Воины зимы

ГЛАВА 7 УБИЙСТВЕННЫЙ ХОЛОД

Капитан Чарльз Пови глубоко вздохнул. Первое сообщение Пятого оперативного соединения, гласившее: "Пришёл, увидел, потопил", было пафосным даже по меркам янки, но нисколько не информативным. Но оно хотя бы приостановило планирование сражения, к котором несколько лёгких крейсеров должны были противостоять целому линейному флоту. Процесс как раз дошёл до стадии "врываемся в ордер, стреляем во все стороны и надеемся, что немцы потопят друг друга перекрёстным огнём". На Балтике это иногда срабатывало, кстати.

— Адмирал, ещё одна передача от янки.

— Надеюсь, она более содержательна, чем первая?

— Так точно. Предварительный доклад по итогам боя.

— Что же, давайте послушаем, — адмирал Виан[156] с нетерпением ожидал окончания сражения и хотел быть уверен, что ему не понадобится участвовать в нём.

— Американцы закончили посадку ударных групп. Потеряно более четырёхсот самолётов, — по мостику прокатилась волна выдохов сквозь зубы и приглушенного свиста. — Они заявляют о сокрушительной победе. Уцелело несколько кораблей меньшего размера, крейсер и несколько эсминцев замечены курсом на юг, скорее всего к Норвегии. Но они тяжело повреждены, и Хэлси за ними не погнался. Не с его силами. Авиагруппы поредели, а прочие самолёты требуют ремонта. Тем не менее, потоплены все восемь линкоров и три авианосца, это уже подтверждено.

По всему кораблю, как волна, распространились аплодисменты – по мере передачи новостей. Как всегда, слухи работали быстрее любых систем связи. Виан печально покачал головой.

— Это конец эпохи, господа. Более никто не будет воспринимать линкоры всерьёз. Королева-мать передала трон преемнику. Есть догадки, что Хэлси станет делать дальше?

— Ему в любом случае придётся отступить, чтобы встретиться с кораблями поддержки и заменить часть самолётов. Потом, предполагаю, он сделает крюк к северу от Ирландии, просто чтобы гунны не расслаблялись, и пойдёт домой загружаться бомбами. Кто знает, сколько боеприпасов он израсходовал на линкоры.

— Звучит разумно. Так или иначе, наш путь к Мурманску расчищен. Приказ по коновую – максимальный эскадренный ход. У нас полная канадская дивизия, которая нужна на фронте.

Капитан Хьюберт Уилкинс понимал, что увиденное будет преследовать его во снах до конца жизни. Повсюду плавали обломки. Какие-то ещё горели, какие-то тихо оседали в бездну, и везде колыхался мелкий сор. Прожектор "Чарльза Роана" освещал всё это, выхватывая из сумерек сотни, если не тысячи тел. Часть их плавала в воде, часть прибило к крупным фрагментам.

— Температура воздуха -10, с учётом ветрового охлаждения все -20. Вода -3 градуса[158]. Это убийственный холод, капитан.

Уилкинс, не отрывая взгляда от этого жуткого зрелища, кивнул. Даже здесь, на закрытом мостике, укутанный в самую тёплую флотскую одежду, он чувствовал, как кусает мороз. Пожалуй, даже благо, что вода такая холодная, и один только шок от попадания в неё уносит жизнь. Даже если пережить этот миг, дальнейшее время исчисляется минутами. Быстрая смерть.

— Сэр, там движение!

— Где именно?

— Слева по борту, капитан.

Прожектор высветил наспех сколоченный плот из обломков досок и чего-то, похожего на металлические бочки. У имелись борта, дающие хоть какую-то защиту от ветра. Уилкинс услышал скрежет позади – счетверённая 40-мм установка развернулась, взял плот в прицел.

— Посчитаемся за "Тани", сэр?

— Нет. Это же не подводники. Кроме того, они о многом могут нам рассказать. Если на плоту есть выжившие, мы их подберём. Выброси сеть на борт и назначь спасательную команду. Проверим.

"Роан" подошёл поближе и четыре матроса спустились по десантной сети. Несколько минут ничего не происходило, потом по радио доложили:

— Сэр, здесь двенадцать человек. Живых только трое, офицер и двое новобранцев. Нам понадобится помощь, чтобы поднять их. Они буквально окоченели.

Уилкинс отдал соответствующие приказы и осмотрелся. Море казалось желеобразным, как будто собиралось застыть и удерживалось только постоянным беспокойным движением. "Роан" начал обмерзать там, где брызги попадали на леера и броню, покрывая корпус коркой льда. Каждую минуту верхний вес понемногу вырастал. Северная Атлантика недружелюбна к эсминцам. По эскадренной радиосети он слышал доклады других коллег, обыскивающих область, усеянную обломками в поисках уцелевших моряков, которые протянули достаточно долго, чтобы дождаться спасения. Несколько радостных сообщений о подборе небольших групп терялись среди остальных – мрачных. Выживших было ничтожно мало. Капитан решил, что потери в этом сражении наибольшие в военно-морской истории. Сколько? Двадцать, тридцать тысяч человек? У немцев довольно многочисленные экипажи.

— Как думаешь, сколько? — на промёрзшем мостике его голос отдался эхом.

Вахтенный офицер понимал, о чём говорит Уилкинс.

— Пока подсчитываем, сэр, но вряд ли больше нескольких сотен. Ага, сообщение от адмирала Ли, капитан. Завеса сдвигается на юго-восток и восток, но докладов об обнаружении нет. Похоже, летуны всех отправили на дно. Он приказывает, чтобы мы перед возвращением к завесе, закончили прочёсывание области.

— Так и сделаем, — Уилкинс задумался на секунду. — Подними противолодочную команду, полная вахта на гидролокатор. Если здесь бродит XXI-я, не стоит ей подставляться. В случае обнаружения немедленно атакуем.

— Слушаюсь, сэр.

Уилкинс стоял на крыле мостика, наблюдая размытые силуэты других эсминцев, которые тоже занимались поисками. Через некоторое время он почувствовал, как двигатели потихоньку набирают обороты. Они прошли зону обломков насквозь, и если тут кто-нибудь ещё осталось… ну, не повезло им.

— Есть ориентиры наших пилотов?

— Ни единого, сэр.

Так он и представлял. Большинство потерянных "Корсаров" и "Скайредеров" или взорвались в воздухе, или врезались в море так быстро, что у их пилотов оставалось мало шансов спастись. Возможность выживания, когда тебя сбивают чуть выше гребней волн, вообще невелика. В этом сражении корабли, самолёты и люди вмести побеждали или вместе погибали. Только немногие прошли посерёдке.

