Веридикт

Глава 11. Охотник

Профессор не собирался раскрывать этот маленький нюанс, пока не привезёт девушку во дворец. Вот почему он всюду таскал её за руку, на глазах у сотен свидетелей, а ещё раздобыл самое роскошное платье, о котором заботился больше, чем о фиктивной невесте. Алес забрал портплед из экспресса, даже удивительно, что не забыл забрать умирающую Меральду. Однако, когда выяснилось, что его спутница не просто заболела, а отравлена весьма специфическим ядом из арсенала фармации, ему пришлось вдохновенно врать, чтобы не привлекать внимания столичного, а по случаю, и центрального комиссариата. Алес Роз представился охотником и с присущей ему харизмой поведал персоналу здравницы душещипательную историю. Якобы избранница приревновала его к некой даме, естественно, без всякой на то причины, и, видимо, с горя приняла скверну химер. Минеральный токсин, выведенный генетиками, использовался для смазки стрел и с первого же попадания снижал скорость хищника. С повышением концентрации вовсе останавливал и впоследствии убивал. Охотник, подпустивший химеру ближе, чем на расстояние выстрела — априори мёртвый охотник, поэтому им не нужны были ни трезубцы, ни ножи. Природа плодила тварей с феноменальным упорством, и каждое поколение получалось ещё агрессивнее предыдущего. Уничтожение всей фауны могло бы стать решением проблемы, но мистолийцы и без того являлись заложниками ограниченного мира и его хрупкой экосистемы. К тому же комбинации иногда оказывались настолько невероятными, что сложно поверить: на запчасти шли плотоядные, грызуны, птицы и даже насекомые. Яд медленно убивал химер, воздействуя на центр терморегуляции. Вывести токсин из организма помогала вода, а в дикой среде её оставалось исчезающе мало — дожди да роса. В Меральду влили столько воды, что теперь она буквально истекала всеми видами биологических жидкостей. Ещё полчаса и её сердце сломалось бы, не выдержав этих температурных качелей. И никто бы не подумал искать в её крови яд. Красный лекарь дал девушке всего пять капель, кроме того, её почти сразу вырвало, но и этой ничтожности хватило, чтобы скверна достигла гипоталамуса и запустила свой неумолимый маятник смерти. Но Меральде больше не было страшно, она торжествовала. Этот день стал для неё праздником жизни и сокрушительного триумфа. На синке появилась новая трансляция, разоблачающая истинную сущность гарнизона. Она покажет запись правозащитникам, суду, столичному комиссариату, всему дворянству, да хоть бы и королю, если понадобится. У статуса невесты Алеса Роза есть свои преимущества и куда более обширное поле для манёвра, чем у какой-то там провинциальной студентки. Сначала она спасёт Хотиса Вертигальда, а потом разорвёт помолвку. Расскажет Хотису всю правду и будь что будет. Если и тогда этот болван не разглядит в ней женщину и не влюбится, она вернётся к матери в Хаз, как советовал профессор Ван Орисо. Может, он и подвинулся рассудком, но в одном был безоговорочно прав — история не имела смысла. Её корректировали, вырезая ненужные куски так же, как опытные мясники придают туше товарный вид. Хуже, если искажали факты или трактовали в удобную сторону. Историков призывали хранить первозданность информации и передавать потомкам в чистом, неотрепетированном виде. Как давно они перестали справляться? Меральда не верила, что отмена коснулась только имени рода Калмани. Сейчас оно ещё удерживается в памяти некоторых людей — их численность не имеет значения, любые сведения вне архивов не протянут и сотни лет. И кто взялся за роль редактора? Кто возомнил себя веридиктом, решающим, что в будущем станет правдой, а что — выдумкой? В ответ подсознание накрыло девушку ярким, живым воспоминанием. Брат герцога обнимает её, касается губами мочки уха и горячо выдыхает: «Запомни, орешек, Хари — превосходные манипуляторы».

Реакция Алеса на её умозаключение выглядела неоднозначной и заметно поостудила уже было закипающее внутри ликование. На лице профессора отразился полный спектр эмоций, от отрицания до сомнения, от ярости до гранитной невозмутимости, и сменялись они так быстро, будто мысли в его голове перевозил крошечный экспресс.

— Давай не будем делать поспешных выводов, — мягко попросил он.

