Глава 21

Грета, ловко перебирая и переплетая длинные золотистые пряди, делала Натали причёску. Та сидела на краю стула, сложив руки на коленях, и со стороны выглядела несколько опечаленной, но всё же Кристина заметила счастливый блеск в её глазах. Она знала о традициях, которые до сих пор соблюдались в крестьянских семьях: утром перед свадьбой, наряжаясь, невеста должна причитать и плакать из-за того, что прощается с семьёй и уходит в другую, что расстаётся со своей девичьей свободой и покидает любимых подруг. Натали, конечно, не причитала, хотя, возможно, будь её жених обычным крестьянским парнем, то и поплакала бы немного. Но благородным не пристало. Да и зачем причитать, если выходишь замуж по взаимной любви, причём этот брак резко возвысит тебя, подняв по сословной лестнице?

Кристина наблюдала за подругой со скрытой грустью. Немного болела душа от того, что ничего не будет уже так, как раньше, никогда не будет. Им уже не вернуть былой дружбы и любви — прошлая война уничтожила их, а новая поплясала на обломках. И Кристина прекрасно понимала, что этого уже не исправить. Оставалось лишь смириться и просто порадоваться за Натали, которая наконец нашла своё истинное счастье.

Кристина помнила её слова, сказанные несколько лун назад: девушка перестала чувствовать себя нужной, когда её госпожа вышла замуж. И сейчас она сама ощущала то же самое, но Натали винить не могла.

Молчание начинало тяготить, а она и не знала, что сказать ей.

Грета закончила с причёской и по кивку Кристины покинула комнату, оставив их наедине. Для завершения образа Натали оставалось лишь надеть венок, однако это лучше всего сделать непосредственно перед церемонией, чтобы не повредить хрупкие фиалки. Но и без них девушка была чудо как хороша. Её белое шёлковое платье было отделано золотой тесьмой, сочетающейся с браслетом в виде тонкой изящной цепочки и ожерельем с прозрачными топазами. Натали была просто воплощением красоты и изящества, и сложно было поверить, что когда она впервые встретила Кристину на кухне Эори, то представляла собой маленькую испуганную девочку в много раз залатанном и перепачканном платье, с волосами, напоминающими скорее солому, нежели жидкое золото, не знающую, как ей жить и есть ли в её жизни хоть какой-то смысл, кроме как мыть посуду и тереть полы. Но, несмотря на всё это, Кристине она отчего-то сразу приглянулась. Ей нужна была хорошая горничная, но в то же время и подруга, младшая сестрёнка, та, кому можно доверить свои секреты и переживания, та, кто сможет как-то помочь, что-то посоветовать или просто выслушать. И эта внезапная привязанность к бедной сиротке себя полностью оправдала.

С тех пор прошло девять лет, многое между ними изменилось, но привязанность никуда не делась.

Кристина улыбнулась и поднялась со своего стула, поправляя подол.

— Ты готова? — спросила она. Натали уверенно кивнула, но с места не сдвинулась. — Ты… чувствуешь вину? — попыталась угадать Кристина, понимая, что задевает больное. — Тебе кажется, что ты предаёшь его?

— Нет, — покачала головой Натали, даже не поменяв выражения лица. Кажется, эти слова её никак не задели. — Я уже давно смирилась, просто… — Она замолчала, нахмурилась, отвела взгляд. — Я понимаю, как изменится моя жизнь, и меня это пугает. Я ведь совсем не привыкла…

Она не сказала, к чему не привыкла, но Кристина всё поняла. Это ощущение, что ты находишься не на своём месте, что ты должна делать совсем другое, было ей знакомо. Когда-то, много лет назад, она иногда мечтала сбежать из замка, чтобы никогда не быть леди, не утруждать себя правлением, не выходить замуж и не рожать наследников… Но так и не решилась, слава Богу.

А Натали теперь, напротив, придётся учиться приказывать, отдавать распоряжения, добавить в свой характер немного гордости и даже высокомерия и чуть поумерить безграничную сострадательность. Да, это нелегко, но новое положение обязывает… Иначе все вокруг так и будут до конца жизни говорить, что, мол, барон Эдит притащил в дом кухарку, которая сама себя ни во что не ставит.

— Ты привыкнешь, — ободряюще улыбнулась Кристина и взяла Натали за руку. Та поднялась, всё также пряча взгляд, и сжала пальцы подруги. — А к нему тебе и привыкать не придётся, верно?

— Да, — кивнула Натали, покраснев. — Я, если честно, и от вас ещё не отвыкла, хоть и много лет прошло. И… я так скучала…

Тогда Кристина молча обняла её — аккуратно, сдержанно, чтобы не испортить причёску и не помять платье. Она всё ещё не могла отделаться от мысли, что Натали ненавидела её из-за войны и смерти Оскара, что она постоянно избегала её, если видела в городе, но всё же не могла не верить её словам.