— Сэр, док Талли хочет вас видеть. Немецкий офицер очнулся.

Уилкинс спустился с мостика и пошёл в лазарет. Талли ждал снаружи.

— Капитан, один пришёл в себя, офицер. Он очень плох. Долгое переохлаждение, почти обморожение. Температура тела 27 градусов, чудо что он жив. Мы пытаемся согреть его изнутри, и пробуем новую методику, подаём на вдох подогретый воздух. Возможно, этого хватит, я не знаю. Не уверен, что кто-нибудь подбирал настолько промёрзшего человека.

— Согреть изнутри?

— Вместо рук и ног греем туловище, грелками и кирпичами, подогретыми в машинном. Армейцы выяснили, что если начать с конечностей, окисленная кровь пойдёт от них к сердцу и остановит его.

— Он справится?

— Если не начнётся гангрена, то вполне может. Кроме случая скоротечного воспаления лёгких. У нас есть немного пенициллина, значит шанс имеется.

В лазарете было жарко как в печке. Отопление выкрутили на максимум, чтобы хоть немного согреть спасённых. Уилкинс присел на койку. Человек на ней хрипло дышал, его лицо было покрыто красными пятнами и волдырями от обморожения.

— Я капитан Хьюберт Уилкинс, командир американского эсминца "Чарльз Роан". Я могу что-нибудь для вас сделать?

Голос прозвучал изломанно, едва слышно, как будто связки заледенели.

— Капитан Кристиан Локкен, линкор "Гнейзенау". Среди моих людей есть спасенные?

— Несколько, совсем немного, — Уилкинс решил придержать извести о том, сколько их на самом деле.

— Вы нас подобрали? — хриплый, надтреснутый голос выдал удивление.

— Адмирал Ли, командующий линии, отправил несколько эсминцев на поиски выживших, — и снова он не говорил всей правды. Приказ был искать сбитых пилотов. Никто не ожидал, что немцы выживут.

— Линия, — Локкен казался потрясённым. — А линкоры тоже? Сколько?

— Десять.

Это число явно ошеломило Локкена, хотя он должен был знать о численности противника. Его голос стал ещё тише.

— Всё впустую. Даже переживи мы воздушный налёт, всё равно проиграли бы. Билет в один конец.

Почему они до сих пор оставались на плаву, было совершенно непонятно. "Лютцов" получил ещё три торпедных попадания, его надстройка превратилась в груду неузнаваемых обломков. Тем не менее, он всё ещё шёл кормой вперёд. Двигатели гремели, решительно стараясь доставить экипаж в безопасное место. Насосы работали сверх мощности, чтобы сдерживать затопление. Капитан Беккер организовал в команде цепочки с вёдрами. Пусть немного, но это тоже помогало. Кроме того, работа отвлекала уцелевших членов экипажа от мыслей о всё равно поднимающейся воде.

По левому борту шёл последний эсминец, Z-27. Он с трудом поспевал за крейсером из-за перегруза, так как собрал всех выживших с Z-28, который затонул во время последнего, особенно яростного американского налёта. Беккер слышал, как затонул "Шеер", слишком повреждённый, чтобы увернуться от орды самолётов, которые закидали его торпедами, а потом добили ракетно-бомбовым ударом. "Лютцов" чудом пережил последнюю волну. Беккер сам не понимал как, просто признал, что так случилось.

Затем произошло ещё одно чудо. Доклады о состоянии корабля ясно говорил, что до Норвегии ему не дотянуть. Более 350 миль. При скорости едва в шесть узлов это означало почти три дня. Крейсеру столько не продержаться. Но в 130 милях на юго-запад находились Фарерские острова с портом Торсхавен. Менее суток хода, всего лишь. Поэтому они довернули на новый курс и начали долгий, трудный переход. Спустя шесть часов они обнаружили примерно в 30 милях позади крупный отряд, очевидно вражеский, шедший поперечным курсом на восток. Как предполагалось, амеры выделили часть кораблей, чтобы прочесать район сражения и добить тех, кто мог там остаться. Он где-то читал, что такова доктрина: авианосцы изматывают противника, а потом обычные корабли подходят и расстреливают всё, что ещё на плаву. И только смена курса вывела крейсер из-под удара.

— Как у нас дела?

— В общем, держимся, герр капитан. Черпальщики помогают насосам, которые работают лучше, чем полагается по проекту. Держимся.

Беккер кивнул.

— И даже можем спасти корабль. В гавань мы не войдём, но если выброситься на берег поблизости, то высадим команду на сушу. А если Z-27 тоже дойдёт, то скорее всего его пустят в порт.

Капитан мрачно хихикнул:

— Похоже, скоро у Фарер появится собственный военно-морской флот.

— Сэр, самолёты закреплены по-походному, пилоты отдыхают. Проведено краткое совещание, ряд деталей обговорим завтра. F7F стоят на палубе, готовые к взлёту в случае необходимости.

— Есть новости от адмирала Ли?

— Нет, сэр. Они обследовали районы к югу и к востоку от зоны боя и ничего не нашли. У четырнадцатой ударной группы большие потери и израсходован боезапас. Настаивают на том, чтобы мы с ними поделились. Да, эсминцы подобрали нескольких выживших с немецких кораблей. Они в тяжёлом состоянии, клистирники делают всё что могут, — офицер на мгновение задумался. — Простите, сэр, дурная шутка.

— Прощаю. Наших пилотов удалось спасти?

— Моряки нашли с дюжину, и гидросамолеты крейсеров примерно столько же. Некоторые приводнились достаточно близко к завесе, чтобы их быстро приняли на борт, в сумме около тридцати человек. Что касается остальных, придётся признать, что они погибли. На борту авианосцев от семидесяти до восьмидесяти с ранениями и ожогами, полученными при посадке. Итого у нас в районе четырёхсот погибших. Группа "Ситка" передаёт, что у них безвозвратно потеряны примерно двести человек, и раненых столько же. Они идут на запад, к судоремонтным заводам Черчилля.

— Передайте по группам. Отходим на запад, потом поворачиваем на юго-запад. Всем заняться подготовкой удара по целям, разведанным возле Лондондерри[159]. Так как мы всё равно уходим, можно использовать оставшиеся боеприпасы.

Офицер заглянул в свои записи.

