Вот и кончилось лето

Глава 2 Пробуждение

Руку пронзила острая боль. Я непроизвольно дернулся, пытаясь убрать руку от источника боли. Не вышло. Боль жгучим ручьем пошла по руке вверх. Я открыл глаза. Магическое зрение «включилось» само по себе, автоматически.

Первым, кого я увидел, оказался человек в белом халате рядом со мной, вливающий мне через шприц внутривенно какую-то гадость. Аура у него была нейтральной, равнодушно-серого цвета. То есть не враг, но и не друг. А вот стеклянный шприц был окутан неприятной салатовой дымкой — как плесенью. И жидкость, которая потекла мне по венам, тоже была салатово-ядовитого цвета и, как мне подсказывала моя интуиция, могла причинить только вред.

Мгновенно на меня нахлынуло чувство злой ярости. Внутри вспух и стал раскручиваться шар силы и отнюдь не живой. По энергетическим каналам потек примитивный, но действенный мертвый «Хлыст».

Мужик в белом халате посмотрел мне в лицо, удивленно вытаращил глаза, но инъекцию доделал до конца.

«Врач? — мелькнула мысль. — Скорая помощь?»

Рядом на кровати сидела заплаканная maman. Вокруг её головы пылала желтая аура — признак печали и расстройства.

Собственно, её откровенно горестный вид и удержал меня от желания немедленной расправы. Кстати, Герис предупреждал о таких возникающих порывах ярости. Предупреждал и даже учил, как с ними бороться.

Maman обняла меня, прижала к себе. Я почувствовал, как сходит нездоровое возбуждение, как косматый мертвенно-бледный шар внутри уменьшается, как пустеют энергетические каналы, секунду назад готовые выплеснуть смертоностную силу.

Мы посидели так с минут пять. Мне стало тепло, спокойно, уютно.

— Мам, а что случилось, а?

— К нам гости пожаловали, — сообщила maman. — Точнее, к тебе. А ты сидишь на диване у себя, глаза закатил, не дышишь совсем… Я тебя встряхнула, по щекам постучала — никакого эффекта! В лицо водой брызнула. И вдруг ты валишься на пол, хватаешься за голову и начинаешь кричать. Я чуть с ума не сошла… Спасибо людям, — maman кивнула в сторону кухни, — подняли тебя, перенесли на кровать, посидели с тобой, пока я Скорую вызывала…

Герис предупреждал! Каждое занятие наставник твердил, что мага ни в коем случае нельзя отвлекать во время медитации. Даже прикасаться! По его словам, именно в этот период любой маг — от начинающего ученика до магистра-архонта — беззащитен от внешних воздействий.

Поэтому перед медитацией маги выставляли защитные конструкты, либо уходили в Астрал в защищенных помещениях.

Я ж всё время просил maman не трогать меня в это время. Не послушалась…

— Мам, — я виновато улыбнулся, — я же просил не трогать меня во время медитации. Ты меня так и убить можешь…

— Правда? — опешила maman. — Нет, правда?.. Ой, дура я, дура! Прости меня, Антошка!

— Ладно, — отмахнулся я. — Проехали. Дай футболку.

Пока maman доставала из шкафа футболку, я быстро пустил по организму конструкт общего «исцеления», нейтрализуя последствия инъекции.

Потом, надев чистую футболку (старую, всю измятую maman закинула в стирку), прошел на кухню, поздоровался.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, Антон Николаевич! — старший из них, смуглый, горбоносый, черноглазый, встал, сделал шаг навстречу, протянул руку. — Капитан Устинов Денис Владимирович, Комитет государственной безопасности.

— Старший лейтенант Ершов Игорь Валентинович, — встал второй, который был помоложе, светловолосый, голубоглазый, и тоже протянул мне руку. — КГБ.

Я пожал руку сначала Устинову, потом Ершову.

— Может, в комнату пройдем? — предложил Устинов. — Там удобнее будет беседовать.

Он виновато улыбнулся, даже попытался руки развести, ударился одной об стенку, другой об холодильник.

— Тесновато у вас тут…

— Да, да, конечно, — подала голос из-за моей спины maman. — Проходите в комнату, присаживайтесь. Можно не разуваться.

