Волокита

Глава 18

Дом, милый дом. Зарулив в свою комнату вытаскиваю дневник и гордо подняв голову шевствую в кабинет Ерофея. Постучав заваливаюсь, подхожу к столу и вручаю отцу дневник.

— Четыре, пять, пять, пять, четыре с плюсом, пять. По физкультуре! Славка! Да ты ж мой красавчик!

— Я старался. Преподаватель ещё благодарность написать хотела, но говорит что на следующей неделе, в день открытых дверей, всё скажет лично.

— Слава, а ты ничего мне рассказать не хочешь? — подозрительно щурится Ерофей.

— Хочу. На уроке, когда бежал, я пользовался магией. Это...

— Я не об этом, сын. А о такой высокой, фигуристой, кое-где даже слишком.

— Эм... А! Ты про Настю.

— Не придуривайся! Я о Веронике с которой ты глаз не сводишь. В любви признаёшься. Заступаешься. При невестах. Мне вот только что Никита звонил. Очень хочет знать почему ты, Вячеслав, смотришь не на Любу и Свету, а на Жигунову.

— Она мне нравится.

— Что? Слава ты понимаешь что говоришь? Она выродок. Точно такая же как Васька, его старший брат Тимофей, их отец Павел и мать Лиза.

— Она не выродок, она хорошая.

— Тебе что, девушек мало? — нервно закуривает Ерофей. — Зачем тебе это ничтожество.

— Она хорошая.

— Откуда ты знаешь!? — грохнув по столу кулаком встаёт отец.

— Вижу. Меня Святая в глаза поцеловала. Смотрю на Веронику, вижу что девушка хорошая. Смотрю на её брата... Гниль гнилью. На тебя, на Никиту и его жён, на братьев и сестёр. На Медведева. Смотрю и вижу что вы все хорошие. Непонятно только с Тимирязевым. Он с виду парень не плохой, но глупый.

— А если ошибаешься?

— А если нет? Когда меня этот бугай в отбивную превращал, только Вероника встала и хоть что-то сделать пыталась. Не Люба, не Настя, а Вероника.

Ерофей медленно садится в кресло, глубоко затягивается. Выдохнув дым, указывает на кресло. Как только сажусь подаёт мне сигарету и зажигалку.

— Давно это было, — качает головой Ерофей. — Много лет назад, Виктор Степанович Жигунов, то есть прадет Павла Петровича нынешнего главы, решил жениться. Времена те были лихие, не как сейчас. Вообщем, Виктор Степанович, пошёл на преступление. Клан Журавлёвых, небольшой, целительством занимающийся вытравил. А дочь главы, Татьяну, насильно в жёны взял. Позже, в учение Вальмонда ударился. Татьяна исчезла, Виктор год погоревал и женился на своей же дочери. Когда время пришло, детей своих поженил. Они своих. Закавыка здесь в том, что по женской линии никакие уродства не передаются. Девки хорошие рождаются, дорожные. Высокие, красивые. А вот мужики мельчают с каждым поколением.

Поговаривают, женщин в клане их Святая защищает. Силу целительства при рождении даёт. Чем спасает от уродств. Это может быть правдой. После того как нас Еления посетила, я ничему не удивлюсь. Ты знаешь что, Вячеслав, попробуй. Если мы девку у Жигуновых уведём, такого удара они не выдержат. Правда нам этого не простят, но если ты так прикипел к Веронике этой... Не отступишь?

— Никогда.

— Рад это слышать, — кивает Ерофей.

— Пап, а ты откуда всё это знаешь?

— Положено мне, знать как можно больше о других. Так легче... Легче помочь, понять, раздавить. Я не любитель, но эту падаль Жигунова, раздавить мечтаю. Поэтому... Тебе придётся быть осторожнее. Ну и, давить сильнее. Как на Ваську, так и на Веронику.

— Вынудить их действовать, — прикуривая улыбаюсь. — Заставить торопиться и совершить ошибку.

