В страну волхвов

Глава 24 Синие глаза таят любовь…

Милан проснулся от обычного утреннего разговора друзей. В палатке он оставался один. Более того, эти варвары откинули полог и даже не потрудились вернуть его на место! Сквозь открытую дверь Милан увидел, что Янош уже возился с завтраком, Стас помогал ему, а Вацлав с озабоченным лицом рылся в сумке.

— Коньяк, по-моему, был у Милана, — сказал Янош.

Милан попробовал сесть. У него получилось, правда, не без труда.

Вацлав посмотрел на него и обратился к Яношу.

— Янош, позволь мне позаимствовать немножко твоих сил. Я всю ночь беседовал с Володимиром, в основном, за счет Милана. Теперь его надо чуть-чуть подлечить.

Янош кивнул и протянул магу руку. Стас с удивлением посмотрел на такой энтузиазм, пожал плечами, плеснул в кружку на донышко чаю и подошел к Милану.

— Выпей.

Милан взял кружку, глотнул и поставил на пол. Стас сел позади него прямо на пол, если так можно назвать накрытый брезентом снег, и принялся массировать Милану виски. Милан закрыл глаза и приготовился подремать. Но, странно, спать больше не хотелось.

— Зачем ты взялся за это, Стас? — услышал Милан недовольный голос Вацлава и открыл глаза.

Стас еще несколько секунд тер ему виски, потом приложил руки к собственной голове.

— Это ни к чему вас не обязывает, Вацлав. Я ведь вижу, вы решили за свой счет вытащить всю экспедицию. Будь вы даже самым крутым магом в мире, все равно вам нужен или нормальный сон, или постоянная силовая подпитка. В конце концов, я заинтересован в конечном результате не меньше, чем вы.

Милан, наконец, выбрался из мешка, протер лицо снегом и пошел к костру за чаем и завтраком.

— Как ты себя чувствуешь, мой мальчик? — заботливо поинтересовался Вацлав. — Не обижайся, что вчера я так вот запросто черпал у тебя энергию. У меня просто не было другого выхода. Разговаривать с Володимиром нужно с ясным сознанием. А то это может плохо кончиться. Для всех.

— Не извиняйтесь, Вацлав, ведь вы меня для этого и взяли.

Милан глянул на отвисшую челюсть Вацлава и на его застывший взгляд и охнул.

— Ой, простите, Вацлав. Вы же знаете, я не нарочно.

Вацлав засмеялся и покачал головой.

— Я же говорил тебе, обращайся ко мне на ты, тогда мне легче будет переваривать твои высказывания.

Милан застыл. Вацлав уже не первый раз предлагал ему перейти на ты, но сейчас он сделал это при Яноше и при Стасе. Оба они считали это честью, пусть и по разным причинам.

— Я не перехожу на ты по сугубо меркантильным соображениям, Вацлав. Видите ли, я надеюсь по окончании странствий получить какой — никакой заработок, а если я стану говорить вам ты, то деньги с вас взять я уже не смогу. Ты говорят друзьям, а друзьям оказывают дружеские услуги, а не платные.

— Так вот в чем дело, — засмеялся Вацлав. — Давно бы сказал, я бы рассеял твои опасения. Дело в том, мой мальчик, что у меня нет своих денег. Я живу за счет казенных. И ты должен получить заработок из того же источника. А я… — Вацлава замолчал и пожал плечами. — Может быть, ты слышал у себя в университете, что в Верхней Волыни существует жесткий табель о рангах. Если ты не состоишь на государственной службе, то можешь делать деньги в неограниченном количестве, зато не можешь влиять на политику.

— Ничего себе, неограниченном, — перебил Милан. — А прогрессивный подоходный налог?

— А я-то думал, почему ты ушел из бизнеса? Оказывается все просто — чтобы налогов не платить.

— А что, я и не плачу. Мне не с чего.

— Поговори у меня! Так вот, раз ты ушел из бизнеса, то можешь поступить на госслужбу и заниматься политикой сколько душе угодно.

— Точнее, сколько позволит вышестоящий начальник.

