Вор черной масти

Глава 17. На восток под стук колес

Указом от 1 августа 1945 года Президиум Верховного Совета ССР постановляет:

Восстановить с 1 августа 1945 г. для работников государственных, кооперативных и общественных предприятий, учреждений и организаций, находящихся в районах Крайнего Севера, следующие из действовавших до войны льгот:

1. Выплачивать рабочим и служащим на Крайнем Севере по истечении 6 месяцев работы 10-ти процентную надбавку к ставкам (окладам).

Установить, что общий размер надбавок не должен превышать 100 процентной тарифной ставки (оклада).

2. Предоставлять дополнительные отпуска сверх установленных действующим законодательством в местностях Крайнего Севера работникам с нормированным рабочим днем продолжительностью в 18 рабочих дней, а работникам с ненормированным рабочим днем продолжительностью в 30 рабочих дней.

27 июня 1949 года. 08 час 16 минут по местному времени.

Тюрьма города Читы.

Меня, Белку, и Котьку Ростова потащили на дыбу[179]. Мы, трое воров черной масти, все получили на всю катушку: по двадцать пять лет и пять поражения, в соответствии с приговорами послевоенных лет. Выйти на волю по пересмотру нам никому не светило. Но, как говориться, где наша не пропадала. Амнистия не за горами.

Мое личное дело украсили отметки: ООР — "Особо опасный рецидивист", "Не вербовать в осведомители", "Склонность к побегам". ПД-24, что значило: "Преступная деятельность с 1924 года", "Не подлежит расконвоированию".

Судили и Матвея. Матвей получил срок в двенадцать лет. Меньше всех было у Васи, который сумел разжалобить суд и каким-то образом схлопотать всего лишь петра[180].

Жобин, получивший кличку "Мясник", за свои дела тоже получил на всю катушку. Но он радовался тому, что остался жив.

27 июня 1949 года. 22 часа 37 минут по местному времени.

Тюрьма города Читы.

Дверь камеры открылась. Кроме вертухая в коридоре толпились несколько солдат.

— Кого называю, встать и приготовиться с вещами к этапу! — громко сообщил офицер.

— Начальничек, надень на х… чайничек! — выкрикнул из нашего угла шебутной Вася припотел.

Но офицер не обратил на этот выкрик никакого внимания.

Зачитал мою фамилию, Белки, Котьки Ростова, Матвея, Васи и произнес:

— На выход с вещами!

Какие были у нас вещи? Х… да клещи. Ватные одеяла и перьевые подушки у нас троих действительно были. Уже этим мы разительно отличались от уголовников-бытовиков и политиков.

Нас всех пятерых сунули в конверт и шуранули на этап.

Нас специально отправляли ночью. Привезли на станцию и выгрузили из машин. Прожектора шарили по земле и слепили глаза. Лаяли сторожевые собаки.

На станции в оцеплении охраны стоял товарный состав, с вагонами, которые называются краснухи, и используются для перевозки заключенных. Они много хуже столыпинских. Но зато летом в них бывает не так жарко.

Нас рассортировали по мастям и группами повели к разным вагонам поезда. Группа, в которой очутился я, сплошь состояла из воров в законе.

Дверь теплушки с грохотом отъехала в сторону. Около открытой двери стояло не меньше тридцати зэка.

— Давай сюда! — раздался голос лейтенанта-конвоира.

— Начальничек, ты кого к нам селишь? — раздалось сразу несколько голосов.

— Блатарей! — сердито крикнул лейтенант.

— Масть какая? — требовательно послышалось из вагона. Кричало несколько человек, но вопрос они задали одновременно. — Нам ссученых не надо!

— Ваша масть, — успокоил лейтенант, что бы избежать лишних расспросов и возможной потасовки. — Полнота сплошная! Никого больше!

— Милости просим! — ответил вагон радостными возгласами.

Погрузка в эшелон не заняла много времени.

Нас начали поднимать в вагон. Из вагона тянулись руки, помогая нам залезть внутрь, и затаскивая в вагон наши сидоры и одеяла. Читинскую пересылку, в количестве двадцати шести воров черной масти, встретили свои. Такие же блатные. Тут были люди с разных этапов, но большинство было взято в городе Иркутске, с местной тюрьмы. Всего нас в вагоне оказалось человек под шестьдесят, немного больше нормы. Норма на вагон — не более 48 человек. Не обошлось и без встреч старых знакомых. Старые дружки и знакомые обнимались, хлопали друг друга по плечам и по спинам, веселились от души. Встретил "знакомого" и я. Знакомого я знал лишь по фотографии, но постарался изобразить на лице неподдельную радость.

— Фокусник! — послышался возглас. — Ты?

— Жека! Пятка! — воскликнул я. — Как ты?