— Ну, теперь мы будем видеться чаще, чем последние четыре года, — сказала Кристина, отстраняясь. — На всяких церемониях… да и просто ездить друг к другу в гости. И будем всё так же дружить, да?

— Конечно, — улыбнулась Натали и наконец взглянула ей в глаза. — И, может быть, уже совсем скоро… может, лун через восемь… будет ещё одна церемония.

Кристина взглянула на неё удивлённо, не очень понимая, о чём шла речь, а Натали вдруг покраснела и опустила взгляд, сложив руки на животе.

Сердце пропустило удар. Кристина невольно рассмеялась и ощутила, что глазам стало горячо от непонятно откуда взявшихся слёз.

— Ты беременна? — уточнила она тихо, хотя в комнате, кроме них, больше никого не осталось. Конечно, было очевидно, что Натали и Винсент много раз делили постель до свадьбы, но всё же невесте стоило хотя бы внешне делать вид, что она невинна. Поэтому кричать об этом на весь замок не стоило. — И говоришь об имянаречении?

— Да, — кивнула Натали, не прекращая улыбаться. — После того, как Винсент сделал мне предложение, я перестала пить травы, ну и…

Вдруг снаружи зазвонил колокол, отчего они обе вздрогнули. Приближался полдень — время обряда бракосочетания, который должен пройти в замковой церкви Эори, как и хотела Кристина. Там было светло, просторно и торжественно — именно такой свадьбы и заслуживала Натали.

— Ну что же, тогда пойдём, — кивнула Кристина на дверь.

На ступеньках храма их ждали Хельмут и Винсент. Кристина усмехнулась, проследив за взглядом, которым молодой маг буквально впился в свою невесту: женщина, по обычаю, вела её за руку на правах сюзеренки и посаженной матери. Вслед за ними, в сопровождении нянь, гордо шествовал абсолютно счастливый Джеймс — он впервые в жизни лицезрел настоящую свадьбу. Но ещё более забавным было то, что восхищённые взгляды Винсент дарил не только Натали — он то и дело поглядывал на Хельмута огромными глазами, полными восторга и едва ли не самой искренней симпатии. Неудивительно: барон Штольц, как, впрочем, и всегда, выглядел потрясающе. Из-под чёрного плаща, отороченного соболем, виднелся яркий фиолетовый камзол, расшитый золотом, сиреневый шёлковый шейный платок, украшенный брошью с аметистом, на ногах же были высокие, до блеска начищенные чёрные сапоги с золотистыми пряжками. Винсент был одет похоже — так же ярко, нарядно и почти до вычурности изящно, только камзол на нём был белый, а шейный платок украшал жемчуг. Винсент чуть подстриг свои смоляные волосы, и теперь они едва касались кончиками его узких плеч. Кажется, он даже припудрился и подвёл глаза…

Кристина дружелюбно улыбнулась ему, когда он поклонился ей, с трудом оторвав взгляд от Натали.

В храме было светло и прохладно. Высокие мраморные колонны украсили цветами и лентами, на пол постелили длинный красный ковёр, усыпанный лепестками. В воздухе витал запах ладана, от которого чуть кружилась голова. Кристина с Хельмутом присели на скамейку в первом ряду, между ними уселся Джеймс, остальные места заняли дворяне и рыцари, вассалы Винсента, простой люд же столпился сзади, у входа.

Молитвы Господу возносились долго, кажется, жених и невеста даже успели заскучать, пока пожилой священник в белой праздничной ризе читал тропари, а хор чистых, кристальных девичьих голосов вторил ему. Они просили Бога о мире, любви и согласии, о прощении грехов и справедливости, потом — о том, чтобы он благословил своих брачующихся детей, сделал их семью крепкой, а любовь и взаимоуважение — вечными и неиссякаемыми. И вот, наконец, пришло время свадебных клятв.

Кристина произносила их дважды, но уже подзабыла слова, хотя общий смысл всё же помнила. Клянусь вечно следовать за тобой… Она предлагала Генриху поехать с ним в Фарелл, и кто знает, что было бы, если бы он согласился. Возможно, Эори бы захватил Джойс, а ей бы пришлось наскоро хоронить мужа в чужой стране, чтобы так же срочно собрать войска ближайших к ней вассалов и отбить замок. Или, будь Кристина с Генрихом, он бы не умер… если он, конечно, правда умер.

Клянусь защищать тебя… Это скорее она нуждалась в защите, пусть и не столь часто, как большинство женщин, только вот сама защитить мужа от смерти не смогла.

Клянусь пройти с тобой рука об руку всю жизнь… Тоже не соблюла, тоже нарушила клятву, и теперь ей наверняка стоило ждать кары от Господа.

Но небеса не разверзлись, огненный шторм не обрушился на неё, зато Натали и Винсент надели друг другу на большие пальцы правой руки обручальные кольца и скрепили свой союз первым супружеским поцелуем. Потом священник соединил их ладони, обвязав их длинной белой лентой, атласной, расшитой золотом и мелкими камнями, и Кристине пришлось встать, чтобы взять за руки теперь уже их обоих и повести из храма в замок, на пир. На свадьбе Хельмута и Софии она делала всё то же самое, но только вместе с Генрихом. На самом деле все эти действия должны были выполнять родители, но ни тогда, ни сейчас у новоиспечённых супругов их попросту не было.