— Но ведь всё сходится! — запротестовала Меральда, да так жалобно, словно от его согласия напрямую зависело, превратятся ли эти выводы в действительность. — Из семерых свидетелей Мираж покинули только я и ребёнок, которому всё равно никто не поверит. А если его качественно запугать, то он и вовсе не раскроет рта.

Алес рассмеялся.

— Да ладно! И что такого ты можешь рассказать о Мираже? Или о Каструм-Маре? Или в чём вообще состоит твоя вымышленная теория заговора?

— Комиссар даже предлагал мне работать на гарнизон, — обиженно пробубнила девушка. Ответить по факту ей было нечего. Весь их город был каким-то неполноценным, исковерканным, патологически неправильным. Там нет конденсаторов и всегда идёт дождь. Там не действует селестинит, дома стоят на земле, а у транспорта есть колёса. Овощи и фрукты либо гниют, либо срываются недоспелками. Мосты непременно оказываются готовыми лишь наполовину. Одна пропасть огорожена высоченной стеной, а другая — простой тонкой верёвкой. Жители не уезжают оттуда и никто не приезжает к ним. В местной здравнице не используют изумруды, а кое-кто ещё и не может применять сальватор. Кроме того, он ведёт запрещённую частную практику, а «безупречные винтики правосудия» не только закрывают на это глаза, но и злоупотребляют его беспринципностью. Например, когда нужно избавиться от неугодного свидетеля. Но как раз эту часть и просил проверить Алес Роз, в остальном не было ничего крамольного. Странного, непривычного, противоестественного — полно, и всё же это их быт, а не умысел.

— Ты называешь следствие. Попробуй чётче обрисовать мотив, мой маленький сердитый орешек, — мурлыкнул профессор Роз, отошёл от постели и, демонстративно разведя руки, медленно повернулся. — Вчера я был в Мареграде, сегодня я в Хэндскае, а через неделю снова окажусь в Мираже. И заметь, никто не попытался меня убить.

Меральда нахмурилась. Что-то неуловимое мелькнуло в её голове, но так и не успело сформироваться в полновесную мысль. Частично одетый Алес Роз определённо мешал ей сосредоточиться.

Позже, когда глаза девушки стали сухими, а кожа разве что лоснилась, требуя основательного мытья, у неё состоялась закрытая беседа с лекаркой. Меральда подтвердила россказни Алеса, изо всех сил имитируя описанную им пылкость чувств. Из-за природной стеснительности получалось, мягко говоря, не очень, но и лекарка не была профессиональным дознавателем, потому простого заверения оказалось достаточно. Чтобы не угодить в палату для безумцев, к коим легко приравнять неудачливых самоубийц, пациентка добавила к истории свою толику лжи. Как переосмыслила ценность жизни и даже хотела спастись, но к тому времени скверна уже уложила её на лопатки. Меральда намеренно избегала деталей — две противоречивые версии послужили бы поводом для вызова архангелов. Нельзя попадаться в руки младшего Хари до того, как она встретится с правозащитниками. Пока девушка отыгрывала протрезвевшую ревнивицу, отвечая на аккуратные вопросы лекарки, внутри что-то ёкнуло. Пульс затанцевал, отбивая чечёточный ритм паники. Профессор, мать его, криминалистики откровенно налажал. Какой из него охотник? Каждая столичная собака знает его в лицо.

Ещё больше студентка удивилась, когда её отпустили, напомнив оплатить счёт в регистратуре. Переодеваться было не во что — все её вещи остались на мареградском вокзале, да и душ она принимать не стала, спеша покинуть заведение до потенциального прибытия гарнизона. Вдруг лекарка опомнится прямо в эту секунду? Алес не посвятил бы Меральду в свои планы, если бы персонал не узнал его. Утка вылетела и, вероятно, доберётся до дворца раньше них. Тем приятнее было идти по улице в замызганном платье и с сальными волосами в компании Алеса Роза. Кажется, в ней проснулась какая-то нездоровая мстительность, которая всё равно не нашла желанного отклика. Спутник как ни в чём не бывало держал девушку за руку, разве что двигался быстрее обычного. «Торопится к ближайшему бутику?» — неуверенно предположила Меральда, стараясь приноровиться к его шагу.