— У нас достаточно боеприпасов для работы по суше. Много осколочно-фугасных бомб, мы их почти не использовали. "Крошки Тимы", как и бомбы с ускорителями. Очень мало бронебойных 1000-, 800- и 500-кг. Почти нет 250-кг. Также не хватает компонентов для напалма. По-хорошему, мы можем поразить только какую-то одну группу целей. Не стоит ходить вокруг да около.

— Согласен. Курьерский самолёт готов? — Хэлси потратил несколько часов, составляя подробный доклад о бое. Что прошло правильно, что нет, какие уроки необходимо извлечь. Это был только предварительный документ. События сегодняшнего дня будут пристально и пристрастно изучен, как и любой подобный эпизод. Вместе с ними в поход отправился историк, человек по фамилии Морисон. Он напишет популярный очерк о сражении – редкий пример повествования от лица специалиста, который своими глазами видел, о чём речь. Это подняло интересный вопрос.

— Мне кажется, мы должны дать имя этому сражению.

Он подошёл к карте, пристально её рассматривая. За последние сутки безумного планирования на ней появилось множество пометок, заметок и примечаний. Хэлси жалел, что не может надеть свои очки для чтения, просто они не соответствовали бы обстановке на мостике. Самый близкий участок земли был небольшой группой островов, более чем в 250 милях к юго-западу. Вот только название он никак не мог разобрать.

— Вот эти острова… что это за острова?

Мичман Ципстер, сидевший за столом с картами, поднял глаза. Он тоже не мог разобрать названия, но понимал, что молодому мичману при каждом удобном случае стоит выслуживаться перед адмиралом. Как бы там ни было, к северу от Британии есть всего одна группа островов, верно? Там у англичан располагалась военно-морская база или что-то в этом роде.

— Оркнеи, сэр, — твёрдо, с лёгким оттенком снисходительности сказал Ципстер.

Хэлси пристально посмотрел на него. Он не упустил этой интонации. Всё же, это была именно та информация, которая ему требовалась.

— Хорошо. Значит, пусть будет битва при Оркнейских островах.

Несмотря на то, что русские аэродромные команды работали всю ночь, на ВПП оставался слой перемешанного снега. Но расчистили достаточно, чтобы хватило для рулёжки и разбега "Гризли". Капитан Джон Мэроси прикидывал, что получится, когда он включит двигатели. Его сами собой делали все положенные процедуры. Вот закрылки выпущена до 20 градусов, а глаза следят за приборами. Температура двигателей росла. R-3350 был той ещё зверюгой, и имел привычку ломать цилиндры при перегреве. Клапана прогорают, потом головка лопается и один из восемнадцати цилиндров осыпается в картер. Из блока гидравлики винта вытекает жидкость, винт идёт вразнос, слетает и втыкается в фюзеляж. Обычно в этот момент и сам двигатель срезал крепления и отрывался от крыла. В общем, лучше было не доводить до перегрева.

Он изо всех сил давил на тормоза, но "Кувалда" ползла вперёд. Надо взлетать. Прямо по курсу аэродромные рабочие разбежались в стороны, увидев, как самолёт начал набирать скорость. Но некоторые из них рискнули задержаться, чтобы сгрести последнюю порцию снега, прежде чем отпрыгнуть. Мимо них промчался серо-белый А-38, его раздвоенный хвост уже оторвался от полосы. Несколько человек помахали руками, но Мэроси не ответил. Он был занят разбегом "Гризли". Как и у большинства сверхмощных самолётов, его лётные характеристики находились на пределе. Крутящий момент на взлётном режиме был настолько велик, что едва поддавался управлению. Вписаться в землю на разгоне – неудачный способ закончить боевой вылет. Неловко как-то.

Мэроси заморгал, когда "Кувалда" развернулась и поднялась над снежным полем. Буря миновала, и воздух стал кристально чистым. Лучи солнца, отражающиеся от заметённых равнин, резали глаза. Снежная слепота вовсе не была преувеличением. Поэтому у американцев с собой имелось неочевидное, но вполне себе секретное военное средство – солнцезащитные очки. Их делали миллионами и раздавали всем, кому они требовались, по мере необходимости. Тёмные очки в проволочной оправе даже стали модной деталью в Штатах. Их носили все, кто мог добыть. Рядом с "Кувалдой", возле крыла, заняла своё место "Молния". Вообще его звено состояло из четырёх самолётов, но "Ангелина" погибла при обстреле "Фау-1", а у "Кошмара" вылезли неполадки двигателей и его сняли с вылета. Так и осталось их всего двое.

— Куда летим?

За его спиной сержант Бресслер расстелил на столике карту. Изначально второй член экипажа А-38 управлял двумя спаренными крупнокалиберными башенками, но на модели D их сняли, заменив четырьмя пулемётами в консолях крыльев. Уменьшение веса снизило нагрузку на двигатели и добавило немного скорости. Теперь стрелок занимался работой штурмана и связиста, став в этой роли незаменимым. Он мог общаться с передовыми воздушными наводчиками на земле и снять с пилота заботу о наблюдении за зенитками.

— Атакуем колонну бронетехники, идущую с юга. Она угрожает одной из железнодорожных батарей, надо задержать. Курс 178, держи высоту 700 метров. До цели около 15 минут.

— Бронетехника. Танковые войска?

— Панцергренадёры. По данным разведки, это смешанная колонна. В основном мотопехота на броневиках и самоходки.

Мэроси прошипел сквозь зубы. У панцергренадёров было хорошее зенитное прикрытие. На каждом бронетранспортёре стояла 20-мм автоматическая пушка, а также будет по крайней мере одна счетверённая установка или спаренная 30-мм. Но это не самое худшее. Если есть пехота, значит будут и "Спирали". Они появились всего несколько месяцев назад, и не были особо эффективными, но учитывать их уже стоило. Он просмотрел вниз, пытаясь рассмотреть машины на фоне чистых снежных равнин. Некоторые кабинетные теоретики отрицали действенность камуфляжа, тыча пальцами в хорошо заметную на фотографиях технику. Они издевались, настаивая, что тщательно продуманные схемы окраски не могут их провести. Ему было интересно, поменяют ли такие люди своё мнение, когда их внезапно обстреляют из ниоткуда.

Здесь при попытке разглядеть белые машины на белом фоне можно было лишиться самолёта. Это означало, что "Гризли" должны держаться повыше. Так они могли рассмотреть цели и потом спикировать на них, но эти секунды давали немцам время рассеяться и прицелиться. Нет, подумал Джон, камуфляж весьма эффективен. Он продолжал пристально смотреть вниз, разыскивая признаки движущейся колонны. Какие угодно, хотя бы следы на снегу. Впрочем, на толстых свежих наносах – вряд ли. Техника пойдёт по дорогам. Их тоже нельзя разглядеть, но будут видны тени. Пронзительное ясное солнце одновременно и друг и враг. Оно создаёт тени танков и грузовиков там, где сам объект не виден.