Оказалось, что гости сидели на кухне в обуви.

— Да ничего страшного, мам, — вдруг неожиданно для самого себя возразил я. — У нас чисто. Гостям разуться будет не затруднительно. Правда?

Не знаю, что на меня нашло. Сначала я был удивлен, даже ошеломлен визитом сотрудников КГБ. Потом, вспомнив слова наставника, откровения завотделением БСМП Захара Петровича как раз про Ершова… В общем, на меня напало бесшабашное, веселое, даже хулиганское настроение.

Устинов с Ершовым разулись, прошли в комнату, огляделись, выбирая место, куда бы присесть. Я, опережая их, уселся на свой диван, в уголок, который едва выглядывал из-за шкафа, откинулся на спинку.

У моих собеседников не осталось выбора: только разместиться на стульях напротив меня. На кровати сесть не получилось бы — оттуда меня тогда не было видно. Стулья у нас были недорогие, неудобные, жесткие. Без опоры, например, если не за столом, то на таком долго не просидишь.

— Может, поближе присядете? — предложил Устинов.

— Да мне здесь поудобнее, — вежливо отказал я. — Спина не затекает.

Устинов повернулся в сторону, попросил:

— Нина Павловна! Можно мы пообщаемся с вашим сыном тет-а-тет, так сказать? С глазу на глаз?

— А в чём дело? — немного сварливо отозвалась maman.

— Очень нужно, — обезоруживающе улыбнулся тот. — Пожалуйста…

— Хорошо, — сдалась maman. — Я пока в магазин схожу. Сахар заканчивается.

Хлопнула дверь. Щелкнул замок. Смуглый вздохнул, развернул стул, сел, облокачиваясь на спинку:

— Поговорим?

Его коллега придвинулся поближе. Я пожал плечами, говорите, мол.

— Антон, у тебя… Ничего что я на «ты»? У тебя проявились необычные способности, которые интересны многим, понимаешь?

Я снова пожал плечами, мол, продолжайте…

— Интересны многим — нам, учёным, лицам из негативной среды…

— Кому? — не понял я.

— Ну, всяким жуликам, бандитам, криминальным элементам, короче… И, разумеется, зарубежным спецслужбам. Пока ты особо не известен, ты живёшь спокойно. Хотя, как не известен? Известен. Да еще как! Про тебя уже и в милиции знают, и в криминальной среде ты нарисовался…

— И вы в курсе? — уточнил я.

— Мы — в первую очередь, — согласился Устинов.

— А что ты умеешь? — поинтересовался другой сотрудник, помоложе, Ершов.

— Сначала я бы хотел узнать, что вам от меня надо? — ответил я вопросом на вопрос.

— Давай откровенно, — предложил Устинов. — Для начала мы должны определиться, кто ты есть на самом деле. Если ты гипнотизёр, это одно. Если у тебя какие-то другие задатки, это другое. Но для начала ты должен…

— Я никому ничего не должен! — перебил его я.

— Ты ДОЛЖЕН! — оборвал меня Устинов и уже мягче добавил. — Ты должен уяснить, что мы с товарищем Ершовым тебе совсем не враги. А друзья. Друзья! Которые тебе всегда придут на помощь. Но для этого ты сам должен пойти нам навстречу. За тобой завтра уже, а может, и сегодня начнется охота...

Я вздохнул. Смуглый кагэбэшник, похожий то ли на армяна, то ли на азербайджанца, то ли на дагестанца, не врал. И то, о чем он говорил, раньше полностью предупреждал наставник.

— Так в чём проявляются твои способности? — повторил Устинов.

— В чём? — переспросил я и задумался. — Ну, я лечить немного могу…

О всех своих способностях я решил ни в коем случае не говорить. Хватит с них и этого!

— Что лечить? — уточнил второй.

— Что, что? Людей могу лечить! — внезапно разозлился я. — У тебя зуб слева внизу болит или скоро заболит. У тебя, — я обратился к Устинову, — другая проблема…

— У вас, — задумчиво поправил меня Устинов. Он повернул голову к своему коллеге. Тот согласно кивнул.

