Ведун

Глава 20

Глава двадцатая

В Пильске Бурый прежде не бывал. Однако если видел один такой городок, то, считай, видел все. Холм над рекой в удобном месте, где в нее приток впадает, тесноватый град, охваченный двойным частоколом. Посередке — княжий Детинец с дозорной вышкой, с которой и река на десяток перестрелов в обе стороны видна, и поля окрестные, и дорога, что бежит меж нив к лесной опушке.

По этой дороге они в Пильск и въехали. Дружинники конно, Бурый пеше, Дедко на телеге. Полпути проспал старый. Проснулся, когда уже ворота миновали. За ними все, как у всех. Подворья за высокими заборами, тяжелый дух многолюдства и суета. Кто-то что-то тащит-везет, кто-то препирается с соседом. Смерд тащит на рынок подсвинка. Тот визжит. Догадывается, что с ним станет. Псы за заборами брешут, иные попросту по улицам шляются. Но — с опаской. Жеребец лягнет или цапнет — мало не будет.

Дружинникам уступали дорогу. Многие здоровались. На Дедку зыркали с опаской. Ведун же приосанился. Строгий стал аки князь. Глядел только вперед, пока до рынка не доехали. Там Дедко с телеги слез и пошел меж рядов, поглядывая по сторонам с важностью.

Так и в Детинец вошел. С достоинством. Два дружинника конных по сторонам, Бурый — в хвосте.

А в Детинце интересно получилось. Помимо своих, пильских, на княжьем дворе чужие были. Те самые, что с укушенным рыцарем приехали. Четверо воев в разноцветных одеждах и жрец бога Христа. Ну точно ворона. Черный скукоженный, нос острый, голова на маковке лысая… Нет, не лысая, бритая. Поросла черной щетинкой. Как увидел Дедку монах, аж подскочил. Закричал, заплевался, замахал руками на пестрых воев. Хотел, должно, чтобы выгнали Дедку со двора.

Те, однако, ввязываться не стали. Понимали: не дадут. Ясно же, что не их тут сила. Однако знак свой крестовый сделали все. И помногу раз.

Князь Пильский Лудслав чиниться не стал. Сам вышел встречать на крыльцо, сказал с достоинством:

— Блага тебе, ведун, что уважил мою просьбу. Желаешь ли отдохнуть с дороги? Поесть?

Бурый удивился. Такое от князя услышишь редко. Обычно они говорят, чего хотят сами, а до прочих им дела нет.

Дедко такое любил: чтобы уважали. Потому и сам уважил пильского владыку: поклонился, прижав ладонь в груди, поблагодарил степенно… И попросил воды.

И тут Бурый догадался: не вежество это. Побаивается князь ведуна. Оттого и величает как гостя. Гость же, по покону, вредить хозяину не может. Правда и хозяин гостю тоже обязан: кормить, оберегать…

Воду принесли тотчас. Дедко испил, поблагодарил и с достоинством поднялся по ступеням в княжьи хоромы. Бурый — за ним.

И тут мимо него протиснулся монах. Грубо так отпихнул. Бурый стерпел. Негоже в чужом доме, едва войдя, свару устраивать.

Но монах не только Бурого оттолкнул. Он еще и вперед князя полез. Встал поперек пути, закричал громко и невнятно.

Бурый слов толком не разобрал, хотя орал черный жрец по-словенски. Так догадался: не хочет монах князя с Дедкой пропускать.

Бурый восхитился отвагой лехитского жреца. Владыке в его собственном доме указывать… Не всякий хоробр на такое решится.

Лудслав, однако, не разгневался. Поморщился только и указал своим на монаха.

Те взяли черного под локотки, понесли (Бурый посторонился, пропуская) и выкинули монаха с крыльца.

Тот сразу вскочил и, прихрамывая, отчего еще больше стал похож на ворону, побежал к чужим воям. И снова завопил, размахивая руками.

Досматривать Бурый не стал. Итак ясно, что не станут вои его слушать. Куда интереснее на укушенного рыцаря поглядеть.

Привычная картина. Ложе и человек на нем. И нехороший запах.

Но в этот раз ни лекаря рядом, ни волоха, ни иного умелого сидельца. Холоп, который в углу — не в счет. Этот разве что воды подаст или горшок ночной вынесет.