— Я и говорю, мой мальчик, сколько душе угодно. Я же не сказал чьей! И если ты попал в номенклатуру, бизнес для тебя полностью закрыт. Возьми, к примеру, меня. Деньги с моего открытия идут в казну. А на мои нужды мне дают по цивильному листу. Хотя, справедливости ради, надо признать, что планка, в данном конкретном случае, поднята довольно высоко. Я же занимаю две должности по совместительству.

Милан рассмеялся, Стас изумленно покачал головой. Янош же с любопытством прислушивался.

— Чиновник крупного ранга не может иметь накопления, чтобы передать их по наследству, — невозмутимо продолжал Вацлав. — Размер наследства строго определен и выплачивается из казны. На жалование же чиновник должен достойно содержать себя и свою семью. Достойно, это с точки зрения правящей верхушки. А что касается наследства, то если бы ты не валял дурака и занялся бы семейным бизнесом, то получил бы гораздо более крупное состояние, чем мой третий сын, ежели таковой когда-либо появится.

— Так зачем же люди идут на госслужбу? — заинтересовался Янош.

— Не у всех же есть способности к бизнесу! — усмехнулся Вацлав. — Вот возьми Милана. Ему бы сейчас сидеть в Медвежке и заниматься честной торговлей. А он мотается по всему свету!

— Люди, как правило, прилагают наибольшие усилия для того, чтобы ничего не делать, — вздохнул Милан. — Для того чтобы не работать, порой придумывают самые неожиданные вещи.

— Да, — подтвердил маг. — И затрачивают на это порой уйму энергии.

— А что делать, если начальник — вампир? Идите завтракать, господа. А то, как вы собираетесь, опять до ночи в гостиницу не придем.

Через полчаса компания уже вышла в путь. Дорога была довольно широкая, так что шли парами. Вацлав опирался на руку Милана, Янош шел рядом со Стасом. Некоторое время шли молча. Каждый думал о чем-то своем. Милан вспоминал рассказ Володимира, услышанный им прошлой ночью. Потом подумал, что Володимир говорил только для Вацлава. Необыкновенное внешнее сходство и предполагаемое родство подвигли воспреемника к откровенности. Но если бы Володимир хотел, чтобы его услышали все, он бы сумел об этом позаботься. Милан вспомнил, как у него слипались глаза, посмотрел на шефа и сказал:

— Спасибо, что позволил мне вчера услышать рассказ.

— Ты, конечно, понял, об этом лучше не рассказывать другим.

— Конечно. Неужели все так и было?

— Как знать, Милан? Может быть. За семьсот лет многое может исказиться в памяти. Что-то забылось, что-то приукрасилось. Меня сейчас больше интересует другое.

— Боишься, что воспреемник и, правда, решится нас задержать?

Вацлав кивнул. Он отметил про себя осторожную манеру говорить Милана. Молодой человек не смел обратиться к нему на вы, после недвусмысленного приказа, и не решался сказать ты. Все ж таки, ты — говорят равным, а он — какое — никакое начальство.

— Володимир молчал об этом семь сотен лет, — проговорил Вацлав, поглядывая на своего секретаря. — Ему очень хотелось выговориться. Кто знает, сколько подобных историй скопилось у него за эти годы?

— Поживем — увидим. Но он не запрещал нам идти к границе?

— Нет. Просто сказал, что не отпустит нас так быстро.

— Что будем делать?

— Не знаю. Думается мне, что к ночи ситуация прояснится. Если Димочка захочет продолжить разговор, то придет, если же нет — мы спокойно наймем сани и поедем к ближайшей границе.

— Хотелось бы знать, что означает слово «быстро» для бессмертного, — задумчиво проговорил Милан.

Несмотря на то, что Вацлав слегка подпитал свои силы за счет Милана и Яноша, правда, к Яношу он обратился не для себя, если бы не вмешательство Стаса, он бы честно передал энергию своему секретарю, бессонная ночь сказалась на нем не лучшим образом. Мага начала раздражать безликая речь секретаря.

— Если тебе не хочется говорить мне ты, не насилуй себя. Перебьюсь.

— Не в этом дело, — возразил Милан. — Он прекрасно уловил обиду в словах мага и понял, что тот хотел сказать «а я-то считал тебя другом»! Поэтому Милан стал отвечать на эти, непроизнесенные слова.

— Мне просто трудно перестроиться. Это у тебя все просто — переходишь на ты со второй фразы. А у меня выработался студенческий стереотип. Ты — доктор магии, а я вчерашний студент… Кстати, а как ты обращался к преподавателям?