Я иронично хмыкнул:

— Какие-то у нас с вами совсем не дружеские отношения. Вы мне тыкаете, я к вам на вы должен обращаться… Как-то это не равноценно совсем получается.

Моя эскапада была вызвана словами моего наставника: я — единственный маг на Земле! Я — ЕДИНСТВЕННЫЙ МАГ НА ЗЕМЛЕ! В конце концов, я должен себя уважать, и заставить уважать себя других!

— Ладно, ладно, — поспешно согласился со мной Устинов. — Может, продемонстрируешь своё умение?

— Да без проблем!

Я поднёс руку к лицу Ершова, «уколол» коротким импульсом живой силы в челюсть, где в магическом зрении краснел больной зуб. Краснота мгновенно исчезла. Ершов ухватился за щеку:

— Не болит! Чесслово, не болит!

Он встал, подошел ко мне, ухватил за руку:

— Спасибо, Антон! Правда, спасибо! Я этих стоматологов до судорог боюсь. А тут…

— Игорь, — обратился к нему Устинов. — Выйди, покури.

— Что? — не понял тот.

— Выйди, пожалуйста, — интонации в голосе Устинова сменились на несколько жалобно-просительные. Ершов пожал плечами:

— Как скажешь…

Он вышел из квартиры. Устинов снова повернулся ко мне:

— А мне… Мне поможешь?

— Встань! — сказал я. У него была другая проблема. В паховой области багровел темным цветом орган величиной с мизинец. Конечно, трогать его за причиндалы я не стал. Просто направил руку и через энергоканалы выпустил туда заряд живой силы помощней, чем в больной зуб Ершова. Одного импульса оказалось мало. Краснота исчезла совсем только после третьего «разряда».

— Всё, — объявил я. Встал, направился на кухню. Вытащил из холодильника пакет молока, налил полстакана, жадно выпил.

— В смысле? — спросил Устинов. — Не понял.

Он пошел вслед за мной.

— Устал! — демонстративно объявил я. На самом деле, конечно, у меня всего лишь пересохло в горле. Кипяченой воды не оказалось. Пришлось промочить горло холодным молоком.

Устинов недоверчиво посмотрел себе… вниз. Я хихикнул.

— Я ничего не почувствовал, — сообщил он.

— Можешь почесать, — улыбаясь, предложил я. Он злобно посмотрел на меня.

— Ты… ты просто не понимаешь!.. — выдал он.

— Да всё нормально, — успокоил я его.

Дверь открылась, показался Ершов. Устинов сразу замолчал, а ведь вроде как пытался выдать мне что-то такое… может, даже нецензурное.

— Ну, что, вы уже закончили секретничать? — поинтересовался он.

— Закончили! — подтвердил Устинов. Он повернулся ко мне. Мы снова присели: я на диван, Устинов с Ершовым на стулья. Устинов расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, ослабил узел галстука.

— Вы бы пиджаки сняли, — посоветовал я. — Жарко же.

— Жарко, — согласился Ершов.

— И ты так можешь любое заболевание вылечить? — спросил Устинов.

Я снова пожал плечами:

— Сложно сказать. Если ткань, предположим, руки омертвела, гангрена развилась, то вряд ли. Мёртвое не оживить. Сами понимаете. Я ж не Иисус Христос, чтоб мертвого Лазаря поднимать!

— А откуда про Лазаря знаешь? — поинтересовался Ершов. — Библию читаешь?

— В школе проходил! — съязвил я.

— А вообще в бога веришь? — продолжал Ершов. — В церковь ходишь?

— Игорь! — укоризненно сказал Устинов. — Прекращай давай!

— Не хожу, — ответил я. — Не верю. Крестик не ношу. У вас всё?

— Ладно, ладно, не горячись! — улыбнулся Ершов. — Надо было поинтересоваться. Вдруг ты сектант какой?

Я засмеялся, потом предложил:

— Может, чаю попьем? А то я, честно говоря, уже устал.

— Да мы, пожалуй, пойдем, — ответил Ершов. — Задержались мы у тебя.

— Ты понимаешь, что разговор еще не закончен? — Устинов тоже посмотрел на часы. — Мы к тебе подъедем послезавтра после обеда. Так нормально будет?