На самом деле, на них никто не обращал внимания. Вся центральная часть города стояла на платформах и по сути представляла собой огромные ступеньки, ведущие к королевскому дворцу. Хэндскай — это не только название столицы, но и сама гора, на склонах которой раскинулся мегаполис. Чем ниже по косогору находилось здание, тем больше в нём насчитывалось этажей, поскольку строить апартаменты вровень с покоями правителя считалось дурным тоном. Расстояние между кварталами активно использовалось транспортом — селестинит выталкивал его на ту же высоту, что и жилые платформы, поэтому движение строго регулировалось мостами. У прохожих не было времени глазеть на странную парочку, все торопились вбежать на мост прежде, чем заблокируется вход. Девушка наконец разглядела загадочные счётчики, здесь их не прятали, а наоборот, вывешивали на высоких дугах ко всеобщему обозрению, позволяя водителям отслеживать количество зазевавшихся пешеходов. В Солазуре в воздух поднимали только отдельные дома, но они мешали проезду не больше, чем башни конденсаторов, а люди так и вовсе предпочитали ходить по земле. Три парящие улицы Мареграда не требовали столь тщательного контроля. Меральда вдруг поняла, что с таким напряжённым трафиком Алес действительно мог не успеть, и в лопатках засвербил противный холодок.

Как только край моста коснулся платформы, профессор нахально растолкал ожидающих и втянул девушку на переход. Сначала она заворожённо разглядывала фермерские угодья внизу, словно под суетливой столицей расположился абсолютно другой культурный слой, отчётливая тень прошлого, живая история. Споткнувшись на нескольких ступеньках, которые совершенно непредсказуемо оказывались под ногами то тут, то там, она вернула внимание на уровень глаз. Не помогло, потому что взгляд с завидным постоянством отвлекался на встречный поток пешеходов, льющийся за синеватым стеклом. Солнце припекало макушку, но пешая прогулка всё же была меньшим злом по сравнению с поездкой на общественном транспорте. Понаблюдав за скоростью передвижения местных экспрессов, Меральда мысленно переименовала их в «пассажирский стресс». Преодолеть пять кварталов значило бы переждать закрытие пяти мостов, а с поворотами эту цифру следовало умножать на два. Высотки затеняли лишь тонкую полоску у своего подножия, однако каменная платформа не раскалялась до обжигающей температуры и при желании по ней можно было пройтись босиком.

Заседание отложили на утро следующего дня, чтобы правозащитники могли ознакомиться с материалами дела и подготовиться. Алес отзывался о них, как о профессионалах, заслуживающих доверия, однако сам профессор Роз доверия Меральды так и не заслужил. Может, она не понимала его мотивов, зато наконец-то разглядела истинную цель. Фаворит королевы планировал избавиться от своего статуса. Представить двору будущую супругу — самый логичный способ порвать с высокопоставленной любовницей и, наверное, самый унизительный для королевы Грисель. Чем это обернётся для неё самой, Меральда предпочитала не думать. Точнее, ей больше нравилось размышлять о полезных знакомствах и о новых горизонтах возможностей, чем об исчезнувшей двадцать лет назад матери бастарда. Официальный визит состоится через шесть часов, а значит, ей нужно будет продержаться всего одну ночь. Хотя неплохо бы начинать держаться уже сейчас, учитывая вероятный темп распространения сплетен. С этой мыслью девушка покрепче перехватила ладонь номинального жениха, а он удивлённо оглянулся и решил сбавить шаг.

Ей чудилось, будто там, на вершине, прямо в это мгновение из Хотиса вынимают воспоминания, вычерпывают огромной ложкой, как суп из кастрюли, делая его всё более пустым и холодным. Он не помахал ей на прощание, не улыбнулся, даже не посмотрел, словно уже отсутствовал, оставив свою необитаемую шкурку пялиться прямо перед собой и держать идеальную осанку, нисколечко ему не свойственную. А что, если Хотиса Вертигальда стёрли ещё в Каструм-Маре? Мнимая законопослушность комиссара не помешала ему отравить её, пусть и чужими руками. Сильно искалеченными и никогда не заживающими руками. Вот только профессор криминалистики относился к её версии событий крайне категорично. Пообещал во всём разобраться и, если Меральда окажется права, первым закричать о случившемся. Но до тех пор призывал студентку помалкивать. И, естественно, ничего не объяснял, кроме необходимости переговорить с Бравиати лично. Он уже дал понять, что репутация брата его не беспокоит, скорее, он был бы безмерно счастлив найти грязное пятно на парадном мундире Тобиэла Хари. Жажда юридической справедливости тоже не умещалась в рамки его личности, по многим причинам. Алес не просто закрывал глаза на то, что Меральда собиралась сделать, он учил её не попадаться. Иногда обычное потворство ходило по тонкой грани, на стыке с реальным и вполне наказуемым соучастием. Сюда девушка относила уничтожение картриджей с уликами. Профессиональный интерес? Смешно. Высокие моральные качества? Вообще мимо. Неужели профессор действительно дружил с Азесином Бравиати? Тогда это была очень странная, извращённая дружба. Розу нравилось испытывать границы благодушного спокойствия лекаря, а тот, в свою очередь, словно не замечал брошенных колкостей и запускал его так глубоко, что шпильки наверняка уходили в подкожье. Может, был благодарен Алесу за спасение, подробностей о котором Меральда не знала? А профессор, выручив лекаря однажды, чувствовал себя ответственным за его дальнейшую судьбу? Похоже на правду. По крайней мере, ближе к ней. Остальные предположения девушка признала несостоятельными ещё в зародыше.