Солнце помогло ему, но неожиданным образом. Его глаза поймали вспышку на земле – отражение от лобового стекла, или от линз бинокля. Что бы это ни было, хватило чтобы привлечь внимание и сосредоточиться на участке дороги внизу. Вот тогда он и рассмотрел машины, понимая, что и его тоже видят. Учитывая рёв четырёх R-3350 и относительно небольшую высоту, требовалось быть слепым, глухим и тупым, чтобы прозевать пару "Гризли". Немцы бросились врассыпную, насколько позволял грунт и свежий снег. Сейчас наверняка спешно готовятся зенитчики.

— "Молния", я их засёк. На 11 часов, примерно в четырёх километрах. На 3 часа есть хребет, зайдём из-за него.

— Принято, "Кувалда".

Мэроси направил самолёт в длинный нисходящий вираж, чтобы спрятаться в складках местности. Их пара нанесёт первый удар оттуда, стараясь первым делом вычислить зенитки и поразить их из 75-мм орудий. Земля проносилась под самыми крыльями. Возвышенность скрыла немецкую колонну, а потом оба самолёта довернули, перевалили через хребет и упали прямо на полугусеничники. Они уже расползлись, стараясь уменьшить потери от неизбежной волны напалма. Засверкали первые вспышки трассеров. Сейчас на каждом немецком бронетранспортёре вместо пулемётов винтовочного калибра стояли 20-мм пушки. Именно поэтому вместо большинства других двухмоторных штурмовиков остались A-38 – их 75-мм пушки могли уничтожать зенитки издалека.

Джон зацепил взглядом один из БТРов, который давал плотный поток огня. Наверняка счетверённая установка, самая опасная для них. Он выровнялся и нажал спуск, почувствовав, как содрогнулся самолёт от отдачи носовой 75-мм. Сквозь дульную вспышку было видно, что получился недолёт. Второй лёг левее, но третий превратил полугусеничник в красно-оранжевый шар. А потом капитан увидел, как от земли в клубах дыма отрываются серые росчерки. "Спирали".

— Рассеять колонну! Разделить машины! Стрелки – огонь по готовности, — выкрикнул полковник Асбах. У них было мало времени, чтобы встретить внезапную атаку. Они, конечно, заметили "Гризли", и слышали их двигатели. Ненадолго показалось, будто американские штурмовики не заметили их и ушли южнее. Затем самолёты поменяли курс и снизились в западную сторону. С этого момента всё было предопределено. Все поняли, что скоро им придётся бороться за жизнь.

Шесть самоходных 150-мм гаубиц, шедших в хвосте колонны, сейчас заспешили назад, стараясь увеличить разрыв от основной части. У их грузовиков получалось лучше. Английские AEC славились способностью преодолевать препятствия – когда они вообще ездили. У британских рабочих имелась привычка закладывать в технику скрытые дефекты. Перекалённые оси лопались при чрезмерной нагрузке или буксировке, сварные соединения расходились. Но сейчас они не были перегружены, в отличие от самоходок. Как и большая часть немецкой самоходной артиллерии, они строились на шасси трофейных машин. В этом случае использовали британские крейсерские танки "Ковенантер"[160], захваченные в 1942-м. Неважно, что результат получился перетяжелённым и неповоротливым, всё равно лучше, чем буксируемые орудия.

Два бронетранспортёра ПВО, приданные батарее, уже отошли в стороны и заняли позиции. Расчёта счетверённых 20-мм пушек задрали стволы и отслеживали приближающиеся штурмовики. Перед ними остановился ещё один, принадлежащий панцергренадёрской противотанковой команде. На снег выскочили странные фигуры, похожие на бегущие палатки, из которых торчали печные трубы. Это были переносные ракетные установки, а под накидками скрывались стрелки. Обер-ефрейтор Хейм с удивлением увидел, как гауптманн Ланг выскочил из своего "кюбельвагена" и побежал к БТРу. Что это он затеял? Уцелеет ли теперь кто-нибудь из отряда?

— Накидку, пусковую установку и ракету "Флигершрек"! Бегом! — голос Ланга звучал настойчиво, времени было мало. Хейм с сомнением уставился на него с заднего сиденья. Репутация гауптманна распространилась далеко за пределы артиллерийской части. Рука Ланга опустилась на пистолет. — Обер-ефрейтор, сейчас же.

Этого хватило. Хейм распорядился. Ланг торопливо проверил накидку, чтобы там легла белой стороной наружу. У неё была форма конуса с двумя широкими рукавами. Он проскользнул внутрь, взял ракету и проверил предохранитель. Обычный выстрел к "Панцершреку", только снабжённый мощным ускорителем и подрывом по времени. Ланг выкрутил замедлитель на минимум, а потом вставил выстрел. "Гризли" уже перевалили через гребень и приближались к колонне, когда гауптманн занял позицию. Он встал на колени точно так, как было указано в инструкции, и направил неуклюжую трубу на носы обоих самолётов. Всего два, странно. Обычно, американские штурмовики летали звеньями по четыре. Возможно, обстрел крылатыми ракетами нанёс им больший урон, чем ожидалось. Ланг надеялся на это. Его знакомые в Генеральном штабе шептали, что военно-морская часть операции закончилась катастрофой. Должны же амеры хоть где-то проиграть? И у них не было эквивалента "Фау", вооружения, способного нанести удар в глубине вражеского тыла. Как бы там ни было, штурмовиков всего два, и у мехколонны имелись некоторые шансы уцелеть.

Ланг уже начал потеть под неудобным защитным плащом. Несколько лет назад, когда "Панцершреки" только появились, ввели требование использовать такие накидки. Но выхлоп противотанковых ракет не шёл ни в какое сравнение с пуском "Флигершреков". Ускоритель, необходимый для придания скорости и дальности, достаточных для попадания в самолёт, способен сжечь стрелка при старте. Без специальной огнестойкой накидки выжить было невозможно.