— Приходите, — ответил я. — Можно подумать, если я сказал бы нет, вы бы не пришли.

— Пришли бы! — засмеялся тот. — Еще как пришли!

Я улыбнулся. Посмотрим, как вы завтра будете смеяться, когда зубы полезут! Я на них обоих, когда они выходили, кинул конструкт регенерации, добавив силы чуть больше. Вот у них веселье начнется!

Единственное, о чём я пожалел, что не знал заклинания «молчания». А гипнотизировать, как этого Захара Петровича, сразу двоих я бы не смог. Если только усыпить? Но что-то делать было уже поздно, гости ушли.

Из магазина вернулась maman. Она выложила из авоськи булку белого хлеба, пакет сахара.

— Я на лавочке сидела, — сообщила она. — Возле подъезда. Ждала, когда они уйдут. Представляешь, они пошли к детсаду. А там их «Волга» ждала с водителем. Что они от тебя хотели, Тош?

— По цыганам спрашивали, — соврал я. — Какие отношения, про всех, в общем, расспрашивали. Только просили, чтоб я никому не говорил! — вроде как спохватился я. — Ты никому не говори!

— Конечно!

На обед у нас был жиденький куриный суп. Жиденький в смысле бульона в нём было больше, чем вермишели, картофеля и прочих овощей. Вообще-то я любил поесть бульону, похлебать… Maman в этом меня всегда баловала.

В самый разгар обеда, когда я уже успокоился, она вдруг заявила:

— Антон! Нам надо серьезно поговорить!

После такого заявления аппетит пропал сам собой, настроение скакнуло резко вниз.

— Раз надо, поговорим! — тем не менее отозвался я, не отрывая глаз от тарелки.

— Антон! — не выдержала maman. — Что вокруг тебя происходит?

— Ма, давай попозже, а? — попросил я.

— Я с ума сойду! — предупредила maman.

— Всё-то ты обещаешь! — пошутил я.

— Антон! — в голосе maman прорезались грозовые раскаты.

— Ладно, ладно! — согласился я. — После обеда всё обсудим…

Нет, всё-таки бог на свете есть! Как только я допил чай, в дверь постучали. Вроде робко, тихонько, но настойчиво. Maman, вздыхая, пошла открывать, а я привычно занял своё место за шкафом на диване.

— Антон! — крикнула maman. — Это к тебе!

В прихожей переминались дед Пахом и его жена Клавдия Никитична. Maman отошла на кухню и наблюдала оттуда.

— Антошенька! — начала бабка.

— Помолчи, старая! — оборвал её дед. — Антон!

Он хотел продолжить, но вдруг сам смущенно замялся. Бабка попыталась снова что-то сказать, но дед ухватил её за руку, одёрнул. Я улыбнулся, пришел им на помощь.

— Дядя Пахом! Да всё нормально. Я всё понял. Всё хорошо. Правда? Кстати, как вы себя чувствуете?

Дед Пахом выпрямился, кивнул:

— Ничего не болит. Дышу свободно. Видишь, даже ходить стал. Гуляю. В общем, спасибо тебе!

Он протянул мне свёрток. Я взял его — тяжелый…

— Это вот, — он опять смутился. — Тебе, короче. На память. Забери. Храни. Моё это, с войны.

Он вдруг шагнул ко мне, крепко обнял (откуда столько силы у старика?), ткнулся лицом мне в ухо, произнес:

— Спасибо тебе! С того света вытащил. Думал, всё… Ан нет. Спасибо!

Соседи ушли. Maman тут же потребовала:

— Покажи немедленно!

Я развернул сверток из вощеной бумаги. Там оказался большой латунный бинокль и морской кортик с черно-желтыми ремешками-креплениями. Я покрутил бинокль в руках, посмотрел. Сверху, рядом с окуляром обнаружилось клеймо «Карл Цейс Йена 1943» с якорем и полустертой надписью «Кригсмарине». А вот кортик был советский. На нём тоже красовалось клеймо и год 1941.

— Я слышала, что дед Пахом во время войны был командиром подводной лодки, — задумчиво сообщила maman и тут же требовательно поинтересовалась. — За что такой подарок, а? Не хочешь рассказать мне, поделиться?

