Во все Имперские ТОМ 11 Непобедимое Солнце

Глава 242 — Время Освобождения: Павловск

«Самовластительный Злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу.

Читают на твоём челе

Печать проклятия народы,

Ты ужас мира, стыд природы,

Упрёк ты Богу на земле...»

Александр Сергеевич Пушкин, «Вольность»,

Декабрь 1817 г.

8 сентября 2022

Российская Империя, Павловск

19:13

Во дворце уже явственно воняло гарью, на верхних этажах бушевал пожар, там же гремели выстрелы, снаружи тем временем раздавались крики и взрывы.

Впрочем, здесь, на первом этаже, было поспокойней...

Но не успел Пушкин порадоваться этому, как грянул оглушительный взрыв. Все здание завибрировало, с потолка посыпалась побелка, у бюста Платона, стоявшего возле дверей библиотеки, отвалилась борода, а Аристотель так вообще раскололся пополам.

— Солярис-ракета, — с видом знатока доложил Пушкину Царь, — Хорошо вошла!

Это вроде была уже четвертая или даже пятая солярис-ракета, пущенная по дворцу, Пушкин был слишком напуган, чтобы считать эти проклятые ракеты.

Но в одном потомок поэта был уверен твердо — к концу этого побоища от дворца явно не останется ничего.

— Да не трясись ты так, — посоветовал Пушкину Царь, — Не видишь что ли — тут никого нету. Все побежали наверх, защищать тушку Его Величества Стального. Вот там настоящий махач, а у нас тут просто прогулка. Легкая, бодрящая прогулка!

Царь расхохотался, как безумный.

Впрочем, почему «как»? В том, что Царь — на самом деле клинический сумасшедший, Пушкин уже успел убедиться лично. Например, всего минуту назад Царь сварил заживо какого-то наёмника непонятным заклинанием, и при этом, когда у наёмника лопнули глаза, также заливисто хохотал.

Царю было весело. Прям не Рюрикович, а натуральный Джокер.

Говоря по чесноку, Пушкин сейчас испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, он, конечно, был рад, что его послали искать и спасать Малого на первый этаж дворца, подальше от основной битвы, которая сейчас разворачивалась на втором. Но с другой стороны, Пушкин бы предпочел спасать Малого в более приятной компании, а не с сумасшедшим мужем Алёнки Царем...

— Твою мать!

Пушкин едва успел отскочить в сторону, когда с потолка упал крупный кусок лепнины. Вот это уже не солярис-ракета снаружи, это уже бой на втором этаже, там что-то взорвалось...

Двери библиотеки тем временем распахнулись, оттуда в небольшую галерею, заставленную бюстами античных мыслителей, вышли двое бойцов.

Пушкин был далек от военного дела, но таких странных и угрожающих наёмников в любом случае еще ни разу в жизни не видел.

Оба бойца были с ног до головы закованы в титановую броню, они вырядились, как будто собирались ходить по минному полю. Лица бойцов скрывали титановые шлемы, украшенные Багатур-Булановскими гербами, а в руках каждый из наемников тащил тяжелый пулемет «Каган». Насколько Пушкин помнил, такие пулеметы вообще устанавливались только на танки и БТР...

Царь радостно присвистнул:

— Ого! Да это же тяжелая пехота Павла Стального! Гляди, Пушкин. Наш самозванец набрал себе в стражу лучших атлетов в Империи и обвешал их доспехами и пистолетиками на манер этих ваших самоходных боевых колесниц. И почему все попаданцы так любят большие пушки и мускулистых парней? Возможно потому что все попаданцы — пидоры? Но бояться нечего, Пушкин, жена говорила мне, что этих бойцов у Стального всего десяток...

— Так ты сам попаданец, — напомнил Пушкин Царю.

Хотя вообще Пушкину было сейчас не до смеха. Он отлично понимал, что и его самого, и Царя сейчас начинят свинцом за секунду.

Из библиотеки тем временем появилась ослепительно платиновая блондинка, юная Лейб-Стражница, толкавшая впереди себя Малого.

К горлу Малого девушка приставила длинный нож, сам Малой выглядел пьяным и напуганным одновременно.

— Один удар по горлу, один в сердце, — звонко прокричала девушка, — Мне потребуется секунда на это. Уходите, господа! Живым вам брата Императора не взять. У меня приказ убить его немедленно, если его попытаются забрать.