Евгений Пятка был мне знаком по Воркутинским лагерям. Кличку Пятка он получил за то, что в один год сумел бежать из лагеря пять раз подряд. Последний побег так вообще принес ему широкую известность. Каким-то образом он сумел умыкнуть одежду попугая и в таком виде беспрепятственно вышел за ворота лагеря. Пользуясь формой охранника он успел уехать от лагеря на попутках километров сто, пока его не захомутили.

— Ша, бродяги! — объявил Пятка. — Я знакомца старого встретил. Под Воркутой вместе торчали, вместе кушали. Фокусник его обзывают. Сложный человек, честняга со звездами.

Среди иркутских нашлось еще пара человек, которые слышали про меня, подтвердив, что я — правильный вор, перед которым начальство лагерное на цырлах[181] ходило.

Наши, читинские развязали свои сидора, достали шамовку. Появился спирт. Каждый из читинцев был плотно упакован на этап. В вагоне было темновато, можно сказать совсем темно, но при свете самодельных светильников, изготовленных из консервных банок, мы занимали места согласно своему положению. Я занял нижнюю шконку, которые располагались в два яруса вдоль стен вагона. Расстелил одеяло.

Хотел прилечь, но… Нельзя было отказаться от выпивки в новой хевре с путевыми.

Не поймут.

Многие ошибочно думают, что камера, пересылка и ИТЛ под завязку набитые ворами это нечто запредельное и жуткое. В вагонах где ехали пятьдесят восьмая, бандиты и бытовики бардака действительно было много. Но это понятно. Там собрались совершенно случайные люди. В нашем вагоне все было совершенно иначе.

Одно из главных правил, которое насаживалось в воровскую жизнь — не грубить. За это могли наказать. Даже брошенный искоса взгляд могли расценить как неуважение. В нашем вагоне был общак, поэтому никто никого не смел бортануть. Все делилось поровну. За это могли спросить. Даже матерной ругани, которой так щедро сыпали бандиты-бытовики, у нас почти не было слышно. За мат могли жестоко спросить. Как? Очень легко! Ругнется в сердцах человек: ".. твою мать!" Не отвертишься! Всех блатных значит имел, если так говорит! Мать-то, семья воровская. Поэтому все старались выбирать слова, не сыпали их бездумно налево и направо. А старые воры, такие как я, вообще мат не употребляли. Культура? Именно культура! Наш закон, хотя и был воровской, но был похлеще во многом, чем законы СССР, по которым фраера жили. Более жесток, но справедлив.

И бродяг он держал как на привязи.

Это в фильмах, которые вы смотрите, блатные собачатся между собой, понты кидают, рвут на части друг друга. В хату, показывают, человек заходит. Так его сразу всей камерой лупцуют, хотя он ничего плохого не сделал, и опускают заодно по беспределу.

Такого среди черной масти никогда не было! Блатные были, конечно люди жестокие, вспыльчивые, но всегда держались в рамках закона, и что-то делая, всегда на закон оглядывались: а так ли я делаю?

Потому и назывались — в законе.

А к чему я клоню? Если бы в наш вагон по ошибке несколько фраеров кинули, то отвечаю: вещи шерстяные бы отобрали, это не спорю. Но пайку никто бы не тронул. И издеваться не стали бы.

Если бы в конце сороковых черная масть вела себя иначе, то через год, по беспределу все бы приказали долго жить, перерезав друг друга. С красной мастью, ссучеными, так и случилось потом, в конце пятидесятых. Потому, что большинство из них закона больше не знали, отказались от него… Их "мужики", фраера потом ломать начали.

Если кто-то из полняков речь держал, то пока он не закончит говорить, его никто перебивать права не имел. Даже если час говорить будет. А говорили так долго неспроста. Каждый каторжанин позицию свою прояснял, что бы потом к нему непонятки не строили и недомолвки не обозначили. И частенько толковище по двое-трое суток беспрерывно шло, пока все не обозначились и к одной мысли пришли. Именно этим и вырабатывалось единое сознание воровского мира.

Я еду в вагоне-краснухе. Мечтаю, что бы путь до Хабаровской пересыльной тюрьмы оказался совсем недолгим. Поезда с заключенными следуют по одному маршруту, идут один за другим. На остановках нам раздают пайку, снимают с поезда мертвых.

Охрана едет в первых двух вагонах от паровоза. Развлечений в пути немного. Можно с умными людьми пообщаться.

Тут я и услышал поучительную историю о одном из самых известных аферистов-мошенников, перед которым Остап Бендер должен был снять шляпу.

В начале июня 1947 года был арестован милицией в Москве прямо в здании Министерства тяжелого машиностроения при попытке получить денежное пособие Житомирский вор-аферист Вайсман Вениамин Борухович. Оказалось, что это его не единственное имя. Он называл себя, то Рабиновичем, то Зильберштейном, то Трахтенбергом, иногда Ослон. При задержании у него был изъят пистолет.

