Весенние заморозки (СИ)

-Среди нас находится комендант замка Риммор, который побывал у нерберийцев в плену. К слову сказать, это его сородичи, и его мнение о том, что ими движет, будет для нас небезынтересно. Что скажете, господин комендант: стоит ли нам ожидать от Нерберии упорной драки, или они побегут, если поймут безнадежность своего мероприятия?

Я встал, взгляды сидящих за столом военачальников обратились ко мне. Ощущение было непривычным, даже в городском суде Эсталы я не чувствовал себя настолько неуютно. На Аэлевит я старался не смотреть.

-Стоит, конунг Ригалис. Это фанатики - если вам знакомо это слово. Сумасшедшие убийцы. Их ведет в бой желание истребить всех арденов до единого, и никакой разумной причины этому желанию нет. Их ведет в бой чужая воля. Они не остановятся. Марген ЭахДариг, перессорив их, еще больше раздул этот огонь. И у них нет выбора, кроме как наступать на Скейр: они потеряли корабли, и единственное место на севере Арденави, где они могут их взять - это Скейр. Без кораблей им закрыт путь за море, домой.

-Вы невысокого мнения о своих сородичах, господин комендант замка Риммор, - обронил бургомистр.

-Это не мои сородичи! - вспылил я. - Я помню свой народ совершенно другим, и я знаю, что виденное мной в лагере нерберийцев ничего общего с ним не имеет. Это - дикие звери, потерявшие человеческий облик.

-Все они такие? - уточнил Ригалис.

-Нет, не все, - устало ответил я. - Герцог Эретви соображает вполне нормально. Его целью было вернуться в Нерберию и объединить страну под своей властью. До того, как был убит его сын. Теперь же он жаждет мести.

-Думаю, мы слышали достаточно, - Ригалис кивнул мне, и я сел. Меня ощутимо трясло - мне пришлось вспомнить и пережить все то, что я предпочел бы забыть. - По-моему, это еще один аргумент в пользу полного истребления нерберийцев.

-Согласен, - кивнул Таланос.

-А как же план сражения? - спросил седовласый арден.

-План уже готов, завтра каждый из вас узнает, что ему следует делать, - произнесла Аэлевит. - На рассвете.

-Общий план на все три варианта наших действий?

-Да. Там разница в деталях только.

Таивис снова поднял руку.

-Предлагаю рассмотреть такой вариант развития событий: южане не предпринимают никаких действий сейчас, лишь смотрят, как мы молотим в щепки нерберийскую армию; кассорийцы и эсгурии атакуют объединенными силами, южане присоединяются к этой атаке. Что мы получим в этом случае?

На этот раз согласных кивков было довольно много. Ригалис переглянулся с Аэлевит, она пожала плечами.

-Навскидку: примерное равенство сил, - ответил наконец Ригалис.

-С учетом потерь?

-С учетом потерь.

-Однако у нас - преимущество в позиции?

-Безусловно. У нас за спиной укрепленный город, у нас мост, который достаточно легко оборонять и можно в случае нужды обрушить. У нас почти две тьмы фаланги и много тяжелой конницы. Блокируя южан на мосту малыми силами, мы получим преимущество в численности против кассорийцев. И у нас река, где корабли эсгуриев и лиртодийцев, даже если им взбредет в голову идти вверх по течению Арриса, не справятся с флотом Мигронта.

-Уверен, конунг? - уточнил Таивис.

-В кораблях? - Ригалис усмехнулся. - Более чем уверен. Я знаю силы Лиртодии, знаю силы эсгуриев. Флоту Мигронта на севере соперников нет.

-На реке другие условия, нежели в открытом море.

-Для кассорийцев это ничего не меняет. Маневреннее мигронтских драккаров только галеры с юга. Галерный флот Нерберии мы разгромили, регадцев, как мы знаем, тоже больше нет. Река наша.

-С чего вы взяли? - вмешался я.

Взгляды сидящих за столом вновь обратились ко мне, хоть я и не вставал.

-Что именно?

-С чего вы взяли, что регадцев больше нет? Я проводил разведку накануне событий под стенами замка Риммор. Разведчики сообщили, что в устье Арриса стоит флот невиданной численности, и корабли этого флота похожи на регадские боевые галеры.

Тишина за столом была гробовой.

-Полагаю, что теперь приоритеты в грядущем сражении имеет смысл расставлять совершенно иначе, - первым нарушил молчание Таивис.

-Да, безусловно, - опомнился Ригалис. - Наименьшие потери, только так. Разбить нерберийцев повторно мы всегда успеем.

-Ни у кого нет возражений? - дрогнувшим голосом уточнила Аэлевит. Возражений не было.

Верхний этаж ратуши был гульбищем - одна сквозная терраса без окон, с балюстрадой по краю и стройными рядами колонн, на которых покоилась массивная кровля. На зиму гульбище закрывали деревянными щитами, чтобы не наметало снег, но сейчас тут все было открыто. Отсюда открывался изумительный вид на город, и мы с Аэлевит были здесь одни.

-Он все-таки не успел, - тихо проговорила она, глядя вниз, на площадь, озаренную светом фонарей. В их неровном свете вздымал свои струи фонтан посреди площади, и казалось, что статуи по периметру фонтана движутся, танцуют в отраженных в брызгах лучах. - Отдал жизнь - и не успел. Уивер был прав в своем отчаянии. Все напрасно, наших сил не хватит, чтобы остановить это наводнение... сберечь от холода весенних заморозков нашу страну и наш народ. Народ, не увидевший лета...

Я догадывался, о чем она говорит. Был некий замысел, в котором прорицатели - да и все остальные - играли свою роль. Авантюра авантюрой, но это был единственный шанс победить все эти бесчисленные орды. И все послушно играли свои роли, веря в силу предвидения Верховного прорицателя и не зная, что ему не хватило всего лишь физических сил, чтобы довершить задуманное и умереть, погубив при этом регадскую армаду. Уивер ЭахТислари поставил на кон все - и проиграл. Мне это было знакомо и понятно. Я и сам проиграл свою маленькую осаду. Песчинку в разразившейся буре, но как все это похоже.

-Сегодня разведчики обнаружили нерберийцев, они в двух днях пути от нас. Идут раздельно, как и предвидел ЭахДариг. Будем драться, даже если никакой надежды нет.

-Аэлевит...

-Через два дня, - она упрямо вскинула голову, убрала со лба выбившуюся из прически прядь. - Еще два дня мира. Потом битва. Потом еще несколько дней - и опять битва. А потом последняя... и непонятно, что после нее.

-Два дня - это иногда больше, чем целая жизнь.

Она невесело усмехнулась, подставляя лицо холодному ветру.

-Тут ты прав. Я за эти дни очень хорошо поняла, каким сном была вся моя жизнь до этого. Только для сегодняшнего дня, только для этой сумасшедшей бойни я и жила, оказывается. На свет родилась, пеленки пачкала, взрослела, училась и переживала, горевала и радовалась - все для того, чтобы сейчас возглавить армию своего народа, выйти в поле, встретить врага и умереть.

-Ты не умрешь, Аэлевит.

-А ты откуда знаешь? - она удивленно уставилась на меня, но удивление быстро сменилось улыбкой. - А, это ты меня утешаешь. Я сначала не поняла, прости... знаешь, на нашем языке нельзя сказать то, что сейчас сказал ты. То есть, можно, но это будет значить 'Я предвижу, что ты не умрешь'. А вот так, с ничем не обоснованной уверенностью...

-Но ты же знаешь, что ты не умрешь. Ты же видела.

-Видела, - вздохнула она. - только это ничего не значит. Из всего нашего народа могу выжить только я да горстка изгнанников - и стоит ли она того, такая жизнь?

-До исполнения этой судьбы у нас еще есть время, Аэлевит.

-Да, есть. Сейчас два дня, да после битвы три-четыре, да после кассорийцев еще денек наверное выдастся без войны, и может быть потом... идем, наверное, вниз, холодно тут.

Мы спустились этажом ниже. Тут было много комнат, свет свечей в канделябрах, шум голосов за закрытыми дверьми. Ратуша в эти дни тоже превратилась в казарму. Дошли до конца коридора, Аэлевит отворила дверь, ступила в теплый воздух маленькой комнаты, в которой был лишь камин, низкий круглый столик и кресло рядом с ним, закрытая куском материи картина на стене, узкая кровать и куча медвежьих шкур на полу.

-Это твой дом?

-Да, сейчас я живу тут. Точнее, только спать прихожу.

-А раньше где жила?

-В Окбери. Мой дом завоеватели уже сожгли, наверное...

Я промолчал. Аэлевит сбросила плащ и сандалии, оставшись лишь в одном домотканом платье, резко обернулась, притянула меня к себе и впилась в мои губы со страстью, которой я в ней до этого момента не чувствовал. Потом так же резко отстранилась и отвернулась.

-Уходи. Иди же! Я хочу немного побыть одна. Устала.

-Аэлевит...

-Прекрати! - вскрикнула она, прижала ладони к лицу, застыла... я видел, как напряглась ее спина под тканью облегающего платья. - Знал бы ты, как я хочу произнести твое имя... Не искушай меня, уходи, прошу! У нас будет время, еще будет.

Надо было, наверное, уйти. Найти в себе силы оставить ее одну, не настаивать на том, в чем я сам еще не был полностью уверен. Прежний Мальтори, тот, что не стоял у столба, нашел бы такие силы. В крайнем случае кинул бы монетку - она бы указала верный путь.

Вот только не было больше на свете прежнего Мальтори. Моя монетка встала на ребро, качаясь от малейшего движения ветра, как качался я на своих укороченных ступнях, качался и балансировал, чтобы не упасть в пропасть.

-Будет ли? - спросил я, еле двигая пересохшими губами.

-Будет, - она обернулась, и я видел, что она уже успокоилась. - Обязательно будет. Жаль только, что эти слова нельзя повторить на языке моего народа.

Она с легкой и грустной улыбкой на лице подошла ко мне, переступая босыми ногами по медвежьим шкурам, обняла за плечи, встряхнула головой, откидывая волосы с лица, внимательно посмотрела в глаза.

И в ее глазах родился и ожил страх.

-У нас не будет времени, - прошептала она. - боги Звездного пика, какая же я дура...

Я не понял ее. Не хотел понимать. Она стояла, замерев, и смотрела мне в глаза, не в силах справиться с охватившим ее ужасом, ее била мелкая дрожь. Я притянул ее к себе, спрятал ее лицо у себя на груди, скрывая от нее свои глаза, в которых она прочла нечто, чего я не знал. И знать не желал. Пусть завтра весь мир убирается к Амунусу на скалу, но я никому не позволю отнять у меня сегодняшний день.

Не знаю, сколько времени мы так простояли, но в какой-то момент я понял, что она больше не дрожит. Наверное, я пошевелился, потому что ее рука скользнула к моему плечу и потянула меня вниз, к теплу медвежьих шкур. К яркому пламени камина. К отсветам пламени на ее щеках, где слезы успели проложить две дорожки. К теплу ее дыхания. К ослепительному свету охватившей нас страсти. К маленькому, едва теплющемуся еще, но с каждым мигом разгорающемуся все ярче огоньку любви.

И к светлеющему на востоке предрассветному небу завтрашнего дня.

Эрик. Вместе, и только вместе.

Он услышал ее крик, когда возился с костром. Крик был короткий, резкий, скорее испуганный, чем от боли - но и боль в нем тоже была. Эрик вскочил, перепрыгнул костер, подхватил меч и опрометью помчался через густой кустарник.

Эрви лежала на боку со спущенными до колен штанами, вывернувшись и прижимая руку к бедру.

-Что случилось?

-Змея укусила. Вроде гадюка. Больно очень...

-Понял, - он отбросил меч, опустился перед ней на колени, убрал ее руку. Да, похоже на гадючий укус - две аккуратные ранки на середине бедра. - Теперь не двигайся.

Эрик чуть прижал кожу, чтобы ранки открылись шире, и начал отсасывать яд. Ему когда-то приходилось делать что-то подобное: одного из родичей Дигбрана лет сорок назад укусила змея в высокой траве, к счастью, тогда все обошлось. Кто его научил этому способу - Эрик уже и не помнил. Яд змеи, который он может случайно проглотить - не опасен. Мало его слишком.

Нога Эрви быстро отекала, под кожей образовался синяк. Эрик сплевывал кровь и вытягивал, вытягивал, вытягивал. Эрви тяжело дышала, но лежала смирно, не пытаясь двигаться.

-Я жить-то буду? - спросила тонким голосом, который один только и выдал ее испуг.

-Тьфу... не говори глупостей. Конечно, ты будешь жить. От гадючьих укусов редко умирают, только если не помочь вовремя. Все, не мешай мне.

Когда он решил, что достаточно и, ветерев кровь с губ, привстал, она попыталась пошевелиться тоже.

-Нет, - остановил ее Эрик. - лежи. Тебе сейчас нельзя двигаться.

-А если змея вернется?

-Вот делать ей больше нечего - только возвращаться и тебя кусать, - она слабо улыбнулась. Эрик, тем не менее, подобрал меч и обошел вокруг Эрви, раздвигая кусты и вглядываясь в тень под ними. Мало ли кубло тут у гадюк, всякое же бывает. Нет, вроде никаких гадов.

-Пить тебе надо. Много. Сейчас принесу.

-Не оставляй меня здесь! - воскликнула Эрви. Эрик и сам понимал, что надо бы перенести ее к костру.

-Хорошо, только давай осторожно.

Она обхватила руками его шею, он подхватил ее за талию и под колени, поднял и медленно понес. Опустил на сброшенный им же у костра плащ, укрыл ее собственным плащом. Нашел в рюкзаке флягу, открутил крышку, протянул Эрви.

-Постарайся выпить все, - он взял котелок и пошел к ручью, шум которого все это время слышал где-то чуть ниже по склону.

Ручеек был маленьким, но резвым. Эрик спустился по поросшим мхом камням ниже, где струя кристально чистой воды падала с уступа крошечным водопадом, наклонился, держась одной рукой за склонившуюся над ручьем ветку старого вяза, набрал в котелок воды. На миг ему почудилось в форме камней под ногами что-то знакомое, овальное, он прищурился - нет, показалось. Чем бы ни были овальные чаши, они остались позади, в горах.