Вот интересно: а каково рыцарю теперь оправляться, подумал Бурый. С ехидством подумал, потому что болящий ему сразу не понравился. Нехороший у того взгляд. Недобрый. Будь воля Бурого, он бы такого лечить не стал. Несмотря на рубаху из заморской гладкой ткани и золотые перстни на пальцах.

— Это кто?

По-словенски рыцарь говорил почти как нурман. С собачьим таким подгавкиванием.

— Лекарь, — соврал князь. — Может тебе помочь.

— Резать не дам! — сердито заявил Винцен или как его там. И уже Дедке: — Вылечишь — награжу. — Пять, нет, десять денье!

Бурый удивился. Видел он эти денье. Таких из одной гривны сотни три отлить можно. Недорого рыцарь свой уд оценил.

Князь поспешил вмешаться:

— Не беспокойся, друг мой! Я лекарю сам заплачу.

Друг. Ха! Взгляд, который рыцарь метнул на Лудслава, уж точно не дружеский. Но спорить не стал.

— Показывай, — сказал Дедко и рыцарь скинул одеяло.

Ну что сказать… Лечили его правильными травами. Но, видать, все же прогневал рыцарь своего бога. Впрок не особо пошло.

Дедко задумчиво изучил пострадавшую часть, потом повернулся к Бурому:

— Волчица, — сказал он.

— Точно! — воскликнул рыцарь. — Так грызанула, что я…

— Я не про то, — перебил Дедко. — Не бывает зубов в женском месте. Баечки это. А вот схватить может, это да. У волчиц завсегда так. И у наших баб бывает. Ежели сильно болюче сделал или напугал дюже. И великой беды в том нет…

— Что болтаешь, дурень! Как же нет, если у меня кровища так и хлынула! — возмутился рыцарь. — Да я как на ноги встану, ее на кусочки пущу и псам своим скормлю!

Бурый подумал: сейчас Дедко осерчает и уйдет. Но нет. Сказал спокойно:

— Ее вины в том нет. Только твоя.

— Вот и монах ваш так же сказал! — не медля поддержал ведуна князь. — Он что говорил? Бог ваш тебя наказал! Не виновата девушка!

— А еще он сказал: сжечь ее надо! — злобно процедил рыцарь. — Колдунья она! Ди бёзе хекса!

— Ну коли так, то трогать ее никак нельзя, — проговорил Дедко, отвернувшись, чтобы спрятать усмешку. — Иль не знаешь, что мертвая ведьма много опасней живой? А если дурной смертью ушла, так и вовсе и тебя и весь твой род изведет до шестого колена.

— Бог меня сохранит! — Рыцарь быстренько обмахнулся крестом и пробормотал что-то по-своему. — Бог не позволит, чтобы род мой угас! Recte et salvare!

— Бог твой тебя уже направил, — сказал Дедко. — И тебя он сохранит. А вот уд твой — нет. Ежели я не пособлю.

Рыцарь встрепенулся:

— Так что ты болтаешь попусту! Врачуй меня живо!

— Не могу, — покачал головой Дедко. — Я тебя исцелю, а твой бог на меня осерчает. Охота мне, чтобы такой сильный бог на меня рассердился за каких-то десять мелких монет!

Бурый увидел, как напрягся пильский князь. Но не обеспокоился. Дедко ведает. И сам же сказал: для бога христиан тех, кто не крещен будто бы и нет.

— Я во дворе жреца вашего видел, — сказал ведун рыцарю. — Пусть его позовут и он поклянется, что ваш бог не станет на меня гневаться, если я тебя исцелю.

Тут уж и Бурый отвернулся, чтобы улыбку скрыть.

Рыцарь проворчал что-то непонятное. Хулительное, надо думать. Потом глянул на Дедку, угадал, что тот не передумает и заорал по-своему на холопа.

Тот подскочил и убежал.

Вернулся уже с монахом и одним из чужих воев. Портки у воя красивые: одна половина красная, другая синяя. И шапка на голове с длинным желтым пером. А так от словенского дружинника отличий немного. Бороду и здесь многие подстригают, да и серьги в ушах тоже кое-кто носит. Вой, видать, опытный. Кожа на рукояти меча сильно потерта и взгляд особый: и никуда и во все стороны сразу.