Вайсман, которому в 1949 году исполнилось 35 лет, на протяжении двадцати четырех из них занимался кражами. Девять раз его водворяли в детские колонии, но он убегал из них, пять раз до ареста был судим и получал различные сроки содержания в тюрьмах и лагерях.

В 1944 году он бежал с лагеря, который находился в Вологодской области. Но ему не повезло. При побеге у него оказались обморожены обе ноги и кисть руки. Он выдержал тройную ампутацию конечностей, был актирован и выпущен на свободу.

Воровать он больше не мог, но жить ему было надо. Тогда он с помощью подельника изготовил за 20 тысяч рублей наградную книжку, по которой стал дважды Героем Советского Союза. Нацепив наградные колодки семи орденов и трех медалей, он в таком виде начал штурмовать различные Министерства СССР, где, добиваясь на прием к министрам и заместителям министров, получал от них крупные денежные пособия на свое содержание и промтовары.

За 1946–1947 год он умудрился обобрать девятнадцать Министерств, и не раз каждое, в которых собрал богатую добычу деньгами и товарами.

У Министра лесной промышленности СССР он называл себя "моторист леспромхоза", У Министра пищевой промышленности СССР — "зоотехник совхоза 28-я годовщина Октябрьской революции".

В Министра речного флота СССР Вайсман представлялся как "бывший моторист Амурского речного пароходства". Он назывался "бывший шофер Тальновского сахарного завода", "бывший электросварщик Уралмаша", "бывший крепильщик шахты Кировуголь", "бывший шофер Киевской городской конторы Госбанка"… Деньги он получал везде. Как "герой Отечественной войны" он получил в Киеве квартиру, бесплатно обставил ее мебелью.

Вайсман, для того, чтобы проникнуть в Министерства, предварительно изучал на месте периферийные предприятия Министерства, узнавал фамилии директоров заводов и комбинатов, собирал от них справки и документы "о своих боевых заслугах", зачастую, при этом, справки писались под диктовку самого Вайсмана и после этого он возвращался в Москву. В Министерствах, предъявляя эти документы и упоминая фамилии директоров периферийных предприятий, создавал видимость, что являлся до войны работником системы Министерства.

"Гвардии капитан танкового корпуса генерал-полковника Катукова" Вайсман, пользуясь знакомствами, тут же брал новые справки и продолжал бомбить фраеров.

Пока не попался[182].

Бродяги постоянно ведут между собой беседы, в которых выясняют, кто получил удар по ушам[183],кто с кем кушал, кто с кем бегал по огонькам[184]. Можно в картишки или в окошки смотреть. Окошки под потолком, на них по два железных прута, прикрученных к стене вагона на здоровенных болтах. Не отдерешь. Но в окно смотреть тоже становиться неинтересно. Кругом тайга, что в ней можно увидеть? Правда, в полу есть еще одно прорезанное отверстие — "параша". Оно обито железом, что бы зэки не могли разломать пол и устроить побег. Но смотреть в это окошко совсем никому не хочется.

Большинство арестантов считает, что в Хабаровске мы не задержимся. Оттуда есть только один путь: в Ванино. Раньше зэка гнали в транзитку 3-10 под Владивостоком. Результат все равно один, как ни крути. Следующая станция — Магадан.

СССР живет полной жизнью. Одно событие сменяет другое.

В 1948 году началось выселение кулаков из Прибалтийских республик В 1949 этот процесс не только продолжился, но и набрал обороты. Заметно возросло число людей уходивших по этапу. К прибалтам добавились различные лица из числа жителей Грузии, Армении, Азербайджана, в том числе греки и турки. Выселяли целыми семьями. Было много чеченцев. С территории Молдавии гнали в Сибирь бывших кулаков, помещиков, лиц сотрудничавших с немцами и румынами. Попадались и сектанты. В поток репрессированных вливались бандеровцы и члены их семей. Бывшие солдаты РОА и осужденные полицаи. В потоке арестованных было множество бывших воров, которые взяв оружие, сражались с немцами, получили прощение. Но видно, что их тяготила спокойная жизнь тружеников. Они взялись за старое. Их ловили и гнали эшелонами на Колыму.

Было "Красноярское дело" геологов. Началось "дело врачей".

Но не только этапами и репрессиями живет СССР.

Страна отметила 150 лет со дня рождения А.С. Пушкина.

Готовиться испытание первой атомной бомбы. Ее взорвут 29 августа 1949 года на построенном полигоне в Семипалатинской области Казахстана.

В мире тоже много событий. Рождаются новые страны: ФРГ, Вьетнам, Венгерская Народная Республика.

Колоса поезда стучали на стыке рельс. Мы ехали в ИТЛ ГУЛага. На восток.