Тот факт, что стражница в принципе решила вести переговоры, выглядел странно. Она бы уже сто раз могла зарезать Малого, а своим бронированным парням приказать расстрелять Царя и Пушкина из пулеметов...

Тем более что спасать Малого Пушкин и Царь явились одни, больше здесь никого не было.

Но Царь хоть и был безумцем, но, надо было это признать, был умнее Пушкина. Он сразу догадался:

— Хех, ну конечно! Она блефует, мой друг. Эта сука блефует! У неё явно приказ вывести отсюда Малого живым, Стальной хочет сбежать, а этого придурка захватить с собой в качестве ценного заложника, чтобы потом торговаться... Только вот не будет никаких торгов! Я вам не торгаш. Азъ есмь Царь. Законный Император и муж моей жены Императрицы!

Теперь, когда рядом не было принцессы, Царь уже вообще не стеснялся. Он прямо и недвусмысленно озвучивал правду — Алёнка собиралась сама сесть на трон, вместе с Царем. А на Павла Павловича, законного Императора, Алёнке и её мужу было глубоко плевать.

Пушкину это стало понятно сразу же, еще когда Алёнка приперлась к Ладе со своим предложением союза. А непонятно ему было другое — как вообще принцесса могла на такое купиться, как она могла поверить сумасшедшей Алёнке и её не менее отбитому муженьку...

— Малой, ты вроде владел магией, — напомнил Царь Малому, — Если я ничего не путаю. Так какого лешего ты позволяешь всяким шлюхам приставлять тебе нож к горлу? Подави её волю и освободись!

Но Малой лишь пробормотал в ответ нечто нечленораздельное.

Судя по виду Малого, Его Высочество сейчас скорее был готов не подавлять чью-то волю, а просто наделать в собственные штаны от страха.

Мужество явно не относилось к сильным сторонам Малого, кроме того, Малой был не настолько пьян, чтобы утратить чувство самосохранения. Да и вообще, видимо, впал в ступор, еще когда начался штурм дворца, да так в этом состоянии и пребывал.

— Я даю вам еще две секунды, чтобы убраться отсю... — начала было блондинка-стражница, но закончить фразу она не успела.

Во дворец влетела очередная ракета, на этот раз в первый этаж.

Где-то в районе дворцового вестибюля грянул взрыв, вся галерея заходила ходуном, бюсты древнегреческих философов полетели на пол, с потолка осыпался целый водопад каменного крошева...

— Огонь! — приказала блондинка, пытаясь на ауре прорваться вместе с Малым вперед, мимо Царя и Пушкина.

Но Царь уже стремительно пробормотал какое-то заклятие на непонятном языке.

У одного из бойцов пулемет взорвался прямо в руках, оторвав ему при этом обе руки по локоть, из культей тяжелого пехотинца хлынули фонтаны крови...

Пушкин перекатился в потоках летевшего в него свинца, ибо второй боец начал стрелять, пуля резанула Пушкина по уху, потомок поэта заорал...

Но громадный кусок мраморной лепнины с потолка уже летел вниз, через мгновение он впечатал пулеметчика в пол, похоронив под горами колотого мрамора. Оглушительный стрекот пулемета стих.

— Ха-ха! — взвизгнул Царь, — Не будь на этом парне столько железа — он бы уклонился... Я же говорил, рядить гвардию под живые танки — нездоровая тема!

Блондинка явно запаниковала и резанула Малого ножом по горлу, Малой упал на колени, оросив пол кровавыми брызгами из собственной глотки...

Стражница занесла нож для второго удара, намереваясь вогнать оружие Малому в сердце.

Но Пушкин уже бросился на блондинку, атаковав её со спины.

Потомок поэта и сам был в ахуе от своих действий, он и сам не понимал, зачем он это делает...

Возможно, ему просто надоело, что все считают его бесчестным подонком? Возможно, пришла пора доказать, что он может не только подворовывать из Имперского бюджета, но и сражаться достойно, как и положено истинному АРИСТО?

Пушкин и сам не знал, зачем он ринулся в эту самоубийственную атаку. Он не планировал лезть в гущу боя, но сейчас в нем вдруг проснулось нечто, как будто жажда подвига...