Когда все вышли из храма, на небо вдруг набежали тучки и заморосил дождик, закапал на мостовую и мраморные ступени храма. Натали улыбнулась, несмотря на то, дождевые капли могли испортить её чудесное платье.

— Если на свадьбу идёт дождь, то детей будет много, — сказала она несколько недоумевающему Винсенту. — Бабушка говорила.

Лишь когда молодожёны уселись за праздничный стол, им позволено было разомкнуть руки и убрать ленту. Кристина поднесла им большой круглый хлеб на блюде, и они по очереди откусили по кусочку. После за длинные столы, укрытые белоснежными скатертями, расселись и гости, и она решила — время пришло.

Так и не заняв своё высокое хозяйское место, Кристина набрала в грудь побольше воздуха и заговорила:

— Сегодня знаменательный день не только для семейства Эдитов, но и для всего нашего аллода. — Она не кричала, чтобы не сорвать голос, не успев толком ничего сказать, а гости при этом прислушивались к ней и не отвлекались на болтовню и перешёптывания. — Баронессе Натали Эдит во многом повезло, — улыбнулась Кристина, коротко кивнув покрасневшей подруге. — Может, будь жив мой отец, он захотел бы воспользоваться древним правом господина, которое не записано в своде законов нашего королевства, но продолжает действовать до сих пор. — В зале закивали, начали вздыхать — особенно женщины, кто-то из мужчин же стыдливо прятал глаза, будто Кристина их в чём-то напрямую обвиняла. — Поэтому в честь такого радостного события, — повысила голос Кристина, — я отменяю право первой ночи на всей территории Нолда-Бьёльна. С сегодняшнего дня и навсегда. Отныне всякий дворянин, пожелавший забрать невесту со свадьбы, будет приравнен к насильнику и соответствующе наказан.

Она ожидала, что её слова встретят недоуменно, гневно, с протестом и ненавистью, и поэтому раздавшиеся аплодисменты её крайне удивили. Особенно, как заметила Кристина, стало весело служанкам, стоявшим с подносами у самого выхода из зала — среди них было множество незамужних девушек. Да, именно в Эори и Нижнем городе правом первой ночи никто не пользовался уже самое малое лет пять, но в землях вассалов Кристины этот странный обычай продолжал действовать. Поэтому многие молодые (да и не очень) дворяне мужского пола, хоть и хлопали в ладоши и улыбались, выглядели не слишком довольными.

Кристина с облегчением вздохнула и села. Она уже привыкла принимать сложные, меняющие жизнь, порядки и устои решения. Запретить бордели, устраивать облавы на тех, кто покупает услуги шлюх, тщательнее искать и строже наказывать насильников, а пострадавшим от их рук женщинам помогать… Обычно никому не было дела до судеб уязвимых женщин, но Кристина дала понять всему королевству: ей — есть.

Конечно, так просто право первой ночи не отменишь. Да, оно не было закреплено в законах, поэтому его отмену как раз и стоит поскорее закрепить. Запрет покупать и продавать любовь король нехотя, но одобрил, а здесь… Во-первых, нужно его хотя бы дождаться. Во-вторых, согласится ли он сейчас? Позволит ли Кристине в местном законе Нолда-Бьёльна прописать, что ни один дворянин, будь то герцог, граф, барон, рыцарь или сквайр, не имеет права забирать с крестьянской свадьбы невесту, чтобы провести с ней первую брачную ночь?

Впрочем, Фернанда всегда было легко уговорить. Да, Генрих умел уговаривать лучше — его и короля вообще можно было назвать приятелями. А Кристина… Но попытка — не пытка, попробовать стоит.

Она не стала ничего больше говорить. Тут же менестрели завели свои песни, послышались распевы флейт и нежные звуки арф. Зажурчали по бокалам вино и эль, на столах то и дело появлялись различные блюда: зажаренные куриные крылья в кляре, свинина, запечённая с луком и помидорами, оливки, листья салата, свежие и солёные огурцы, несколько огромных рыбин с лимонами внутри, жареные кальмары, которые так понравились Кристине в Карразерсе, а потом — разнообразные пироги, фрукты, ягоды и многое, многое другое.

Но леди Коллинз-Штейнберг так и не смогла полностью насладиться едой и музыкой. Натали кормила Винсента с рук финиками и виноградинами, Хельмут о чём-то переговаривался с Рихардом, что сидел рядом с ним, кто-то уже начал танцевать в свободном от столов пространстве, а голос менестреля, высокий юный тенор, наполнял собой весь зал и улетал под потолок.

Ты осталась средь зелени, рек и долин,

Средь травинок, цветов и колосьев.