Сквозь стеклянную вставку в лицевой части Ланг увидел, как полетели первые ракеты. Сначала длинная полоса от ускорителя, потом замысловатая спираль собственно "Флигершрека", пошедшего в последний рывок. Было что-то странное в таком способе стрельбы – ступенями. Работало это так себе. Гауптманн слышал, что усилия Пенемюнде по созданию двухступенчатой версии "Фау-2" потерпели неудачу именно по этой причине. Они до сих пор пытались создать ракету, способную пересечь Атлантику и нанести удар по американским городам, но проблемы оказались неразрешимыми. Один из штабных приятелей Ланга с глазу на глаз сказал ему, что вряд ли многоступенчатые ракеты полетят в этом десятилетии. Глядя на хаотичные траектории, он наглядно понимал, почему.

Ведущий "Гризли", в которого он целился, уже открыл огонь. Первые два снаряда промахнулись, но третий попал точно в оставшийся на дороге БТР. Трассеры 20-мм пушек окутали штурмовик, но казалось, он просто отряхнулся от них и полетел дальше. Как будто прямо на него. Ланг перевёл дыхание и успокоился, ведя прицел с упреждением и старательно сдерживая желание выстрелить. Он ждал наилучшего момента. Затем нажал спуск и ощутил себя в духовке, несмотря на защитную накидку. Ракета пошла.

Он смотрел, как "Флигершрек" летит точно на "Гризли". Вторая ступень едва отделилась, но у неё не оставалось времени пойти вразнос – сработал взрыватель. Боеголовка сдетонировала почти точно под двигателем у правого борта. Ланг видел, что всю мотогондолу охватило огнём, позади потянулась дымно-огненная полоса. Винт сорвался с вала и рассыпался, хлестнув по фюзеляжу обломками лопастей. Потом пилот всё-таки восстановил управление и потянул в сторону, весь опутанный трассерами 20-мм пушек. Второй "Гризли" сразу прервал атаку и сменил курс, чтобы прикрыть подбитого товарища. Американские штурмовики всегда так делали. Вторая пара продолжила бы бой, но не в этот раз. Самолёты ушли, один из них, дымя, заметно терял высоту.

Ланг стряхнул накидку. Остаточный жар от ускорителя обдал его руки, но он не обращал внимания. Раздались радостные крики экипажей, согревшие сердце гауптманна. Он видел, как обер-ефрейтор Хейм подбегает, чтобы помочь с плащом и неудобной пусковой.

— Отлично, герр гауптманн. Превосходный выстрел! Можно узнать, где вы научились так пользоваться "Флигершреком"?

Он с облегчением улыбнулся. Впервые его люди говорили о нём иначе, чем с тщательно скрываемой издёвкой.

— Во время испытаний этой штуковины я был адъютантом главы группы разработчиков. В мои обязанности входило в том числе и написание инструкции, а чтобы сделать это, требовалось самому освоить как следует. Мне пришлось выстрелить, наверное, с полсотни раз, — Ланг с доброй усмешкой погрозил обер-ефрейтору пальцем, — не говори теперь, что бумажная работа бессмысленна.

Мэроси видел серые полосы, летящие прямо к его самолёту, но не обращал на них внимания. Лети "Спирали" прямо, от них можно было бы просто увернуться. Немцы оказались хитрее. Боеголовка со вспышкой отделялась от ускорителя, а потом начинала беспорядочно петлять в воздухе. Никак нельзя было угадать, куда она метнётся в следующее мгновение. Уклонение могло с равной вероятностью как вывести машину из-под удара, так и подставить её под попадание. Весь вопрос в том, попадёт ли эта чёртова штука или улетит в небо? Вот что делало "Спирали" такими опасными.

На этот раз первый залп разорвался далеко от пары Гризли. Джон нацелился на самоходку в хвосте колонны, когда появилась ещё одна серая полоса. Она не разделилась и не заметалась, а продолжала лететь прямо, и взорвалась точно под правым двигателем. Самолёт накренился. Полетели обломки и детали, винт сорвался с вала, его куски ударили по фюзеляжу. На приборной панели один за другим вспыхивали предупредительные огни – системы начали отказывать от повреждений, нанесенных осколками ракеты. Всё это означало только одно: "Кувалда" отлеталась. Самое лучшее, на что можно надеяться, это посадить её где-нибудь в безопасном месте. Худшее – что разорванные бензопроводы будут подпитывать пламя.

— Плохо дело, босс. У нас тут пожар, — невозмутимо заметил Бресслер.

— Сейчас включу огнетушители, — Мэроси нажал нужные кнопки и посмотрел вбок. Огонь притих, но не погас. На такой скорости главный лонжерон быстро ослабнет от огня, крыло сложится и привет, земля. Частью сознания он отметил, что успел выйти из атаки и сейчас удаляется от колонны. Только на редкость глупый пилот выпрыгнул бы прямо над противником, которого только что обстреливал. Было слишком много случаев, когда лётчиков убивали ещё в на стропах или бросали в горящие обломки самолёта. Мимо мелькали трассеры 20-мм снарядов. Раньше это стало бы поводом для беспокойства, но по сравнению с опасностью крушения на горящем штурмовике они были незначительной помехой.

— "Кувалда", это "Молния". Лучше бы тебе поскорее сесть, а по из-под крыла уже отваливается обшивка. Огонь идёт глубже.

— Принял, "Молния". Мы теряем бензин, масло, прочность, идеи и надежду. Сядем, как только я найду подходящее место. Подальше от колбасников.

— Понял. Мы готовы вас подобрать.

Капитан посмотрел вперёд. Там виднелась какая-то поляна. Вот только получится ли дотянуть до неё? "Кувалда" быстро сдавала, левый двигатель грелся от перенапряжения, стараясь удержать высоту – неизвестно, сколько ему понадобится продержаться в воздухе, чтобы зайти на посадку. A-38 перевалил очередной хребет, но со следующим ему явно не справиться. Значит, садимся с ходу, как повезёт, мрачно подумал Джон. Он развернул нос, чувствуя, как сопротивляются рули. Время выходило.

Теперь ему предстояло преодолеть сосны. "Кувалда" не смогла чисто перескочить лес на снижении. Вершины деревьев стегнули по лобовому стеклу, прогрохотали по корпусу, снесли левый винт. Потом A-38 шлепнулся брюхом на длинный, ровный заснеженный участок. Получилось довольно мягко, чтобы сгладить удар, но всё равно их кинуло на привязные ремни. Что-то зацепилось за левое крыло, развернув самолёт. Хвост оторвался и заскользил в сторону от фюзеляжа, а всё остальное остановилось.

— Бежим-бежим-бежим, — завопил Мэроси. Бресслер понимал – на вопрос "что?!" ему придётся отвечать самостоятельно. Он откинул кормовой фонарь, подскочил и начал выбираться наружу. В какой момент он прихватил портативную радиостанцию, хранившуюся в заднем отсеке, потом не смог бы вспомнить и сам. Когда они с капитаном добежали до опушки, "Кувалда" вовсю горела. Взрыв, добивший самолёт, показался скромным по сравнению с этим костром.