Вырубить стражницу он, конечно, не смог, но её удар, который должен был убить Малого, успешно сбил.

Пушкин ударил блондинку ребром ладони по шее сзади, потом попытался схватить за волосы...

Но блондинка просто крутанулась на ауре и отбила Пушкина ногой. Пушкин взмыл в воздух, через мгновение его больно припечатало хребтом о стену, потомок поэта упал, на голову ему свалился бюст Цицерона, единственный бюст, который до этого момента еще оставался на своем постаменте...

Цицерон разбился на две ровные половинки, голова Пушкина, к счастью, на половинки не раскололась, но была пробита.

— Дерьмо! — Пушкин зажал рукой кровоточащую рану на башке.

— Не переживай, мой друг, человечья кость прочнее мрамора! — расхохотался Царь, он уже бросился на стражницу.

Царь пробормотал очередное заклинание, с такой скоростью, что ему бы позавидовал любой репер.

В руке у Царя тут же возник длинный призрачный меч. Ударом ноги Царь отбросил подальше от стражницы раненого и истекавшего кровью Малого, закипела бешеная сеча.

Царь попытался снести блондинке мечом голову, но та пригнулась и воткнула Царю в пах свой длинный нож.

— Сука! — взвизгнул Царь, но боя не прекратил.

Блондинка отработала Царю в голову мощную двойку, Царь пробил девушке ногой в живот, стражница попыталась нанести удар ребром ладони Царю в висок... Своего оружия она лишилась, её застрявший нож так и торчал между ног у Царя, будто у Царя вдруг вырос острый стальной член...

Бой становился все стремительнее, уверенно переходя на околосветовые скорости, аура Царя была бесцветной, но противники тонули в апельсиново-оранжевой магии блондинки...

Царь истекал кровью, она хлестала водопадом из его промежности. Любой другой АРИСТО на его месте уже наверняка бы вырубился от болевого шока, однако Царь был достаточно безумен, что игнорировать нож у себя в паху.

Но он начал проседать по скорости, стражница пошла в атаку и опрокинула Царя на спину, завалив его в партер, потом нанесла резкий удар ногой в горло...

Царь выронил свой призрачный меч, который тут же рассеялся темным дымом, а потом захрипел.

Блондинка тут же метнулась к Малому.

Рану у себя на шее Малой кое-как отрегенил, но все еще был слишком слаб и напуган, чтобы оказать какое-либо сопротивление... Его Высочество попытался просто уползти от блондинки на карачках, но его шансы спастись явно были нулевыми. Один мощный удар — и блондинка просто оторвет ему голову, даже всякого ножа...

Однако Пушкина не устраивали такие расклады. Несмотря на проломленную башку, потомок поэта все еще ощущал в себе жажду подвига!

Пушкин схватил половинку головы Цицерона, валявшуюся рядом, и на своей родомагии, позволявшей ему ускорять предметы, запустил пол головы римского ритора в стражницу.

Цицерон разогнался просто отлично, как настоящее пушечное ядро. Все же не зря Пушкины носили свою славную фамилию!

Цицерон попал Лейб-Стражнице в грудь и разлетелся вдребезги, удар вышел таким мощным, что девушка повалилась на пол, так и не добравшись до Малого.

Впрочем, она уже через секунду снова вскочила на ноги, но теперь была дезориентирована...

Царю этого хватило, он уже подскочил к стражнице и вогнал ей в спину нож, передавив своей аурой и защиту зачарованного одеяния блондинки и даже её собственную магию.

Нож принадлежал самой стражнице, его Царь только что вытащил у себя из промежности... И попал Царь, судя по всему, прямо девушке в сердце.

Блондинка ахнула, а уже через мгновение обмякла на пол. Её глаза тут же остекленели, стражница была мертва, убита за один миг.

— Ну сука же! Просто сука! — взвизгнул Царь.

Нож он так и оставил в спине у мертвой стражницы, а сам принялся хватать себя за промежность и бормотать при этом какие-то заклятия, явно пытаясь залечить свои раны.

— Какого черта она посмела бить меня между ног? — негодовал Царь, — Я муж-консорт правящей Императрицы, меня нельзя курочить между ног, у меня там помещается моё консортство, вашу мать!