— Ты, сынок, улыбку с лица сотри. Дело серьёзное, опасное. И в школе, раз уж начал ухо в остро держи. Этот мир, не такой доброжелательный, тут и отравить могут. Да так, что хрен прикопаешься. Из рук ничего ни у кого не бери, есть и пить только дома. Но, я всё же надеюсь, что Жигунов не настолько хитёр. Он слабый, мелочный, эгоистичный дурак, но самолюбие его и чувство собственной важности границ не имеет. Поэтому я надеюсь на самый лёгкий исход.

— Это какой?

— Хм... Это два варианта, — скалится Ерофей. — Первый, ты забываешь о Веронике и никогда больше к ней не лезешь. В итоге всё затихает... Второй, ты продолжаешь. Рискуешь, доводишь Ваську. Жигунов суётся к тебе, после я вызываю его на дуэль и ломаю ему голову. Тебе какой больше нравится? Чего замолчал? Нет, не отворачивайся, смотри на меня.

— А ты бы как поступил?

— А разве речь сейчас обо мне? Слава, мы о тебе разговариваем. Ты взрослый, судя по словам, поступкам и действиям самостоятельный. Решай.

— Чем обернётся для нас убийство Жигунова на дуэли?

— Жигунов никто с завышенным самомнением. Он не боец, маг из него тоже никакой. Единственное что очень хорошо умеет Павел Петрович, целовать чины повыше в мягкие ткани ниже спины. Ну и запугивать простаков своими связями. Которые у него на самом деле есть, но тут двояко. Его дядя, Никодим, работает в Императорской Канцелярии. Но работает... Он подносчик к столам чистой бумаги. Вся его работа заключается в том, чтобы катать тележку между столами и кабинетами, и выдавать служащим чистые листы бумаги, карандаши и прочие принадлежности. Убийство Жигунова... Если я просто так оторву ему голову, меня повесят. Здесь со мной разговаривать никто не будет. А вот если я вызову его на дуэль, то ничего. Правда, Жигунов может не согласиться. Позор будет страшным, но этому уроду не привыкать.

— Значит надо действовать по-другому.

— Как? — смотрит на меня Ерофей. — Ваши предложения, Вячеслав Ерофеевич. Ну?

— Жигунов, если судить по его отпрыску, конченная мразь. Но граф. Нам, папа, надо действовать не в открытую, а тоньше. Для начала, собрать информацию. Мне надо сблизиться с Вероникой, узнать её и то что творится у них в семье. Ваську она ненавидит, по глазам вижу.

— Ага, а потом?

— Потом, Ерофей Евгеньевич, именно потом. Начнём с разведки и сбора информации. Как соберём достаточно, разработаем план. Спешить не будем.

— Молодец, Слава.

— Пап, хвалить меня рано. Я ещё ничего не сделал. Ты лучше скажи, здесь... Как можно убрать человека, не прилагая особых усилий? Как сделать так, чтобы он сам себя похоронил?

— Не совсем понимаю тебя, сын. Хм... Необоснованное убийство, равно казнь. Изнасилование. Однополая любовь среди мужчин. Грех страшный, если факт будет доказан, клан замешанный в этом прекратит своё существование. Воровство в особо крупных размерах, это пожизненная каторга. Высказывание в адрес Императора.

— Об этом подробнее.

— Можно и подробнее. Наш Император, самый сильный маг. Вот уже почти двести лет, он правит Империей. Его силы настолько велики, что сравнимы с божественными. Также его ум, он велик. К Императору можно относиться по разному. Можно любить его, ненавидеть, уважать, бояться. Но никогда, запомни это, никогда нельзя высказываться о нём в негативном ключе. Нельзя критиковать, оскорблять, подвергать сомнению его действия, решения, поступки. Говоря про Императора, всегда помни что сотрудники Канцелярии Государственной Безопасности находятся везде. Это может быть твой одноклассник, уборщица, кассир в магазине. Случайный прохожий, нищий просящий милостыню. Мелкий беспризорник клянчащий у тебя копеечку. Если ляпнешь что-нибудь про Императора, об этом тут же будет доложено куда надо, и скорее всего тебя посадят куда следует.

