Вот и кончилось лето

Глава 26 Искусствоведение в штатском

Ефим Абрамович Левинсон был типичным представителем своего народа: невысокого роста, черноволосым, с тонким горбатым носом и характерным говорком.

На сигнал дверного звонка он и не думал открывать. Устинов жал кнопку минут пять. Звонок работал, слышимость была превосходной. Ершов не выдержал, начал долбить в дверь ногой. За дверью послышались шаркающие шаги, дребезжащий старческий голос спросил:

— Кто там?

— Вы хотите, чтобы соседи тоже об этом узнали, Ефим Абрамович, какие гости к вам ходят? — в свою очередь поинтересовался Устинов.

Щелкнул замок, дверь приоткрылась.

— А, это вы, Денис Владимирович!

Дверь открылась шире.

— И вы, Игорь Валентинович! Заходите, заходите…

Оперативники прошли в квартиру. Стандартная «хрущевская»«двушка» с проходной комнатой никак не свидетельствовала, что здесь жил эксперт да еще и ювелир и к тому же еврей. Обстановка была настолько бедной и неопрятной, что, если бы воры залезли бы сюда, они бы несомненно сами бы оставили хозяину энную сумму денег на пропитание.

— На кухню проходите! — бросил им еврей. — Можете не разуваться!

Разуваться, действительно, не стоило. Полы мыли, наверное, когда в квартире стелили линолеум.

Только мало, кто знал, что эта квартира Ефимом Абрамовичем используется исключительно для встреч, а живет он на самом деле в загородном доме с самой настоящей горничной, поварихой и садовником.

Офицеры прошли на тесную кухоньку, уселись за столиком, за которым едва помещались трое.

— Кофе? — предложил Ефим Абрамович.

— Конечно! — улыбнулся Устинов. — Пользуясь вашим гостеприимством да кофе не выпить?

— С сахаром и сливками, — добавил Ершов.

— Ну, разумеется, кто же в гостях у бедного еврея откажется от кофе? — проскрипел Ефим Абрамович.

На плите уже кипел чайник. Хозяин достал большую медную турку, засыпал в нее три ложки с горкой размолотого кофе, на кончике ножа несколько крупинок соли, залил кипятком. Дал отстояться. Потом поставил на минуту на огонь. Как только кофе вскипел, выключил газ.

Офицеры молча смотрели, как священнодействует старый еврей за плитой. Когда он, наконец, разлил кофе по маленьким чашечкам, не забыв при этом себя, сел рядом, Устинов демонстративно вдохнул запах и сообщил:

— Только ради этого стоит к вам напрашиваться в гости, уважаемый Ефим Абрамович!

— Если только ради этого, то милости прошу в любое время! — отозвался еврей. — Только ведь вы скажете, соврете и не покраснеете даже. Вам ведь всегда нужно что-то такое, от чего у бедного еврея жизнь становится сложнее и короче.

— Чего? — не понял Ершов.

— Информация вам нужна от меня, — отрезал Левинсон. — И, как всегда, горячая.

— На этот раз вы не угадали, Ефим Абрамович, — улыбнулся Устинов.

— Ну, попробуйте, удивите меня, Денис Владимирович!

Устинов выложил на стол коробочку, открыл и подвинул ювелиру.

— Нужна ваша профессиональная консультация по этому перстню. Рекомендую голыми руками не брать, на палец не надевать.

Ефим Абрамович взял в руки коробочку, взглянул и замер. Даже, казалось, дышать перестал. Он вскочил, бросился в комнату — коробочка с перстнем, разумеется, осталась на столе на кухне — прибежал уже с очками на носу, лупой в руках и с тонкими медицинскими резиновыми перчатками. У плиты он натянул перчатки, включил свет, сел за стол.

— Не закрывайте мне свет! — рявкнул он на Устинова, который сидел возле окна. И это несмотря на включенный верхний электрический свет! Денис поспешно посторонился. Ювелир осторожно, чуть дыша, двумя пальцами вытащил перстень из коробочки, поднёс к глазам, взял лупу:

— Бог мой! Бог мой! — повторил он восторженно. — Где вы взяли эту чудовищную прелесть? Это же… Не может быть!

Он рассматривал перстень со всех сторон, крутил его в руках, даже хотел примерить на палец, но остановился. Потом отложил его, глубоко вздохнул и спросил:

— Что вы хотите знать?

— Всё, что можно! — ответил Устинов.

Ювелир помолчал, потом сказал:

— Это перстень знаменитого Родриго Борджиа, папы Александра Шестого, изготовлен в Италии в начале 16 века. Мастера я вам не назову, и вряд ли кто назовёт. Перстень-отравитель с фирменным ядом семьи Борджиа «кантарелла», в который входили мышьяк, соли меди, фосфор, протёртые железы древесной жабы и вытяжки из южноафриканских растений, привезённых первыми христианскими миссионерами. Капли такой адской смеси достаточно, чтобы убить быка. Даже самая малая доза воздействовала на человека так, что картина его болезни была настолько пёстрой и запутанной, что самые опытные врачи того времени ставили любой диагноз, только не отравление — от холеры до сифилиса: яд поражал нервную систему, разрушал слизистые оболочки, кожа покрывалась язвами, даже кости разрушались!

Он осторожно взял в руки перстень, показал полость внутри кольца:

— Видите?

Ювелир протянул лупу.

— Из-под изумруда торчит кончик иглы. Кто наденет кольцо на палец, неминуемо уколется и умрёт.

Он вздохнул:

— Эта вещь стоит миллионы… Миллионы долларов, разумеется. Вот уже не думал, что увижу такое сокровище. Где вы его взяли?

— Изъяли у одного нехорошего человека, — буркнул Устинов. — А игла убирается? Ведь, насколько помню, Борджиа сами эти перстни носили?

— Да, да, сейчас!

Еврей снова взял в руки перстень, лупу, присмотрелся. Потёр камень, попробовал его чуть сдвинуть. Камень крутанулся вокруг своей оси.

— Вот! — он показал его чекисту. — Видите? Игла убралась. Так…

Он снова попробовал надавить на камень. Неожиданно изумруд, словно крышечка, откинулся в сторону. Внутри оказалась полость с едва заметной капелькой полупрозрачной вязкой субстанции.

— Неужели до сих пор «кантарелла» еще сохранила свои свойства? — удивился ювелир.

— Скорее всего, там нечто другое, но не менее убойное, — ответил Ершов и поинтересовался. — А промыть перстенёк сможете?

— Да, конечно смогу, — согласился Ефим Абрамович. — Ацетоном и потом спиртом.

Он сходил опять в комнату, принес две стеклянных бутылки «Ацетон» и «Спирт», налил ацетон в чашку, пинцетом опустил туда перстень. Потом достал его, опустил в другую чашку, куда плеснул спирту.

— Десяти минут вполне хватит, — сообщил он офицерам. — Никогда не думал, что буду держать в руках такое сокровище. Ему же без малого 400 лет! Представляете?

Спустя десять минут он вытащил перстень из чашки, промыл под краном, насухо вытер куском марли, уложил в коробочку.

— Держите! — он протянул её Устинову. — И уходите, уходите, иначе у меня инфаркт будет! Только ради бога никому не говорите, что показывали его мне. Люди, — он многозначительно замолчал, чтобы чекисты поняли, каких «людей» он имел ввиду — не поймут…