Пушкин уже отрегенил свою рану на голове, хотя поврежденная при ударе о стену спина у него все еще побаливала.

Потомок поэта подошел к Малому и помог тому подняться на ноги:

— Вы как, Ваше Высочество?

Малой выглядел в целом неплохо, разве что от страха был бледен, как смерть, и еще весь засыпался мраморным крошевом с потолка.

— Что происходит? — дохнул легким перегаром Малой, — Что, блин, происходит?

— Да ничего особенного, — сообщил Пушкин, — Просто государственный переворот. Сажаем на престол вашего брата Павла Павловича.

Пушкин покосился на Царя, который явно никакого Павла Павловича на престол сажать не собирался.

Но самому Пушкину в целом было все равно. Он, конечно же, получил сообщение от Нагибина, в котором Нагибин требовал от Пушкина остановить этот переворот.

Вот только над этим сообщением Пушкин мог разве что мрачно посмеяться. Ибо идея Нагибина о том, что Пушкин сможет тут что-то остановить, была совершенно безумной, как и многие другие идеи Нагибина.

Нет, Пушкин не мог ничего. Вообще ничегошеньки.

Он был здесь лишь пешкой. Так что ему было плевать, кого сажать на престол. Изменить-то он все равно ничего не сможет. А если не можешь что-то изменить — то не стоит и париться.

По крайней мере, Пушкин спас Малого — лицо царской крови. Он сделал это, и он вел себя благородно! Так что никто больше не назовет потомка поэта трусом или растяпой, ведь Малой обязан жизнью Пушкину...

Царь тем временем вылечил свой раненый пах, снова призвал призрачный меч, а потом подошёл к Малому и одним ударом меча снес парню голову.

Из шеи Малого хлынул в потолок фонтан крови, сама отрубленная голова упала Пушкину прямо в руки, и Пушкин её машинально поймал...

Тело Малого тяжко осело на пол, разбрызгивая вокруг себя кровавые потоки...

Пушкин около секунды в шоке пялился в мертвые глаза башки Малого, Его Высочество перед смертью не успел даже испугаться, даже вскрикнуть, даже осознать, что вообще произошло...

В воздух тем временем взлетело облако золотой Багатур-Булановской ауры. Царь забормотал какие-то формулы, облако стремительно всосалось в Царя, в район сердца...

Пушкин выругался и наконец бросил на пол отрубленную голову Малого, та покатилась к стене.

— О, да! — произнес Царь, закатив глаза от удовольствия.

Пушкин в ужасе уставился на Царя:

— ЗАЧЕМ?

— Затем, что азъ есмь Крокодил, пожиратель Царей, — провозгласил Царь, взмахнув своим мечом.

Пушкин на всякий случай отступил на шаг назад.

Но Царь не собирался его атаковать, вместо этого он отогнул ворот своего кошмарного алого кафтана и извлек из-под кафтана украшение — металлическую фигурку крокодила на толстой цепи, которая опоясывала тощую шею Царя.

— Узри! — потребовал Царь, — Вот знак Крокодила! И этот Крокодил пришел пожрать узурпаторов Булановых.

Пушкин отступил еще на шаг, потом активировал свою черную ауру...

— Да расслабься, Пушкин, — хохотнул Царь, — Тебе бояться нечего. Ты-то не Буланов, так что твою поганую ауру я жрать не собираюсь. Я такое дерьмо не жру. О, нет! Лишь царская аура питает меня...

Пушкин уже совсем запутался и ничего не понимал.

— Мы вроде должны были спасти Малого, — заметил Пушкин, — А не рубить ему башку.

— Да, так нам сказала принцесса, — охотно согласился Царь, — Вот только у моей жены Алёны Рюрикович иные планы. Ей живой Малой ни к чему. Как и любые живые Булановы в принципе. Нет, Пушкин, с Булановыми покончено. Ни один Буланов живым из этого дворца сегодня не выйдет.

— Эм... Так а почему мы тогда не дали стражнице просто убить Малого, как она хотела? Я на фига своей жизнью рисковал?

На планы Алёнки Пушкину было в принципе уже плевать, потомок поэта уже давно смирился с тем фактом, что это переворот Алёны и её мужа Царя, а принцессу неизбежно убьют. Это было очевидно.