— Хорошо. А ты что о нём думаешь?

— Ничего плохого, — улыбается отец. — Лично знаком. Знаешь, в обычной обстановке, по нему и не скажешь что он Император. Спокоен, в меру весел, рассудителен. Милосердием не страдает особенно к врагам империи. Сто девяносто девять лет правит страной. Реформы, нововведения, улучшения. Только при нём крестьян грамоте учить начали. Школы даже в самых захолустных сёлах открылись, училища, больницы. Как по мне, поступает он правильно. Его политику, не смотря на то что Император отправил нас в ссылку, я поддерживаю. Не потому что боюсь, нет. А потому что правит он железной рукой. Вот его предшественник, за пятьдесят лет своего правления, дел наворотил... Дворяне парики носить начали, на английский манер. Слова иностранные в обиход вошли. Обычаи. Капитал за границу потёк. Думаю не смести его нынешний Император, так мы бы сейчас друг друга сэрами величали, ходили напудренными как клоуны, в колготках, и на Англию самоублажались. Потому что там у них всё. А у нас ничего. У них всё ещё вычислительные машины в обиход не вошли. А телефоны не в кармане, а стационарные. Но зато парики, комзолы шерстяные, овсянка по утрам на завтрак. А что под париками и пудрой на лице? Вши, язвы, грязь. Лоск там только сверху. А мы варвары, потому что бороды носим, да шапки меховые. Зверушек несчастных бьём, ради меха. А то что они целые нации под нож пускают это нормально. Тьфу...

— Пап, успокойся.

— Да где там, — качает головой Ерофей. — Давай лучше выпьем.

— Давай позже. У меня тренировки. Две подряд. А перед сном я к тебе зайду.

Хм.... Интересный он. Но таки да, он прав.

****

Несколько часов спустя. Центр города. Трактир "Белая Ольха."

Вечер, стол, как всегда высокие чины пытаются утопить безысходность в алкоголе. Но сегодня, в этом царстве уныния, появилось нечто новое. Вернее некто.

Женщина в красном платье. Сидя за столом, флиртуя с парой генералов, бароном Ракитским и начальником полиции, беспощадно обчищает их в карты.

Перед ней нормальная такая кучка денег, чеков и уже несколько долговых расписок. Недовольные проигравшие, выходят из-за стола и пытаясь понять как так получилось, обсуждают произошедшее. Даже пытаются выяснить как женщина ободрала опытных игроков.

Но прикопаться не к чему. Карты не краплёные. Спрятать в рукава пару тузов, Соколова просто не может. Рукавов нет.

— Ну всё, я пуст, — видя в руках Соколовой два туза поднимает руки начальник полиции.

— Спасибо за прекрасную игру, — сгребая к себе деньги улыбается Алла. — Господа, прошу меня простить, но вынуждена покинуть вас. Или есть ещё желающие испытать судьбу?

— Есть, — садится за стол Жигунов. — Позвольте представиться, Павел Петрович. Граф Жигунов.

— Баронесса Соколова, — протягивая ему руку кивает женщина. — Алла Сергеевна.

Руку Жигунов не пожимает, а на иностранный манер целует. Зовёт служащего, называет его официантом. Заказывает себе и даме лучшее вино.

— Оу, я вижу вы человек заинтересованный, — улыбается Алла. — Официант, поцелуй.

— Иду в ногу со временем. Стараюсь быть предельно галантным.

— Не часто такое увидишь. Павел Петрович? Играем?

Начинается игра. Играют в двадцать одно, общаются, выпивают. Жигунов ловит себя на мысли что Соколова идеальная. Всё в ней кричит о превосходстве, тонких манерах и заморском стиле. Движения, манера речи, иностранные слова...

И игра, по мнению Жигунова она сегодня интересная. Идёт с переменным успехом. Деньги, распаляя азарт перемещаются по столу. Зрители затаив дыхание следят за тем кто возьмёт банк. И за тем чтобы оба не мухлевали.