Меральда боялась, что Алес переубедит её, докажет непричастность гарнизона и тем самым лишит лёгкого пути. Пока она твёрдо уверена в их порочности, то будто бы и не ошибается. И это мерзко, думать, что незнание освобождает от ответственности. С тем же успехом она могла продолжать верить в собственную безопасность, зарыть голову в песок и ждать, когда её сожрут хищники. Правда, с одной разницей — такой урок жертва обязательно усвоит, на все сто процентов, но ей больше не представится шанса применить этот полезный опыт на практике. В случае чего Меральда признает свою ошибку и непременно раскается, но разве от раскаяния станет легче хоть кому-нибудь, кроме неё самой? Покушение на убийство — слишком серьёзное обвинение, чтобы разбрасываться им налево и направо. Впрочем, как и кража музейного экспоната. Будут ли архангелы мучиться кошмарами по ночам и посыпать голову пеплом за то, что схватили невиновного? Вряд ли. Она сожалела бы о таком до конца жизни, а значит, она лучше главного комиссара. И хуже его брата, который предпочитал просто не совершать ошибок. Девушке явно было к чему стремиться, поэтому она решила абстрагироваться от самого очевидного варианта и проанализировать события до него. В качестве старта ей пришлось признать, что температурная свистопляска началась ещё накануне ночью, задолго до того, как Бравиати влил в неё «целительную эссенцию таволги». А единственным, что она употребила в течение дня, был ароматный чай в доме Вельды Туркан. Агроном-самоучка, наконец отхватившая себе заезжего жениха, казалась отстранённой, но только потому, что все её органы чувств сконцентрировались на Томе Моте. Могла ли она приревновать артиста к незнакомой девчонке, неожиданно появившейся у них на пороге? Могла ли добавить яд в чашку? Определённо могла. Но откуда у неё взялась скверна? Версия требовала уточнений. К тому же Меральда действительно подцепила простуду. Это усложняло поиск исходной точки, момента, когда симптомы отравления проявили себя впервые. Но вот что интересно: в здравнице быстро разобрались с инфекцией, воспользовавшись сантеграном. Почему Азесин дал ей какую-то травяную настойку, вместо того, чтобы продезинфицировать организм минеральным раствором?

Спустя десятки переходов, профессор подвёл её к углу платформы, где по законам местной геометрии не должно было стоять никаких мостов. Неприметный валик из серого камня светился цензом. Алес приложил запястье к автоматической катушке и на краю проявился недокрученный кончик конструкции, увенчанный металлической кабиной. Дверь приглашающе открылась и Меральда с ужасом отметила, как мало в ней места.

— Залезай, — нетерпеливо подтолкнул её Роз.

— А вы? — девушке не хотелось делить с ним столь тесное пространство, но ещё больше ей не хотелось испытывать надёжность незнакомого механизма в одиночестве.

— Спущусь следующим рейсом, — ухмыльнулся тот. Меральда вцепилась в чёрный шёлк рукава, давая понять, что не готова к раздельному путешествию. Тем более, если эта штука будет раскручиваться вниз. Алес фыркнул, драматично закатил глаза и всё-таки протиснулся в кабинку, держа чехол с платьем на согнутом локте. Захлопнул дверцу и внутри стало не только тесно, но и темно. Камень затрещал, словно исполин, решивший немного поразмять кости. Стены легко продавливались пальцами, видимо, оббитые чем-то мягким. Девушка свела дыхание к минимуму, чтобы сохранить считаные миллиметры между собой и Розом, к тому же частые короткие вдохи помогали успокоиться. Она представляла, будто находится в парке аттракционов и собирается прокатиться на необычной, но всё же детской, карусели. И храбрилась так самозабвенно, что, едва ощутив движение, взвизгнула и резко опустилась на пол, прикрывая затылок руками. Профессор охнул и согнулся, когда острые коленки вперились ему в голень.