Но Пушкина сейчас крайне оскорбило, что его подвиг оказался совсем не подвигом, а просто бессмыслицей. Царь одним взмахом меча помножил все усилия Пушкина на ноль!

— Да не переживай ты так, — Царь наконец развоплотил свой призрачный меч, — Ты меня что ли вообще не слушаешь? Ты правильно сделал, что спас Малого. Ибо убить ублюдка должна была не эта сука, любящая втыкать мужикам ножи в яйца, а я! Я же говорю — я Крокодил. Я убиваю царей и ПОЖИРАЮ их МОЩЬ! Но для того, чтобы все сработало, как надо, я должен ЛИЧНО лишить лицо царской крови жизни. Лишь тогда царская МОЩЬ впитается в меня!

— И она впиталась?

— А сам как думаешь? Ты своими глазами видел, Пушкин! Булановское золото втекло в мой Древосток. Так что не задавай глупых вопросов.

— Мда, просто я думал, что Нагибин — Крокодил...

— Чепуха! — Царь махнул рукой, — Бред собачий! Нагибин может считать себя Крокодилом сколько угодно, но на деле он такой же самозванец, как Павел Стальной. Только Стальной возомнил себя Императором Всероссийским, а Нагибин — Крокодилом. Но Нагибин — лжекрокодил. А истинный предсказанный Крокодил перед тобой, Пушкин!

— Эм... Ну ладно, — согласился на всякий случай Пушкин.

Но Царь надулся и вперил в Пушкина свой пронзительный взгляд:

— Не веришь?

— Да мне честно все равно... Хочешь считать себя Крокодилом — пожалуйста. Я ничего против не имею...

В помещении тем временем все больше воняло гарью, под потолком уже клубился легкий дымок, явно протекший сюда со второго этажа, где бушевал пожар.

Снаружи гремела стрельба, в крышу дворца ударила очередная ракета, боец-пулеметчик, которому оторвало руки, внезапно оказался еще живым и теперь полз по полу, оставляя за собой кровавый след...

Царь решительно подошёл к бойцу и одним ударом сапога пробил ему голову насквозь, вместе с титановым шлемом.

Боец теперь был однозначно мертв, Царь помахал в воздухе своей смертоносной ногой, очищая сапог, во все стороны полетели ошмтеки мозга и черепа убитого наёмника...

— Я не понимаю, Пушкин, какие-то проблемы? — поинтересовался Царь, — Значит, не веришь, что я Крокодил...

— Да никаких проблем, — заверил Царя Пушкин, — Слушай, мне правда все равно. Серьезно. Давай лучше убираться отсюда.

— Ну уж нет! — вспылил Царь, — Хрен мы уберемся отсюда, пока не признаешь, что я Крокодил!

— Господи, но я же уже согласился! — Пушкин примирительно вскинул вверх руки, делая вид, что сдается, — Ты — Крокодил. Верю на сто процентов. Никаких проблем!

Вообще, потомку поэта стало на самом деле не по себе.

Царь явно был из тех сумасшедших, кто если вбил себе что-то в голову — то способен мусолить это часами.

И сейчас Царь вбил себе в голову, что Пушкин ему не верит, хотя Пушкин ему честно верил...

— Нет, — жестко произнес Царь, — Нет, Пушкин, так дело не пойдет. Вот не надо мне врать, чтобы успокоить меня. Если имеешь что-то против — озвучь. А если будешь просто соглашаться и уходить от дискуссии, как баба — тогда познаешь мой ГНЕВ.

Боже мой!

— Слушай, тут вокруг идет война, если ты не заметил, — с мольбой напомнил Пушкин, — Так что прошу, давай потом. Я ничего не имею против...

— Имеешь! — перебил Царь, — По глазами вижу, что имеешь! Так что не парь мне мозги, подонок! Говори честно, как положено АРИСТО, а не вихляй задом, как продажная девка в Немецком квартале!

Вот теперь диалог стал окончательно тарантиновским...

Пушкин понял, что ему придется сыграть в эту игру, либо Царь его на самом деле завалит, как только что завалил Малого.

— Ну хорошо, — вздохнул Пушкин, напрягая мозги, — Ну... Крокодил же должен съесть Солнце, насколько я понимаю...

— А это что? — свирепо заорал Царь, тыкая пальцем в труп Малого на полу, — Вот это что такое по-твоему, Пушкин?