Вацлав улыбнулся.

— Знаешь, я говорил ты только двоим. Один мне годился не то в отцы, не то в деды. Я называл его дядя Мстислав — когда мы были в неформальной обстановке, конечно. А второй — почти мой ровесник, Владислав. Я познакомлю тебя с ним в Медвенке. Влад преподает особенности биологии многомерных животных и ведет большую научную работу.

— Особенности биологии многомерных животных? — заинтересовался Милан.

Вацлав кивнул.

— Замечательная наука, поверь, мой мальчик! И самое в ней замечательное то, что за все время нашей жизни бок о бок с многомерными организмами мы о них так ничего и не узнали. Как ты понимаешь, чтобы понять, кто как устроен, его надо препарировать. А за все время к нам в руки не попал ни один многомерный труп.

— А куда они деваются? Они же не бессмертные?

— Конечно же, нет. Но они могут существовать в нашем мире только благодаря изолирующим подковам, покрытиям, тапочкам, наконец.

— А как их удается поймать? — заинтересовался Милан.

Вацлав представил Милана в роли ковбоя на родео с шестимерной лошадью и улыбнулся.

— Их не ловят, Милан. Да и как их поймаешь, если невооруженным глазом невозможно различить, где у них голова, а где — хвост. Мы их разводим. Они содержатся в специальных загонах. Довольно-таки опасный бизнес, к слову сказать. Из-за необходимости постоянно следить за изолирующим слоем. Собственно говоря, сразу в послевоенные времена все отходы многомерной жизнедеятельности научились возвращать по принадлежности в момент возникновения. Вообще-то снять заклинание — не штука, да вот только трудно это сделать избирательно. Представь, что случится на дорогах, если его убрать на сутки? А точнее предсказать приближающуюся кончину многомерки еще никому не удалось.

— А Влад определил?

— Влад начал применять к изучению биологии многомерок оптическую магию, магическое конструирование и формальную логику.

— И что?

Вацлав улыбнулся нетерпению молодого человека.

— Он построил четырехмерную лошадь в разрезе. Точнее, несколько разрезов лошади.

— И что? — снова спросил Милан.

— Ты же знаешь, наши глаза хорошо воспринимают только двухмерное изображение. И вся инженерная наука прошлого сводилась, в сущности, к переложению трехмерного изображения в двухмерное. Но если сравнительно легко изобразить на бумаге трехмерный предмет, то чтобы изобразить четырехмерный лист бумаги не годится. То есть, изобразить-то можно, только понять, что же именно изображено нельзя. Влад сделал допущение, что для понятного отображения многомерного предмета, где под словом «много» понимается число больше двух, число измерений должно снижаться не более чем на единицу. Исходя из этого, он создал несколько трехмерных разрезов четырехмерной лошади.

— Ну и как?

Вацлав пожал плечами.

— Может Влад там что и понял, но я, пожалуй, не отличу проекцию лошади от проекции лисы.

— Он что, не снабжает свои творения поясняющими подписями? — ехидно спросил Милан.

— Снабжает, мой мальчик, причем многотомными. С предположительными характеристиками изображенных внутренних органов и особенностей их работы. Но хочу предупредить. Если будешь учиться на факультете общей магии, к лекциям Влада относись с большим пиететом, чем к моим словам. Влад не одобряет подобный юмор у студентов.

Милан принял смущенный вид.

— Я очень нахально себя веду?

Вацлав пожал плечами.

— Я привык.

Милан вопросительно поглядел на начальника, увидел его легкую улыбку и лукавый блеск голубых глаз и успокоился.

К ужину компания пришла в город Золотого Кольца Трехречья. На входе в город дежурил наряд охраны.

— Представьтесь, господа, — вежливо предложил командир.

— Паломники из Верхней Волыни, — ответил Вацлав.

— Следуйте за мной, господа, — предложил охранник. — Вот, садитесь в сани, до гостиницы еще далеко.

— Юмор у тебя, Димочка, — вздохнул Вацлав, залезая в сани.

Милану почудился, впрочем, может и не почудился, голос Володимира.

— Рад, что тебе нравится, Славочка.