Эрви лежала неподвижно, взгляд ее был устремлен на огонь. Губы скривились в гримасе боли. Он пристроил котелок над огнем, кинул туда несколько пучков собранных по дороге трав и корней. Какой-нито ужин. Дичь им сегодня не попалась, даже птицы боялись человека больше, чем им положено. Кто-то успел распугать все зверье в округе. Да если и попалась бы - лука у Эрика все равно с собой не было, а силки ставить - долго.

-Очень сильно болит, - пожаловалась Эрви. Фляжка лежала рядом с ней, пустая.

-Придется терпеть, любовь моя. Я не знаю, как остановить эту боль. Должно само пройти. Дай-ка...

Он сдвинул в сторону плащ. Нога Эрви ощутимо раздулась, синяк выглядел так, как вроде на это место пришелся удар дубины.

-Какой ужас, - она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла неестественной. - Может, надо было прижечь?

-Ни в коем случае. Ни прижигать, ни перевязывать, ни жгутом стягивать нельзя. Иначе яд может пойти дальше.

-А что же делать?

-Ничего. Я уже все сделал. Послезавтра сможешь ходить.

Он помог ей снять сапоги и штаны, позже - отнес на руках в кусты. Вода в котелке вскипела, и он осторожно поил Эрви с ложки густым отваром. Лечебных трав среди тех, что он бросил в котел, не было, но были такие, которые могли подкрепить силы и день-два заменять еду. Или убеждать человека в том, что заменяют.

Потом, когда ее дыхание выровнялось, он сидел рядом, следя, чтобы Эрви не крутилась во сне. И просидел так до рассвета.

-Ты куда?

Эрик поправил меч в скобе, которая крепилась к перевязи на спине.

-Тут рядом должна быть ферма, я вспомнил. Если я не ошибся, то к полудню вернусь.

-А если ошибся?

-Тогда к вечеру, - он пожал плечами, оглядывая их маленький лагерь и вспоминая, ничего ли не забыл. Нет, вроде ничего. На всякий случай он положил меч Эрви рядом с ней. - Нам нужна еда, иначе ты не дойдешь.

-Куда - не дойду? - не поняла она.

-Тебе нужен лекарь. В этих горах лекари не водятся. Южнее, у Длинного озера, много деревень - там и найдем врачевателя. Но отсюда к озеру еще день или полтора пути.

-Хорошо. Возвращайся быстрее, любимый.

Наполненный светом весенний лес быстро сменился лугом, поросшим низкой стелющейся травкой. Эрик отбежал от опушки, сбавил ход, огляделся. Обзор был хороший, и он видел даже синеву Длинного озера внизу, но его интересовало иное. Прищурившись, он разглядел на востоке, у подножья крутого склона, что-то вроде длинной соломенной крыши. Это мог быть и загон для скота, но выбирать Эрику было не из чего. Он снова перешел на бег.

Это и был загон, но за ним на пологом склоне пристроился большой дом в два этажа, с подклетом, горницей и крытой дранкой кровлей, двором и сараями.

Хозяин был на выпасе, но его жена встретила Эрика радушно. Узнав о том, что с ними случилось, она подробно расспросила, где их лагерь, быстро собрала Эрику в дорогу припасы и выпроводила за дверь, пообещав, что к ночи муж вернется с отарой, и они обязательно к ним наведаются. Эрик и сам не хотел задерживаться, беспокоился и спешил.

Эрви спала. Он тихо подошел, лег с ней рядом. Она тут же прижалась к его спине, обняла, что-то проворчала во сне. Эрик и не заметил, как его тоже сморило, после бессонной ночи.

...и бежали сквозь ночь, через тальник и осинники, по сухой траве и песку, оставляя за собой цепочки следов мягких сапог, пригибаясь на открытых местах под светом полной луны и сбавляя ход в топких низинах. Отряд за отрядом стремились вперед, перетекая со склона на склон, почти растворившись в беззвучной ночи - вперед, к реке, быстрее и быстрее, чтобы удержать врага, отвлечь, не дать прийти на помощь. Мозолистые руки сжимают рукояти мечей, руки в тонких перчатках натягивают тетивы на тугие луки, руки с длинными пальцами обхватывают рукояти больших двулезвийных секир, а некоторые руки в латных рукавицах натягивают поводья закованных в броню лошадей. Битва уже близко, уже рядом...

Он проснулся, сел. Давно у него не было этих видений, и вот опять. Эрик потряс головой, прогоняя остатки сна. Нет уж, не на того напали. Первый раз было больно, теперь же - просто неприятно. Он выдержит. Он научится с этим жить. Это будет его битва - только его. Он воин, и каким-то там снам его не одолеть.

-Есть хочу, - не открывая глаз, пробормотала Эрви.

Эрик развязал мешок, который ему выдала хозяйка хутора. Брынза, половина тушки вареной курицы, запеченные в углях яйца и печеная же картошка, две луковицы, несколько сморщенных прошлогодних яблок, бурдюк с овечьим молоком.

-Любишь овечье молоко?

Эрви скривилась, но приподнялась на локте и протянула руку. Не открывая глаз, сделала несколько глотков из бурдюка, вытерла рукавом рубашки молоко с губ.

-Ужасная гадость, - она посмотрела на разложенные Эриком на уголке плаща продукты и улыбнулась. - Откуда все это?

Он рассказал. Эрви слушала его вполуха, жадно набросившись на еду. Потом заставила и его поесть.

-Дай я погляжу, как там твоя нога.

Отек почти сошел. Синяк остался - на полбедра, желтовато-синего цвета. Как и должно быть.

-Мне уже можно ходить, Эрик?

-Уже можно.

Эрви приподнялась, осторожно встала, скривилась от боли. Он проводил ее до ручья, держал, пока она умывалась под маленьким водопадом, фыркая и охая. По возвращении в лагерь помог ей натянуть узкие кожаные штаны и зашнуровать сапоги.

-Я могу идти, любимый.

-Завтра. Сегодня мы никуда не пойдем.

Она пожала плечами, откинулась на спину и натянула на себя плащ. Ее взгляд блуждал в просветах между кронами деревьев, где проплывали в вышине облака, стремясь куда-то на юг, в долину Арриса.

-Я испугалась, Эрик. Очень испугалась.

-Теперь не будешь бояться, - он лег рядом, и она положила голову ему на плечо. - Чтобы умереть от укуса гадюки, надо сильно постараться. Если бы ты была одна - тогда да, ты не смогла бы вытянуть яд из раны, не дотянулась бы.

-Я не о том. Я боялась, что ты останешься один.

-Не говори глупостей. Я с тобой.

Вечером появились хуторянин с женой, принесли еще продуктов и свежего молока. После недолгих споров от идеи соорудить носилки отказались. Хуторянин захотел осмотреть рану, Эрви засмущалась и отказалась. Эрик расспросил их о происходящем в округе, выяснил, что на Длинном озере стоят лагеря герцогской дружины и всех прочих - арденов, эйториев и еще Катаар знает кого, кто собрался дать бой зеленокожим дикарям с Восточного океана.

-Одна польза от этих вояк - разбойного люда поубавилось. Раньше тут, в предгорьях, было опасно, разбойники тут от баронских дружин хоронились. А сейчас лихих людей ваши сородичи всех повыгоняли, а многих и перебили.

На закате хуторяне попрощались с ними, пожелали счастливой дороги. Оказывается, немного западнее, недалеко от ручья бежала вниз, в долину, тропа, с которой Эрик с Эрви сбились еще позавчера, сделав лишний крюк по склонам.

С самого утра, наскоро перекусив и спрятав остатки продуктов в рюкзак, они свернули лагерь и вышли в путь. Перебрались через ручей, распугав стадо косуль с водопоя; довольно быстро нашли тропу. Эрик пошел вперед, сначала оглядываясь на Эрви, а потом успокоился и даже ускорил шаг. Она прихрамывала, но в целом держалась неплохо, и должна была осилить оставшийся им путь до стоянки войска. В лагере герцога Илдинга просто обязан быть хоть один лекарь.

Холмы становились все более пологими, и к полудню местность уже больше напоминала равнину. Лес стал гуще, чаще попадались высокие корабельные сосны, под которыми зеленел дубовый подлесок. Тропа стала шире. Несколько раз по пути ее пересекли кабаньи тропы и однажды -человеческая, идущая с запада на восток.

Когда солнце перевалило за полдень, Эрик объявил привал. Он прожевал кусок курицы, Эрви от еды отказалась и просто лежала на плаще, прикрыв глаза. Лицо ее было бледным; приложив руку ко лбу жены, Эрик ощутил жар.

-Я дойду, - сказала она, не открывая глаз. - я правда дойду. Не надо останавливаться. Здесь ведь нам никто не поможет?

Эрик и сам знал, что надо идти дальше. Если Эрви не справится, он ее понесет, но ей нужен лекарь.

-Идем, - он помог ей подняться, закрепил меч в скобе, и они пошли дальше на юг.

В сумерках на дорогу выступил отряд арденских лучников. Луки были опущены; на миг они замерли, глядя, как идет, шатаясь, Эрик, неся совершенно ослабевшую Эрви на плече. А потом приняли ее на руки, помогли донести до шалаша, кто-то побежал за лекарем в стан герцога.

Даже сумерки в лесу не могли скрыть бледности ее лица. Эрви бил озноб, и она бредила. В ее бреду Эрик слышал имена, названия, цифры, расположение войск...

Лекаря звали Галдор, он был небольшого для ардена роста, суетливый и шумный. Эрик его встречал пару раз раньше, в замке Скассл. Галдор потребовал свет, потом разогнал всех, кто собрался у шалаша, прочь. С ним осталась только женщина, которая пришла вместе с лекарем. Эрик ушел вместе с лучниками, сел под деревом у самой заставы, отмахнулся от вопросов. Потом вскочил, принялся ходить взад-вперед. Его заставили успокоиться - здесь был передовой пост, вчера зеленокожих видели совсем рядом. В сумерках они в лес заходить, конечно, боялись, но все же никакая осторожность не была лишней.

Рука женщины, сопровождавшей лекаря, коснулась плеча Эрика.

-Господин Галдор зовет вас, князь Эриох.

Эрви лежала в шалаше под ватным одеялом, глаза ее были открыты, на лбу блестели капельки пота.

-Яд отсасывали? - спросил лекарь. Эрик кивнул, рассказал, что поил Эрви, как и положено после укусов змей, водой и отваром.

-Плохо, - покачал головой Галдор. - Похоже на укус скальной гадюки, у них яд совсем другой, чем у обычных.

-Но она выживет?!

Ничего не ответил лекарь. Потребовал носилки и сопровождающих с факелами. На передовой заставе за больной ухаживать невозможно, а он сам постоянно нужен в лагере герцога, раненых из леса каждый день приносят.

Путь через лес отнял немного времени, стан герцога завоевателей был рядом. Здесь было очень шумно и людно, горели костры и вздымались над лагерем на скорую руку сколоченные сторожевые вышки, били копытами лошади у коновязей, звенели доспехи, бил молот в походной кузнице, кипели огромные котлы над кострами, громогласно общались, пили эль, распевали песни и спали кто где воины трех народов. Лазарет был развернут у самой опушки, рядом с берегом озера. Здесь были натянуты навесы и висели между столбов тонкие сетки от мух и комаров, а под навесами на грубых лежанках, устланных сухим тростником, лежали больные и раненые, и суетились возле них лекари и целители. Большая часть лежанок была свободна, но Эрик успел заметить, что в стороне лежат штабелем сбитые из досок щиты, готовые принять раненых с поля боя. Битва с зеленокожими должна была состояться со дня на день.

Эрви устроили в отдельной палатке. Галдор перечислил своей помощнице все, что нужно для ухода за больной, и ушел куда-то. Эрик сел рядом с лежанкой, мокрая от пота рука Эрви нашла его руку и сжала.

-Все будет хорошо, Эрик...

-Конечно, будет.

-Нет... я видела. Все будет хорошо...

Она быстро забылась тревожным сном. Эрик сидел рядом, пока не появилась помощница лекаря и не вытолкала его из палатки, объяснив, что до полуночи он ей тут не нужен. У женщины в руках была корзинка с какими-то банками и свертками. Он не стал спорить и побрел мимо костров, глядя лишь себе под ноги и тщетно пытаясь унять беспокойство.

-Эрик!

Сначала он подумал, что окликнули кого-то другого. Потом из тьмы выступила знакомая фигура старого воеводы, и выскочил у него из-под ног ребенок, повиснув у него на шее, а еще чуть дальше стоял, пряча усмешку в кулаке, высоченный седой эйторий с огромной секирой за плечом.

-Дигбран... - не поверил Эрик. - Лагорис, это ты, что ли?

-Ну конечно же, это я, - усмехнулся эйторий, шагнул вперед и осторожно снял Ланнару с шеи Эрика. - Не думал тебя здесь увидеть. А где Эрви?

Ей полегчало, но ходить ей Галдор строжайше запретил. Весь следующий день они дежурили в ее палатке по-очереди, и даже Лани старалась вести себя тише, чем обычно, когда ее пускали к 'тете Эрви'. Ей было легче, но она постоянно находилась на грани сна и яви из-за лекарств, которые ей давали лекарь с его помощницей. Галдор отказывался отвечать на вопросы о ее состоянии, и только лицо его, когда он выходил из ее палатки, было слишком уж задумчивым.

Дигбран с Лагорисом уже рассказали ему все, что произошло в округе замка Дубр после его ухода. Едва рассказ подошел к моменту, когда зеленокожие взяли их в плен, Дигбран замялся и отказался вдаваться в подробности.

-Командует дикарями арден, которого упоминал Дигбран, - коротко сообщил Лагорис, не глядя на Эрика. - Прорицатель. Он нас пленил, он и отпустил на свободу.

-Очень странно. Судя по вашему описанию, это Эриак ЭахТих из Веггара.

-Он и есть, - кивнул Лагорис. - Он что-то затеял, но мы с Дигбраном никак не можем понять, что именно. Похоже, что до самой битвы и не поймем, а герцог Илдинг и прочие военачальники нам не сообщают - если сами понимают.

-Галдора не спрашивали?