Рыцарь с монахом заговорил по-словенски. Сообщил о требовании ведуна.

Монах не удивился. Сообщил немедленно, что тот прав: покарает того Христос, если посмеет благородного рыцаря околдовать.

— Ну нет, так нет, — охотно согласился ведун. — Как почернеет отросток, сразу тогда режьте под корешок. Корешок под корешок! Ха-ха!

Пошутил Дедко. По-своему. От таких шуток только одному смешно: самому Дедке.

Рыцарь заорал на монаха. Велел немедля дать добро на лечение от божьего имени.

Монах заорал на рыцаря. Визгливо так, противненько. Мол, тому надлежит язычников искоренять, а не поощрять.

Оба так распалились, что невзначай выдали, зачем в Пильск приехали. Если коротко: обратить пильского князя к Христу. А ежели не обратится, то…

Монах опомнился первым. Зыркнул на Лудслава: понял ли, о чем речь.

Понял, понял. По глазам видно. Но так-то виду не подал, промолчал.

— Что тебе дороже, сир? Уд твой или душа? — вопросил монах. И утешил: — Сиречь прими свой удел от Господа и покайся! Кабы мне таково испытание пришло, я б не усомнился.

Тут рыцаря прорвало. На монаха полился такой ругательный ливень, что Бурый заслушался. И не он один. Дедко тоже внимал, даже губами шевелил, повторяя, чтоб запомнить.

Так-то рыцарь прав: монаху уд и впрямь ни к чему, а рыцарю он не только тешиться, но и род продолжить…

Монах выслушал терпеливо, а потом возразил кротким голосом: мол, у батьки рыцарева еще три сына есть, причем оба старше, чем болящий. Есть кому род продолжить. А колдовство вершить колдуну он, монах, не позволит, хоть огнем его жги.

Вот эта мысль рыцарю по душе пришлась. И он тут же велел вою взять монаха в оборот и прижечь его как следует. Поставить, к примеру, пятками на угли. И держать, пока не примет нужное решение.

Монах еще более кротко заявил, что готов пострадать. Богу Христу это любо. Вой же заявил, что мучить жреца не станет. Ему душа дорога, и уд у него в порядке, так что выбирать не требуется.

Тут все трое умолкли и в наступившей тишине Дедко изрек свое любимое:

— Я не колдун!

Быстрее всех спохватился монах:

— Ты язычник!

— Верно, — согласился Дедко. — Ты тоже.

И показал язык.

Монах заругался.

Рыцарь снова заорал.

Чужой вой смачно высказался об обоих. Тихонько.

Дедко наслаждался.

Рыцарь переключился с монаха на князя. Обвинил его в том, что подсунул неправильную девку.

Монах поддержал. Какой-то он злой для жреца бога, который, как слыхал Бурый, прощает всё.

Князь молчал. Хотя видно: ярился. Вот кто всё прощает. Будь на его месте Бурый, он бы за охульные слова Венцика этого кату отдал. И монаха. А воев их попросту убил. Или к себе взял. Вои ж добрые. Точно не хуже Честана.

В воинском деле Бурый понимал мало, а силу духа чуял безошибочно.

— А ведь ты меня боишься, — вдруг сказал Дедко, когда рыцарь перестал орать.

И сказал он это не рыцарю, а монаху.

Тот не нашелся, что ответить. Потому что Дедко правду сказал.

— Я никого не боюсь! Только бога! — Наконец выкрикнул монах.

И закрестился, забормотал.

— Не бога ты боишься, — сказал ведун. — А того, что не любит тебя твой бог. Оттого и жертву ему принести хочешь. Не потому, что думаешь, что ворожила, а от того, что красивая.

Монах сказал неожиданное:

— Красота женская есть искус бесовский!

Важно так сказал. Уверенно.

«А ведь верно», — подумал Бурый. Знал: бесами христиане навий и навьев именовали. Вспомнилось, как манила его навья, что сейчас у Дедки в посохе обретается, а до того Бурого красой своей льстила.

Дедко похлопал монаха по бритой макушке.