Через полчаса они уже входили в гостиницу. Несколько дней назад они уже посещали гостиницу для паломников Золотого Кольца Трехречья, поэтому сразу почувствовали разницу. У входа дежурил администратор. Увидев их, он вежливо поклонился, проговорил: «Одну минутку, господа», и вихрем вылетел из холла. Не успели путники недоуменно переглянуться, как администратор уже появился вновь, в сопровождении хозяина гостиницы и двух носильщиков. Хозяин гостиницы с интересом оглядел гостей и почтительно поклонился.

— Здравствуйте, господа. Мы уже заждались. Позвольте проводить вас в ваши покои. Прикажете подать вам ужин в номер, или желаете спуститься в общий зал?

— В номер, — приказал Вацлав.

— Можно накрывать на стол?

— Через полчаса.

— Будет исполнено.

В прошлое посещение подобной гостиницы, друзья уверились, что третий этаж предназначается для обслуживающего персонала. На лестницах стояли таблички, с надписями «посторонним вход воспрещен», а сами лестницы были перегорожены толстыми бархатными шнурами. Сейчас же хозяин гостиницы решительно отодвинул в сторону пунцовый шнур и повел их вверх. Они прошли по устланному ковровой дорожкой коридору, в торец здания и оказались между двумя дверями одна напротив другой. Хозяин распахнул одну из дверей, и путники вошли в номер. По самой скромной оценке, он значительно превосходил номера люкс на границе. Теперь стало понятно, почему в коридоре почти не было дверей.

— Господин Вацлав, этот номер для вас и вашего темноглазого помощника. Господин Володимир сказал мне, — гордо добавил хозяин, — темные глаза таят мудрость, синие — любовь. Теперь я вижу, что он имел в виду глаза ваших спутников. Господа Янош, Станислав, ваш номер напротив. Пойдемте, я провожу вас. Ужин подадут через, — (он глянул на часы), — двадцать семь минут в номер господина Вацлава.

Вацлава кивнул и скрылся в ванной. Милан, под руководством хозяина гостиницы, принялся обживать номер.

Все-таки в Трехречье жили своеобразные люди. Они почему-то уверились, что одному жить просто не интересно, даже в гостинице. Номер явно предназначался высокопоставленному лицу с секретарем, помощником, охранником, или кого здесь принято возить. Милан занял меньшую спальню, поближе к двери, оставив в распоряжении шефа большую с кабинетом. Хозяин сказал, что именно в этом кабинете он и сервирует обед.

К большому удивлению Милана, Вацлав освободил ванную минут через пятнадцать. Обычно маг проводил там гораздо больше времени.

— Иди скорее, мойся, — нетерпеливо проговорил Вацлав. — Сейчас подадут ужин. Сразу после ужина я лягу поспать, а ты подежуришь, подождешь Володимира.

Милан невольно поежился. Он сегодня весь день пытался отогнать от себя воспоминания о жутком рассказе воспреемника, и вспоминал, вспоминал. Безумные слова сожаления и ненависти звучали у него в голове, заглушая все прочие впечатления. А сейчас, Вацлав прав, уже совершенно ясно, воспреемник не отступился от своего каприза пообщаться со своим предполагаемым родственником.

Милан быстро принял душ, переоделся и прошел в кабинет. Там уже собрались все его спутники, а на столе стояли напитки, салаты, вазочки с черной икрой, маслом, холодное мясо и рыба.

Вацлав поймал вопросительный взгляд Милана и сказал.

— Садись ужинать. Сегодня нас угощает воспреемник.

Милан сел, оглядел бутылки, налил себе в бокал красного вина и вопросительно посмотрел на пустые бокалы сотрапезников.

— Налить?

Вацлав взял бутылку из его рук, оглядел, налил немного себе в бокал, изучил на просвет, попробовал.

— Наливай.

Милан разлил вино по стаканам. Янош взял опустевшую бутылку, и перед тем, как убрать ее со стола — в Угории считалось, что пустые бутылки на столе приносят несчастье — с интересом осмотрел.

— Если верить этикетке, этому вину сто двадцать лет.

— Из личных запасов господина Володимира, — сообщил появившийся официант. Он забрал пустую бутылку из рук молодого человека и принялся заставлять стол дымящимися порциями рыбы и мяса.

— Когда прикажете подавать чай, господа?