Я не успел ничего сказать, как в дверь снова постучали. Нет, реально, надо звонок сделать. Кнопку старого, вместе с проводами кто-то выдрал с месяц назад. Я даже подозреваю, кто. Только с них уже ничего не возьмешь. Определенно, у нас сегодня гостевой день.

На пороге стояла тетя Маша. Maman удивленно посмотрела на неё, выдавила:

— Здрасьте, тётя Маша! А вы хорошо выглядите!

Еще бы не хорошо! Сейчас тёте Маше на вид больше полтинника никто бы не дал! 70-летней бабке! Больше 50! Её бы, наверное, на службу обратно бы взяли… Шутка.

— Здорово, соседи! — то ли поздоровалась, то ли скомандовала она, заходя в дом. — Странные к вам гости заходят!

— Это соседи с третьего что ли? — удивилась maman. — Почему же они вдруг странные?

— Да нет, не они, — покачала головой тетя Маша.

— Ну-ка, Нинуль, сходи, погуляй! — она повернулась к maman. — Нам с Антоном Николаевичем посплетничать необходимо.

Maman всплеснула руками:

— Я в своём доме и — иди, мол, погуляй! Что ж такое-то? Из дома выставляют второй раз уже за час…

— Ладно, — тетя Маша цепко ухватила меня пальцами за плечо. — Не будем нервировать мамочку, пойдем сами погуляем.

— Да ладно, ладно, — maman махнула рукой. — Сидите, сидите. Я в «Восток» схожу, там вроде котлеты сегодня завезли.

— Возьми на мою долю десяток! — попросила тетя Маша.

— Ну, рассказывай, что за гости к тебе сегодня приходили? — потребовала она, когда maman захлопнула дверь. — И что с тобой произошло, что скорую пришлось вызывать?

Я поведал ей укороченную версию своего непонятного приступа: мол, закружилась голова, потерял сознание, очнулся — гипс, не гипс, а мне внутривенный вводят. Вроде всё прошло, всё нормально, жив, здоров. Тётя Маша слушала меня, кивала, потом выдала:

— Это у тебя не из-за того, что ты, так сказать, перенапрягся, перетрудился с дедом? Не может такого быть?

— Не знаю, — уклончиво ответил я. Поверила она мне, нет, определить было трудно. Тетя Маша потрепала меня по голове (шевелюра уже отросла ого-го, стричься пора!), буркнула:

— Ты это… Смотри там! Побереги себя. Уж очень ты человечек нужный вдруг всем оказался. А эти что от тебя хотели?

Тут я скрывать ничего не стал. У нас с тетей Машей сложились вполне доверительные отношения. Я чувствовал, что бабка-то она с одной стороны совсем непростая, а с другой стороны и я ей вроде как не чужой стал. И от цыган она меня защищала, и с Дубовицким в контры вошла, не побоялась, и дальше тоже… Пирожки всякие, борщ…

— Значит, и «старшие братья» нарисовались, — задумчиво пробормотала она.

— Кто? — не понял я.

— «Старшие братья». Мы так чекистов называли.

Она задумалась.

— Ну, здесь можно только прогнозировать. Если это личная инициатива двух оперов, это одно. Если это санкционированный контакт, это другое. Второй вариант, как говорится, чреват боком.

— Это как? — опять не понял я.

— Заберут тебя Антошка, закроют в каком-нибудь «ящике» и будут изучать по запчастям. А в перерывах между визитами врачей будешь лечить всякую партхозноменклатуру.

— Кого?

— Руководителей да чиновников партийных! — рявкнула тётя Маша и уже спокойнее добавила. — Пока прогнозы, впрочем, делать рано. Будем, как говорят, в Одессе, посмотреть. Когда они к тебе в следующий раз собираются в гости придти?

— Послезавтра, ближе к обеду.

— Хорошо, хорошо, — тётя Маша кивнула головой. — Я здесь буду. Подстрахую в случае чего…

В случае чего она будет подстраховывать? Как подстраховывать? Я не рискнул спросить. Она-то и в старости резкая была. А теперь, когда помолодела, так сказать, из неё вообще энергия прёт!