Видя какая азартная, весёлая и властная женщина перед ним, Жигунов забывает обо всём на свете. Алкоголь, декольте Соколовой, её прищур и явный интерес проявляемый, сводят Жигунова с ума и заставляют плюнуть на осторожность.

А Соколова, им явно интересуется. Строит глазки, поводит плечиками, смеётся от его шуток и сама сыплет комплиментами в адрес внешности Павла и его остроумия.

— Двадцать одно, — демонстрируя карты улыбается Жигунов. — Я выиграл.

— Королевское, — бросая на стол два туза улыбается Соколова. — Ваши деньги, переходят ко мне.

— К-как... Мы... Мы?

— Играли на все, — складывая чеки и расписки кивает Соколова.

— Ещё раз.

— А деньги у вас есть? — морщится Соколова.

— В долг. Сейчас расписку напишу.

— Сумма на столе внушительная, — хмурится Соколова. — Расписки, чеки, по самым скромным прикидкам, тысяч под сто наберётся. Целое поместье купить хватит. Павел Петрович, вы бы успокоились.

— Деньги у меня есть, — заполняя бланк врёт Жигунов. — Какие-то сто тысяч, для меня не проблема.

Заполнив бумагу, Жигунов. Ставит подпись, бьёт по бумаге печатью находящейся в перстне. Улыбаясь двигает документ Соколовой. Алла внимательно читает бумагу, кивает и двигает на середину стола весь свой выигрыш.

— Алла Сергеевна не боится остаться ни с чем? — интересуется Жигунов.

— Алле Сергеевне, — улыбается Соколова. — Жить осталось три месяца. Как только начнётся сезон, по приказу Императора, я отправлюсь к порталу откуда могу не вернуться. А вы, Павел Петрович, не боитесь в долги забираться?

— Пфе...

— Обожаю уверенных в себе мужчин. Играем.

Игра начинается. Жигунов получает две карты, не сдерживая улыбки откидывается на спинку стула, берёт бокал и залпом выпивает.

— Ещё, — посмотрев в свои карты мрачнеет Соколова.

Получает карту, фыркает...

— Две десятки, — выбросив карты улыбается Жигунов. — Алла Сергеевна...

— Тройка, — переворачивая карты злорадствует Соколова. — Семёрка. Туз. Двадцать одно. Вы проиграли.

— Ещё раз! — кричит Жигунов.

— Павел Петрович, не надо.

Соколову уже никто не слушает. Жигунов пишет ещё одну расписку, на двести тысяч. Подписывает, ставит печать и бросает на стол.

— Ладно, — качает головой Соколова. — Вечер обещает быть интересным. Играем.

Игроки снова получают по две карты. Просят ещё по одной. Соколова глядя в свои карты, снова улыбается. Жигунову явно не до веселья. У него девятнадцать. Десятка, семёрка, двойка. Любая попытка исправить ситуацию приведёт к проигрышу. Потому как по закону подлости, вместо двойки, вытащить можно всё что угодно.

— Вскрываемся, — улыбается Соколова.

— Девятнадцать, — бросает карты Жигунов.

— Десятка, — по одной переворачивая свои кивает Соколова. — Пятёрка. Шестёрка. Извините, Павел Петрович, но я снова выиграла.

Пока Соколова выслушивает поздравления и укладывает в сумочку выигрыш, Жигунов хватает карты и пристально изучает. Ничего не найдя, встаёт и кивнув плетётся к стойке. Заказывает водки и и слушая как Соколова собирается на второй этаж, увеличить своё благосостояние за игрой в бильярд, скрипит зубами.

Понимая что проиграл всё, даже то что у него нет, выпивает и просит повторить. Держа в руке рюмку, прикидывает как будет выкручиваться и у кого занимать.

Вариантов нет. Банк ссуду не даст. Занимать такие суммы банально не у кого. Договариваться с Соколовой и просить отсрочку бессмысленно. Даже продажа поместья, со всем до последнего стула и вместе с прислугой, не принесёт и половины нужной суммы.