— Мне — через пятнадцать минут, — сказал Вацлав. — Остальным — через час, наверное. Они вас позовут.

— Не извольте беспокоиться, господа, я забегу лишний раз, поинтересуюсь.

Вацлав торопливо поел и встал.

— Ужинайте, господа, а я пойду, прилягу. Всю прошлую ночь не спал, и эту спать не придется. Лягу хоть на часок, подремлю. Милан, побудь в кабинете до прихода воспреемника.

Следующим встал Стас. Милан и Янош держались с ним, как ни в чем не бывало, в обращении Яноша можно было даже заметить почтение к его годам — судя по виду, Янош был вдвое моложе его, Станислава. Тем не менее, Стасу в их обществе было несколько не по себе. И дело было не только в том шальном выстреле. Милан не держал на него зла, а Венцеслав, видимо, еще не определил свое отношение к инциденту. Но он, ученый, производственник, исследователь и практик и эти два молодых человека — высокопоставленный клерк и охранник. Что могло у них быть общего? К тому же, Стас всегда плохо умел подлаживаться к сильным мира сего, а к сильным он мысленно причислял обоих молодых людей. Собственно говоря, именно это, то, что Стас не желал подлаживаться к правящей элите, и отталкивало его от своих спутников. Он ничего не имел против них. Более того, он уважал Вацлава за его научную работу и ценил его качества прекрасного администратора, был благодарен Милану за его доброту и Яношу за незлобливость, но эта благодарность имела свойство отталкивать. Он считал, что Милан спокойно отнесся к стреле в грудь исключительно из подхалимажа и презирал его за это, а Яноша презирал за то, что тот не сумел защитить своего патрона, что входило в его непосредственные обязанности.

Милан бы, вероятно, очень удивился, узнай он о таких мыслях Станислава. Он так совсем не обрадовался, когда уверился, что попал на службу не к преуспевающему магу, а к князю от науки. У мага он, Милан, мог рассчитывать на сытую, спокойную жизнь в качестве секретаря для представительства, на такую работу он, в сущности, и нанимался, а князю в таком качестве он был не нужен. Милан был скромен в оценке собственных возможностей и считал, что в Медвенке Вацлав тактично укажет ему на дверь. Конечно, он мог бы попросить у князя рекомендацию, но на какую работу? Что он умел после своего философского факультета? Красиво разговаривать? Так болтунов и без него хватает. Все любят говорить, никто слушать не любит. Так что Милан собирался использовать свое жалование, которое ему обещал выплатить Вацлав, для приобретения какой-нибудь конкретной профессиональной подготовки, пригодной для использования в реальной жизни. Второй раз искать место секретаря он не хотел. Второго, такого, как Вацлав, он не найдет. И, слава Богу, что не найдет! А другой ему теперь не нужен. Если бы Милан не был твердо уверен, что у королей и князей друзей не может быть по определению, он бы считал себя с Вацлавом друзьями.

Милан и Янош просидели за вином и десертом часа четыре, ожидая появления воспреемника. За это время они успели вдосталь наговориться, выпить литра три прекрасного вина и еще раз поужинать. Когда, наконец, появился воспреемник, молодые люди приканчивали четвертую бутылку и говорили слегка заплетающимися языками. Предмет их беседы был также сложен, как и запутан. Они увлеченно спорили о различных аспектах лингвистической магии, знакомой им по названию и лаконичным комментариям Вацлава.

Воспреемник вошел в комнату, вслед за ним вошел хозяин гостиницы.

— С вашего позволения, я сервирую ужин, господин Володимир.

— Подай побольше вина и легких закусок, — приказал волхв, — чтобы не приходилось будить тебя среди ночи. — Володимир жестом остановил трактирщика, бросившегося было уверять, что он, де, в любое время, с дорогой душой.

— Терпеть не могу прерывать приятный разговор ради прозы жизни, — холодно сообщил волхв и трактирщик стушевался.

— Пойду, разбужу Вацлава.

Милан встал со стула, опершись на стол, и осторожно ступая, двинулся в спальню мага.

Вацлав спал. Его не разбудил ни разговор в соседней комнате, ни осторожный стук Милана, ни включенный свет. Милану было жалко его будить. И еще ему стало стыдно, что он столько выпил. В самом деле, будь он трезв, Вацлав мог бы взять у него немного бодрости. А чем он мог поделиться сейчас? Похмельным синдромом?

