной костюме. Он демонстративно окинул меня взглядом с головы до ног.

— Ствола нет, пера тоже! — пискнул сзади меня волосатик.

— Меня зовут Шалва. Можешь меня называть дядя Шалва или Шалва Амвросиевич, — представился мужик из комнаты. — Это я хотел тебя видеть. Пойдём сюда.

Он развернулся, я пошел вслед за ним.

— У нас в обуви в доме не ходят, — буркнул мне в спину кто-то из сидящих за столом.

— Я заметил, — огрызнулся я. Мы прошли через зал в еще одну комнату.

— Присаживайся, — предложил Шалва. Я сел в кресло, вытянул ноги, демонстрируя старенькие кеды, в которых я бегаю каждое утро. Шалва поморщился.

— Зачем ты провоцируешь всех? — спросил он.

— Чтоб кто-нибудь мне повод дал вас всех убить, — честно ответил я. — А последний мне расскажет, куда мою мать спрятали.

— Не расскажет, — усмехнулся Шалва. — Здесь никто не знает, куда её отвезли. Кроме меня, разумеется.

— Значит, ты мне всё и расскажешь, — заявил я.

— Ты дерзкий, — спокойно заметил Шалва. — Для своего возраста.

— Это я еще спокойный, — осклабился я. — Внешний вид бывает обманчив. Отпусти мать и будем разговаривать. Или нужны доказательства моих способностей? Чтобы кто-то умер?

Шалва замолчал. Я тоже молчал, раскручивая внутри себя «хлыст» и держа наготове «дротик» и импульсы «некроэнергии».

— Я — вор, — вдруг сообщил он. — Из старых, настоящих воров. У нас не может быть семьи. Наша семья — община. Но у меня есть сын. Он сейчас здесь, в доме. У него рак печени. Он умирает. Я знаю, что ты колдун и можешь его вылечить. Вылечи его!

— Я не колдун, — спокойно ответил я с некоторой пафосностью. — Колдуны, ведьмы, ведьмаки — это другие. Я — маг! Ты мог подойти ко мне и всё рассказать! И я бы помог. А не так, похищать родных мне людей, выламывать руки…

Шалва развел руками:

— Я хотел, но видишь… Мало умных людей. Извини. Даю честное слово вора, что твоей матери ничего не грозит. Только вылечи Дато!

— Кого? — не понял я.

— Дато! Сына моего.

Я встал.

— Ладно, веди. Показывай!

Дато, тридцатилетний парень, лежал на кровати в комнате на втором этаже. Из-под простыни торчала одна голова. Кожа отливала неестественной желтизной. Воздух в комнате стоял тяжелый, какой бывает в больнице, где лежат тяжелобольные.

Я взял табурет, стоявший у двери, поставил рядом с кроватью. Сел. Посмотрел на больного магическим зрением. Печень светилась темно-багровым цветом. Темной краснотой выделялся желудок.

— Я заплачу! — голос Шалвы дрогнул. — Сколько скажешь, столько дам!

Я повернулся к нему:

— Мне чай. Крепкий, сладкий. И штук пять бутербродов с колбасой. Ему потом надо будет в туалет и в душ.

Шалва повернулся, отдал кому-то то ли распоряжение, то ли команду на своём языке. Я вдруг поймал себя на мысли, что этот Шалва не русский, а вроде как грузин по имени… А я ведь и не задумывался.

— Всё, — я встал, подошел к Шалве. — Уходите. Будет кто-то нужен, позову.

Шалва стоял в дверях, непонимающе глядя на меня.

— Уходите! — я повысил голос, толкнул его рукой в грудь, вытесняя из комнаты, и закрывая дверь.

Весь процесс лечения у меня не занял и десяти минут. В самый разгар Дато вдруг открыл глаза, попытался что-то сказать по-своему, не по-русски, но я его тут же отправил спать, чтобы мне не мешал, и продолжил.