— Мы заходим на посадку, будьте готовы запрыгнуть.

— Никак нет, "Молния". Здесь снега по самое некуда. Если ты сядешь, то потом не взлетишь. Нам придётся выбираться самим. Попытаемся связаться с партизанами.

— Принято, "Кувалда". Мы передадим всем. Удачи и бог в помощь.

Мэроси знал, что это необходимый минимум. Если они не встретятся с партизанским отрядом, то шанс на возвращение станет призрачным.

— Ладно, Бресслер, пора топать. На север, как мне кажется.

— По мне, подходит. Чёртовы "Спирали".

— Это правда безопасно?

Майор, командир подразделения СТАК, впился взглядом в распорки и швеллеры, укрепившие конструкцию. Его губы тихо шевелились – он подсчитывал риски. Мост был сильно повреждён германскими железнодорожными орудиями, а воздействие от близких разрывов огромных снарядов подразумевало, что его прочность упала. Насколько опасно? Он не знал. Его люди работали всю ночь, чтобы в срок закончить ремонт, но действительно ли этого хватит, чтобы выдержать вес большой орудийной платформы? Не знал он и этого. Тем не менее, ответы на оба вопроса многое значили.

— Это на самом деле безопасно, товарищ майор? — снова спросил капитан II ранга Джеймс Пердью. "Ларри" был подготовлен к подрыву. Заряды C4 закрепили на всех важных узлах. Казённик заполнили надрезанными пороховыми картузами. Стрелкам удалось втиснуть пятнадцать – вдвое больше, чем туда могло влезть по проекту. Потом они кувалдами заколотили в ствол заглушку, сопровождая процесс грубыми шутками. Тем временем другие команды занимались центром управления огнём, начиняя его взрывчаткой и порохом. Батальонный СУО перецепили к составу "Кудряшки", теперь там находился и её собственный, и главный. Арсенальные вагоны опустели, и их отделили, чтобы уменьшить вес. "Кудряшка" сократилась с четырнадцати до девяти, "Мо" до восьми. Лишние откатили на запасные пути, тоже подготовленные для уничтожения.

— Думаю, да. Но на самой грани. Вы же сначала отправите тепловозы?

Пердью покачал головой.

— Первой пойдёт "Кудряшка", следом "Мо". Как только они пройдут, цепляем к дизелям вагоны и перегоняем столько, сколько выдержит мост. Каждый состав будет расшатывать его, и мы должны провести самые тяжёлые первыми. Если мост рухнет, то всё что останется на этой стороне, придётся подорвать.

Включая дизели. Они были всего лишь маневровыми толкачами, предназначенными для перемещения вагонов, но всё равно пригодились бы врагу, которому не хватало железнодорожного транспорта. Партизаны постарались – у них был талант к всё новым и новым способам рельсовой войны.

— Так тому и быть. Удачи вам, товарищ капитан II ранга. Мы задержим немцев столько, сколько сможем.

— Товарищ майор, прошу вас. Никто из моих людей не умеет восстанавливать рельсы или работать на путях. Мы не знаем, в каком они состоянии дальше. Гитлеровцы повсюду, они могли повредить пути, разбомбить их, расстрелять, кто знает? Если там будут поломки, мы не сможем их исправить. Вы нам нужны, товарищи. Ваши специалисты крайне необходимы, чтобы спасти орудия. А кроме того, квалифицированные железнодорожные инженеры на вес золота. Как только мост будет взорван, фашисты всё равно застрянут здесь на несколько часов. Вы ничего не добьётесь, пожертвовав собой, но окажете неоценимую помощь, если пойдёте с нами. Места в поездах хватит всем. После чудес, которые вы совершили этой ночью, мы просто не можем позволить себе оставить вас.

Эта страстная речь сбила майора с толку. Прежде чем он успел ответить отказом, вмешался капитан III ранга Энрайт:

— Товарищ майор, мой командир говорит правду. Идет крупное фашистское наступление. Тыловым районам крепко достанется. Мы все знаем, что железнодорожные пути являются первоочередными целями. Если мы хотим вывести орудия, без вашей помощи не обойтись.

Майор Болдин посмотрел на офицеров американского флота и вздохнул. Их призыв был разумным, и он не питал иллюзий относительно того, чего может достичь отряд путейцев, вооружённых обычными винтовками, против панцергренадёров. Просто у него имелась своя линия подчинения, и об этом стоило позаботиться заранее.

— Хорошо. Я прикажу своим людям переправиться через реку и ждать там. Потом мы поедем с вами. Но мне будет нужен письменный приказ, для отчёта.

Пердью тщательно спрятал улыбку. Он предвидел это. В России оставалось ещё достаточно прежних правил, чтобы письменный приказ считался значимой вещью. Он уже написал вводную, в которой объяснял, какие проблемы связаны с обеспечением безопасности его орудий и насколько необходима помощь отряда СТАК.

— Это можно устроить, товарищ майор. Если позволите, я отлучусь на несколько минут и подготовлю его.

Когда Пердью пошел за бумагами, то увидел, как майор рассказывает своим рабочим, что они уедут вместе с пушками, а не останутся в обороне. Всеобщее облегчение было нетрудно заметить. Потом локомотив "Кудряшки" издал свист, который вымел всё прочее из головы Джеймса. Поезда вот-вот должны были тронуться.

Мост выглядел таким шатким, как он и догадывался. Его отремонтировали, но на скорую руку и используя всё, что доступно прямо на месте. Когда первый поезд был готов двинуться, бригада рабочих забежала на мост, совмещая желание перебраться в безопасное место с последней проверкой своей работы. Пердью вскарабкался в кабину "Микадо", где экипаж готовился к отъезду.

— Как мы это сделаем? Побыстрее?

Машинист сплюнул за борт.

— Никак нет, сэр. Ни в коем случае. Медленно и постепенно. Если мы поспешим, то разнесём эту халабуду на части. Поэтому осторожно, на самом малом ходу.