— Эм... Труп Малого?

— Именно, — согласился Царь, — Вот только ты явно прогуливал теорию магию в Лицее. Ибо если бы ты её не прогуливал — то знал бы, что лица царской крови — и есть Солнце! Что там писал ваш Владимир Соловьев, местный авторитет? Не помнишь? Так я тебе напомню. Процитирую прямо по памяти. Моя жена показывала мне пописульки вашего Соловьева, я читал их, а память у меня абсолютная.

Слушай! «...Магия есть на глубинном уровне ничто иное, как метафора. Проекция законов высшего мира на мир тварный. Поэтому мы и можем обретать мощь, используя метафоры. И наш Император перестаёт быть человеком в момент коронации и становится Солнцем, источником магии...»

Солнцем, Пушкин! Понимаешь теперь? Русский Царь — и есть Солнце. А Крокодил жрет Солнца, то есть Царей. Что я только что и проделал, впитав ауру Малого. Я использовал для этого специальное заклятие из моего родного мира. Вот скажи, было бы мне доступно это заклятие, не будь я Крокодилом? То-то же. Парируй, ублюдок!

Пушкину особо не хотелось парировать, но деваться ему было некуда.

Царь явно вошел в состояние азарта и теперь хотел победить в этом споре, хоть самому Пушкину спор и нахрен не сдался.

— Ладно, — вздохнул Пушкин, — Хорошо. Ты пожрал ауру Малого, я это правда видел. Вот только Малой — не Царь. И плюс, ты пожрал его ауру, а не его самого...

— Ха-ха! — вот теперь Царь развеселился, — А ты думал, я физически буду откусывать от трупа Малого куски? Ну и придурок ты в таком случае, Пушкин. Ты рассуждаешь, как радикальные масоны, рассуждаешь, как Людоедов. Помнишь заговор против Павла Вечного много лет назад? Радикальные масоны тогда попытались убить царскую семью, а один из Людоедовых буквально должен был съесть наследника Павла Павловича...

О, да, они рассуждали, как ты сейчас. Они не понимали, что речь идет не о буквальном пожирании плоти, а лишь о поглощении ауры! Они были тупы. Прям, как твой дружок Нагибин. Я уверен, что этот дебил тоже пытается буквально пожирать АРИСТО, не понимая, что Крокодил питается лишь аурой! Ибо Крокодил — тонкое и духовное существо. А что касается того, что Малой — не царь...

Так тут ты прав, Пушкин. Но видишь ли... На Малом я лишь размялся. Он для меня — лишь закуска перед плотным обедом. А обедать я буду через несколько минут. Когда мы доберемся до Павла Стального, который был коронован Императором по всем правилам. Как там писал ваш Соловьев? «...И наш Император перестаёт быть человеком в момент коронации и становится Солнцем, источником магии...» Именно так, Пушкин! Именно так! Павел Стальной — вот истинное Солнце. И сожрав его ауру, я обрету царственность и всемогущество.

Ибо в этом и есть суть Крокодила! Спустя тысячу лет Рюрик и Крокодил снова вернулись в мир. Рюрик — моя жена Алёна. А я Крокодил. Вечный миф повторяется, боги и герои снова ходят среди людей!

— Окей, — согласился Пушкин, — Как скажешь...

— ЧТО? — Царь явно пришел в ярость.

— В смысле... — у Пушкина аж разболелась голова, так лихорадочно он придумывал контрагрументы против речей Царя, но поделать ничего было нельзя, Царь все еще жаждал спора, — В смысле, я хочу сказать... Рюрик и Крокодил вроде были врагами, не?

— Нет, конечно, — Царь бешено расхохотался, — Я тут кое-что выяснил, Пушкин. Почитал кое-какие книжки... Видишь ли, Рюрик и Крокодил — не враги. Крокодил — это прозвище девушки, которая была влюблена в Рюрика. Она вместе с Рюриком ела Перводрево, но не была его законной женой. Но она обрела магию. А после, когда Рюрик бросил её, разозлилась на Рюрика. И отомстила Рюрику, убив и его, и его жен. А потом покончила с собой.