Импульсами «живой» силы убрать болезненную красноту никакого труда не составило. В конце процесса традиционно наложил конструкты «общего исцеления» и «регенерации».

В принципе, всё. Я даже особо не устал. Во всяком случае, такой слабости, как после лечения деда Пахома и, само собой, Оксанки из БСМП, я не ощущал. Только жутко хотелось пить.

Я уже хотел звать этого самого Шалву, как кое-что вспомнил. Сначала обновил «каменную кожу». Затем сунул руку во внутренний карман джинсовки, достал меховой комочек:

— Просыпайся, дружище! Запоминай место.

Потом начались «половецкие пляски». Прибежала какая-то женщина, тоже нерусская, стала тормошить Дато, гладить, что-то говорить, даже плакать.

Парень попытался подняться, но снова лёг, прикрываясь простыней —он был под ней совершенно голым.

Я спустился вниз, громко поинтересовался:

— Ну, и где мой чай?

— Садись, садись, братан, за стол!

Мужчины, сидевшие до этого за столом в майках, оделись, сели рядом. Мне отодвинули стул! О, как! Усадили за стол, сунули в руки большой керамический бокал с чаем. Я сделал глоток, поперхнулся, закашлялся. Чай оказался терпким, невероятно крепким, в сочетании с сахаром, которого для меня не пожалели, вкус получился необычным — горько-сладким и сумасшедше бодрящим.

Легкая усталость куда-то делась, голова стала ясной. Проснулся жуткий аппетит. Мне пододвинули тарелку с бутербродами — хлеб с вареной колбасой. Я, почти не разжевывая, проглотил сразу три штуки. Запил чаем. Следующие я уже ел, тщательно пережевывая, чередуя с глотками чая.

— Вкусно? — поинтересовался волосатик, оказавшийся рядом. Я взглянул на него, подумал, что поспешил, накладывая отсроченное проклятье.

А, в конце концов, его не поздно завтра снять.

— Нормально. Пойдет!

За стол, согнав кого-то, уселся Шалва. Он протянул мне брикет денег, перевязанных резинкой.

— Благодарю!

— Распорядись насчет мамы, — ответил я. — Надеюсь, ты держишь слово.

— Другого бы я за такие слова… — рыкнул Шалва. — Но ты наших законов не знаешь.

— Шалва, я ваших законов не знаю, — согласился я. — Зато я видел, как меня ты в гости звал…

— Я уже извинился, Антон, — повысил голос, перебивая меня, Шалва.

— Распорядись, Шалва.

На такое обращение — по имени и на «ты» — сам Шалва уже внимания не обращал. А вот его «коллег» это, с учетом моего возраста, немного корёжило. Один из них наконец не выдержал:

— Ты, пацан, уважение имей! Шалва Амвросиевич тебя раза в три старше! Он — «законник». А ты вообще никто!

Я повернулся к нему, дослушал его до конца и, едва сдерживая внезапно нахлынувшую ярость, ответил:

— Когда мне потребуется твой совет, я тебя спрошу. Сейчас мне он не нужен. Как и ты.

Тот попытался приподняться, встать.

— Только дай мне повод… — оскалился я. Внутри меня опять загорелся огонёк нарастающей ярости.

— Ша! Заткнулся, Никанор! — рявкнул Шалва, мгновенно превращаясь из доброго дядюшки в натурального волка. — Антон, успокойся. Всё гут. Сейчас домой поедешь.

И сразу возникла мысль, что Шалва вполне мог быть натуральным оборотнем.

— Насчет матери! — повторил я. — Распорядись.

— Всё, всё, — Шалва поднял обе руки. — Поехали за ней. Домой отвезут в лучшем виде!

— Шалва! — на кухню ворвалась давешняя женщина и закричала по-русски. — Дато в туалет пошел! Сам пошел!

Шалва посмотрел на неё и делано спокойно пожал плечами:

— Ну, пошел и пошел… Хорошо, что пошел! Посмотри там за ним, ладно?

— Чубрик! — обратился он к волосатику.

