Вне Системы. Книга 3

Глава 1

Мы разместились между домом и гаражом так, чтобы нас не было заметно с окрестных улиц. Старый кирпичный гараж с проваленной крышей служил неплохим укрытием — его стены, покрытые мхом и граффити времён до Прихода, скрывали нас от посторонних глаз. С моего места открывался вид на перекрёсток двух улиц, заваленных мусором и брошенными автомобилями. Ни движения, ни звуков — только ветер гонял пожелтевшие страницы какого-то журнала по разбитому асфальту.

Я прислонился спиной к холодной стене, давая отдых перегруженным мышцам. Последние сутки выдались адски тяжёлыми — бесконечный бег, перестрелки, смерти. Слишком много смертей. Вика сидела рядом, прикрыв глаза, но я знал, что она не спит — просто собирается с силами. Её лицо выглядело осунувшимся, под глазами залегли тёмные круги. Она не жаловалась, но я видел, как её руки слегка подрагивают от усталости.

Прикидывая, куда нам идти дальше, я невольно вспоминал события последних часов. Всё-таки наши попутчики, Егор и Валентин, погибли, но вместе с ними и информация о том, где найти этого «шустрика», кануло в лету. Егор успел что-то сказать кочевники могут знать в каком направлении тот скрылся. А теперь и расспросить некого.

— Помнишь, — сказал я, — Егор упоминал что-то про северный квартал, когда говорил про того парня из списка?

Вика неуверенно кивнула:

— Возможно, — пробормотала она. — Мы можем пойти в том направлении.

Я пожал плечами.

— У тебя есть идеи получше?

Вика покачала головой, а затем внезапно замерла, прислушиваясь. Я тоже уловил странный звук — как будто тихое гудение, вибрация.

— Что за?.. — начал я, но Вика предостерегающе подняла руку.

Всё это время полоска опыта стремительно мигала и ползла — она мерцала на краю зрения довольно быстро заполняясь. До её завершения оставалось буквально немного.

И тут всё как обрезало. Вибрация прекратилась, мигание остановилось вместе с её ростом. Наступила странная, звенящая тишина.

— Всё, по всей видимости, червоточина схлопнулась, — сказал я.

— Почему так решил? — Вика подняла бровь.

— А зомбаки походу перестали вываливаться, — ответил я, кивая в сторону откуда мы прыгнули. — Опыт перестал капать.

— Ну что, каков наш план действий? — спросила она, посмотрев на меня.

— Ну, у меня всё, как и планировал — найти ребят из списка. Тех, кто остался жив, — ответил я, проверяя патроны в магазине. — А у тебя?

Вика пожала плечами, её взгляд стал задумчивым.

— И у меня по-прежнему… Пока буду с тобой. Хоть выживать получается, — она слегка улыбнулась с искоркой в глазах. — Да и адекватный ты, в общем-то.

— Вот спасибо на добром слове, — хмыкнул я, но в глубине души был рад её решению. За это время я привык к ней — к её манере говорить, к тому, как она прикрывает мою спину в бою, к её сдержанной улыбке, когда удаётся найти что-то ценное. В этом хаотичном, разрушенном мире надёжный напарник ценился на вес золота.

Я поднялся на ноги, отряхивая пыль с брюк. Солнце перевалило небосвод и уже клонилось в сторону заката, окрашивая разрушенный город в оранжево-красные тона. На ночь выдвигаться опасно — слишком много тварей, которые активизируются в темноте.

— Переночуем здесь, — сказал я, кивая на гараж. — Внутри должно быть достаточно безопасно, если забаррикадировать вход. А на рассвете двинемся в северном направлении.

Вика кивнула, поднимаясь вслед за мной.

— Устроим вахты? — спросила она, забрасывая рюкзак на плечо.

— Конечно. Я первый, ты вторая, — ответил я, оглядывая окрестности в последний раз.

Город был тих, но я знал — это обманчивое спокойствие. Системе нельзя доверять, она всегда готовит что-то новое, какую-то подлость. Но сегодня, по крайней мере, мы были живы. И завтра, возможно, найдём ответы на некоторые вопросы.

— Надеюсь, завтра повезёт больше, — тихо сказала Вика, словно прочитав мои мысли.

— Должно повезти, — ответил я с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал. — Если нет — придумаем что-нибудь ещё. Всегда придумываем.

Утром я проснулся с абсолютной пустотой в голове. Нет, у меня не отшибло память снова — я все помнил. И именно это было проблемой. Переход из червоточины в наш мир снова сыграл злую шутку, словно кто-то включил проектор в темной комнате моего сознания и высветил кадры, которые перевернуло всё с ног на голову.