— Король всемогущий, однажды ты меня так прикончишь, — сквозь зубы прошипел Алес, пытаясь потереть ушибленную конечность.

— На вашем месте я бы беспокоилась о смерти при падении.

— Ха! А ведь ты как раз на моём месте, — издевательски пропел Роз. — Умереть в один день задолго до свадьбы. Романтично, не находишь?

— Не будет никакой свадьбы, — угрюмо заметила Меральда и подняла голову, слепо вглядываясь в темноту. Казалось, приглушённый скрежет в любой момент может стать звонким, превратиться в звук сминающегося металла.

— Разумеется, — легко согласился мужчина. — Только, кроме нас с тобой, никто об этом не знает.

По голосу было ясно, что он улыбается. Если она действительно погибнет до того, как даст свидетельские показания в суде, Хотису будет уже всё равно, где и как это случилось. Мнение остальных для неё не имело значения. Мама, наверное, удивится, но это мелочи по сравнению с новенькими песочными часами на полке. Оплакивать её будут независимо от обстоятельств.

— Не молчи, орешек. Меня давно не называли напыщенным болваном, я соскучился, — по-детски заканючил профессор, нащупал её макушку и растрепал волосы. Вместо ожидаемого ответа Меральда намеренно ткнула его коленкой и следующую минуту наслаждалась отборной руганью, от которой неизбежно краснели щёки. Брань внезапно оборвалась на полуслове, в тишине скрипнули петли и внутрь хлынул яркий поток света. Алес вышел, заслонив собой проход, затем поднял её за подмышки и поставил, совсем как куклу.

— Надеюсь, мне не нужно напоминать, как должны себя вести без пяти минут молодожёны? — произнёс он со всей серьёзностью, на какую только был способен. Девушка опустила глаза и неуверенно кивнула. Отряхнув её плечо, нежно соскользнул пальцами к ладошке и, ухватившись, потянул наружу. — Смотри, трусиха.

Роз закрыл кабинку и попятился. Не потому, что стоять слишком близко было опасно, а чтобы спутница могла увидеть процесс со стороны. Каменная лента оживала, медленно вздёргивая металлический ящик, точно кончик языка. Основной массив складывался, сворачивался, вытворяя немыслимые кульбиты, но краем балансировал так плавно, что кабинка едва ли меняла своё положение в трёхмерной системе координат. Когда от моста остался лишь куцый хвостик, подъёмник перебросил драгоценную ношу по короткой дуге, мягко водрузил на угол платформы и, зацензурившись, исчез.

— Это как он так? — изумилась Меральда, не в силах подобрать слов. Катушки всегда скручивали размягчённую породу в клубок. В Солазуре особую популярность завоевали лестницы. Широкие, с удобными перилами, а не те трапы, что используют для экспрессов. Счётчиков на них не было, а доступ имели только хозяева дома или консьерж, как, например, в Университете. Опоздавшие студенты ночевали в парке под кампусом и в шутку дрались за немногочисленные скамейки. Но эта конструкция действовала отнюдь не так примитивно и её механика не укладывалась в голове.

— Ну, как-то так, — ответил ей в тон профессор, не удержался и хохотнул. — Память, орешек. У этих камней есть память. Чем они были и чем должны стать, когда попросят. К счастью, здесь находится целая академия инженеров, чтобы их научить.