— Отвези Антона домой. Доставь уважение человеку.

Я снова осклабился, нагнетая обстановку:

— Шалва, ты думаешь, я человек?

Я взял со стола здоровый столовый нож и с размаху воткнул его себе в левое бедро. Лезвие жалобно тренькнуло, столкнувшись с «каменной кожей», и сломалось у самой рукояти. Я презрительно бросил ручку на стол.

— Вот где-то так!

Уголовники молча смотрели, переводя взгляды с меня на лезвие на полу, на рукоять. Чубрик вдруг тронул меня за ляжку, потрогал пальцем порез на джинсах («Рила», фигня, зашьется!).

— Нога… — пробормотал он. — Не протез!

Все как-то сразу притихли, замолчали. Я посмотрел на Шалву и спокойным равнодушным тоном поинтересовался:

— Думаешь, что эффект от пули будет другой?

— Кстати, — я усмехнулся. — С вас еще сорок рублей за цирк и компенсация за испорченные джинсы.

— Базару нет, — качнул головой Никанор, доставая из штанов ворох мятых купюр. — Держи, парень!

Зеленый «Москвич» выехал со двора, увозя таинственного молодого гостя.

— Вот это кадр! — восхищенно высказался Никанор.

— Кадр? — довольно усмехнулся Шалва. — Мы только что приобрели себе такого лепилу! Он же любую болячку вылечит, любую дырку зашьёт! И нифига он не расскажет… Люкс!

Он подошел к столу, взял бутылку водки, налил полный стакан:

— И сына мне из могилы вытащил! За здоровье!

Он опрокинул стакан, в несколько глотков опустошил его, взял с тарелки солёный огурец.

— А если его еще подтянуть, то мы тогда…

Он не договорил. Дверь распахнулась, в комнату влетел парнишка, тот самый, молодой шкет, который сначала следил за колдуном.

— Беда, дядя Шалва! — выдохнул он сходу. — Куцый с Бульдогом над мамкой колдуна покуражились…

— Как покуражились? — Шалва от неожиданности упал на стул. — Кто?

— Куцый и Бульдог, — повторил шкет. — Они вечером литр на грудь приняли ну и на неё набросились. Дескать, отомстить колдуну решили. Всю ночь её, короче пользовали. В общем, она утром в петлю залезла, вытащили, успели. Ща её Юрок домой отвёз. Она вообще никакая…

— Песец! — выдохнул Шалва. — Где эти уроды?

— Здесь, во дворе…

Шалва развернул Никанора, вытащил у него из-за пояса ТТ.

— Где?! — взревел он, выскакивая во двор.

Уголовник Куцый, похожий на питекантропа, и Бульдог сидели на лавочке, хмуро смоля папиросы. Кроме похмелья их мучил страх. Вчера Шалва им приказал привезти эту дамочку и беречь её как зеницу ока. Но после двух бутылок…

Шалва выскочил во двор, подбежал к ним. Одним ударом ноги в голову он свалил Бульдога. Куцему достался удар ногой в пах.

— Суки! — заорал Шалва. Уголовники лежали на земле. Бульдог уже был в отключке, Куцый держался за пах. Шалва не унимался, мсил их ногами, словно тесто. Куцый подвывал, Бульдогу, кажется, уже было всё равно.

— Педерасты! Уроды! Козлы! Петухи! — орал Шалва. Братва сгрудилась вокруг крыльца, не решаясь заступиться. С одной стороны, Куцый и Бульдог реально непростительно накосячили, подставив всю общину. А с другой стороны, Шалву удержать в гневе было себе дороже. Он мог и пристрелить в таком состоянии.

Наконец Шалва перестал их лупить — устал. Он бросил взгляд на своих подельников и хмуро сказал:

— Этих замочить и отрезать головы.

Братва ошарашенно молчала. Шалва шагнул в дом, обернулся и сказал:

— Готовьте стволы. Если не договоримся с колдуном, попробуем отбиться.