Я вспомнил ещё кое-что. И теперь это кое-что не давало мне покоя, жгло изнутри, как раскаленный металл. Что делать? Как быть дальше? Куда идти? И самое главное — имеет ли в этом вообще смысл? Эти несколько вопросов крутились вокруг меня хороводом, словно стая голодных воронов, и я не мог ответить ни на один. Каждая попытка размышлений разбивалась о стену неопределенности.

Солнце уже поднималось над горизонтом, окрашивая разрушенные здания в золотистые тона, но я видел это как через мутное стекло. Вокруг меня был тот же мир — обломки цивилизации, заросли бурьяна, пробивающегося сквозь трещины в асфальте, ржавые остовы автомобилей. А внутри… внутри словно что-то надломилось.

Я не сразу услышал, что ко мне обращалась Вика. Её голос доносился словно издалека, через толщу воды или густой туман. Она что-то говорила про завтрак, про план действий, про необходимость двигаться дальше на север. Но слова проскальзывали мимо сознания, не цепляясь за внимание.

— Эй, ты меня слышишь вообще? — её голос стал резче, настойчивее.

Я сидел на сломанной скамейке у гаража, уставившись в одну точку — на граффити времен до Прихода: «Мы справимся!» Наивная надежда, замерзшая на стене навсегда. Теперь это выглядело как эпитафия целой эпохе.

Вика подошла ближе, я слышал скрип её ботинок по битому стеклу, но реагировать не мог. Словно что-то важное во мне сломалось, и теперь я был лишь пустой оболочкой, механически выполняющей функции — дышать, моргать, существовать.

Пока она не стала тормошить меня за плечо. Её рука была удивительно теплой через ткань куртки, и это тепло словно пробило тот туман, в котором я находился.

Я вскинул голову, как будто очнувшись после длительного сна. Или погружения в самого себя, как будто в каком-то гипнозе. Мир снова обрел четкость — я видел её обеспокоенное лицо, нахмуренные брови, серые глаза, внимательно изучающие мое выражение.

— Ты чего завис, Глеб? — съязвила Вика, но в её голосе прозвучала нотка беспокойства, которую она пыталась скрыть за привычной колкостью. — Словно зомбаком стал. Серым.

— Я не завис, — ответил я, потирая лицо ладонями, стараясь прогнать остатки оцепенения. Щетина скребла по коже — когда я последний раз брился? Неделю назад? Больше? — Я не знаю, как мне поступить.

Поднял голову и посмотрел прямо на неё. Вика стояла, скрестив руки на груди, в своей потертой куртке цвета хаки. Утреннее солнце золотило её растрепанные волосы, выбившиеся из-под банданы. На лице играли солнечные блики, но глаза оставались настороженными.

— Так, а что случилось-то? — она присела на корточки передо мной, изучая мое лицо. — Вчера, когда засыпали, у тебя вроде ничем голова не болела? Выглядел нормально. Ну, настолько нормально, насколько вообще можно выглядеть в нашей ситуации.

Я потянулся к фляге с водой, отпил несколько глотков. Вода была теплой и отдавала металлом, но горло перестало саднить.

— Понимаешь, тут такая штука, — начал я медленно, подбирая слова. Как объяснить то, что сам до конца не понимал? — Я ж тебе говорил, что мне память отшибло и нихрена не помню про себя.

— Ну да, говорил, — кивнула она, садясь рядом на край бетонной клумбы, заросшей сорняками. — И что дальше?

— Так вот, когда я прохожу через червоточины, вернее, когда выхожу из неё в наш мир… — я замялся, не зная, как это прозвучит. — Мне частично возвращается память. Какие-то куски, фрагменты. Как будто кто-то в темной комнате включает фонарик и освещает отдельные предметы.

Вика подняла бровь:

— Прошлый раз?

— Я вспомнил, что был тестером. Системы. Что предупреждал о рисках запуска, — слова давались с трудом, словно я вытаскивал их из глубокого колодца. — Но меня никто не слушал.

— А сейчас? — спросила Вика, и в её голосе я уловил что-то новое. Не просто любопытство — настоящий интерес. Может быть, даже участие.

Воспоминание нагрянуло снова. Нагрянуло, да ещё какое. Я закрыл глаза, и перед мысленным взором возникла она. Анна. Темные волосы до плеч, зеленые глаза с золотыми искорками, улыбка, от которой сжималось сердце. Её смех — самый чистый звук, который я когда-либо слышал. Как она морщила нос, когда сосредотачивалась. Как прижималась ко мне, когда мы смотрели фильмы на старом диване в моей квартире.