-Это который Галд-лекарь? - фыркнул Дигбран. - Шарлатан твой Галдор, вот что я тебе скажу. Меня вылечить не смог в свое время. Зря ты ему Эрви доверил.

Эрик дернул плечами.

-Галдор - хороший лекарь, мне о нем рассказывали. Но не в том дело. Он еще и прорицатель Круга.

Лагорис устремил на него взгляд своих стальных глаз.

-Интересно, знает ли об этом герцог Илдинг...

Герцог всё прекрасно знал - об этом старому эйторию сообщил предводитель эйторийских рыцарей. Насколько Эрик понял из объяснений Лагориса, им с Дигбраном действительно не все рассказывали.

-Ну да, кто мы для господ командующих такие? - проворчал Дигбран. - Два старика да баба с ребенком.

Эрик улыбнулся самыми уголками губ - старый воевода был верен себе в своем ворчании и недовольстве окружающим миром. Все словно как раньше, в той мирной жизни в трактире на берегу Арриса, избавление от которой Эрик еще недавно так радостно воспринял... а теперь уже и сам не знал, что думать.

Ночью Эрви опять бредила, вещала о событиях грозных и страшных, о кровавых битвах и гибели огромного множества людей. В какой-то момент глаза Эрика склеились, и бормотание Эрви сложилось в фейерверк видений небывалой яркости. Там были и остатки разбитой армии в лагере на холме, и маленький разноплеменной отряд, заночевавший в деревне, и крыши большого города с той высоты, откуда смотрят на мир птицы, и здание ратуши в Скейре, и две неясных фигуры на верхнем этаже, между колонн, глядящие на этот ночной город, и фонтан с танцующими статуями внизу. Он дернулся, рывком просыпаясь, потому что Эрви вдруг затихла, склонился над ней - но нет, она спала, просто спала. Жара не было, и лишь едва-едва трепетали ее ресницы да еле заметным было дыхание.

Под утро пришел заспанный Дигбран, сказал, что посидит с Эрви. Эрик расстелил тут же, на земле, плащ и сразу же уснул, на этот раз без сновидений.

Галдор нашел его сам - на берегу, где Эрик стоял, вглядываясь в рябь на воде, поднятую ветром, и пытался прочесть в ней хоть что-то. Усилия его были тщетны - его дар обратился в способность быть свидетелем происходящих на расстоянии сражений, и ничего, кроме чужих битв, ему увидеть было, скорее всего, не дано. Ответы прятались между волнами, скрывались под крыльями озерных чаек и ускользали над водой прочь, к дальнему берегу, заросшему камышом.

-Эриох... кхм... тебе придется отправиться в Скейр.

-Зачем? - спросил Эрик, не оборачиваясь.

-Мне нужна кое-какая литература, которая осталась в моем доме.

-Что-то не так с Эрви?

-Все так, но... я опасаюсь осложнений, вызванных отравлением. Никогда еще не сталкивался с ядом скальной гадюки, и мне надо свериться с трудами... вот список, - он протянул Эрику листок с перечнем из трех книг и адресом в Скейре.

-Я бы хотел остаться с ней. Можно послать гонца?

-Можно, Эриох. Но ты поедешь быстрее любого другого гонца, и нигде не будешь задерживаться, верно?

Эрик склонил голову - лекарь был прав. Ему придется покинуть Эрви на несколько дней, чтобы она жила.

-Не волнуйся, Эриох, с ней все будет в порядке. Твои друзья присмотрят за ней.

-Что?.. да, конечно. Только мне нужна лошадь.

Вороной стикрейский жеребец был родом из конюшен герцога завоевателей. Седельные сумки были полны, Галдор посетовал, что нет карты тех мест, где придется ехать Эрику.

-Я знаю эти места, бывал.

Копыта стучали по тропе, петлявшей меж деревьев. Тропа была малохоженой, но к завтрашнему вечеру Эрик должен был попасть в Скейр. Путь по берегу Арриса был короче, и там был тракт, но сейчас все пространство между Скейром и Дассигом было забито беженцами из Веггара и со всей Сиккарты. Поэтому Галдор настоятельно советовал ехать в обход Катасты, мимо Звездного пика и дальше по равнине на юг. Эрик последовал его совету.

Прощанья не вышло: Эрви спала. Сидевший в изголовье ее лежанки Лагорис выслушал Эрика, кивнул: езжай, мол, мы присмотрим. Ланнара с Дигбраном вышли его проводить и стояли, глядя ему вслед, пока он не выехал за ворота лагеря. В воротах было не протолкнуться, войска спешно покидали стан и уходили вдоль берега озера на юго-запад.

В кои-то веки Эрик знал, что ему делать, и знал, зачем. Тем непонятнее была снедавшая его тревога, поселившаяся в душе после слов Галдора и отказывающаяся его покидать. Вроде бы ничего такого не сказал лекарь, и Эрви, когда он вошел в палатку, выглядела значительно лучше, чем накануне. Даже легкий румянец успел вернуться на ее щеки. И все же что-то беспокоило Эрика, заставляя пришпоривать лошадь на ровных участках тропы.

По правую руку от него местность резко вздымалась вверх, тропа вилась по склону холмов, дальше к северу переходящих в предгорья. Эта часть Сиккарты никогда не была густо населена, равно ардены и миакринги остерегались жить по-соседству с обиталищем богов. Лишь немногие излишне отважные люди вроде хуторянина с женой, которые помогли Эрику с Эрви, рисковали построить дом на границе запретных гор, да прятались среди скал всякого рода лихие люди, которым отродясь море по колено и горы по пояс.

Слева так же круто склоны уходили вниз, порой обрываясь оврагом или вовсе пропастью, и тогда взгляду Эрика открывалась вся местность аж до самого Дассига, и лента петляющего среди холмов Арриса, и сами холмы Эверин, раскинувшиеся на бессчетные мили на запад и восток. Местность непосредственно внизу была частично расчищена от леса, Эрик видел хутора и целые деревни, зеленые поля со вздымающимися на холмах ветряными мельницами, охристые ленты дорог, стада на лугах ближе к речке Катасте и темную зелень рощ у самой речки.

Возле очередного ручья он сделал короткий привал, походил, разминая напряженные ноги. Эрик был не ахти каким наездником, перемещался по жизни больше на своих двоих. В бой он, во всяком случае, верхом ехать не рискнул бы.

Лес и тут был непривычно тихим, но теперь Эрик знал, в чем причина: две армии, на западе и на востоке, поглощали несметное количество пищи, и охотники уже распугали всю дичь в округе, которой хватило ума или везенья не попасться в капкан или не поймать стрелу. Нескоро еще эти места вновь станут тем захолустьем, каким они были раньше.

Дорога постепенно забирала в гору, скоро уже среди деревьев должны были показаться две громады, сдвинувшие плечи в борьбе за право именоваться Звездным пиком. Недалеко отсюда и озеро, из которого вытекает Катаста. На берегу его еще не успела пробиться трава в выжженом погребальным огнем Серого волка круге. Вспоминая этот костер, Эрик понимал, что и сам описал на своем пути круг, и пытался понять, сколько и чего этот круг уже выжег из его души. Совсем другим он шел на север, в замок Скассл, в поисках своей судьбы, и не поверил бы тогда, что найдет свою судьбу в этом спешном пути через дикий лес. Герой для времени? Нет. Может быть, герой - для нее, но вряд ли для кого больше. И не надо больше, уже - не надо. Позади оставался лагерь, из которого выступали на битву войска, а он, прошедший через него безвестным всадником, мчится на запад за книгами для лекаря, и ничто в нем не противится той мысли, что его, потомка Ровенда Великого, в этой битве не будет. Сбылось пророчество Уивера ЭахТислари: Эрик вышел из гор, где обитают боги, другим. И его, Эрика, это не огорчало.

Лишь зудела где-то на краю сознания тревога, вцепившаяся в него маленькими острыми коготками и не отпускавшая ни на миг.

Вечер начался пением соловьев в густых зарослях, но чуть позже ухо Эрика уловило стук топора. Возможно, впереди был хутор или хотя бы лагерь лесорубов. Все лучше, чем ночевать на голой земле. Он пришпорил коня, пока тени от деревьев еще позволяли видеть дорогу. Оба пика уже белели вершинами среди деревьев справа - значит, он преодолел самую сложную часть пути. Завтра он будет на равнине, и дело пойдет быстрее.

Выехав на открытое место, он придержал коня, удивленно всматриваясь в то, что ждало его впереди. Этого раньше не было - он мог поклясться.

Перед ним в обе стороны простирался вал в половину человеческого роста, а на валу поднимался частокол. Сверху над частоколом горели факелы на вышках. Стучали топоры, визжала пила: работа не прерывалась и сейчас, спешно достраивались недостающие участки. Тропа уходила к частоколу, поворачивая лишь у самих ворот. Эрик тронул поводья, направляя коня вперед.

Его окликнули на Старшей речи, он представился. Ворота распахнулись, впуская его внутрь. Перед ним был лагерь, рядами стояли палатки, горели костры - но он не видел воинов, ни единого. Только плотники, строившие частокол - и их были тысячи.

-Что это? - удивленно спросил он у вышедшего ему навстречу ардена.

-Последний рубеж обороны, князь Эриох, - был ответ. - Прорицательница Аэлевит направила сюда тьму пехотинцев, которые в случае поражения под Скейром примут здесь последний бой.

-Здесь? - он не торопился спешиваться, слова этого человека казались ему какой-то странной шуткой. - А что здесь защищать-то?

Вместо ответа арден поднял глаза наверх, и тут Эрик наконец понял.

Да, это имело смысл. Толпы завоевателей явились в Риммарави вовсе не по души арденов и миакрингов.

Он выехал до рассвета. На огромной стройке у подножья Звездного пика работа все еще не утихала: часть воинов, по воле прорицательницы Аэлевит обратившихся в землекопов и строителей, отдыхала, другие трудились. Дорога на юг была хорошо укатана, и по ней к возводимым укреплениям двигались подводы с пеньковыми веревками, смолой, инструментом, целые подводы кованых гвоздей. Шли подводы с провиантом для десяти тысяч воинов - одна из них, груженая бочками, явственно пахла селедкой. Обратно они уходили пустыми, и их было значительно меньше. Дорогу патрулировали всадники-ардены, с копьями, мечами и каплевидными щитами, с которых скалились литые волчьи морды.

Холмы становились все более гладкими, лес остался позади, рассыпавшись на перелески и отдельные рощи. Потянулись поля, потом дорога свернула к берегу Катасты, где приютилась живописная деревенька с крытыми красной черепицей домами и мельницей у запруды. Ниже запруды на берегу виднелись следы древних раскопок, в заросших крапивой траншеях еще можно было разглядеть белый мрамор когда-то стоявшего на этом месте эльфийского города.

Покинув деревню, дорога долгое время петляла вдоль берега речки, и лишь после полудня вскарабкалась по склону и устремилась прочь от долины Катасты, на равнину. Вдалеке уже виднелись башни Скейра, а над ними поднимались многочисленные шпили и главная башня городской ратуши - самая высокая в городе.

Зеленели поля, жили своей мирной жизнью завоеватели в деревнях, и лишь тень тревоги мелькала на лицах тех, кто сторонился к плетням с пути Эрика и оглядывался ему вслед. Тревога не отпускала и его, напротив - с каждым ударом копыт жеребца по сухой, пыльной дороге все мрачнее были его предчувствия. В следующей деревне с трудом заставил себя остановиться в трактире, проглотить пару кусков мяса в подливе и запить их стаканом кваса. Денег с него не взяли, отказались.

Ближе к городу чаще стали попадаться конные и пешие отряды, а потом Эрик увидел целую колонну всадников, уходящую рысью от города на север. Ядро колонны образовывали тяжеловооруженные рыцари-эйтории, но много было и всадников-арденов в легкой кожаной броне.

У ворот его пропустили, не задерживая. Эрик пришпорил коня, устремившись к центру города. Он не был в Скейре уже лет десять, но дорогу к ратушной площади вспомнить было несложно. На одной из соседних с ней улиц и жил в старинном особняке, принадлежавшем нескольким поколениям его предков, Галдор, известный завоевателям как Галд-лекарь - придворный врачеватель герцога Илдинга, а арденам - как Галдор ЭахКоллар, прорицатель Круга. Среди предков лекаря были, помимо врачевателей, алхимики и даже маги, его род была известен еще при императорах. Завоеватели ни тронули ни его прадеда, ни его семью, даже дом им оставили.

Эрик увидел впереди одинокую фигуру, стоящую посреди улицы и преграждавшую ему путь на ратушную площадь. Не сразу он понял, что его ждут. Подъехав поближе, с некоторым трудом узнал в золотоволосой женщине в кольчуге и походном плаще прорицательницу Аэлевит из Окбери. Серьезным и печальным было лицо Аэлевит, и предчувствия, мучившие Эрика всю дорогу, заставили его осадить коня, спрыгнуть на мостовую, подбежать к ней, схватить за плечи и встряхнуть:

-Что с ней?! Говори! Что с Эрви?!

-Она с тобой, Эрик, - ответила ему прорицательница, опустив голову. - она теперь всегда будет с тобой.

-Со мной? - он невольно обернулся по сторонам. Зловещий смысл слов Аэлевит медленно доходил до него.

'Вместе, и только вместе' - именно так предрек ему когда-то Уивер ЭахТислари. Они не могут расстаться надолго. Эрви с ним. В памяти его. Только в памяти...

Эрик с ужасом посмотрел на Аэлевит. Печаль на ее лице говорила больше, чем любые слова.

Летописец.

Чем становится человек после своей смерти? Что остается от его сознания, от его чувств, от его стремлений и несбывшихся грез? Загадкам этим не место в летописи, поэтому я записываю свои мысли в отдельную тетрадь. Записываю, чтобы потом, на досуге, поразмыслить над вопросом, который задал мне своей смертью Уивер ЭахТислари. Над вопросом, который раньше казался мне неважным и даже глупым.

-Луковый суп. Клецки с подливой. И редька с солью и подсолнечным маслом.

Повар выставил на стол перед закутанным в черный балахон прорицателем поименованные блюда. Редьки была целая плошка.

'Ненавижу редьку, - подумал прорицатель Таргон, скривившись. - Каждый день - редька. Издевается он, что ли, этот завоеватель?'