И не нужно ветров. Лишь бы он был, один —

Твоё личное светлое солнце.[18]

Невыносимо было слушать песни о любви, хотя на свадьбе других и не полагалось. Но Кристина не могла уйти — всё-таки это свадьба её подруги, не стоило её обижать, да и она здесь хозяйка, в конце концов, а хозяйка не имеет права уйти с пира, пока все не разойдутся, только если её кто-нибудь не заменит. Кристину заменить было некому, и она продолжала сидеть рядом с невестой, изредка делая небольшие глотки из бокала с вином или отправляя в рот кусочек какого-нибудь мяса или овоща.

Наконец молодожёны вышли танцевать, и для них заиграли мелодию печальную и медленную, однако слова этой песни были светлыми, жизнеутверждающими и, конечно, посвящёнными прекрасному чувству любви. Кристина пыталась отвлечься и не слушать их, внимательно наблюдая за танцующими, но это не помогло: вернулось ощущение бескрайней пустоты, боли и тоски, которое раньше удавалось унять лишь заботами о замке, войной и разбором её последствий. Теперь, когда жизнь снова вернулась в мирное русло, ничто не могло сдержать это ощущение, и оно прорвалось наружу и сковало её душу стальным раскалённым обручем. Оно забило в угол слабую надежду и вдалбливало в мозг лишь пару слов, страшных, болезненных, ужасающих своим смыслом слов: «Он мёртв, он мёртв, он мёртв…» И ничего, ничего нельзя было с этим поделать.

Вдруг Кристина почувствовала, как чьи-то пальцы коснулись её руки, вздрогнула и подняла взгляд.

— Ты что-то загрустила.

Хельмут смотрел на неё с улыбкой, но и в его глазах она заметила проблески боли. Видимо, он тоже вспомнил свою свадьбу, свой танец с Софией: Кристина хорошо её запомнила, так как потом все уверяли, что впервые молодожёны танцевали под песню, посвящённую непосредственно ей. Где ещё в Драффарии найти ведьму, которой доспехи идут больше, чем платье? Она же лишь смущённо прятала взгляд — ну кому какой резон сочинять про неё песни… Однако и сейчас, после новой, не очень продолжительной и громкой войны, пришедший в Эори менестрель уверял, что вот-вот сложит балладу о Кристине Освободительнице, и не будет в ней ни слова о каких-то там свадьбах — только описания кровавых битв и славных побед. Что ж, это не могло не радовать.

— Да так, жалею, что мы с Генрихом в своё время не сыграли свадьбу со всем размахом, как и пристало лорду и леди, — горько усмехнулась она.

— Не хочешь потанцевать? — вдруг предложил Хельмут, так и не убрав руки. — Мы ведь танцевали на твоей свадьбе, помнишь?

— Помню, — отозвалась Кристина. — Я тогда ещё хотела убить тебя и подумывала, как бы во время танца поставить тебе подножку и хорошенько отпинать.

Он рассмеялся.

— Надеюсь, теперь ты меня не убьёшь.

Они вышли в зал, взявшись за руки, и быстро втянулись в танец; к тому времени медленная лиричная песня закончилась и менестрель запел что-то повеселее. Кристина решила не вслушиваться в слова. Как же давно она не танцевала… Не очень поспевая за бодрым ритмом, она придерживала одной рукой подол платья, чтобы не запутаться в нём. Зато Натали и Винсент хорошо попадали в мелодию, в то же время не сводя друг с друга полного любви и тепла взгляда. От этого вновь в груди вспыхнула боль, и Кристина перевела взгляд на Хельмута — только рядом с ним ей становилось немного легче. Правда, из-за этого она чувствовала вину, но не столь сильную, как та невыносимая тоска.

— Боюсь, если Генрих не вернётся до грядущей весны, — вдруг нахмурился он, — кому-нибудь обязательно придёт в голову просить твоей руки.

— Что?! — пожалуй, чересчур громко воскликнула Кристина, вцепившись в его плечо.

— У большинства нет никаких оснований не считать тебя вдовой, — объяснил Хельмут спокойно. — Да, нет доказательств или тела, но… письмо короля всё-таки. А кому не захочется стать консортом при вдове и малолетнем наследнике?

— Я буду отказывать, вот и всё, — пожала плечами она. — Если Генрих и правда… — Она сглотнула и на миг зажмурилась. — Если Генрих и правда умер, то я тем более больше никогда не выйду замуж.

— Я понимаю, — кивнул Хельмут, — но, тем не менее… Тем не менее, рано или поздно сделать это всё равно придётся. Между прочим, наш король — мужчина вдовый.

Кристина округлила глаза, не зная, что ответить.

— Я не хочу… Пусть даже сам король сватается, я теперь не хочу быть ни королевой, ни императрицей, ни повелительницей мира, если Генрих мёртв, — отчеканила Кристина. — Всё, чего я хочу в данный момент, — чтобы письмо оказалось лживой подделкой, чтобы Генрих вернулся как можно скорее и чтобы жизнь потекла своим чередом.