И души Рюрика и Крокодила отправились в загробный мир, но на самом деле их любовь была столь велика, что тысячу лет спустя они реинкарнировали! И снова вернулись во Вселенную. Только на этот раз Рюрик — девка, моя жена Алёна. А Крокодил, наоборот, мужик. Я — Крокодил! Мы просто поменялись полами. Но, думаю, для настоящей вечной любви это не имеет никакого значения, не так ли?

— Не знаю, — Пушкин пожал плечами, — Наверное.

— Еще раз так ответишь — умрешь на месте! — взъярился Царь, — Парируй, подонок!

— Крокодил же должен сожрать магию... — вот этот контрагрумент Пушкин подобрал уже из последних сил, теперь его запас познаний о Крокодиле был полностью исчерпан.

— Ага, — Царь улыбнулся, — Твой дружок Нагибин наверняка так и думает, я уверен. Вот только он ошибается. И это в очередной раз доказывает, что Нагибин — лжекрокодил. Ибо речь на самом деле идет не об уничтожении магии, как таковой. Речь идет об уничтожении магократии по Соловьеву! О том, что власть магократии падет, о том, что магия станет доступна всем... И этим путем иду я, Пушкин.

Я уже дал магию моим верным холопам, я сделал их одаренными! И ваш Павел Вечный занимался до этого тем же самым, раздавал холопам магию! Как гласит пророчество консерваторов «когда будет освобожден последний раб — придет Крокодил, и магократия падёт». Вот знак истинного Крокодила, Пушкин, он сделает магию всеобщей! А совсем не уничтожит её, как думают профаны вроде Нагибина.

Настоящий Крокодил даст свободу рабам, ибо когда магией владеют ВСЕ — нет больше ни рабов, ни хозяев. О, ваш Павел Вечный добивался того же, он наверняка даже считал себя истинным Крокодилом... Но он был слаб, и он пал. А я — не таков. Я — настоящий Крокодил, и час моего торжества близок!

Теперь веришь мне, Пушкин? Веришь, что Крокодил и Рюрик вернулись в мир, дабы править ВЕЧНО?

— Ага, теперь верю, — упавшим голосом сообщил Пушкин, молясь, чтобы на этот раз это прокатило, — Теперь полностью верю! Ты меня полностью разъебал по фактам и уничтожил. Как дешевку! Признаю свое поражение.

Вообще, если честно, после речей Царя Пушкин скорее засомневался в заявленной крокодильности собеседника, чем убедился в ней.

Ибо слова Царя звучали натянуто. Царь подгонял факты под себя, под свои теории, которые были ему выгодны...

Он сейчас напоминал попа, который пытается обосновать священными книгами необходимость платить церковную десятину.

Зато теперь Пушкин понял, зачем вообще был нужен этот спор. Царь явно колебался, в душе он колебался, так что пытался посредством дискуссии с Пушкиным убедить себя самого, что он — Крокодил, а Алёна — Рюрик...

Так что весь этот бессмысленный спор был необходим самому Царю, ему нужно было обрести уверенность в себе перед тем, как он пойдет жрать ауру Павла Стального.

В любом случае, Пушкин был рад, что спор наконец окончен. Царь поставил свою расшатанную кукуху себе на место — и то слава Богу. А остальное Пушкина просто не касается...

— Славно, — кивнул Царь, — Что ж, ты умеешь признать свое поражение, когда ты неправ, Пушкин. Это достойно. Но, как ты сам понимаешь, после того, что я рассказал тебе, я просто не могу оставить тебя в живых...

Царь пробормотал очередную формулу, в руке у него снова возник призрачный меч.

— О, нет, — выдохнул Пушкин, — Твою мать!

Вот к такому повороту он не был готов.

— Да расслабься, — хохотнул Царь, — Шучу я! Просто шутка. На самом деле уже через час о моей истинной сущности узнает вся Империя, так что скрывать мне нечего. Поэтому не напрягайся, Пушкин, я не собираюсь тебя убивать. Пойдем лучше сразим самозванца! Ты готов разить самозванцев, Пушкин?

— Ага, готов, — процедил окончательно задолбанный Пушкин.

Он ощущал себя так, как будто ему только что изнасиловали мозг.

И очень надеялся, что что-то пойдет не так, и Царь в ближайшее время сдохнет. В противном случае, если Царь все же воссядет на трон, всей Империи придется слушать его болтовню, а такого подданные не переживут, Пушкин был уверен в этом...