Повар, которого звали Коррах, в пользе от редьки был убежден не меньше, чем прорицатель - в истинности своих видений. Переспорить его, убедить, что Таргон не любит редьку, что он просто ненавидит редьку, что он всю жизнь прожил без этой самой редьки и пока еще не умер, прорицатель не мог. Каждый день проклятый истязатель исправно нарезал к столу плошку тонких хрустящих пластинок, сдабривал солью, заливал сакарским подсолнечным маслом и подавал к столу. И хоть ругайся, хоть слюной брызгай, хоть головой об стол бейся - тщетно. 'Редька полезна. Если не есть редьку, то выпадут зубы', - и все в таком духе.

Суп был хорош, а подлива к клецкам - просто восхитительна. Повар вообще был мастером своего дела, и Таргон мог только гадать, во сколько золотых монет обходились покойному Уиверу ЭахТислари его услуги. После смерти Верховного прорицателя повар с семьей собрал было свои пожитки, чтобы отправиться на юг, однако Филласт переговорил с ним о чем-то, и завоеватели остались в замке.

Доев суп и вымакав клецками тарелку, он с ненавистью глянул на плошку с редькой. Надо съесть хоть пару кусочков, иначе повар обидится и будет ныть, зануда. Но от тарелки супа по телу разлилось приятное тепло, и настроение у Таргона поднялось. Эх, была не была! Кусочек за маму, кусочек за папу - так вроде маленьких детей заставляют есть всякую гадость? Кусочек за повара Корраха, чтоб ему поскользнуться на очистках от этой самой редьки. Тьфу.

Зайдя на кухню, он поблагодарил Корраха за еду, забрал со стола специально для него приготовленную флягу горячего вина со специями и ушел на берег - мерзнуть и ждать.

Среди Прежних народов в вопросе жизни после смерти единодушия нет. Мой народ в Ниаранде придерживается рационального подхода: смерть - это навсегда. Поэтому для нас гибель сородича и даже смерть от старости - всегда горе. Поэтому мы не любим воевать. Поэтому мы и ушли с острова богов, ныне называемого Арденави.

Тролли придерживаются сходной философии. Гномы же, напротив, убеждены в существовании у них души, которая после смерти селится в камнях, руде и прочих горных породах. У теров на этот счет существует несколько философских школ, и спорят они между собой уже которое тысячелетие.

Все эти точки зрения, однако, оставались довольно долгое время лишь вопросом веры. Душа либо есть, либо нет - пощупать ее никак нельзя. Сегодня некто жив, а завтра он, быть может, умрет. Что можно конкретно сказать о душе, которая покинет тело в еще не наступивший день, или покинула его в день, оставшийся позади? Есть день сегодняшний, смерть же - неуловимый миг. В мире каждое мгновенье что-то меняется, и каждый из тех, кого боги наделили разумом, меняется тоже. Можно ли сказать, что в этот миг прежняя личность эльфа, тролля или гнома умирает? Если да, то мир умирает постоянно.

Примерно над этим теры и спорили всю свою историю - они тоже рационалисты, хоть и любят напустить тумана в свои мудрствования. И так продолжалось до того момента, когда появились Старшие народы людей.

Великий восточный океан прорицателя завораживал. Прожив больше века в Сатлонде, он привык к пусть не теплому, но куда более уютному Арденскому морю, в котором летом даже можно было купаться. Море было беспокойным и часто штормило, но даже в шторм прорицателю всегда казалось, что оно шутит. Водное пространство между Нерберией и севером Арденави казалось ему чем-то вроде лесного озера, в котором, конечно, тоже бывают всякие волнения, но всерьез их воспринимать - просто ребячество.

Океан же был бездной. Бездна эта, облизывавшая скалы внизу, медленно колыхалась, и прорицателю часто казалось, что в колыхании этой чудовищной массы воды есть ритм. Словно живой он, этот океан, живой и огромный зверь, настолько большой, что непонятно - добрый он или злой, страшный или, наоборот, безобидный. Впрочем, нет, безобидным он прорицателю не казался. Бездна не может не быть опасной. Когда дети Корраха лезли купаться в холодную воду у подножья скал, Таргон отворачивался - ему становилось не по себе.

Порыв холодного ветра с востока заставил его поежиться, прорицатель спешно достал флягу, открутил пробку, глотнул. Аромат специй ударил в нос, он еле сдержался, чтобы не чихнуть. За пределами иллюзорных стен замка Скассл был уже май, но погода в Эггоре налаживаться не спешила. Часто шли холодные дожди, и жена Корраха сетовала, глядя на стоящего на краю скалы прорицателя, что простудится он и сляжет. Однако Таргон терпел и холод, и дождь - сам порой не понимая, чего ради. Стража замка предупредит его, если на колышущейся глади океана появятся корабли. Тогда какой смысл тут стоять? В замке тоже холодно, но ведь можно и у камина погреться.

Некоторое время он так и делал: сидел у огня, грел кости да читал. В замке Скассл было что почитать, а никаких указаний перед своей смертью Верховный прорицатель ему не оставил. Сначала Таргону и вовсе показалось, что Уивер ЭахТислари просто о нем забыл, когда отправлял прорицателей Круга, каждого со своей миссией, в разные уголки страны. Не удивился и даже не обиделся - среди прорицателей он был одним из самых слабых, видения посещали его не чаще, чем раз в месяц, а смысл их редко выходил за пределы обыденной жизни сатлондских поселений. Однако прошло несколько дней после того, как догорел погребальный костер Уивера ЭахТислари, и летописец Филласт сообщил Таргону, что ему предстоит встречать в замке незваных гостей.

Вот он и встречал, стоя на берегу и терпеливо ожидая, пока появится хоть какой-то корабль. Ожидание наполняло смыслом его прозябание в замке, а холод да дожди давали почувствовать, что он совершает некий важный труд, стоя на скале. Да и не в лесу же ему стоять, в самом деле? Тем паче что с суши вряд ли стоит ждать врагов так скоро. У озера Орри собралось против кассорийцев ополчение. Вряд ли те дойдут до замка Скассл раньше июня, если вообще справятся с ополченцами. Нет, враги могут прийти только с океана.

Старшие были наделены даром предвидения, носителей которого почти не встречалось среди Прежних. Они первыми сказали: 'Завтрашний день уже наступил!' И теры задумались, равно как и все прочие.

Что же получается? Мир живет не только в некий постоянно движущийся из прошлого в будущее момент времени? Мир живет и вчера, и сегодня, и завтра? Мир будет жить и после того, как его свидетель умрет? Тогда непонятно, какой смысл называть настоящее - настоящим. Мир вдруг стал цельным - то, что мои сородичи всегда принимали как моральный идеал, Старшие просто-напросто доказали.

-Скучаешь? - спросил Филласт, отрывая глаза от книги.

Прорицатель плюхнулся на узкий угловой диван, завернулся в шерстяной плед и угрюмо кивнул.

-Что, не понимаешь, что это такое?

Эльф посмотрел на него своим загадочным взглядом.

-Нет, почему же, понимаю. Не могу понять - как вам это удается? Вашей жизни не так много, откуда только время на скуку берется?

Прорицатель еще сильнее закутался в плед. Хотелось поставить ноги на низкий столик, словно специально для этого созданный, но сапоги Таргона были грязными. Грязи Филласт не одобрял.

В жилище Филласта было уютно, и только тут ему удавалось согреться по-настоящему. Здесь все было уютным, все было создано для того, чтобы удобно сидеть, удобно лежать, читать в свое удовольствие, вести ленивые разговоры. Если взбредет в голову, то и писать - для этого находились и столики, и пюпитры, и письменные принадлежности в нужном количестве. Удивительным образом все, что человеку хотелось, тут же оказывалось под рукой - нужно было сделать от силы пару шагов до нужного кресла или дивана, а то и вовсе перекатиться. Комнаты эльфийского летописца были памятником лени и всяческому безделью. И только поэтому прорицатель старался в них не задерживаться.

-Ничего не добавилось в твоей летописи? - на всякий случай спросил он. Эльф не ответил, погрузившись в чтение. Ну да, как же, ответит он. Филласт славился тем, что говорил лишь то, что считал нужным, и тогда, когда сам того желал. Если бы он имел что сказать прорицателю - пришел бы к нему на скалу или разбудил среди ночи.

Летопись - это одно сплошное пророчество. Прорицание грядущего, настоящего, прошлого. Филласту не нужно вглядываться в хрустальный шар, силясь разглядеть в таинственной глубине камня нечто, отделенное от него пространством и временем. Он просто пишет - и повествование это, говорят, связное и цельное, хотя во многих местах не хватает отдельных фраз, абзацев или даже целых глав. 'Говорят' - потому что читать свою летопись Филласт почти никому не дает. Даже Верховному прорицателю, бывшему его самым близким другом, удавалось заглянуть в летопись лишь тогда, когда эльф считал нужным дать ему что-либо прочесть. Впрочем, эльфийских рун Таргон все одно не знал, так что не переживал особо.

Прорицатель мало о чем в жизни переживал. Не будучи выдающимся прорицателем и вообще сколько-нибудь выдающимся человеком, он предпочитал заниматься своим делом и время от времени выполнять поручения более значимых личностей. В Сатлонде он служил деревенскому знахарю, пропалывая для него огород и собирая в предгорьях всякие травки, а в свободное от травок время изучал историю малонаселенного лесного края на юге Риммарави. История Сатлонда, лежащего в стороне от торговых путей, была на диво богатой, и Таргон любил эту страну меж горными хребтами, где мягкая зима и нежаркое лето, где в лесах прячутся немногочисленные деревни завоевателей, а в горах изредка встречаются шахтерские поселки, где текут с гор речки с каменистым дном и студеной водой, а на берегу моря поднимаются над водой террасы и центральная башня замка Хигорт. В Сатлонде ему жилось хорошо и, в общем-то, времени для скуки действительно не находилось.

Здесь же, в окруженном сосновым бором островке вечного северного апреля, удерживаемого древней эльфийской магией, он не мог найти себе занятия. И вот это единственное и заставляло его переживать, нервно расхаживать по краю скалы, вглядываться в океанскую даль, кутаться в балахон да втягивать голову в плечи, когда холодные струи ливня обрушивались на прибрежные скалы с тяжелого северного неба.

-Не скучай, - посоветовал вдруг Филласт, не отрываясь от книги. И прорицатель почувствовал, что наконец расслабился.

Они так и не поняли всех возможностей своего дара. Люди есть люди - жизнь у творений Катаара коротка, и задумываться о каких-то там глубоких материях им несвойственно. Прежние не спешили делиться с молодой расой результатами своих размышлений - в основном потому, что здорово ее испугались. На Лиртодийской равнине почти все Прежние народы встали против Катаара, не то открывшего им глаза на вселенную, не то изменившего ее своим творением. Одни мы, эльфы, приняли сторону Катаара. Нам было любопытно, что из всего этого получится. А Старшие не спешили разобраться в своих возможностях. Только пользовались ими в меру своего варварского разумения.

Семейство завоевателей прошествовало мимо Таргона, взирающего на огонь в камине сквозь высокий стакан с вином. Вино было густым, свет пламени играл и переливался в стакане. Помнится, такого же цвета камень носил на своей груди Верховный прорицатель - мрачный старик, всегда производивший на Таргона гнетущее впечатление одним своим присутствием.

-Дядя Таргон, а там корабли на море! - звонким голосом сообщил ему старший сын Корраха. Прорицатель вздрогнул и уронил стакан.

Кораблей было девять. В тени скал их паруса казались черными, однако прорицатель знал, что черной краской никто в северных и западных землях паруса не красит. Скорее всего, цвета они были темно-синего с легким фиолетовым оттенком. Когда-то - индиго императоров Ровендии, ныне же - цвет парусов эсгуриев. Еще одними любителями темных красок были эйтории в Мигронте, использовавшие добываемый из ракушек-иглянок пурпур - однако трехпалубный мигронтский драккар с высокими бортами и двумя рядами весел сложно было перепутать с каким-либо другим кораблем. Нет, только эсгурии.

Прорицателю уже было ведомо, что лагеттийский флот целиком погиб в замке Нодер, когда тот обрушился, а корабли князя Эридарского сильно пострадали как при первой атаке на Нодер, так и при высадке на островах Осенни. Оставался еще Уэсгур - сильнейшее из княжеств эсгуриев, давшее этому Младшему народу в свое время имя. Что надоумило северных морских разбойников идти на юг вдоль восточного берега Эггора, Таргон понятия не имел. Прочие завоеватели, пришедшие морским путем, шли в Сиккарту с запада.

Дело было к вечеру, и драккары северян замедляли ход. Якорных стоянок поблизости не было, а оставаться на ночь ввиду скал - верный способ с утра себя на этих самых скалах обнаружить. Под самым замком был галечный пляж, куда при желании можно было втиснуться и такой большой эскадрой. Таргон не сомневался, что эсгурии так и сделают. А заодно проверят, что можно сделать с замком сверху. Он развернулся и быстрым шагом пошел обратно.

Филласт ужинал. Эльф ел все, что готовил Коррах, и не кривлялся. Иногда соглашался выпить вина, и никогда - эля. Иногда сидел вечерами в трапезной, сотворив из бликов пламени камина щенка и котенка, которые гонялись друг за другом по стенам и потолку - младших сыновей Корраха это зрелище приводило в неописуемый восторг. Филласту была доступна настоящая магия, которой он, впрочем, пользовался редко и исключительно по пустякам.

-Этих гостей мы ждем, что ли? - спросил его Таргон, садясь напротив эльфа.

Филласт изящно отрезал кусок телячьей отбивной, макнул в соус и отправил в рот. Только сверкнули на миг два ряда ровных мелких зубов.

-Садись ужинать, Таргон, - сказал он, прожевав. - сегодня они наверх подниматься не станут.

Спокойствие эльфа было, с точки зрения прорицателя, просто оскорбительным. Но он так и не придумал, что ему сказать. Повар принес ему отбивные, жареную с чесноком картошку, крошечную яичницу на ломте свежего хлеба и плошку с редькой. Кипя от возмущения, Таргон съел все, включая редьку, и убрался на скалу, хлопнув дверью.