— Тут твой искус, дурень. Не в девках. Вижу я, рыцарь, что от жреца твоего только шум глупый. Не слышит он твоего бога. И бог его тоже слушать не станет. Потому как пустое болтает, да и врет. Хотя… Если на кол его посадить, — Дедко подмигнул. — Тогда уж он правду голосить станет. Не колу все правду кричат. Видел многажды. А твои срамные ранки я вылечу. Вот он вылечит, — Дедко показал на Бурого. — И с богом вашим я тоже сам договорюсь.

Позже, когда они с князем остались втроем, Лудслав спросил важное:

— Обо мне что ведаешь, Пастырь, скажи.

— Что скажу, и сам знаешь, — отозвался Дедко. — Не быть тебе более вольным. Ищи, кому под руку пойти.

— А к кому? — посмурнел Лудслав. — К лехитам?

— И опять ты ответ знаешь, — заметил Дедко. — Сожрут тебя лехиты. Вот это Венценций и сожрет. Он твое княжество уже своим мнит. Тебе не ублажать его надобно было, а убить.

— От этого только хуже сделалось бы, — вздохнул Лудслав. — Думал бога их принять…

— Не примет тебя бог христиан, — уверенно произнес Дедко. — Не веришь же ему.

— А как ему верить, когда у него такие… Сам же видел.

— Вот. — поднял палец Дедко. Покачал им в воздухе. Князь неотрывно глядел на загнутый, желтый ноготь.

А Бурый только теперь правильно понял, почему князь так расположен к Дедке. Потому что худо Лудславу. Куда не кинь взгляд, всюду клин невсходный.

— К Роговолту иди, — сказал Дедко.

— Так говоришь, потому что Роговолт — твой князь. — В его уделе живешь.

— У меня нет князей, — сказал Дедко. — И не в уделе я живу, в мире. Я сказал, ты услышал.

— А чем мне Киев плох? Или Новый город?

— Жадностью плохи. Пойдешь под них — отнимут твое княжество.

— А Роговолт не такой, что ли?

— Такой, — согласился Дедко. — Все вы, владыки, такие. Только то вас и сдерживает, что другие такие же не хотят, чтоб вы сильнее стали. Потому и не дадут Роговолту тебя сожрать. Однако если под Киев пойдешь, может, и уцелеешь. Станешь из князя наместником киевским. Князем-воеводой. Вот как смоленский.

— Все-то ты знаешь… — проворчал Лудслав.

— Я — ведаю! — Дедко поднял палец. — И за это ты мне заплатишь. И ему заплатишь. За Венценция. И за дочку свою непризнанную. Спортил ее саксонец. По-плохому спортил. Надо поправить. Не то руки на себя наложит и тогда совсем худо станет. И ей, и всей крови твоей. Веришь мне?

— Только тебе теперь и верю, — проворчал Лудслав.

Тремя днями после, когда возвращались домой, вчетвером, поскольку клятву с Честана и Войняты никто не снимал, Чеслав спросил у Дедки:

— Говорят люди: ты с богом Христом договориться сумел. Правда ли?

— Неправда, — ответил ведун. — Не наш это бог. Нет ему до меня дела, пока я в его дела не лезу. А я не лезу.

— Получается, не он этого Венциску покарал? — спросил Войнята.

Дедко пожал плечами:

— Может и он. Мне без разницы.

— Потому что не ты, а твой Младший его врачевал? — спросил гридень.

Бурый встрепенулся. Если так…

Не так.

— За все, что Младший по моей воле творит, я в ответе, — сказал ведун. — Но тут отвечать нечего. Что жрец Христов сказал? Богу его не нравится, что Венценций блудит много. Ну так не будет он больше блудить.

— Как это не будет? — удивился Честан. — Вы ж его вылечили.

— Вылечили, — согласился Дедко. — От ущемления.

— И чего?

— А того, — передразнил Дедко, — что первый наговор слабящий, которому меня мой пестун научил, как раз на это дело и есть. Не станет больше рыцарь бога своего блуднями огорчать. И любой не станет, если я того захочу, — Дедко со значением поглядел на Честана.

Тот понял. И на всякий случай отъехал от воза.

А ведь Дедко ничего худого ему не обещал. Но пугнул наверняка не просто так. Что-то ему от этого Честана надо.

А Бурому надо у Дедки этот наговор вызнать. Полезная штука.