Милан тронул мага за плечо.

— Вацлав, проснитесь, воспреемник уже ждет вас. Ох, прости, тебя.

Маг встрепенулся.

— Володимир? Попроси его подождать, я сейчас умоюсь.

Минут через десять Вацлав вышел в кабинет и застал воспреемника беседующего с Миланом и Яношем за бутылкой вина. Правда, молодые люди отвечали односложно и больше не пили. Володимир же с удовольствием разглядывал синеглазого красавца Яноша.

«Синие глаза таят любовь», — вспомнилось Вацлаву.

— Идите к себе, господа, — проговорил маг и обратился к воспреемнику. — Доброй ночи, Димочка. Вот уж не знал, что здесь для паломников предусмотрены такие удобства.

Молодые люди, послушно встали из-за стола. Вацлав только сейчас заметил, что его секретарь осторожно ступал, вероятно, чтобы не расплескать выпитое. Янош ушел в свой номер тоже осторожными шажками. Стас предоставил ему лучшую комнату, как представителю правящей элиты Верхней Волыни. Янош, по наивности, решил, что Стас руководствовался чувством вины и нелепым замечаниям хозяина гостиницы о его, Яноша, прекрасных глазах, и не возразил.

— Бывают паломники и паломники, Славочка. Ты мой личный гость, об этом знает уже все Трехречье. Ты же не откажешься посмотреть страну? Вряд ли тебе понравится попросту жить в гостинице, раз уж ты ушел из моей резиденции. Только не говори, что ты не хотел меня стеснять. Все равно не поверю.

— Не буду, — согласился Вацлав. — Значит, я могу ехать куда захочу?

— В пределах Трехречья.

Вацлав помолчал.

Милан укладывался спать у себя в комнате и слышал разговор двух волхвов, не прилагая к этому ни малейших усилий. Более того, стоило ему задержать на некоторое время взгляд в одной точке, и он начинал видеть их, таких похожих, и в то же время разных, сидящих визави за столом, уставленным вином и закусками. Причем картина все время менялась. Вот Вацлав отпил вина и принялся намазывать бутерброд. Надо было полагать, что маг решил без лишних слов удовлетворить его любопытство. Милан лег на кровать и приготовился смотреть и слушать.

— Слушай, Димочка, здешний хозяин передал твои слова. «Синие глаза хранят любовь»…

— У твоего Яноша замечательные глаза, Славочка. Человек с такими глазами способен на самую преданную любовь, которая только бывает. Не знаю за что, но он любит тебя, как брата… Знаешь, Славочка, лет триста назад я увидел ребенка вот с такими же синими глазами. Мне показали его, как одну из кандидатур на оболочку Души Трехречья. Как раз близилось время очередной инициации, мальчишка мне понравился и я выбрал его. Ему тогда было шесть лет. Мне показалось, что он смотрит на мир не по-детски серьезно. Инициация прошла в тот день, когда мальчишке, его звали Гена, Геннадий, Геночка, исполнилось семь. Вообще-то я всегда предпочитал брать ребят пяти-шести лет. Чем моложе ребенок, тем он легче привыкает к новой роли. Но синие глаза Геночки заворожили меня. Знаешь, Славочка, еще до инициации мне казалось, что мальчишка смотрит на меня с сочувствием и пониманием. А уж после я попросту знал это. Моя связь с душой незаметна, она не бросается в глаза, тем не менее, она постоянно существует, без каких-либо перерывов. Я могу воздвигнуть между нами стены, но не в состоянии даже на мгновенье прервать контакт. Он несет для меня жизнь и смерь, счастье и страдание.

— Как поэтично, — хмыкнул Вацлав.

— Да, знаю. Я становлюсь сентиментальным, когда думаю о Геночке.

Володимир налил себе и Вацлаву вина, выпил и продолжил.