— Ну давай, че уже тянешь кота за… хвост? — Вика махнула рукой, заставляя меня вернуться в реальность. — Выкладывай, что там у тебя всплыло.

Я потер виски, чувствуя приближение головной боли.

— Перед тем как идти к руководству с докладом о том, что не стоит запускать эту версию Системы… я жил обычной жизнью. Работа, квартира, планы на будущее. Но не в этом суть, — я сделал паузу, подыскивая слова. — Суть в том, что у меня была девушка. Моя любимая. И все у нас было хорошо.

Вика закатила глаза:

— Да ладно! И что, романтическая тоска проснулась? Серьезно? После десяти лет комы вдруг вспомнил про любовь?

Её сарказм резанул, но я понимал — это защитная реакция. В этом мире сантименты были роскошью, которая была непозволима.

— Вот понимаешь, и у меня такая же дилемма, — продолжал я, игнорируя её тон. — С тех пор прошло более десяти лет. Даже если она жива… — голос сорвался, и я прочистил горло. — Помнит ли она меня? И нужен ли я ей?

Анна. Она планировала поступать в аспирантуру. Хотела стать биологом. Мы говорили о том, чтобы съездить летом к её родителям в деревню. О том, чтобы завести кота. О детях — когда-нибудь потом, через пару лет. Обычные планы обычных людей, которые верили, что завтра будет похоже на сегодня.

— Слушай, — Вика встала и начала нервно расхаживать между обломками бетонных блоков. — Ты сейчас серьезно? Мы в мире, где выживание — это главная задача каждого дня, где зомби готовы сожрать тебя за секунду, где люди убивают друг друга за банку тушенки… А ты переживаешь из-за какой-то девчонки из прошлой жизни?

— Не какой-то, — резко сказал я, поднимаясь на ноги. — И да, переживаю. Потому что она была… она была всем, что у меня было настоящего в той жизни.

Вика остановилась и внимательно посмотрела на меня. В её глазах промелькнуло что-то — понимание? Сочувствие?

— А помнишь её имя хотя бы? — спросила она уже тише, без прежней язвительности.

— Анна, — произнес я, и имя прозвучало как молитва. — Анна Морозова. Училась на биологическом факультете. Жила в общежитии на Ленинском проспекте.

Тишина повисла между нами. Где-то вдалеке прокричала птица — резкий, тревожный звук. Ветер зашелестел листвой уцелевших деревьев, разнося запах пыли и увядающей зелени.

— И что ты теперь собираешься делать? — спросила Вика наконец. — Бросить все и пойти искать её? В мире, где треть территории контролируют бандиты, треть — зомби, а оставшаяся треть — это ничейная земля, где выживает тот, кто быстрее стреляет?

Я молчал, потому что не знал ответа. Логика подсказывала одно — забыть, двигаться дальше, сосредоточиться на поиске других из списка. Но сердце… сердце кричало совсем о другом.

— Вика, — сказал я наконец. — А если бы у тебя была возможность найти кого-то важного из прошлой жизни… ты бы воспользовалась?

Она отвернулась, уставившись на горизонт, где виднелся дым.

— Может быть, — тихо ответила она. — Но я бы помнила одну простую вещь: тот человек, которого ты ищешь, больше не существует. Десять лет апокалипсиса меняют людей. Полностью. И не факт, что ты узнаешь её. Или что она захочет тебя узнать.

Её слова ударили больнее, чем хотелось признавать. Потому что в них была правда. Та Анна, которую я помнил — девушка с мечтами и планами, смеющаяся над глупыми комедиями — могла не пережить первых месяцев Прихода. А если пережила… то какой ценой?

Вика же… — она фыркнула, и в этом звуке слышалось столько презрения и горечи одновременно, что у меня сжалось что-то внутри.

— Понимаешь… — Она повернулась ко мне всем корпусом, глаза блеснули на солнце, и я увидел в них то, что не хотел видеть — жалость. — Даже вот предположим, что её не схарчили в первый же месяц зомбаки. Ладно, допустим. Но ты хоть видел что творится?

Она махнула рукой в сторону разрушенного города, где между обломками зданий медленно двигались зомби.

— В червоточинах, да и просто так, на каждом шагу гибнут достаточно подготовленные ребята, которые не были серыми новичками, как ты. Профи, понимаешь? Те, кто знал, с какой стороны к автомату подходить, кто мог отличить след зобмака от человеческого. И что? Кости их давно уже по пустоши раскиданы. А ты думаешь, она, твоя принцесса, могла выжить?