Локомотив тронулся. Напряжение от буксировки 16-дюймового орудия и всего остального состава отразилось на лицах экипажа. Они неуклонно продвигались вперед, наблюдая за постепенным ускорением. Машинист поддерживал ровно такое давление, чтобы не разогнаться сверх меры. Пердью без труда мог сказать, когда колёса коснулись моста. Звук резко изменился, и он почувствовал, как конструкция застонала. Оторвав взгляд от приборов, Джеймс глянул на реку внизу и тут же пожалел об этом. Он видел, как поезд покачивается на рельсах, а в воду с брызгами падает нечто, подозрительно похожее на обломки моста. Противоположный берег реки, казалось, скорее удаляется, чем приближается. Это ведь ему кажется, не так ли? Вернуться они уже не могли.

Звук снова изменился, когда колеса "Микадо" покинули мост и оказались на надёжной земле. Как только поезд начал сбавлять ход, Пердью спрыгнул вниз и подошёл к офицеру СТАК, наблюдавшим за ними с видимой тревогой.

— Прекрасно, товарищ майор. Ваши бригады отлично потрудились. Первое орудие мы спасли.

Болдин слабо улыбнулся. Морской офицер явно не видел, как провисает полотно, или как вылетают и падают в реку балки, вогнанные вместо опор.

— Товарищ капитан II ранга, распорядитесь, пожалуйста, отвести поезд дальше, чтобы освободить место для следующего. Надо поторопиться, времени в обрез.

Пердью кивнул и отдал по рации приказ. На другой стороне состав "Мо" начал движение. Он понимал, почему русский так волнуется. Мост, казалось, проседает под весом поезда. Да нет, ничуть не "кажется". Пути явственно искривились, полотно изгибалось между опорами. Было слышно, что "Микадо" напрягается, вытаскивая "Мо" на берег. С нижней части моста теперь постоянно сыпались обломки. Наконец, состав выполз целиком. Американцы и русские радостно закричали. Орудия перевезли, всё прочее станет приятным довеском.

Следующим на очереди был маневровый тепловоз, буксирующий два вагона. В них загружались подрывники, которые закончили подготовку зарядов, и сейчас им предстояла рискованная поездка над рекой. Детонаторы на "Ларри" и других оставленных частях батареи начали отсчёт. Тепловоз потянул вагоны, к этом моменту мост определённо доживал последние минут. Он расшатывался поперёк, а ещё вверх и вниз. От него отваливались уже не только куски полотна, но целые части конструкции, а дизель с прицепом его доломал. Стало ясно, что больше ничего спасти не удастся.

Как будто подчеркивая эту мысль, со стороны моста донёсся стон и скрежет металла. Вся конструкция начала обваливаться в реку. Полотно путей и рельсы рассыпались на лету. Гул от разрушения заглушил мощный взрыв, уничтоживший недавнюю позицию батареи. Из-за холма вскипело огромное облако. Оно вздыбилось вверх, накидав обломков в русло, и без того на три четверти запруженное частями моста. Непознаваемое крошево падало дождём. Пердью с грустью подумал, что это, скорее всего, остатки ствола "Ларри". Потом к первому взрыву присоединились ещё полтора десятка, добившие остатки подвижного состава.

— Ну вот и всё, — печально выдохнул Джеймс. Уничтожить собственное орудие было нелегко.

— Не совсем, — на лице сапёрного инженера блуждала ехидная усмешка. Когда Пердью задумался об этом, то понял, что у всех подрывников большую часть времени есть подобные ухмылки, — мы оставили фрицам кое-какие подлянки.

Он кивнул. Что-нибудь для выигрыша времени. И спросил у майора СТАК:

— Мы двинемся на восток, к Мурманску?

— Не советовал бы, товарищ капитан II ранга. С той стороны фашисты легко могут зайти через правый фланг. Скоро они перережут пути. Нам надо идти на запад. А уже оттуда мы переместимся на линию, которая выведет нас к северному магистральному маршруту.

— На картах нет этой линии.

Майор Болдин усмехнулся. День явно удался. Мост выдержал столько, сколько необходимо, у него на руках имелся письменный приказ, а все люди живы и здоровы. А вдобавок он знал кое-что такое, что не было ведомо американцу.

— Конечно нет, товарищ капитан II ранга. Зачем отмечать на карте все наши пути? Ведь они могут попасть в руки фашистов. Есть линии, которые не показаны, но существуют, а есть отмеченные, которых на самом деле нет. Поэтому на наших поездах всегда есть справочники второстепенных маршрутов.

— Добро. На запад, значит на запад, — махнул рукой Пердью. Нельзя было упускать такую возможность. Он обернулся и прокричал освящённый веками приказ:

— Вагоны на запад![161]

Через несколько секунд после того, как грохочущая ударная волна покачнула машины, из-за леса взметнулся огромный столб дыма. Полковник Асбах изобретательно и с воображением выругался. Разрушительный взрыв произошёл как раз на позициях железнодорожного батальона, который они, по идее, должны были затрофеить. Нет никакого толка от захвата, когда и захватывать-то нечего. Люди с явным удовольствием слушали его монолог, внезапно прерванный серией новых сотрясений. А это наверняка то, что осталось от подвижного состава батальона, мысленно вздохнул Асбах.

— Ладно, за мной. Посмотрим, может амеры оставили нам какое-нибудь старьё.

Хотя, скорее всего, нет. Русские отлично умели уничтожать предметы, используя минимум взрывчатки, а американцы просто запихивали её куда только можно, и разносили всё вдребезги. Иногда они напоминают маленьких мальчиков, одержимых соревнованием, кто бабахнет больше и громче.

— Герр полковник, а где иваны? — гауптманн Ланг отыграл немного уважения, подбив "Гризли", и не хотел рисковать им, задавая глупые вопросы.

— Во-первых, Ланг, не используйте здесь уставные приветствия и обращения. Русские снайперы чертовски внимательны, незачем обозначать для них цели. Во-вторых, иваны? — Асбах махнул рукой, широко очерчивая лес и заснеженные места. — Они там. Скорее всего, вокруг нас. Регулярные войска, лыжные подразделения, партизаны… кто-то из них или все они прямо сейчас наблюдают за нами.

Ланг всем видом выражал сомнение. Служа адъютантом в Генштабе вермахта, он слышал о распространении пораженчества и низкого боевого духа. Это казалось граничащим с паранойей. Он никого не видел вокруг. А потом задумался о первых своих днях на фронте. И каждый раз, вспоминая те моменты, гауптманн внутренне съеживался. Возникла мрачная мысль – за это время он определённо усвоил только то, что о действительности Русского фронта знает чуть меньше, чем ничего. С другой стороны, Асбах был ветераном осады Москвы и принимал участие в почти легендарной операции "Барбаросса".

— Это настолько плохо? — Ланг надеялся, что спросить с такой формулировкой будет приемлемо.