Внизу уже горели факелы и суетились на галечном пляже воины в меховых куртках. Прорицатель понял, что не знает, сколько воинов несет обычный эсгурийский драккар. Дело это было поправимым - в библиотеке замка Скассл наверняка нашлось бы что-нибудь о мореходных традициях северного народа. Непоправимым было другое. Замок Скассл был одной сплошной бутафорией. Стены его были призрачными, центральная же башня, в которой и жили обитатели замка, не была приспособлена для защиты. Стражи в замке было аж десяток воинов, и роль сии воины исполняли столь же декоративную, как и стены. Полсотни эсгуриев для штурма всего этого воздушного укрепления было более чем достаточно.

А Филласт, во власти которого обратить на морских разбойников смертоносную магию своего народа, и в ус не дует. Впрочем, усов у него нет, равно как и бороды. С другой стороны, если Прежний уверен в своих силах, то и суетиться ему не пристало.

Темнело. Надо хоть стражу какую выставить на тропинке, по которой только и можно подняться наверх, к замку. Но вот беда - стражники в замке Скассл подчиняться прорицателю отказывались. Когда он попытался послать кого-то из них за новостями к озеру Орри, ему был дан вежливый, но твердый отказ. Выше его воли для десятерых арденских воинов стояла воля Верховного прорицателя, и даром что Уивер ЭахТислари давно обратился в дым над костром и развеялся в холодном эггорском воздухе - приказы его выполнялись беспрекословно. Пока не будет избран новый Верховный прорицатель - власти над ними нет ни у кого. Старая традиция, которую у арденов даже миакринги переняли. Обеспечивает преемственность власти и снижает риск междоусобиц. А также связывает руки, когда не надо.

Таргон почувствовал себя в полной растерянности. Остановить эсгуриев он не мог, собирался ли Филласт защищать замок Скассл - понятия не имел. Подмоги ждать было неоткуда - Эггор опустел, все взрослое мужское население северной страны ушло с Аэлевит из Окбери под стены Скейра, оборону у озера Орри держали старики и женщины. И что его делать, если Филласт не сочтет нужным уничтожить эсгуриев? Оставить им на разграбление библиотеку замка? Нет, прорицатель умрет, защищая эту сокровищницу. Вот и ответ: умереть, защищая. Глупо и совершенно бессмысленно, но лучше, чем просто сбежать в лес.

С такими мыслями прорицатель и вернулся в замок. Ветер принес дождевые тучи, а мокнуть ему уже не хотелось. Ожидание его кончилось.

Я прожил рядом с арденами больше двух тысяч лет. Вопрос жизни после смерти давно приобрел новую структуру, но ответа никто так и не нашел. Сам вопрос мне успел надоесть хуже горькой редьки, которую так любит повар в замке Скассл. Мне было известно, что на черной скале посреди Арденского моря бродит призрак Кастая - единственный, от которого после смерти осталось хоть что-то, кроме памяти. Но Кастая поставил стражем своему брату сам Катаар, сотворивший время. Кастай мог быть просто исключением, капризом своенравного бога. Другие-то люди или Прежние не спешили после своей смерти явиться кому-либо воочию. Суеверия не в счет, благо от них я арденов благополучно отучил.

Вопреки ожиданиям Таргона, стража замка не осталась равнодушной к гостям. Загнав детей Корраха в башню, они заняли позиции в трапезной и расселись против входа с обнаженными мечами на коленях, готовые вступить в бой. Таргона, впрочем, они выпустили наружу без разговоров.

Всю ночь он вглядывался в хрустальный шар, тщась увидеть хоть намек на то, как будут развиваться события. Читал отрывки из 'Песни провидца' и другие стихи, позволяющие сконцентрироваться для активного прорицания, щурил и расслаблял глаза. Будущее прорицателю так и не явилось.

Отсюда, изнутри стен, местность вокруг замка Скассл выглядела совсем иначе, чем снаружи. Журчали ручьи, зеленела едва поднявшаяся над землей трава на поляне, пели птицы и ласково грело солнце. Стоило же выйти за незримые стены, как глазам представал сосновый бор, ковер из прошлогодней хвои и острые скалы на краю обрыва. Старая эльфийская магия создавала эту иллюзию - непостижимая, завораживающая и, увы, совершенно безвредная.

Эсгурии не теряли времени. Несколько десятков воинов заняли позицию в том месте, где тропа взбиралась на обрыв, остальные небольшими группами устремлялись под защиту деревьев правее, прикрываясь щитами. Замерший в ожидании замок, не подававший признаков жизни, не мог не настораживать. Прорицатель остановился в нескольких шагах от дверей башни, наблюдая за маневрами северян.

-Да, забавно, - сказал Филласт, неслышно подошедший к прорицателю. - Когда-то мои сородичи здесь развлекались похожим образом, когда к замку заявился отряд гоблинов. Я сам этого не видел, но по рассказам - лучше, чем театральное представление.

Филласт также имел привычку повествовать о событиях, происходивших много тысяч лет назад, так, словно они случились на прошлой неделе. Время для Прежнего текло иначе, чем для людей, иначе он его и воспринимал.

-И что они будут делать дальше? - спросил Таргон, не особо надеясь на ответ.

-Попробуют поджечь постройки во дворе замка, я полагаю, - неожиданно ответил эльф. - Я бы на их месте сделал именно так. Идем-ка отсюда, с моего балкона наблюдать удобнее, и я поставил защиту. А то еще возьмут, чего доброго, и сожгут мне диван-другой...

Ошарашенный исключительной многословностью Филласта, прорицатель последовал за ним в башню.

Эмпатия позволяла мне чувствовать эмоции арденов. Те же чувства, что испытывали прорицатели в моменты пророческого транса, силой превосходили все прочие, рисунок эмоций передавал цельную картину видения. В какой-то момент я начал записывать те из пророчеств, что казались мне важными. И тут я наконец сам ощутил цельность вселенной, переданную мне видениями Старших. Ощутил в куда большей степени, чем они сами это чувствовали - ведь мне открылось течение времени в наибольшей полноте, а каждый из них жил лишь отдельными отрезками времени. Строки сами находили свое место в нужном томе, и чем больше я проникался вселенной во времени, во всем ее масштабе и великолепии, тем меньше важности придавал я таким частностям, как жизнь после смерти. Вместе с арденскими прорицателями я жил всегда, во все времена.

-Салат из креветок! - возвестил повар, бесцеремонно вломившись в обиталище Филласта. Завоеватель со свойственной ему варварской непосредственностью Прежнего совершенно не стеснялся, равно как и прорицателя. - Жареные колбаски по-стикрейски! Вареная картошка, с укропом...

-И редька с солью и подсолнечным маслом, - закончил за него прорицатель, входя с балкона в комнату. Если это, конечно, можно было назвать комнатой - на всем этаже, который занимал Филласт, не было ни одной перегородки, доходившей до потолка, и помещение по сути представляло из себя лабиринт из диванов, столов, книжных полок, кресел, горшков с цветами, торшеров и канделябров, валяющихся прямо на паркете подушек и прочих предметов интерьера, навевающих дремоту.

-Нету редьки, - насупленно сообщил Коррах. - Съели всю. Завтра схожу в деревеньку, что южнее замка, прикуплю еще.

-Куда ж ты пойдешь? - удивился прорицатель. - Враги на пороге.

-Дык... - повар почухал в затылке. - может, уйдут к завтрему. Чего им тут завоевывать?

Филласт сидел на высоком трехногом табурете, отвернувшись к окну. Таргону показалось, что плечи эльфа слегка вздрагивают от беззвучного хохота. Прорицатель даже позавидовал той легкости, с которой Филласт относился к происходящему под стенами замка. Ему бы так.

Эсгурии уже вдоволь настрелялись по замку из луков. Некоторые из обмотанных паклей горящих стрел останавливались в воздухе и падали вниз, другие долетали до самых стен башни. Вреда они, конечно, принести никакого не могли.

-Почему они падают на середине полета? - спросил он Филласта. Эльф, увлеченно смаковавший креветок, только улыбнулся в ответ.

Поев, они вышли на балкон. Филласт занял плетеное кресло-качалку и принялся перелистывать один из томов своей летописи, прорицатель, опершись на деревянные перила, наблюдал за воинами в меховых куртках. Эсгурии валили деревья, сооружали лестницы и что-то, отдаленно похожее на таран.

-Почитал бы, что ли, чего ты там понаписывал, - пробурчал прорицатель. Роль беспомощного зрителя его тяготила.

-Зачем тебе? Хочешь знать, какая судьба выпала твоим товарищам по Кругу? Я как раз об этом читаю.

-Ты что, уже знаешь, что они должны были сделать по задумке Уивера ЭахТислари?

-Знаю. Чем это тебе поможет?

Таргон отвернулся. Ничем, конечно. А что ему-то самому предстоит сделать? Ничего не сказал ему Верховный прорицатель, и видения его молчат. А без них, без видений - на что он способен? Травки собирать?

Глянув напоследок в окно, прорицатель убедился, что эсгурии решили подготовиться к штурму основательно, и направился в трапезную - напиваться.

Это восхитительное ощущение. Если ранее меня порой посещали мысли покинуть арденов и уйти в Ниаранд следом за своим народом, то теперь я и думать забыл об уходе. Иногда жалею, что ни с кем не могу поделиться своими чувствами. Да и вряд ли арденам понравится, что я паразитирую на эмоциях воспитанного мной некогда народа.

Первым, кто смутил меня и заставил задуматься, не кроется ли в даре Старших чего-то большего, был Дегарт ЭахТислари. Он впервые применил прорицание в политических целях, научившись говорить не всю правду, скрывать правду или откровенно искажать словами смысл своих видений.

Солнце повисло над горами на юге, потихоньку сползая к западу. Через поляну, посреди которой стояла башня, пролегли тени от сосен. Сосны, правда, с самой поляны казались дубами, и тени с ними по форме не совпадали. Это, наверное, единственное и выдавало иллюзию, если смотреть изнутри. Снаружи прорицатель никаких огрехов не помнил.

Эсгурии ломились в ворота. Таран беззвучно врезался в невидимые отсюда створки, воины в меховых куртках оттаскивали его, разгонялись и наваливались снова. Ворота не поддавались.

Еще утром, наблюдая, как стрелы эсгуриев, словно встретив невидимое препятствие, падали на землю, прорицатель заподозрил, что с иллюзией не все так просто. Для эсгуриев и стены, и ворота оказались более чем твердыми. Их собралось там не меньше трех сотен, нетерпеливо ожидавших, когда таранящие ворота воины наконец справятся.

Филласт сидел на раскладном стульчике у стены башни. Перед ним стоял такой же легкий раскладной столик, на нем были разложены письменные принадлежности. Быстрой уверенной рукой Филласт писал в свою летопись.

Прорицатель подошел неуверенными шагами, бесцеремонно заглянул эльфу через плечо. Изящные эльфийские руны под пером Филласта ложились ровно и красиво, как орнамент. Знать бы еще, что там написано. История была слабостью прорицателя, а летопись Филласта являлась воистину бесценным кладезем сведений о былом. Изучить эльфийскую речь, конечно, можно - с давних времен сохранились и словари, и даже учебники раннеимперской эпохи, и все это несложно было отыскать в библиотеке замка. Вот добраться до самой летописи было труднее.

Боги Звездного пика, ну что за мысли лезут в голову? Сейчас он станет придумывать, как бы исхитриться скопировать летопись так, чтобы Филласт не заметил. А тут враги в сотне шагов - вон уже и лестницу тащат. Другие прорицатели, наверное, делают что-то полезное, нужное или хотя бы просто героическое, чтобы остановить бесчисленные армии завоевателей, а он тут стоит, пьяный, покачивается да в незнакомые буквы уставился.

-Зачем я тут нужен, Филласт? - спросил Таргон заплетающимся языком. - Ты и без меня прекрасно справишься. Прори... прорицатель из меня паршивый. И не маг я. И не воин. Даже готовить не умею. Зачем я здесь?

Филласт дописал строчку, отложил перо и посмотрел на эсгуриев, которые уже карабкались на стену. Прорицатель застыл в ожидании, казалось, что эльф наконец расщедрится и даст ему хоть намек на его роль в происходящем.

Ничего не сказал ему Филласт. Откинулся на спинку своего стульчика и застыл, словно статуя. А потом лестница под ногами эсгуриев вдруг вспыхнула ярким огнем, словно ее маслом облили, и осаждающие посыпались вниз, как спелые груши.

Я так и не понял всего, что пережил в своих видениях Дегарт - а он не спешил делиться пережитым ни с кем. Предполагаю, что пророчества его охватили только часть некоей картины грядущего, и в мучительных раздумьях о смысле открывшегося ему Верховный прорицатель арденов начал додумывать будущее. И додумал. Народ арденов подчинился его словам, сложил оружие и пошел на службу к завоевателям.

Если это так - если это действительно так - то прорицателям подвластно не только стать свидетелями еще не случившихся событий, но и творить эти самые события. Мысль была для меня новой, и я предпринял путешествие на север, где не бывал уже больше тысячи лет.

К утру перед иллюзорной стеной собралось уже все шесть сотен эсгуриев. Таргон таки раскопал в библиотеке книгу, посвященную корабельному делу. Выяснилось, что на девяти драккарах способно уместиться больше тысячи воинов. Остальные, возможно, оставались пока на кораблях.

Морские разбойники валили сосны, сооружали переносные щиты, таскали с берега ведра с водой, которыми поливали свои осадные орудия. Филласт за ночь сжег еще три лестницы, после чего враги отошли от замка и задумались. Результат их размышлений прорицатель наблюдал своими глазами. К обеду они будут готовы.

Кстати, об обеде. На рассвете Коррах таки ушел за редькой в деревню на юге. Филласт долго объяснял ему что-то, затем сделал вокруг повара несколько пассов руками и подтолкнул в сторону столпившихся на почтительном отдалении от стен осаждающих. Повар неуверенно пошел к ним, пересек невидимый отсюда барьер, где заканчивалась иллюзия стен - и эсгурии неуверенно попятились вниз. Приободрившись, он ускорил шаг, а враги с воем разбегались с пути повара, не пытаясь его удержать.

-В том, что касается редьки, Коррах всегда был неудержим, - сказал Филласт ему вслед. - Идем, Таргон, найдем чего перекусить на кухне. Они там, за стеной, еще нескоро в себя придут.