— Но у тебя всего один сын, и ты сама понимаешь… — Хельмут даже чуть покраснел. — Иногда этого бывает… недостаточно.

— У тебя тоже один сын, чего же ты тогда не женишься? — парировала она, и голос её был полон яда.

Хельмут не ответил. Видимо, его собственная идея, на первый взгляд удачная, показалась ему действительно глупой.

— Прости, что я это сказал, — вдруг вздохнул он. — Но я уверен, что тебя в покое не оставят. Меня, возможно, тоже, хотя пока никаких предложений и намёков не поступало. Хотя я не отрицаю того, что через несколько лет, возможно, женюсь снова. Но ты… Даже если ты откажешь каждому, кто захочет претендовать на твою руку, они всё равно вряд ли успокоятся.

— Уж я найду способ успокоить, — буркнула разозлённая Кристина.

Резко расхотелось танцевать, да и песня вроде подходила к концу… Но Хельмут не выпускал её, не убирал руки с талии.

— Может, тебе стоит с кем-то договориться, — сказал он, — кому ты могла бы хоть немного довериться… Кто бы точно не стал лезть к тебе под юбку. Представь всем этого человека как своего жениха, с которым вы непременно заключите брак, как только с момента получения письма пройдёт год… Или как только приедет король и всё объяснит.

А вот это показалось ей удачной идеей. Чтобы все неженатые дворяне не бросались перед ней на колени, а женатые не заставляли бросаться своих сыновей, быть может, раза в два моложе её, ей просто нужно найти надёжного человека и заключить с ним фальшивую помолвку.

— И я… Я могу предложить тебе себя, — сообщил Хельмут совершенно ненавязчиво и буднично.

У Кристины сердце пропустило удар. Она уже начала перебирать в голове варианты, коих было не столь много, но почему-то о нём и не подумала… Он ведь был для неё другом, хорошим, верным, преданным другом… Да, она помнила то внезапное желание, нахлынувшее на неё в ночь после битвы, но легко могла объяснить его тем, что давно не была с мужчиной, а тело внезапно потребовало немедленного удовольствия. После она немного помогла самой себе справиться с этим, но способ оказался не очень действенный.

— Вообще, когда ты это сказал, мне первым делом на ум пришёл Рихард, — смутилась Кристина.

— Я понимаю, он очень на него похож… — кивнул барон Штольц. — И, наверное, это правда вариант получше. Зачем тебе, даже для вида, такой старикашка, как я.

— Ты как, здоров? — усмехнулась Кристина. — Голова не болит, нет? Куда делось твоё хвалёное самолюбие?

Хельмут промолчал. Известное дело, куда оно делось — ушло в могилу вместе с Софией, а на его место пришли боль, отчаяние и чувство вины. Но всё же он не до конца потерял ту черту своего характера, которая поначалу так отталкивала Кристину, и иногда выдавал что-то такое, что заставляло думать о нём как о закоренелом эгоисте. Хотя эгоистом он не был ни сейчас, ни раньше.

— Это шутка, конечно, — сказал вдруг Хельмут.

— Но вообще… если я возьму в потенциальные женихи кого-то совершенно постороннего, — задумалась она, — то бьёльнцы могут возмутиться и не захотеть подчиняться кому-то не из рода Штейнбергов. Так что Рихард был бы идеальным вариантом… Думаю, стоит с ним поговорить об этом.

Она обернулась: Рихард, до этого сидевший за своим местом на помосте, решился пригласить на танец Линду Гэрис, дочь сира Джареда, приехавшую в Эори на свадьбу своего нового сюзерена. Девушка была очень мила, но всё же Рихард посматривал на неё совершенно спокойно и отстранённо, безо всякого любовного интереса. Впрочем, ему и не было резона так на неё смотреть. Дочь простого рыцаря-ленника — не пара брату лорда.

Кристина усмехнулась, подумав о своей матери: та тоже была дочерью рыцаря без титула, а в итоге стала леди…

Она вспомнила слова, которые сама сказала Рихарду в ночь перед битвой. Надо надеяться на лучшее… И это было очень, очень сложно. Неизвестность пугала её всё сильнее, она словно оказалась на границе миров, между жизнью и смертью, не зная, чего ей ждать от грядущего. Кристина попыталась прислушаться к предчувствию, ведь раньше оно не подводило, всё чаще давая о себе знать. Но теперь оно молчало, не вызывая ничего, кроме удручения. А так хотелось быть сильной и уверенной, хотелось твёрдо верить, что Генрих жив, что он скоро приедет, что переговоры пройдут успешно… Переговоры… Она уже совсем забыла, зачем именно он уехал, но пока от Фарелла не поступало никакой угрозы, поэтому она и не думала об этом. Хотелось верить, что всё будет как раньше, что счастье вернётся к ней — ведь Кристина заслужила его, теперь она знала это наверняка.

* * *

В середине спалиса[19] пришла весть о смерти леди Элис.