— Ещё хуже. Мы тут как золотые рыбки в аквариуме. Все знают о том, что мы делаем, прежде чем мы вообще начнём. Я сказал, что там есть партизаны, но они подразумеваются сами собой. Они просто всегда есть. А с наступлением зимы ещё и лыжники.

Асбах посмотрел на гауптманна. Ланг выглядел недоверчиво и подозрительно, но слушал внимательно.

— Если мы покинем дорогу, то с какой скоростью сможем двигаться?

Ланг собрался было ляпнуть "52 километра в час", согласно максимальной справочной скорости бронетранспортёра, когда его осенила невероятная глупость этого замечания. Он едва успел прикусить язык. Это и ожидается от Душистого Принца. Посмотрел на глубокий снег по обе стороны от расчищенной дороги и вообразил попытку 251-го пробиться через него. Колеса проломят наст, а гусеницы закопают машину. Представил, как с каждой минутой техника всё глубже зарывается.

— Мы не сможем никуда двинуться, ге… Асбах.

— Отлично, Ланг. Мы прикованы к дороге. Мы на ней в ловушке. Партизаны здесь живут, они знают, куда идти и что сделать. Они способны пройти где им вздумается. Лыжники ещё хлеще. Вы знаете, с какой дивизией мы здесь столкнулись?

— 78-я пехотная?

— Неа. 78-я сибирская пехотная. Сибиряки на лыжах с рождения. Они выросли в климате, по сравнению с которым Кола – курорт. Они перемещаются по пересечённой местности быстрее, чем мы на машинах.

На минуту лицо полковника побелело. Он вспоминал. Когда он снова заговорил, голос его был тихим.

— Впервые мы встретились с ними в окрестностях Москвы. Они просачивались сквозь леса как призраки, атаковали и вновь исчезали в снегах. Мы не могли им противостоять. Нам пришлось отступить из Тулы, но они не переставали кусать нас. Мы назвали их "белыми волками", но никакой волк не сравнится с сибиряками в смертоносности или беспощадности. Любой человек, который отлучался больше чем на минуту или две, становился их добычей. Они возникали из леса, перехватывали ему глотку и исчезали раньше, чем можно было что-либо сделать. Даже если мы устраивали оборону, с дозорами и всем положенным, потом обнаруживали, что они уже у нас в тылу и успели вырезать вспомогательные части. Этот террор длился два месяца, и мы ничего не могли им противопоставить. Вот с такими людьми мы здесь сражаемся, Ланг. Вот почему я знаю, что они наблюдают за нами.

— Но тогда почему они не нападают?

— Да почему угодно. Они могут вызвать артналёт или штурмовики. У них может быть приказ только следить и докладывать. Наконец, они могли просто проходить мимо по свои делам и заметили нас. Главное, нельзя вводить самого себя в заблуждение, будто рядом никого нет. От них хватало беспокойства ещё тогда, когда амеры не раздали всем по радиостанции. А теперь в десять раз хуже. Так что, по вашему мнению, мы должны сделать? — пристально посмотрел на него полковник.

— Раз они могут связаться с артиллеристами, то нам надо двигаться дальше. Перекрёстки и мосты наверняка заранее пристреляны, их стоит избегать… — Ланг остановился. Он снова стал Душистым Принцем. — Извините, глупость сморозил. С дороги нам всё равно никуда не деться, и не миновать ни перекрёстков, ни мостов. Нам нужно просто ехать с наиболее возможной скоростью, и надеяться, что опередим любую корректировку.

— Толково. Итак, мы двигаемся. Какова наша первая цель?

— Позиция железнодорожных орудий. Посмотрим, что там осталось, что можно использовать, и как только выполним наш главный приказ – захват позиции – наши руки будут более-менее развязаны.

— Очень хорошо. Значит, поехали, — Асбах развернулся. В нём затеплилась надежда. Он оказался прав: есть у Ланга солдатская жилка. Просто её придушили, задавили долгой работой в тылу, слишком близко к начальству, которое отдавало приказы, не понимая их сути. Искра есть. Теперь её надо терпеливо раздуть.

Место, недавно бывшее расположением железнодорожного артбатальона, исчезло с лица земли. По одну сторону громоздилась большая груда металлолома. Разорванный ствол сиротливо указывал в небеса. Казённик отбросило и протащило поперёк путей. Это одно из орудий, которое ему приказали попытаться захватить. Сами рельсы были исковерканы отдельными подрывами. На входной стрелке позиции чернели останки двух цепочек вагонов, возглавляемых дизельными локомотивами. Вагоны превратились в обгоревшие скелеты, тепловозы едва можно было узнать. Повсюду висело зловоние сожжённого дерева и горького, резкого запаха взрывчатки. Глаза сразу заслезились.

Асбах осмотрел разруху и покачал головой. Когда американцы только прибыли в Россию, то, собрав брошенное ими барахло, немецкое подразделение могло припеваючи жить несколько недель. Возможно, он несколько преувеличил, но немцев ошеломило богатство, которое амеры оставляли при перебазировании. Но они хорошо выучили уроки русских союзников, и теперь уничтожали даже мусор. Эта мысль встревожила полковника, и он посмотрел туда, где группа его людей пошла к позициям в поисках чего-нибудь уцелевшего.

— Стоять! Никому не двигаться, пока сапёры не проверят местность.

Долго искать не пришлось. Первый самодельный заряд лежал возле путей, который вели к чему-то вроде блиндажа. Яма, вырытая достаточно глубоко, чтобы походить на тоннель. Инженер-артиллерист быстро обезвредил фугас. Потом они сунулись проверять всё подряд, но Асбах остановил их. Ничего стоящего здесь не осталось, требовалось просто освободить сквозной проход – главного пути достаточно.

Вот там было чему поразиться. Тонкий проводок, скрытый в снегу, привёл их к обычному вытяжному детонатору. Но вместо одного заряда обнаружилось шесть, заложенных по обе стороны от рельсов. Потревожь их, и взрывами накроет всю колонну. Специалист возился почти час, пока разобрался в путанице проводов и запалов. Закончив, он встал, распрямляя спину.

Выстрели один раз, и все узнают, что ты там. Выстрели дважды, и все узнают, где ты. Снайпер, будь то партизан или лыжник, знал – или знала – своё дело на отлично. Ланг услышал всего один выстрел и увидел, как сапёр рухнул навзничь. Гауптманн смотрел на окружающий лес, но ничего не замечал. Он наконец понял, что пытался сказать ему Асбах. За ними наблюдали. Постоянно.