Прорицатель от еды отказался - с похмелья его слегка потряхивало. Заварил себе отвар, который должен был облегчить муки, выпил залпом. Попустило, но голова соображала по-прежнему отвратительно. Может, оно и к лучшему - слишком много вопросов в этой самой голове накопилось.

Попытка штурма замка после обеда обернулась для эсгуриев катастрофой. Лестницы теперь не загорались - они просто сгнивали на глазах и рушились вниз, со всеми солдатами. Проникнуть за призрачную стену не удалось никому. Было много переломаных рук и ног, кто-то из уэсгурских солдат, возможно, и свернул себе шею, падая вниз. Для порядка обстреляв замок горящими стрелами, эсгурии отступили. Одна из стрел угодила Филласту в ногу, когда он сосредоточенно выводил руны в своей летописи.

-А ты неплохо справляешься, как для прорицателя, - пошутил эльф, пока Таргон бинтовал ему икру. Треугольное лицо эльфа было бледным и покрылось испариной - наконечник у стрелы оказался с зазубринами, пришлось сделать разрез, чтобы его вытащить.

На перевязке проступала кровь - чуть более бледная, чем у людей.

-Я бы тебе травок заварил, чтобы не так больно было, - Таргон проверил, как держатся бинты, и осторожно натянул поверх них штанину из неизвестной ему ткани. - Вот только не знаю, как они на твой эльфийский организм подействуют, эти травки. Не довелось мне эльфов врачевать, да и не лекарь я.

-Точно так же, как и на твой. Катаар, создавая людей, ничего особенно нового не придумал. Потому-то мы с вами так похожи. Мой народ сначала вас так и звал - 'новые эльфы'.

-Ну тогда потерпи немного.

Травами прорицатель разживался у Корраха на кухне. Многие из них имели далеко не одно применение, а повар был великим искусником по части приправ и специй. Коллекция трав у него оказалась богатая, и найти там нужные для болеутоляющего отвара Таргону не составило труда.

Стражники уже перенесли Филласта в трапезную. Выпив отвара, он откинулся на спинку своего раскладного стула. Рука его сжимала летопись, но на лицо постепенно возвращалась краска. Он и в самом деле не слишком-то отличался от человека, вот только всмотревшись в его лицо, любой бы понял - таки чужой. Прежний.

-Если они опять пойдут на приступ - немедленно тащите меня наружу, - сказал стражникам Филласт.

-Что, неужели так больно? - не поверил прорицатель. - Вроде ж яда на стреле не было, да и кость не задета.

Филласт покачал головой.

-Нет там яда. Мы, эльфы, куда чувствительнее к боли, чем люди. Будь рядом кто из моих сородичей, он мог бы снять боль и заживить рану. Сам себя я магией лечить не могу, мои способности направлены наружу.

-Справлюсь, - уверенно сказал прорицатель. - Не зря же я столько лет для знахаря травки собирал?

-Не зря, - согласился эльф.

Ни эльфы, ни гномы, ни теры не смогли поведать мне ничего определенного насчет моей догадки. Я выяснил лишь то, что знал о людях больше всех Прежних вместе взятых. Вернувшись в замок Скассл, я продолжил писать летопись, однако в мой непроходящий восторг от вселенной во времени добавилось любопытство, удовлетворить которое видения арденских прорицателей не могли.

Я понял только одно - каким-то образом руки Дегарта ЭахТислари дотянулись до тех лет, где его уже не было в живых, и что-то в мире переиначили. Теперь мир, или как минимум часть мира жила во сне Дегарта. Ардены - эти уж точно стали его сновидением, народ Старших севера на три сотни лет словно умер, ничем не пытаясь облегчить себе жизнь под властью завоевателей.

Мне оставалось только одно - ждать, пока его сон закончится. Рано или поздно это должно было произойти. Дегарт ЭахТислари был не самым сильным прорицателем, хотя второго такого интригана народ арденов еще не порождал. Слишком уж они, мои воспитанники, прямодушны.

К вечеру вернулся Коррах, посеяв панику среди решившихся было попытать счастья еще раз эсгуриев. Вид имел озадаченный, но редьки притащил целый мешок.

-В деревне людей-то почти и не осталось. Одну бабку нашел, так та говорит, что все к озеру Орри ушли, под защиту тамошнего ополчения. То есть, сначала она меня чуть не убила кочергой, как увидела. Боевые у вас, арденов, старухи, нашим не чета.

-С чего ей тебя убивать-то? - не понял Таргон.

-А ты Филласта спроси, с чего. Эти вояки тоже меня шугались, будто диавола какого.

Жена Корраха, ширококостая некрасивая женщина, сидела все это время молча в окружении своих детей. Поварские сыновья тоже притихли, поглядывая то на мать, то на отца. Таргон задумался, что они его, наверное, любят, только чувствам воли давать не привыкли. Мог же и не вернуться повар, окажись эсгурии посмелее.

-Ну что, ужинать будете, господа прорицатели? - спросил Коррах. Таргон мотнул головой в сторону Филласта, вытянувшего ногу вдоль лавки. Повар согласно кивнул и ушел на кухню, сопровождаемый всем своим семейством.

Филласт безмолвствовал, листая тонкую тетрадь, исписанную все теми же рунами.

-Тоже летопись? - полюбопытствовал прорицатель.

-Да нет, - Таргону показалось, что эльф едва слышно вздохнул. - скорее философский трактат.

Свет из высоких стрельчатых окон становился все бледнее. Снаружи не доносилось ничего, кроме обычных вечерних звуков. Разве что птицы пели не так увлеченно, как раньше - распугали небось.

-Скоро это все кончится, Филласт?

-Уже кончилось.

-В смысле? - не понял Таргон. - Они что, убрались отсюда?

-Да. То есть, нет. Завтра уберутся, - Филласт потряс головой, настороженно посмотрел на прорицателя: - Ты мне в травки ничего не подмешал лишнего? Странно я себя чувствую, очень странно.

Вытянутое, треугольной формы с острым подбородком лицо Прежнего выглядело слегка удивленным. Прорицатель усмехнулся:

-Ничего. Нормальный легкий шок, после ранения часто так бывает. Тебя что, за все эти тысячи лет ни разу не ранили?

Эльф покачал головой и едва заметно, самыми уголками своего тонкогубого рта улыбнулся.

-Редька! - воскликнул повар, спеша к ним от порога кухни с уставленным плошками подносом. - Соскучились небось, а?

Прорицатель обратил внимание, что некоторые из стражников тоже слегка поморщились.

Уивер ЭахТислари, младший брат Дегарта, довольно долго не производил на меня впечатление человека, который сыграет особо важную роль в истории своего народа. В грядущем он, конечно, проводил больше времени, нежели его брат - но, подобно всем прочим арденам после Завоевания, был уверен, что является лишь свидетелем неких событий. Сон старшего брата его не устраивал, однако, считая себя зрителем, он не мог найти ответа - а я сам был настолько в своих догадках не уверен, что не решался ими с ним поделиться. Тем более что я-то как раз был именно зрителем, вселенная казалась тогда равнодушной к моему существованию. Летопись лишь фиксировала события, которые отражались на страницы сквозь призму моей эмпатии, переживали же их прорицатели арденов.

Однако в тот момент, когда боги на Звездном пике опять принялись делить власть, все резко изменилось. Пророческий дар арденов, как и в прежние смутные времена, усилился, и рука моя без устали носилась по страницам летописи. Я наслаждался трагизмом охватившей прошлое, настоящее и грядущее бури, но одновременно во мне проснулось беспокойство за судьбу арденов. Вычленить в происходящем всю весну хаосе что-либо, объединяющее события, было очень сложно, и даже привыкнув анализировать вселенную во всей ее необъятности, я никак не мог разобраться в водовороте событий. А ардены словно с цепи сорвались, каждый день шагая в грядущее все дальше и понимая все меньше.

И тут Уивер, видения которого своим многообразием и насыщенностью превзошли все, что было доступно Старшим прежде, наконец начал прозревать. Верховный прорицатель зажатого в угол народа понял, что за власть оказалась в его руках. Я замер, сжимая в правой руке перо, готовый записывать все, что с ним произойдет в уже случившейся или же еще не случившейся реальности. А левой рукой я готовился делать пассы в случае, если Уивер вдруг надорвется от тяжести взваленного им на свои старые плечи груза.

Эсгурии за ночь соорудили целую башню из сосновых стволов, в три человеческих роста. Подтащив эту конструкцию к невидимой изнутри стене, они теперь упрямо лезли по ней наверх. Стволы были скреплены раскосами из бронзы, перетянуты веревками и вообще соединены как только можно. Все это было влажным от вылитой на башню воды и исходило паром под полуденным солнцем.

Таргон стоял в сторонке, изредка поглядывая на Филласта. Тот листал вчерашнюю тетрадь, томик летописи лежал рядом на столике. Стражники стояли вокруг эльфа, готовые прикрыть его от стрел.

Прежний выглядел почти так же, как и всегда - загадочным и непостижимым. Лишь легкое напряжение черт его лица выдавало то беспокойство, что причиняла ему рана. Он прав - люди и эльфы очень похожи, даже мимика Прежнего чаще всего легко читается. Просто он редко дает волю эмоциям, если вообще их испытывает в том количестве, в котором испытывают их люди.

Странно, но врачебная помощь, оказанная Филласту, помогла Таргону примириться со своей бесполезностью как прорицателя. Филласт оказался не всемогущим, хотя и не сказать, чтобы стал особо понятнее. Очеловечиванию эльф подвергаться не желал, оставаясь в своих поступках все таким же необъяснимым. Впрочем, Таргон и по этому поводу не особо переживал.

Воины в меховых куртках добрались до верхней площадки башни и поглядывали наверх. Похоже, что результат их ночных трудов до верха иллюзии не дотянулся примерно на полтора человеческих роста. Трое эсгуриев, посовещавшись, распределили роли: двое подсаживали третьего, который полез куда-то в воздух.

Филласт подался вперед, подозвал старшего из стражников. Арден склонился к нему, и эльф что-то долго ему объяснял. Что именно - прорицатель не услышал. Закончив объяснения, он махнул рукой, и стражник, построив весь десяток в шеренгу, повел его через поляну мимо эсгурийской башни. Таргон обратил внимание, что эльф машет им вслед рукой, словно вырисовывая в воздухе некие фигуры, и одновременно шепчет что-то себе под нос.

Стражники дошли до края поляны, повернулись лицом к столпившимся вокруг башни эсгуриям.

-Войте погромче! - крикнул им Филласт на Старшей речи. И стражники взвыли, подобно волкам, а потом бросились на врагов, размахивая мечами.

Морские разбойники сначала опешили, но продолжалось это замешательство недолго. Бросая оружие, толкая друг друга, они всей толпой устремились к обрыву. Те, кто успел забраться на башню, хватали руками воздух рядом с ней. Таргон и явившийся посмотреть представление Коррах хохотали до икоты, пока десять стражников, завывая на все голоса, гнали несколько сотен эсгуриев к обрыву. Паника среди врагов превосходила всякое воображение. Обитатели замка не могли видеть, что за иллюзию подсунул эсгуриям Филласт, однако судя по тому, что осаждающие предпочитали кидаться с обрыва, нежели оставаться рядом с преследующими их стражниками, выглядело это действительно страшно.

Один лишь Филласт был серьезен и даже, казалось, мрачен. Тонкие пальцы его правой руки сжимали свернутую трубочкой тетрадь, словно то была рукоять меча.

Таргон так переживает о своем умолкшем пророческом даре, что мне его даже немного жаль. Он хороший лекарь, и я чувствую, что скоро рана совсем перестанет меня беспокоить.

Перестанет ли беспокоить меня моя совесть? То, что я сделал с эсгуриями, среди моего народа считается преступлением. Но не мог же я позволить Младшим уничтожить замок Скассл и сжечь его библиотеку - куда более ценное сокровище, нежели пророческий дар Старших? Ардены - мои воспитанники, моя ответственность за них перед моей совестью куда больше, чем все мои обязательства перед собственным народом.

Да и нет у меня другого способа вырваться из сна Уивера ЭахТислари. В том будущем, что он создал своей волей, своим неимоверным усилием, теперь живу и я - живу, понимая, что никто, принадлежащий этой вселенной, не может быть всего лишь пассивным наблюдателем. Уивер сделал меня своим орудием, моими руками он убил больше тысячи завоевателей и сохранил библиотеку - но во всем этом я был собой, не чувствуя, что мои поступки совершаются против моей воли. Мы сделали это вместе с ним, с уже покойным Верховным прорицателем. Но почему я тогда уверен, что он все еще жив, все еще крушит орды врагов, сдерживая своими морщинистыми руками обрушившуюся на его народ лавину? Здесь он сделал все, что хотел, теперь его рука простерта от озера Орри навстречу идущим через эггорский лес кассорийцам, а завтра та же длань отправит на смерть дикарей на востоке Сиккарты.

Где в этом сон, а где - явь? Где предопределенность, а где - сотворение ткани вселенной во всем единстве ее пространства и времени одной лишь силой мысли и эмоций? Люди ли прорицатели Старших, или же они в своей власти над миром сильнее богов? Да уж, загадок меньше не становится. Если к терам когда-нибудь попадет моя тетрадь, мудрые великаны могут вообще покинуть реальный мир и затеряться в своих гипотезах и теориях.

Я в растерянности. Прорицатель, ступив в грядущее, его тем самым фиксирует. Не будучи доволен увиденным, он испытывает эмоции, и послушные его эмоциям мысли изменяют мир, заполняя лакуны между уже сложившимися частями мироздания. Но ведь тогда получается, что для творения грядущего обычные, лишенные дара люди или, к примеру, эльфы годятся куда лучше, чем прорицатели? Надо всего лишь быть достаточно уверенным в том, чего хочешь достичь, и в том, что обязательно этого достигнешь - так, выходит? Ну так идея эта не нова, мой народ рассуждал сходным образом задолго до сотворения людей. Вернулись туда, откуда начали.