В Нижний город въехал обоз шингстенских купцов: по рекам и трактам привезли ткани, стеклянные бусинки для ожерелий, мёд и вино, а также эти не слишком приятные вести.

Кристина испугалась. В её руках оказался лорд Шингстена, которого, по сути, следовало вернуть в Краухойз, чтобы там была хоть какая-то формальная власть… С другой стороны, юного правителя многочисленные родственники в лице Мэлтонов и Эрлихов могут легко заставить вновь обратить оружие против Нолда. И она приняла решение оставить Марека в Эори и пока не передавать ему скорбную весть о смерти его бабки. Он уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, кем являлся.

Кристина, впрочем, не была уверена как в привязанности к мальчику более дальних его родственников, так и в любви Элис к внуку. Вдруг его жизнь для них ничего не значит? Что если тот же герцог Эрлих, или графиня Мэлтон, или кто-то ещё скажет, что плевать хотел на Марека, пусть ему хоть глотку режут, и прямо сейчас соберёт войско, чтобы ударить по Нолду и отомстить за позор?

Но рубежи с Шингстеном были укреплены хорошо; барон Аксель получил приказ беречь Серебряный залив как зеницу ока и постоянно прочёсывать нейтральные воды на предмет шингстенских кораблей.

А с управлением Шингстеном придётся решать вопрос, когда вернётся король. Он должен будет назначить регента и определить, когда Мареку всё-таки придётся вернуться домой.

Услышав новость о смерти леди Карпер, Кристина вдруг почувствовала какую-то странную тоску. Всё же, как бы то ни было, Элис была хорошей правительницей, хотя честолюбия и жажды власти ей было не занимать. Но как соперница она, несомненно, заслуживала уважения. И вот теперь её нет… Странное, очень странное чувство.

Хельмут пока оставался в Эори, и Кристина не знала, чего ещё он ждал. У него было множество шансов для того, чтобы отправиться домой, в Штольц, где ждали его сестра и сын. Насчёт Хельги ей ещё было понятно: возможно, он разозлился на неё из-за того случая, хотя и должен был понять, что она тоже пострадала, даже сильнее, чем Кристина. Но казалось, что про Эрнеста он попросту забыл. Она знала, что с мужчинами такое бывает — забывают о существовании своих детей или считают, что проблемы воспитания их вовсе не касаются, сваливают всё на своих жён, и неважно, сколько малышей в итоге им придётся тянуть на себе. Но ведь Хельмут должен помнить, что у Эрнеста матери нет, и ни Хельга, ни какие-нибудь няньки её не заменят. Он, собственно, тоже заменить не мог, но ребёнок, у которого нет матери, тем более не должен расти без отца.

Она пыталась поговорить с ним об этом, но Хельмут лишь делал глубоко печальное лицо и отмахивался. Кристина уже хотела прямым текстом выгнать его вон: никакой злости не хватало, как можно бросить своего ребёнка, он же такими темпами родного отца узнавать перестанет…

Но вдруг нагрянули спалисские ливни — то, во что превратился лёгкий, слабый дождик, шедший в день свадьбы Натали и Винсента. Небо заволокло чёрными тучами, из-за чего было жутко пасмурно даже днём, то и дело раздавались раскаты грома; дороги раскисли, превратившись в месиво из грязи, опавших коричневых листьев и жухлой осенней травы, и все проезды из Нолда в Бьёльн оказались попросту невозможны. Кристине ничего не оставалось, кроме как позволить Хельмуту задержаться ещё немного. Но она поклялась себе: когда погода станет лучше и дороги подсохнут, ей придётся дать ему хорошего пенделя и попросить передать привет Хельге и Эрнесту.

Конечно, она помнила о том, что Хельмут сделал для неё, и была искренне ему благодарна за это. Все слова благодарности и даже тот великолепный меч казались ей сущей мелочью, и она не знала, как ещё показать, насколько значимы для неё были все его поступки. И она вовсе была не против, живи Хельмут у неё хоть до самой старости… Но ведь Эрнест должен видеть отца хоть изредка, хоть знать, как он вообще выглядит. Поэтому она приняла решение отправить его домой, как только дороги станут пригодными для поездок.

Тот день тоже был дождливым, ветреным и холодным. Дождь со страшной силой поливал каменную брусчатку внутреннего двора, крыши башен и золочёные купола храма; по стёклам стремительно стекали длинные ручейки, пронзительно завывал ветер, и мало кто в такую погоду решился бы выйти из дома. Но к обеду дождь начал потихоньку сбавлять обороты, и, когда на землю упали последние капли, из-за туч робко выглянули тонкие солнечные лучи.

Кристина улыбнулась — дождь удручал её, ещё сильнее вгоняя в и без того сильную тоску. Недавно она отправила письмо королю, прямо в столицу Фарелла, не будучи уверенной, что он находится именно там, но надеясь в ближайшее время дождаться ответа, и теперь места себе не находила. Из-за того, что недавно кончилась война, ей приходило довольно много писем, и каждое она распечатывала, дрожа и волнуясь. Но все эти послания были не от Фернанда. Зато пришло аж два письма от Хельги — Хельмут закатил глаза, но прочитал оба, а потом написал большой ответ, что не могло не радовать.