— Обычно после инициации моя личность быстро подавляет личность ребенка, он существует только для меня и только пока находится в контакте со мной. Да ты ведь видел прошлую оболочку Души, что я рассказываю! А Геночка остался. У него был на редкость сильный характер. Впервые Душа Трехречья не смогла полностью овладеть телом. Они главенствовали с переменным успехом. Может быть, если бы я подключился, нам бы и удалось нейтрализовать его волю, но часть всегда меньше целого. Она не смогла. Зато какие мы вели беседы! От Геночки я мог ничего не скрывать. Да и как скроешь, если он был в постоянном контакте с моим вторым я. Мы много разговаривали. Первый и единственный раз я проводил столько времени с носителем души Трехречья. Непередаваемое чувство — то ли беседы троих в двух телах, то ли множественная шизофрения. Мы ходили в лес, на рыбалку. Я часто бывал занят, и тогда он ходил один. А однажды он влюбился. Ему было уже около двадцати, и он встретил девушку такую же молодую, как и он, с темно-русыми волосами и глазами цвета чугуна на изломе.

Володимир замолчал, намазал на кусочек хлеба масло, положил сверху икру и с задумчивым видом съел. Вацлав с интересом смотрел на него, ожидая продолжения. Когда воспреемник принялся за третий бутерброд, маг не выдержал.

— Что было дальше, Димочка?

Володимир вздохнул и отложил бутерброд.

— Люблю икру. А ты?

— Да, разумеется. Я пока поем, а ты расскажи, что было дальше.

— У тебя пропал аппетит от любопытства? Извини. Я плохой хозяин. Но знаешь, Славочка, я так редко принимаю гостей.

Володимир все же доел бутерброд, глотнул вина и заговорил.

— Геночка научился контролировать свои чувства, и даже мои чувства. Он даже научился прерывать контакт со мной. Я имею в виду меня воспреемника. Иногда он даже отгораживался от души. Поэтому я не сразу узнал, что он влюбился. Некоторое время они встречались, потом поженились. Я был шафером на свадьбе.

Володимир снова замолчал и вдруг развеселился.

— Черт побери, Славочка, это была уникальная разновидность извращения. Видишь ли, в моменты страсти Геночка несколько ослаблял контроль и мое второе я ловило кайф вместе с ним. Ну и я тоже. Даже жалко, что такое больше не повторилось. Да и не повторится. У них были дети — девочка с синими глазами, как у отца, и мальчик с глазами цвета чугуна на изломе, как у матери… Шли годы. Геночка был чертовски силен. У него даже не менялся цвет глаз. Мне было хорошо с ним. Они все вдруг стали моей семьей. А потом она умерла. Ни он, ни я не смогли помочь ей, не смогли спасти. Ее смерть подкосила Геночку. А ему тогда было всего шестьдесят с небольшим. Он утратил интерес к жизни, его глаза стали тускнеть… Знаешь, обычно я с удовлетворением наблюдаю за изменением цвет глаз у носителя души. Всегда интересно смотреть, как мое второе я постепенно подавляет личность ребенка, подчиняет ее себе. И в один прекрасный момент, ребенок становится таким, каким мог бы быть я, если бы не взял на душу грехи старого мира. Глаза его становятся такого же цвета, что были у меня когда-то. Но это лирика. Я говорил совсем о другом. В тот раз, изменение цвета глаз меня совсем не обрадовало. Более того, оно вызвало у меня беспокойство. Я говорил с ним, пытался заинтересовать его чем-нибудь, но все было бесполезно. Он сказал, что оставляет политику и жизнь мне, попросил подготовить ему преемника и взял с меня слово, что я никогда не возьму для этой цели никого из его потомков. Взамен он дал согласие, что все они будут чтить меня, как деда. Именно тогда я стал готовить нескольких кандидатов на роль преемника души. Мы с Геночкой согласились, что моя душа будет с ним до смерти. Когда я понял, что близок конец, я переселил душу в сероглазого малыша. А Геночка чуть-чуть не дожил до семидесяти. Перед смертью он посмотрел мне в глаза своими неожиданно снова синими глазищами и сказал: «Будь счастлив, Володимир. И постарайся забыть».

Володимир замолчал и смахнул слезу.

— За все семьсот лет это был мой единственный друг. Знаешь, Славочка, у твоего Яноша такие же глаза.

Милан вздохнул и сочувственно поглядел на Володимира. Потом перевел взгляд на Вацлава. Ему показалось, что маг чуть улыбнулся ему, Милану, и картина исчезла. Милан закутался поплотнее в одеяло, повернулся на бок и уснул.