— Конец, — вздыхает Жигунов. — Ещё водки.

Ресторан пустеет. В стельку пьяный Жигунов, сидя за стойкой жалуется на жизнь протирающему стаканы служащему. Жалуется на жизнь, ссылку, дурочку жену и дочь. На то что потерял всё и уже завтра пойдёт просить милостыню. Жалуется...

— Напиваетесь, Павел Петрович, — присаживается рядом Соколова.

— Праздную. А вы, Алла Сергеевна, никак позлорадствовать пожаловали.

— Этому есть повод? Бармен, водки и пепельницу.

С трудом собрав глаза в кучу, Жигунов поворачивается. Смотрит на Соколову, которая вытаскивает из сумочки сложенный лист бумаги. Берёт его за уголок, улыбаясь Жигунову щёлкает зажигалкой и поджигает.

— Как интересно, — шепчет Соколова. — Двести тысяч рублей, как самая обычная бумага, горят и превращаются в пепел.

— Зачем ты это делаешь? Такие деньги...

— Как я уже говорила, жить мне осталось три месяца. Весной, я пойду в атаку в первой линии, а первая линия, как мы оба знаем, живёт недолго. А я хочу жить. Я очень хочу жить. Поэтому, я предлагаю вам сделку.

— Я весь внимание...

— Деньги мне не нужны, — вздыхает Соколова. — Их у меня много. А вот заступиться за одинокую несчастную женщину, некому. Вы, как порядочный мужчина, ну вот просто обязаны принять меня в клан. И если примете, я забуду о расписках.

— Приму...

— Тогда... — достаёт второй лист бумаги и сжигая его скалится Соколова. — Сто тысяч, вы мне их больше не должны. А когда в клан примете, я сожгу третью, на пятьсот. Пока она побудет у меня, как гарантия.

— Почему я?

— Мы похожи, Павел Петрович. Извините, но я не только господ в карты раздевала. Я слушала что говорят, смотрела. Вы мне нравитесь, ваще преданность учению Вальмонда вызывает восхищение. Предполагаю, в клане, мы сразу же найдём общий язык. А может и не только. Я одинока, давно. А вы, как я слышала, несчастливы в браке.

— Моя жена... Она не принимает учение. Не понимает что это благо и наши потомки...

— Если следовать учению, то потомки вполне могут стать великими. Эх, своих отпрысков я видела не иначе как на троне Империи. Но не судьба. Мой покойный муж, не обладал должным умом. Извините, мне пора.

— А принятие? Я хоть сейчас.

— Я тоже, Павел Петрович. Но спешка здесь ни к чему. Скоро увидимся.

Соколова выпивает, встаёт и кивнув уходит. Жигунов подпрыгивает, заказывает ещё водки...

— Удача отвернулась от меня. Как бы не так. Сегодня я выиграл нечто большее чем деньги. Ха! Мне повезло.

Ночь. Поместье Жигуновых.

Весь день, Елизавета наблюдает странные картины. Вероника... Её как будто подменили. Улыбается, смеётся, свободно ходит по дому.

Василий наоборот. Шарахается от Вероники. Увидев её тут же меняет направление. На ужине не приставал к ней, а молча сидел на другой стороне стола и ворчал что-то невнятное.

Павел, вернулся почти в полночь. Вернулся довольным, можно сказать радостным. Не стал рассказывать о своих планах мести Волоките и ненависти к ним. Еле держась на ногах и хихикая, ушёл в свою спальню...

Сжигаемая любопытством Елизавета, не в силах усидеть, направляется в спальню дочери. Периодически останавливаясь и отдыхая, она шаркая ногами и придерживаясь за спину идёт по дому. Кое-как доходит до комнаты Вероники, дёргает дверную ручку и тихонько стучит.

Вероника реагирует мгновенно. Спрашивает кто пришёл, получает ответ, открывает...