Кристина до сих пор ощущала неловкость из-за того случая с баронессой Штольц. Было сложно принять то, что ей пришлось убить влюблённость Хельги, буквально вырвать себя из её сердца, но ещё сложнее было принять само существование этой влюблённости. В неё влюбились… влюбились, зная, что она замужем, что у неё есть ребёнок… Да ещё и женщина влюбилась… Так странно. Так… непостижимо. Наверное, это было нелогичным и неправильным. Поэтому Кристина ни капли не жалела, что избавила Хельгу от этого чувства, может, изначально светлого и доброго, но из-за заклинания превратившегося в эгоистичное и опасное.

И всё же она попросила Хельмута передать ей привет в письме. Хельга ведь не была плохим человеком, после снятия заклинания они с Кристиной мило пообщались, причём без всяких двусмысленностей… Они, наверное, могли бы стать подругами при других обстоятельствах.

Мысли о влюблённости, какой бы то ни было, то и дело возвращали её к Генриху. О том, кого она будет любить вечно, несмотря ни на что, Кристина знала наверняка.

Лучи солнца, которое уже отправлялось на запад, заканчивая свой путь по небосводу, были похожи на её надежду, которая то гибла под напором чёрной тоски, то несмело давала о себе знать, приятно озаряя душу. Кристина сидела у окна, пытаясь вышивать, и иногда наблюдала за тем, как солнечные оранжевые блики пляшут в лужах и как на небе появляется тонкая, едва заметная радуга — мост между небом и землёй, между людьми и Богом… Это хороший знак.

День этот, если не брать в расчёт погоду, был самый обычный: утром и после обеда Кристина занималась делами аллода, разбирала письма, отдавала приказы и принимала посетителей, а вечером у неё выдался свободный часок, чтобы попробовать вышить фиалку на небольшом белом полотенце. Она хотела подарить это полотенце Джеймсу на его четвёртые именины, но пока фиалка получалась похожей скорее на бесформенное сине-фиолетовое пятно, совершенно не годное для подарка.

Когда совсем стемнело и даже свечи не давали достаточно света, чтобы она могла делать ровные крестики, Кристина решила отправляться в постель. Лучше лечь пораньше, иначе завтра с утра разболится голова из-за раннего подъёма. За окном снова начал накрапывать дождь, и она даже расстроилась: так и не удалось толком насладиться солнцем… Но в Нолде такое часто бывало: в середине осени заряжали непрекращающиеся дожди, которые мог сменить лишь снегопад.

На самом деле ей нравилось спать под шум дождя, он вселял в её душу спокойствие и умиротворение — то, чего ей так часто не хватало.

Кристине показалось, что она проспала буквально минуту: только закрыла глаза, как её вдруг затрясли и начали звать встревоженным, даже испуганным голосом. Она разлепила глаза и увидела Кэси — простоволосая, в платье с распущенной шнуровкой, служанка выглядела так, будто её тоже резко подняли с постели. Глаза её были распахнуты, и в них отчего-то собрались слёзы.

Кристина испугалась.

— Что случилось, кто-то умер? — сонно спросила она, поднимаясь.

— Нет, миледи, наоборот. — Голос Кэси дрожал, она носилась по комнате туда-сюда, пытаясь найти хоть что-то, что её госпожа смогла бы надеть поверх ночной сорочки. — Милорд вернулся.

Кристина замерла, успев натянуть чулок и обуть домашнюю туфельку лишь на одну ногу. Одеяло сползло на пол, а Кэси продолжала бегать, прижимая к себе халат и ища, видимо, плащ или что-то вроде того. За окном накрапывал дождь.

— Ты издеваешься надо мной? — процедила Кристина, готовая выпороть служанку вожжами. — Ни одного письма, ни одной весточки с лета, и тут ты такое говоришь!

— Миледи, пожалуйста! — Та зажмурилась, будто поняла, что её собрались бить. — Сами посмотрите. — И протянула ей халат.

Бросая на Кэси недоверчивые взгляды, Кристина накинула халат, разобралась наконец с чулками и обувью и подбежала к окну. Сквозь мглу и пелену дождя мало что было видно: слабый свет факелов выхватывал из темноты лошадей, людей, мечи, щиты и копья… Но лиц не было видно, хотя и понятно, что в Эори правда кто-то приехал.