В её голосе звучала та особенная жестокость, которую рождает этот мир — не злоба, а просто констатация фактов, которые бьют больнее любых оскорблений.

— Но даже… — она сделала паузу, глядя мне прямо в глаза, — даже предположим, что она выжила. Понимаешь, что это означает?

Я молчал, чувствуя, как холодок пробегает по спине. Не от утренней прохлады — от того, что я знал: она права. И то, что она сейчас скажет, я не хочу слышать, но должен.

— В этом мире сейчас… — Вика встала, и снова начала ходить передо мной туда-сюда. — Весь женский пол делится на две категории. И только на две, третьего не дано.

Она остановилась, посмотрела на меня.

— Первое — это те, кто выбирает путь боевика. Неважно, в группе или в одиночку, но тем не менее это будут те, кто могут за себя постоять, отвоевать право на своё «я». Они берут оружие, они убивают, они становятся такими же жёсткими, как этот проклятый мир. Они забывают, что такое слёзы, нежность, любовь. Они превращаются в машины для выживания.

Где-то в отдалении заурчал зомби — протяжно и тоскливо, и этот звук словно подчеркнул её слова.

— А вторые… — голос Вики стал тише, но от этого ещё более пронзительным. — Вторые — это те, кто вынужден расплачиваться собой за то, чтобы их защищали. Это не обязательно быть подстилкой для всех — хотя и такое бывает. Может, для кого-то более сильного, может, для целой банды. Главное — они платят своим телом, своей душой, своим достоинством за каждый кусок хлеба, за каждый патрон, за каждую ночь без страха. Да, есть семьи, есть дети, но это скорее исключение, чем правило.

Она села на корточки рядом.

— Я видела этих женщин в поселениях. Они ходят с пустыми глазами, в которых давно погасло всё человеческое. Они улыбаются, когда им говорят улыбаться, молчат, когда им говорят молчать. Они превращаются в тени, в призраков самих себя.

— Некоторые сходят с ума. Видела и таких. Это их способ сбежать от реальности. Каждая переносит это по своему. А есть те, кто просто не выдерживает, — продолжила она, и в её голосе появилось что-то личное, болезненное. — Они находят способы уйти. Навсегда. Петля, яд, прыжок с высокого здания… В первые годы после Катастрофы самоубийства среди женщин были почти эпидемией.

Я сглотнул. Горло пересохло.

— Ты думаешь, она у тебя такая крутая, что смогла в одиночку выживать все эти десять лет? — Вика посмотрела на меня с вызовом. — Десять лет! Представляешь? Три с половиной тысячи дней и ночей, когда каждый рассвет — это чудо, когда каждый вдох может стать последним. Десять лет среди зомби, бандитов, психов и просто отчаявшихся людей, готовых убить за банку тушёнки.

Она помолчала, а потом продолжила:

— Знаешь, что самое страшное? — тише спросила она. — Не смерть. Смерть — это быстро. Страшно потерять человечность и остаться жить. Страшно в один прекрасный день поймать себя на том, что ты можешь спокойно смотреть, как умирает ребёнок, потому что у тебя нет антидота, а отдать свой — значит, завтра умрёшь ты. Страшно осознать, что ты можешь предать друга ради куска хлеба. Что можешь убить человека и не почувствовать ничего, кроме облегчения, что это не ты лежишь в луже крови.

Она снова замолчала. Казалось, что весь ее спич — что-то накопившееся, то, что она держала в себе и не знала кому высказать.

— Не знаю… — наконец сказал я, и голос дрогнул. — Наверное, да, мы вместе и по стрельбищам, и по реконструкциям гоняли, я точно это помню. Но в любом случае, я хотел бы её найти.

Вика усмехнулась — коротко и зло.

— А как же твой первоначальный план? Найти тех, кто в списке? Он остался?

Я подумал. План… да, был план. Отыскать остальных выживших, собрать команду, попытаться построить что-то новое на руинах старого мира. Благородно. Правильно. И возможно нереально после того, что я сегодня вспомнил.

— Просто… будет попутным, — сказал я.

— Ну что ж, — Вика встала, отряхнула руки. — Значит, тогда пока ничего не поменялось.

— Поменялось, — тихо ответил я, глядя на нее. — Поменялось всё.

И в этих словах была вся горечь понимания того, что мир, в котором я очнулся чуть больше недели назад, мёртв. И что людей, которых мы любили, возможно больше нет. Есть только выживающие. И нам предстоит решить — кем из них мы станем.