Хотел бы я поделиться этими мыслями с Аэлевит из Окбери. Из выживших к этому моменту прорицателей арденов она - сильнейшая, и мне всегда нравилось, как она рассуждает о пророческом даре. Вот только я не уверен, что на самом деле это не она со мной поделилась всем тем, в чем я теперь успешно запутался. Я мог просто уловить ее эмоции и восстановить по их рисунку ход ее мысли.

Надо пересилить себя, подойти к обрыву и обрушить на корабли эсгуриев всю мощь океана. Один должен уйти невредимым - Уивер ЭахТислари в будущем уже знает, что жуткие истории о сопротивлении арденов завоевателям разошлись по всем северным и западным землям, и одна из самых страшных - нападение чудовищ на уэсгурских воинов. Он уже там. Он еще здесь. Он всегда или, по крайней мере, надолго. Жизнь после смерти? Вряд ли я когда-нибудь во всем этом разберусь настолько, чтобы утверждать что-либо с уверенностью.

Я только надеюсь, что Элбису не придет в голову навестить меня. Все же летопись - письменный источник, он же, будучи богом устной речи, доступа к ней не имеет. И это здорово. Ведь я знаю всех пятерых избранников Лайты, а вот он - не факт. Это к вопросу о могуществе прорицателей и богов. Элбис, если догадается о летописи, может не оставить мне времени для решения вопроса, который задал мне своей смертью Уивер ЭахТислари.

Собрав котомку, Таргон вышел на порог. Ночью ему приснилось, что он бинтует раненых на берегу озера Орри. Первое видение за долгие-долгие дни, и он спешил ступить на открывшийся ему путь.

Провожать его вышло все семейство повара. Филласт все так же сидел на своем раскладном стуле. Тетради Таргон не заметил, на столе перед эльфом лежал только томик летописи. Глаза его были закрыты, лицо расслабленно.

-Оставались бы вы, господин прорицатель, - без особой надежды попросил Коррах. - Скучно тут стало.

-Не скучай, - Таргон скосил глаза на Филласта. Нет, даже не пошевелился. Небось и не попрощается даже.

Он успел отмерять не больше десятка шагов в сторону дороги, ведущей к поселениям на берегах озера Орри, когда услышал вслед:

-Ты хороший лекарь, Таргон. Спасибо тебе.

Прорицатель обернулся.

-Да какой я лекарь... так, ученик знахаря. А вообще я прорицатель Круга, вот.

Ему показалось, что на лице эльфа появилась едва заметная усмешка. Но Филласт больше ничего не добавил к сказанному.

-Коррах, - вдруг пришла Таргону в голову мысль. - дай-ка мне, наверное, своей редьки в дорогу. Привыкать буду.

Повар просветлел лицом.

-Редька - это полезно! А горечь можно и перетерпеть. - и кинулся в кухню.

Лорбаэн. Вещь?

Песчаный обрыв был высоким - в два человеческих роста. Внизу, под обрывом, несла свои темные воды разленившаяся к концу мая река. В ее спокойной воде отражались плывущие на запад облака, деревья на дальнем берегу и черепичные крыши домиков за ними, а над всем этим - горный хребет на севере, чьи пики словно подпирали небо. Если бы она наклонилась вперед, то могла увидеть и свое отражение: слегка веснущатую девчонку с бронзовой от постоянного пребывания на солнце кожей и выгоревшими волосами, в изношенном платье и сандалиях на ремнях. Но ей не особо хотелось на себя смотреть.

Раньше Лорбаэн порой не могла оторваться от мутного зеркала в спальне у родителей, что вызывало упреки у матери и легкую грусть у отца. Отец всегда был таким - грустным, сосредоточенным, часто - напряженным. Отец всегда словно знал, что его счастье - не навсегда. А может, и в самом деле знал. Старшие много знают - что было, что есть, и даже то, что еще не случилось.

Но мутное зеркало, спальня в двухэтажном каменном доме в Кагонисе и вертящаяся перед зеркалом девочка остались в далеком прошлом. В столь далеком, что иногда Лорбаэн и не верила, что все это происходило именно с ней. Будь рядом Рав, у нее была бы хоть какая-то нить к ее внезапно оборвавшемуся детству, но Рава она прогнала. Зачем прогнала? Теперь уже и не понять, можно только додумывать причины, не особо доверяя собственным рассуждениям, потому что и с того погожего дня на вершине холма утекло много темной, мутной воды, растворилось в море событий, впечатлений и мыслей, и вернуться назад, к людям, которых она от себя оттолкнула, нельзя.

Лорбаэн, которая вошла в холмы Эверин, и Лорбаэн, что свесила сейчас над водой ноги на берегу Арриса, были ближе друг к другу, чем к Лорбаэн, которая любовалась собой в зеркало еще год назад - но и только. Той Лорбаэн, вознесшей топор над покорно лежащим перед ней Ладирахом ЭахЛесмаром, еще хотелось быть в чем-то уверенной и к чему-то стремиться: пусть к крови, пусть к ненависти, к отмщению, к собственной смерти. Сегодняшняя Лорбаэн не была уверена ни в чем, и переживать по этому поводу даже не пыталась. Поэтому, возможно, и не оттолкнула она от себя Канта из Хигорта, как до того толкала многих. Кроме разве что Броганека, оттолкнуть которого у нее так ни разу и не получилось. Правда, Лорбаэн не могла вспомнить, чтобы она хоть раз пыталась такое проделать с Броганеком.

Интересно, каково это - быть второй женой истонца?

-Броганек, каково это - быть второй женой истонца?

-Ралдэн выпила сырой воды, и у нее теперь плохо думает голова. Броганек не знает, каково быть женой - он мужчина.

Лорбаэн расхохоталась, когда до нее дошло, что она сказала. Откинулась на спину, держась за живот и громко смеясь. Броганек сидел рядом с ней серьезный, как бог при творении, но в сосредоточенных глазах его, устремленных на корзину, которую он плел, Лорбаэн видела едва заметные смешинки. Истонец редко понимал ее шутки, слишком часто принимая сказанное девочкой за чистую монету. Но сейчас явно понял.

Броганек тоже менялся - и ей казалось, что это она его меняет. Хотя, может, она себе льстит. Ведь если вдуматься: что и кого способна изменить девчонка четырнадцати лет от роду? Да ничего и никого, что бы она себе не воображала перед зеркалом.

-Нет, ну а все же? Чем занимаются ваши женщины? Детей рожают да еду готовят?

Броганек сосредоточенно плел корзину. Корзина получалась грубой, но на вид вроде бы прочной: длинная и узкая, формой она больше напоминала походный мешок алагорских латников, но именно такие корзины захотел темник Таларик.

-Так я права, Броганек? Женская доля: дом, дети и мужнина постель, а всей радости в жизни - свет в узком оконце?

Отложив корзину в сторону, Броганек внимательно, изучающе посмотрел на нее. Под его взглядом улыбка сама исчезла с ее губ, она почувствовала выражение растерянности на своем лице и ничего не могла с этим поделать, как и с самой растерянностью. Шутки кончились, и Броганек вдруг оказался тем, кем и был: взрослым, куда больше нее соображающим во многих вещах в этой жизни человеком, и мужчиной вдобавок.

-Моя мать всегда радовалась, когда отец возвращался домой с охоты или из похода. Стояла на пороге, ждала, встречала. Они бежали друг к другу и долго обнимались, и отец рассказывал, кого он добыл и сколько врагов убил, а мать рассказывала, как вели себя дети, и потом они шли в дом и садились у очага, а мы все собирались вокруг, чтобы послушать, и мы все были рады, что отец вернулся. Так-то, ралдэн...

-Ты не понял, Броганек...

-Нет, ралдэн. Это ты еще не поняла. Потом поймешь.

-Когда вырасту? - неуверенно съязвила она.

Ничего не ответил Броганек, отвернулся и опять взялся за корзину. Нечего ему было ответить.

По истонским меркам Лорбаэн была взрослой девушкой, и в то же время она была дочерью Старшего, чей век долог. В простом варварском уме Броганека однажды родилась довольно сложная для него мысль: у долгоживущих людей и детство может быть дольше, чем у Младших. Помнится, Лорбаэн этот вывод изрядно позабавил. С другой стороны, ардены таки считались несовершеннолетними до семнадцати, но ведь и миакринги придерживались тех же традиций, а в Кагонисе девушка на выданье становилась с восемнадцати, но вот про нерберийцев Баариса учитель в кагонисской школе, рассказывавший ученикам о культуре разных народов, говорил, что равно женщины и мужчины южного города вступают в брак очень рано, потому что город постоянно с кем-нибудь воюет, и его жители не могут позволить себе долгое безоблачное детство.

Лорбаэн, не принадлежа толком ни к одному из народов, не могла сказать про себя ничего определенного, да и не особо хотела. Большой, сильный и в то же время уютный, как плюшевый медведь, Броганек ее чем-то тревожил, но тревогам этим она не придавала большого значения. Будущее для нее было неопределенным, если оно вообще было, жить настоящим она еще не умела. Да и не хотела особо.

Хотела просто сидеть, свесив ноги с обрыва, да болтать о всяких пустяках. И лишь иногда нет-нет да и мелькала в ее голове мысль о черепичных крышах на дальнем берегу, где живут какой-то неведомой ей жизнью люди, не особо, похоже, опасаясь стоящей напротив них лагерем вражеской армии.

С лагерем Таларику, можно сказать, повезло. Это был лагерь эйториев Мигронта, который они разбили на берегу в ожидании дня решающего сражения с южанами. Так они его и бросили, уходя вверх по реке, чтобы ударить в спину защитникам частокола на берегу - судя по всему, собирались сюда вернуться после битвы. Не получилось: прорвавшийся с боем к берегу Таларик обнаружил стан эйториев и занял тут глухую оборону, пока подходили остатки защитников частокола. Драккары Мигронта постояли напротив лагеря, но на высадку не решились и ушли вверх по реке, в Скейр. Разбитая и измотанная двухдневным сражением, но все еще довольно многочисленная армия южан собралась под защиту единственной сохранявшей боеспособность тьмы Таларика, укрепилась как могла и принялась зализывать раны.

Место для обороны тут было не в пример лучше, чем на лугу, где обратились в прах амбиции графа Гисса. Река в этом месте обрезала холмы, оставив обрыв с одной стороны и довольно крутые склоны с другой. Воды была целая река, а эйторийских припасов, оставленных воинами конунга Ригалиса на берегу, пока хватало с избытком. Правда, рацион из солонины и вяленой трески южанам довольно быстро опротивел, но выбора особо не было.

Склоны холма защищали лагерь от эйторийской конницы, а возвышенное и относительно безлесое место служило какой-нито гарантией, что мишенью для арденских луков воины тоже не станут. И в то же время лагерь был в осаде. Враги не показывались, но разведчики, которые пробовали выбраться с холма ночами, не возвращались. Выдвигать более крупные силы без определенной цели не имело ни малейшего смысла - это понимал даже Альбероник Эаприн. В двухдневной битве северяне продемонстрировали численное превосходство, которое теперь стало подавляющим: из больше чем четырех тем алагоров и дессалиев, вступивших в бой, уцелело лишь две, причем конницы осталось совсем немного, да и арбалетчиков практически всех затоптали закованные в броню кони эйторийских рыцарей. И если в соседней лощине стоит наготове несколько тысяч этих самых рыцарей - а от Старших подобное упорство не было бы удивительным - то любая, абсолютно любая попытка высунуться из лагеря была равносильна самоубийству.

В подобной ситуации нашлись даже такие, кто предложил сдаться на милость победителей. Двух паникеров из простых повесили, дворянчик из Гиссаны отделался оплеухой, нанесенной дланью его сиятельства. Но войско уже на второй день пребывания в новом лагере начало вполголоса роптать, и с этим надо было что-то делать.

Самым энергичным сторонником решительных действий оказался, естественно, Таларик.

Молодой выученик покойного Галака, он был полной ему противоположностью почти во всем. Будучи простолюдином, Таларик был образован, как аристократ, и знал даже Старшую речь. В противовес Галаку ему не хватало опыта, но зато энергии было с избытком. Темник, вырвавший Лорбаэн из рук графа Гисса, был скорее служакой: честным, исправным, знающим порядок -заботливым пастухом при стаде и средних талантов полководце, когда дело доходило до битвы. Таларик же обладал живым умом и, в отличие от Галака, был чужд осторожности и боязни действовать решительно, предлагая порой совершенно невероятные ходы в сложной партии, которую потрепанному войску южан предстояло вести на холмистой игровой доске южного берега Арриса. Южного - потому что путь на северный берег преграждали драккары Мигронта, и только сумасшедшему пришла бы в голову мысль попытаться переправить уцелевших воинов на равнину, под удар эйторийской и арденской конницы.

Простые воины Таларика уважали, аристократы в большинстве своем - на дух не переносили. Галак, как правило, знал свое место и пользовался доверием даже у таких безнадежных спесивцев, как Альбероник Эаприн, Таларик быть послушной лошадкой отказывался. Спорить с ним было сложно, тем более что к его мнению прислушивался и Атранек Экмарен, и Раник Эаскин, и - что самое главное, граф Гисс тоже.

Потомок Марака-алагора после разгрома представлял из себя зрелище жалкое и загадочное. Граф не болтал без умолку, в отличие от прежних времен, на советах его слово слышали очень редко и, что удивительно, строго по существу. Остальное время он проводил большей частью в палатке конунга Ригалиса, доставшейся южанам при захвате лагеря в числе прочих трофеев. Воины поговаривали, что посыльные заставали графа лежащим в гамаке со сложенными на груди руками, сверлящим взглядом пурпурный полог палатки.

В одном граф Гисс был тверд: отступать он отказывался, а при словах 'переговоры' и 'сдача в плен' хватался за меч. В последнем он нашел неожиданного единомышленника в лице Таларика, который тоже отказался признавать положение армии безнадежным, и после нескольких показательных казней и одной графской оплеухи паникеры угомонились. Вот в отношении отступления на юг граф с Талариком разошлись. Графа поддержал Альбероник, на стороне Таларика выступили Атранек Экмарен и Раник Эаскин, ругань, наверное, слышали и арденские разведчики в зарослях у подножья холма, на котором стоял лагерь. Граф Гисс вышел из словесной баталии победителем, хотя среди его аргументов основными были 'измена' и 'вот вернемся в Гиссану, и я вас всех'. Не всех, конечно. Вряд ли он смог бы удержать кланы, которые его вассалами не были ни разу, но Атранек Экмарен не захотел именоваться трусом, да и остальные вожди - тоже. Истонцев было легко вывести из равновесия, главное знать, что им говорить.