Приняв от служанки плащ, Кристина кинулась наружу. Сердце колотилось, и ног от волнения она почти не чувствовала, отчего споткнулась на лестнице пару раз. На ходу набросила на плечи плащ, надела капюшон поверх распущенных, спутанных волос, хотя вряд ли тонкое сукно смогло бы спасти её от дождя. Она вся дрожала, а в голове билась лишь одна мысль: «Неужели правда? Неужели вернулся? Живой? Вернулся?..» Ведь, будь он жив, наверняка предупредил бы её о своём возвращении, написал бы ей, чтобы она встретила его со всеми почестями… А так, ночью, тайно… Это казалось ей странным. Да и то, что до неё не дошло никаких слухов с северных земель…

Кристина покачала головой. Оставался лишь один коридор и тяжёлая дверь, освещаемая двумя факелами, а что за ней…

Она распахнула дверь и вышла под дождь.

Да нет же, это не он… Кэси что-то перепутала — видимо, забыла, как выглядел муж её госпожи, за столько-то лун. У мужчины, что приближался к Кристине, в тёмных волосах блестели седые пряди, как и в многодневной щетине, грозившейся вот-вот превратиться в бороду. Но его глаза… и походка… он прихрамывал на правую ногу, явно не от боли, а по привычке. Всё это было таким до ужаса знакомым… У Кристины возникло ощущение, что она что-то потеряла и уже отчаялась найти, как вдруг случайно нашла и теперь не знала, что делать с этим чем-то. Как и не знала она, верить ли происходящему.

Наверное, это сон — последнее время они становились всё ярче и всё страшнее, чего только стоил тот кошмар, где она пыталась убить и без того мёртвого Карпера… Кристина ущипнула себя за руку, но не проснулась, так и продолжив стоять под дождём — тяжёлые капли больно били в лицо, а ткань плаща почти полностью промокла. Мужчина тем временем приближался к ней, улыбаясь и даже посмеиваясь несколько истерично, а она стояла, не шевелясь, лишь раскрыла рот и округлила глаза от изумления. И совершенно не понимала, что происходит.

Лишь когда он обнял её, причём очень крепко и достаточно больно, лишь когда пахнуло столь знакомым запахом, она поняла, что не спит, что Кэси не ошиблась, что никто её не обманул.

И залилась слезами, что смешивались с дождём и душили её, сжимая горло и мешая позвать его, произнести заветное, любимое, единственное имя.

Пропало всё: и тяжёлая, удушающая тоска, и болезненное отчаяние, и смятение, и страх… Как будто их и не было никогда. Всё это время Генрих был жив, с ним всё было в порядке, письмо оказалось поддельным, а она переживала, плакала, даже жить не хотела… Наверное, он обидится, если узнает, что она чувствовала. Кристина на его месте бы точно обиделась.

Она обвила его шею руками, прижавшись щекой к мокрому сукну его чёрного плаща. Её собственный плащ распахнулся, в обнажённую кожу больно впилась резная застёжка, но Кристине было всё равно. Она хотела прижаться к Генриху ещё сильнее, чтобы ощутить его настоящесть, реальность, чтобы понять, что это правда он.

Это был он — уж она бы не ошиблась.

Ей всё ещё хотелось рыдать, но она попыталась взять себя в руки и выдохнуть одно беззвучное:

— Генрих…

— Всё хорошо, я здесь, — раздался голос у самого уха, дыхание приятно зашелестело по коже и волосам. Голос, его голос… Это он, он, он! Он вернулся. — Я здесь, я с тобой.

Кристина прижималась к нему, водила кончиком носа по его щеке, перебирала пальцами мокрые волосы, будто хотела вычесать из них седину. Не сразу она поняла, насколько промокли её туфли. Она хотела поцеловать мужа, но решила, что это плохая идея, раз уж он с дороги. Ничего, для поцелуев у них будет впереди ещё много лет.

— Мне… мне сказали, что…

— Я знаю, — прервал её Генрих, и она вновь разразилась рыданиями. — Я всё объясню потом. Пойдём скорее в замок, ты простудишься.

Но Кристина не хотела выпускать его из объятий, боясь, что он исчезнет, снова пропадёт, и ей опять придётся думать, что он мёртв.

Генрих продолжал обнимать её за талию одной рукой, а другой мягко отстранил от себя и направился вместе с ней в замок: внезапно они оказались позади небольшой толпы людей в доспехах и с оружием, а лошадей уже куда-то увели. И так же внезапно сквозь эту толпу вдруг пробилась одна высокая фигура, в которой Кристина узнала Хельмута. Видимо, его разбудил шум во дворе или тоже слуги… Неважно.

Генрих уже подвёл её ко входу, в котором и замер Хельмут — с круглыми от удивления глазами, с приоткрытым ртом, он стоял, вцепившись рукой в дверь, а дождь превращал его идеально уложенные волосы в бесформенное нечто. Странно было видеть такую реакцию, ведь из них двоих именно Хельмут с самого начала и до самого конца верил, что письмо — лживое, а Генрих жив.

— Да какого чёрта… — протянул Хельмут и сгрёб «воскресшего» друга в свои объятия.

Но и Кристина тоже не отпустила его — всё ещё боялась снова потерять.

Так они и стояли втроём под дождём, обнявшись и больше ни о чём не думая.

Загрузка...