Меральда тут же представила, как Иона Флетчберг уговаривает непокорные балюстрады восстановить изящные формы. Выглядит глупо, где-то даже смешно. Её монотонный голос и замешательство камней, которые на протяжении тысячелетий были чем-то иным и теперь не понимают, почему следует внять просьбам архитектора. А умеют ли камни мыслить? Пусть не все, но может, существует такая разновидность. А говорить? Известно, что минералы охотно взаимодействуют друг с другом и в симбиозе порой раскрывают новые способности. Что, если натаскать эти кусочки памяти на имитацию человеческого облика, добавить пласт разума, речевой аппарат и, конечно же, поместить в руку веридикт? Не получится ли из них кто-то такой же инородный, лишённый естественности, картонный, как глава гарнизона? Бездушный голем, нисколько не догадывающийся, что бутафорские глаза выдают окружающим его природную холодность, чуждость и мертвенную пустоту? Какой бред. Галиард Первый не стал бы признавать бастарда в конструкторе, собранном из заскучавших камней. А если бы и стал, фармация слишком печётся о чистоте общества, чтобы позволить правителю выпустить в тесный мир нечто подобное. В противоположность брату, Алес был живым огнём, бесконечной эмоцией, вихрем, срывающим крыши. Вот и сейчас он наблюдал за отрешённой задумчивостью Меральды и тихо посмеивался. Девушка вдруг предположила, что любой камушек под её ногами может быть наделён своеобразной магией. Рано или поздно они смешиваются и рождают неведомое. Иссушают землю, сеют туман, создают химер и толкают людей на необъяснимые поступки. И стала шагать аккуратнее.

Ухабистая дорога пролегала сквозь пшеничное поле; первые колосья едва набирали цвет. Серые плиты закрывали солнце подобно тучам, и свет падал, как через гигантскую инверсную решётку, полосуя ниву на косые ромбики. По разбитой колее легко угадывался вид транспорта, которым пользовались под Хэндскаем. Наверное, Алес договорится с каким-нибудь фермером, и они понесутся к дворцу в кузове телеги. Девушку это не смущало, наоборот, болтанка по кочкам казалась лучшей альтернативой стоянию перед многочисленными мостами. Её образу уже не может навредить ни дорожная пыль, ни прилипшие соломинки, ни даже запах конского навоза. Но почему профессор упрямо тащит это дурацкое платье? Очевидно же, что оно не исправит положения.

Поросшая делянка незначительно уходила вверх по склону, именно поэтому путники не сразу заметили одинокую лошадь, трусившую по плечи в траве. Завидев людей, она резко развернулась и помчалась прямо на них. Меральда не успела ничего понять — Роз толкнул её в заросли и следом отшвырнул чехол, накрыв её с головой. Животное зарычало диким, утробным звуком, совсем не похожим на лошадиное ржание. Что-то свистнуло, приближающийся топот сменился грохотом и треском. Ученица вскочила, в недоумении разглядывая Алеса, застывшего в странной позе. Он целился, сжав пальцами коротенькую стрелу. Меральда проследила за направлением, туда, где покачивались смятые стебли, и обнаружила вздымающийся коричневый бок.

— Что вы делаете? — охотник выстрелил, чиркнув ногтем по рыжеватому оперению. Стрела из его рук исчезла, а зверь вздрогнул, отчаянно заскулив.

— Заткнись, — шикнул он, вынимая очередной снаряд из хитрого кармашка на поясе. Девушка всё поняла и внимательно осмотрела окрестности, ища какое-нибудь подозрительное шевеление. Химеры могли быть и меньшего размера, удачно скрытые гущей молодой пшеницы. Иногда они сбивались в стаи, но это единственное стратегическое решение, на которое был способен их незатейливый ум. Неутолимый голод гнал тварей к человеческим поселениям, заставляя забыть об остальных инстинктах, присущих всему живому. Но здесь, в столице? Меральда жалела, что попала в Хэндскай без сознания. Всегда мечтала увидеть пересохшие русла рек, трижды окольцовывающие гору. Согласно историческим данным, их неоднократно пытались наполнить, восстановить естественную защиту города от диких зверей. В правление Имберта Третьего, того самого, чья золочёная статуя освещает туманные улицы Миража, галечное дно выложили тысячами зеркал. Днём в них отражалось голубое небо, изредка подёрнутое перьями облаков. Нестерпимый свет солнца, размноженный из-за рельефности грунта, бил в лицо, словно прожектора. Когда темнело, опустевшие артерии превращались в обрывы, бездонные пропасти глубиной в целые небеса. Если какой-то особи и хватало смелости сигануть вниз, её конечности неизбежно секло осколками, а то и сразу вспарывало живот или горло.