Таким образом, отступление было вычеркнуто из планов разгромленного войска, а наступать имеющимися силами никто даже не предлагал. Оставалось держать оборону, пока не случится какое-нибудь чудо или же военачальников не посетит гениальная идея, как выиграть эту войну - что, учитывая сложившиеся обстоятельства, тоже можно было считать полноценным чудом.

Дисциплина в армии после поражения разболталась - это Лорбаэн выяснила на следующее же утро после захвата лагеря, спустившись с обрыва к воде умыться. Трое алагорских мечников, набиравших воду в котелки, быстро обступили ее; Лорбаэн не успела даже пикнуть, как широкая рука одного зажала ей рот, другой рванул подол и так дышавшего на ладан платья, а третий завозился с ремнем на своих штанах, украшенных заклепками и бляшками. Ничего они сделать, впрочем не успели - с обрыва скатились Броганек с Арагдеком, едва успевший спустить штаны алагор получил секирой в затылок, после чего завязалась драка, в ходе которой еще один из мечников вместе с Арагдеком упали в воду, а Броганек подмял под себя того, что держал ранее Лорбаэн, и тянулся с кинжалом к его горлу. Лорбаэн в ходе этой скоротечной схватки получила чем-то твердым в челюсть и некоторое время видела только звезды и всякие там искры, а когда ей плеснули в лицо холодной речной водой, на обрыве и под ним столпилась уже довольно приличная толпа воинов как алагорских, так и истонцев, и среди них даже нашелся кто-то, предусмотрительно укрывший ее плащом. Всех драчунов с обеих сторон уже обезоружили и держали крепко, кроме алагора со спущенными штанами и секирой Броганека в затылке. Случившийся тут же сотник несостоявшихся насильников велел вести всех к графу на суд, на том и порешили. Кто-то из истонцев помог Лорбаэн встать и поддерживал за локоть по пути - ее ощутимо шатало; но ближе к лагерю она обнаружила, что это оказывается был не истонец, а алагор, из панцирников.

Возле графского шатра обнаружился Таларик с двумя вельможами, которых Лорбаэн по именам не помнила. Они о чем-то оживленно спорили, но при виде толпы воинов, впереди которой вели обезоруженных алагоров и истонцев, спор моментально угас. Кто-то ушел в палатку за его сиятельством, граф Гисс явился, осмотрел новоприбывших, увидел Лорбаэн в красно-оранжевом плаще, скис, бросил: 'Опять она? Да сами разбирайтесь, вот еще!' - и убрался обратно - в потолок смотреть, наверное. Таларик пожал плечами и предложил алагорскому сотнику изложить суть дела.

Сотник даже почти не врал. Пока его слушали, появился Атранек Экмарен, встал возле Таларика, нахмурился. Таларик оборвал сотника, когда тот перестал излагать факты и принялся оправдывать своих вояк - впрочем, судить его за это было сложно. Выслушали Броганека с Арагдеком, выслушали и обоих мечников. Таларик был недоволен - это легко читалось на его гладко выбритом, обтянутом кожей лице. Непонятно было только, кем или чем. Однако по его настоянию выслушали и Лорбаэн. Она была кратка под тяжелым внимательным взглядом Таларика, непроизвольно еще сильнее куталась в плащ и отводила глаза в сторону.

Броганек деловито потребовал виру за покушение на свое имущество, сотник возмущенно запротестовал, Атранек Экмарен нахмурился еще сильнее. Галдеж был прерван властным жестом Таларика, поднявшим руку. Приговор его был прост: Броганек уже взял виру кровью одного из мечников, большей виры он требовать не вправе - тем более что имущество не особо и пострадало. Броганек не нашел, что возразить, Атранек Экмарен сдвинул брови так, что они сошлись в одну линию, но тоже промолчал, 'имущество' отвернулось в сторону, мечтая, чтобы все поскорее кончилось. В глазах у нее уже прояснилось, и до нее вдруг дошло, что, собственно, случилось или почти случилось с ней на берегу под обрывом - словом, Лорбаэн слегка трясло. За нарушение дисциплины мечникам полагалось по десять плетей согласно Общему кодексу войсковой субординации, исполнение возлагается на сотника провинившихся. И пусть кто-то найдет девчонке одежду.

Приговор не понравился никому, кроме сотника, который вздохнул с видимым облегчением. Броганек с Арагдеком всю дорогу обратно к своему костру отмалчивались, Атранек Экмарен немедленно после оглашения приговора отвел Таларика в сторону и начал что-то сердито ему выговаривать, Таларик слушал устало и зло. Мечники, чей лагерь был рядом с костром истонцев, косились на них весь следующий вечер. Одежды для Лорбаэн так и не обнаружилось, что неудивительно - откуда в военном лагере женское платье? С другой стороны, владелец плаща так и не объявился. Она в очередной раз пожалела, что не умеет шить, потому как сукно плаща было чудо как хорошо.

Утром один из отличившихся вчера мечников обнаружился в кустах с перерезанным горлом. Опять было много шума, опять хотели вести истонцев к Таларику, но тут появился сам Атранек Экмарен и доходчиво объяснил сотнику, что доказательств вины истонцев все равно нет, и не лучше ли сотнику следить за поведением своих людей вместо того, чтобы попусту беспокоить 'воеводу Таларика'. Сотник не стал спорить - Атранек после мятежа в холмах многих алагоров пугал до икоты.

После полудня из-за ограды лагеря прилетела трехфутовая арденская стрела и пригвоздила к стволу старой сосны третьего из мечников. Лучников (их там оказалось целых пятеро, незаметно подкравшихся к самому лагерю) преследовали, но недолго и без особого энтузиазма, справедливо опасаясь засады. Чуть позже мимо костра, у которого плели корзины Броганек с Арагдеком, прошел Таларик, посмотрел на Лорбаэн очень странным взглядом, промолчал и ушел в сторону палатки графа Гисса.

Никто так и не смог объяснить эти две смерти, во всяком случае до ушей Лорбаэн ничего даже похожего хоть на догадки не долетало. Вот только с пути ее теперь алагоры обычно отступали либо просто шарахались, роняя корзины и фашины...

Корзины - это тоже Таларик. Он быстро озадачил все две тьмы войска, а после случая с Лорбаэн даже бездельничавшие до того отряды оказались заняты чем-то полезным. Ворчанья добавилось, особенно раздражало воинов то, что обнаруженную в лагере горькую эйторийскую настойку на травах, которой оказалось десятка три бочек разного размера, Таларик велел безжалостно вылить в реку. Плетущие корзины, строгающие жерди из молодых сосен и вяжущие фашины из тростника воины были трезвы и злы, но терпели. Молодой темник, наверное, знал, что делал - или же успешно делал вид, что знал.

По крайней мере, его затея с разведкой увенчалась полным успехом. Несколько алагоров с побережья, уличенные в хорошем умении плавать и нырять, под покровом ночи в одних перевязях с мечами переплыли Аррис и похитили из деревни на северном берегу старушку-миакоранку. Тщательно связанная, с кляпом во рту, она была уложена на плотик из фашин и доставлена в лагерь. На обратном пути похитители едва успели миновать фарватер до того, как появился патрулирующий реку мигронтский драккар, утыканный факелами по верху бортов и даже у самой воды, как на праздник.

Старая миакоранка, сморщенная как прошлогоднее яблоко, оказалась ценным источником сведений. Арденов допрашивать было бесполезно - это уже все знали. Но старушка упорно цеплялась за жизнь, и сообщила 'господину темнику' все, что 'господин темник' хотели знать.

А знать темник Таларик хотели в первую очередь ответ на один вопрос, который остальным почему-то в головы не приходил: почему, когда войско южан ударилось в беспорядочное бегство, его не преследовали? Естественно, что старушка не могла сказать, что было на уме у эйторийских и арденских военачальников, но зато она знала много чего другого, и кое-что из рассказанного ею послужило косвенным ответом на мучивший Таларика вопрос.

Оказывается, мысль завоевать или хотя бы разорить что-нибудь на севере Арденави этой весной пришла в голову очень многим народам и правителям. В Скейре ждали нашествия нерберийцев, за ними должны были пожаловать кассорийские и лиртодийские армии, а тем временем на востоке наступали на Сиккарту какие-то морские чудища с зеленой кожей, по крайней мере что-то такое старушкин зять слышал на рынке в городе.

Граф Гисс присутствовал при допросе, но лишь молча слушал, предоставляя Таларику задавать вопросы. Только когда темник счел, что больше ничего полезного старая миакоранка сообщить не может, и приказал пловцам вернуть старушку на место, то есть в деревню, граф покачал головой и провел ребром ладони по горлу. Стражник за спиной у женщины кивнул, достал нож и перерезал ей горло. Таларик недовольно поморщился и сказал, что не стоит заводить врагов там, где их и так сверх всякой меры, на что граф бросил 'Плевать!', а Лорбаэн, которую позвали в качестве толмача, спросила, нужна ли она еще, или ей можно идти спать дальше. Платье старухи впереди почернело от крови, девочка чувствовала головокружение и потребность сесть или даже лечь. Нет, больше она здесь была не нужна.

Приказ плести корзины прозвучал ближе к полудню - уже после того, как Лорбаэн и истонцы вернулись с судилища к своему костру. Сотники и десятники отобрали среди своих солдат тех, кто умел заниматься лозоплетением, остальных озадачили самой лозой. Благо ракитового куста и плакучих ив вдоль берега росло в изобилии.

Позже поступил приказ плести также и фашины из тростника. И тесать жерди из стволов молодых сосен. И поменьше шуметь, да и вообще заниматься всем этим поближе к реке и подальше от той стороны лагеря, что была обращена к холмам. Готовые корзины и фашины укладывались в ежевичнике посреди лагеря, где их и с десятка шагов не так просто было заметить. Что бы не затеял Таларик, он определенно не хотел, чтобы враги это видели.

Жердей получалось мало, но тут уж ничего нельзя было поделать. Сосновые боры - совсем рядом с лагерем, на склонах холмов, однако они были недосягаемы. Таларику пришлось удовольствоваться тем, что есть.

-Нужна разведка вверх по реке, - произнес Таларик, оглядев собравшихся. Единственный, в чью сторону он не смотрел, был граф Гисс, нахохлившийся в своем раскладном кресле. Скрестив ноги, спрятав ладони с складках своей накидки и втянув голову в плечи, он казался особенно мелким и ничтожным. Лорбаэн, увязавшуюся за Броганеком и оставленную на совете по просьбе Таларика, он старался не замечать.

-Вверх по реке - лагерь, из которого мы отступили, темник, - протянул Альбероник Эаприн. - Выше него - мост через Аррис. Ты был в тех местах со своей тьмой, что новое ты планируешь там обнаружить? Вражеские войска постоянно движутся, данные разведки тут будут бесполезны.

-Меня интересуют берега возле устья Катасты, советник: наш и противоположный. Рельеф, если точнее. А также поселения на берегах и укрепления с той стороны, если они есть.

Альбероник задумался, пожал плечами, сжал губы и сделал еще несколько подобных движений, должных скрыть его полное непонимание намерений Таларика.

-Я бывал в тех местах несколько лет назад, Таларик, - внезапно нарушил молчание граф. - проезжал из Скейра в Дассиг, осматривал старые арденские постройки. Через Катасту, если мне не изменяет память, ведет старый арочный мост, довольно широкий. Деревни там есть, но не вспомню, где и сколько. Река прямо возле устья Катасты разливается довольно широко, но вот дальше Аррис становится уже. На картах можно увидеть какую-то речушку, впадающую в Аррис с нашего берега, и не исключено, что ее берега не особо проходимы для конницы. Там можно начинать подготовку к переправе.

-Переправа прямо на Веггарский тракт? - удивился тысячник Раник Эаскин. - Но ведь, если я правильно понял, восточнее Дассига тоже стоят войска северян. Даже если эта авантюра удастся, мы окажемся меж двух огней: с запада войска в Скейре, с востока - в Дассиге.

-И все эти войска будут очень-очень заняты, - усмехнулся Таларик. - Скейр готовится встречать нерберийцев и кассорийцев, а на востоке какие-то морские монстры, уж не знаю что старуха имела ввиду под ними. Мы окажемся в тылу у обеих армий сразу.

-Какой смысл, я не понимаю... - граф воздел вверх руки, потом вздохнул и как-то беспомощно их опустил. - Нам не взять Скейра нынешними силами.

-Отступать же вы не захотели, ваше сиятельство, - парировал Таларик. - а надежды на то, что наши враги сами сгинут, у меня мало. Если мы не можем взять Скейр, то можем хотя бы помочь тем, кто его может взять.

-И зачем мне это?

-А зачем мы вообще тут воюем? Вы вроде бы хотели покарать арденов за какие-то старые обиды, а войско хотело взять богатую добычу - так покарайте арденов чужими руками, а добыча так и так от нас не убежит, если Скейр падет.

-Цинично, - пробормотал граф Гисс. - Мне придется подбирать крошки со стола герцога Эретви Кайльского... судьба как вроде издевается надо мной.

-Вряд ли, - обронил Атранек Экмарен. - Я слышал, как говорила старуха о нерберийцах. Так говорят о покойниках. Они там, в каменном городе за рекой, думают, что разобьют нерберийцев без труда.

-И пока что они не ошибались, Атранек Экмарен, - Таларик покосился на графа. - Пока что они не ошибались. Возможно, нам будет иметь смысл подождать подхода кассорийской армии, тем более что нерберийцы уже где-то совсем рядом, и мы просто не успеем. А заодно посмотрим, что будет происходить под стенами Скейра, и чем реально располагают наши противники.

-А что, той орды, что разбила нас не так давно, тебе мало, темник? - съехидничал Альбероник Эаприн.

Таларик странно посмотрел на него, словно не понимая, что ему сказали, и не ответил ничего. Ответ прозвучал от графа Гисса:

-Альбероник, скажи, много ли ты видел в той битве арденов? Мне вот почему-то кажется, что в основном нам противостояли эйтории. Не кажется ли тебе это странным?