— Ты прям светишься, — шаркая к кровати улыбается Елизавета. — Рассказывай.

— Да вроде нечего.

— Матери не ври... Ох...

С трудом присев на край, Елизавета морщится и стонет от боли. Потирает бока и бёдра...

— Сильно? — сглотнув спрашивает Вероника. — Мам...

— Нормально. Не в первый раз. Я целитель, мне не страшно. Ещё день и всё пройдёт. Если не добавят.

— Мам...

— Рассказывай. Ты у меня весь вечер как солнышко сияешь. Что случилось? Васька и Тимофей пожениться друг на друге решили? Или неизлечимую болезнь нашли?

— Нет. Это всё Слава.

— Волокита? — удивляется Елизавета. — Хм... Совсем недавно травоядное, а сейчас уже Слава. Ну и, что такого он сделал? Опять этому Жигуновскому выродку рожу начистил?

— Да. А ещё, Слава запретил Ваське приближаться ко мне. Сказал если эта тварь ко мне за парту сядет, бить будет сильно. Я ещё он сказал что любит меня. В трактире, когда чай пили.

— Уже чай пили, — качает головой Елизавета. — А ты...

— Не знаю что со мной. Мам... Я постоянно о нём думаю. Я ревную его. Это неправильно.

— Неправильно, дочь моя, будет тогда, когда Павел тебя и Ваську в постель уложит. А он из трусов выпрыгнет, но это сделает.

— Я против!

— Я тоже против была. Вот только никто не спрашивал. Избили, раздели, связали... А этот урод всю ночь надругался. Я не хочу чтобы с тобой так было.

— Что мы сделаем? Мам...

— Дочь, слушай, — опустив голову говорит Елизавета. — Как только приду в себя, скажу уродам что согласна. А сейчас слушай внимательно. Они до весны не доживут. Сдохнут, все. Ты... Если Слава тебе так нравится, сближайся с ним. Когда все эти сдохнут, а меня казнят, кроме него идти тебе некуда.

— Мам... — начинает плакать Вероника. — А как же...

Елизета кряхтя встаёт. Вздохнув поднимает юбку. Смотрит на вскрикнувшую от ужаса Веронику...

— Кнут, розги, кулаки. Вот эти круглые шрамы, дочь моя, оставлены клеймом для скота. Раскалённое железо. Плоть от него шипит, плавится, зажаривается. Это сделал Павел и два его выродка. Они смеялись, били, жгли. Ты хочешь испытывать подобное? Не хочешь... Но тебя, никто не спросит. И я, и ты, мы для них всего лишь самки, которые выносят и родят ещё одних уродов. Которых выростили для этих целей! С самого детства мне вбивали в голову мысль что "Мужчина главный в семье и для этого ему нужно развивать свою магию, а женщинам это не обязательно." Какой-же я была дурой... Если бы я развивалась как маг, всё вот это, доченька, то что ты видишь, можно было излечить за пять-десять минут... Да ладно бы только себя излечить могла, при должном уровне я могла бы и этих уродов заставить бояться, даже прикоснуться ко мне не смогли бы... Поэтому, дочь, счастье моё единственное, сближайся с Волокитой. С ним и благодаря его защите ты сможешь стать хорошим и сильным магом, сможешь защититься! Как только я скажу, сразу же беги к нему. Беги не оглядываясь. Мне плевать на себя, я достаточно унижена Павлом и вот теперь Тимофеем. И чтобы этого же не случилось с тобой, я убью их.

— Можно по-другому. Можно...

— Тут только один выход, — безумно улыбается Елизавета. — Остальные я даже не рассматриваю. Извини... Мне надо идти...

С большим трудом Елизавета уходит. Вероника запирает дверь. Слушая плачь матери садится на кровать и обнимает подушку.

— Не может такого быть. Не может. К кому обратиться? У кого попросить помощи? Слава... Нет, он не просто так меня защищает. Он... Надо поговорить. Мама и правда их убьёт. И чёрт бы с ними, но её казнят... Что делать? Ох...