Гильдия охотников не считалась полноценным учебным заведением, скорее, неофициальным формированием при поддержке королевства. Добровольная дружина, перенимающая опыт друг у друга и получающая его непосредственно в бою. Инженеры снабжали их оружием и экипировкой, а фармация — знаниями. Некоторые попутно промышляли звероловством, сбывая ценные меха и шкуры в частные ателье. Сами питались дичью, кормили семьи, а излишки относили на рынок. Химер не ели, несмотря на убеждения генетиков в пищевой безопасности такого мяса. Может, потому что фармация не могла знать всё разнообразие биологических аномалий, а может, из простого суеверия, что в кровь попадёт вымышленный вирус агрессии. Большинство предпочитало сдавать дивергированные туши в лаборатории. Меральда догадывалась, что ими двигала не гражданская сознательность, а обещанное вознаграждение. Наверное, такой труд и впрямь следует конвертировать в мисты. Полагаться на аморфное чувство долга было бы слишком рискованно.

Алес Роз, без сомнения, являлся членом Гильдии. Он вовсе не врал, представляясь охотником в хэндскайской здравнице. Поэтому никто, кроме Меральды, не обратил внимания на эту откровенную несостыковку. О его второй специализации знала вся столица. А невеста не знала и теперь ощущала себя непроходимой дурой. С неё было достаточно того, что он профессор, ни дня не проучившийся в Школе. Иначе он не смог бы так легко снимать свой браслет.

Девушка шагнула за Алесом, но тот жестом приказал ей оставаться на месте. Держа стрелу наготове, он медленно двинулся к бугорку, темнеющему над изломанной зеленью. Существо не дышало. После серии коротких всхрипов его бочина опустилась и застыла в вечной стагнации. Охотник опасливо толкнул тушу сапогом и выпрямился. Студентке было интересно, как с такого расстояния можно различить химеризм в обыкновенной лошади. Её неторопливый бег по пшеничному полю, ветер в гриве, перекатывающиеся под кожей мускулы — всё выглядело максимально естественно. Игнорируя требование Роза, Меральда тоже приблизилась. И, наконец, заметила разницу. Веки нависли, пряча скукоженные бусинки глаз, съехавшие к центру морды. Под носом болтаются странные хоботки, похожие на охапку мёртвых дождевых червей. А хвост тонкий, покрытый мехом и, как палка, прямой. Природа развернула её ноги в суставах и заменила копыта мощными широкими ладонями. Плоские когти на каждом из пальцев изрядно выпачканы грязью. Фактически конь не бежал, а полз, но поросль скрывала его конечности, а обманчивый ландшафт мешал оценить истинный рост твари.

— Нужно уходить, пойдём, — мужчина поймал её запястье и потянул, продолжая нервно оглядываться.

— А платье? — вдруг спросила Меральда. Не то чтобы оно ей было нужно, просто стало обидно за профессора. Ведь он так упорно тащил этот чехол, невзирая на любые сложности.

— Какое. На хрен. Платье! — на последнем слове Алес взревел. Девушка вздрогнула и поёжилась, испугавшись, что ещё чуть-чуть и он откусит ей голову.

Они бежали по дороге, пока не завидели комплекс построек. Два жилых дома, ряд амбаров, конюшню с разбитыми воротами и конденсатор. Цистерна была повреждена, из пробоины во все стороны хлестали тонкие струйки воды. Новорождённый ручей заметно размыл почву, устремившись вниз по склону. Пока Меральда справлялась с одышкой, Роз прикидывал что-то в уме, оценивал обстановку, задерживая взгляд на каждом объекте не больше чем на секунду. Переступив водоточину, он проследил за её течением. Ручеёк пересекал простенькую ограду и терялся в полях. Охотник пихнул девушку в лопатки так резко, что она ударилась носом о металлическую скобу.

— Лезь. ЛЕЗЬ! — громовым рокотом орал он, подталкивая её собственной спиной. У Меральды дрожали руки, она чудом смогла уцепиться за гнутую сталь лестницы. Ступни соскальзывали, но всякий раз упирались в плечи Алеса Роза. Только поднявшись над крышами, она позволила себе обернуться. Открывшийся пейзаж должен был преисполнить её безмятежностью — четыре лошади с текучей грацией рассекали молодые посевы по разным направлениям. Одна остановилась, зарывшись мордой в траву, будто собиралась ощипать хозяйскую пшеницу. Из-под сильного туловища полетели куски дёрна. Напоследок мелькнул широкий круп, оканчивающийся поджатым хвостом, и безвольно обвисшие задние лапы с выбеленными коготками. И всё. На поверхности остались лишь скученные комья земли. Профессор нетерпеливо похлопал спутницу по щиколотке и Меральда неосознанно посмотрела вниз. Там, за амбарами, на умиротворяющем зелёном было очень много агрессивного красного. И мёртвого.