Глава 9

У нас как раз в разгаре масляная неделя. Собрались мои бойцы с разных уездов и губерний. Более пятисот человек приехало. Разместили по избам да окрестным деревням. Соревнования решили провести по рукопашному бою. Всего бойцов по местам уже более двух тысяч. Не считая сочувствующих из резерва и завербованных под разными предлогами, коих в десять раз больше.

Построили настил. Дети показывают приемы. Взрослые бьются по правилам. От бокса взяли не много. Выписал им книги из Англии, но большинство воспитывалось на русском кулачном бое. Из новинки охотно перенимают защиту, да и то под себя переделывают. Морду бить, оно очень хорошо, поэтому бокс дети осваивают. А вот чтобы быстро убить, здесь у взрослых свои секреты, которыми бахвалиться не будешь.

Я сижу в кресле на помосте перед настилом. Алена рядом. Гляжу на народное веселье и мысли невеселые пытаюсь разогнать. Но не получается.

Вот почему так? У японцев карате. Дзю-до в школьную программу включено. У китайцев у-шу. Целостные системы не только для драки, но, в первую очередь, для развития души и тела. Которые помогают сохранить и сплотить народ. Даже во вьетнамских джунглях традиции хранят. А у нас как-то все с небрежением, понарошку. Будто сейчас махнут рукой, забудут про все, а завтра вспомнят по-новой еще лучше прежнего. Не вспомнили.

Может, это ключ к народности? У нас истории хватит на полмира. Под каждым кустом что-то памятное было. Да где оно все? Забыли в пучине волнений и революций, в пекле гражданской и второй мировой войн. А почему китайцы не забыли? Уж им досталось не меньше. Прошли через опиумные войны, когда нацию превращали в наркоманов, были под японцами, пережили культурную революцию и голод.

Что такое выдернули из русской хребтины, что тело осело аморфной жижей и пробудиться не может?

В разгар праздника прискакал фельдъегерь. Меня срочно вызывают в Санкт-Петербург и не только меня. Рослин с Пуадебаром тоже приглашены, только не прямо, а как «лица, возглавившие свои направления ученых изысканий и опытов». Это плохо. Как бы не переманили.

Собрал их и сказал:

— Други мои, есть испытания бедностью, и есть испытания почестью. Так последнееопаснее. Каждый из вас поклялся быть со мной в одной семье. Так что помните об этом.

Все уверили в трезвости взглядов и в понимании.

Через два дня, закончив празднование масленицы, мы с Аленой и учеными пустились в путь, меняя лошадок на станциях.

В Санкт-Петербурге о прибытии доложили офицеру канцелярии. Я подал рапорт, в котором изложил роль каждого. Заселились в квартиру при нашей конторе и стали ждать.

На третий день нашего пребывания нас вызвали в Михайловский замок. Очевидно, это наиболее пригодное место для обсуждения пиротехники. Я мрачен. Своих людей светить в мои планы не входило. А не исполнить царский указ не могу. Зато мои все в радостном волнении. Особенно механик Пуадебар рад, что его вспомнили. Даже выглядит моложе. Пока ждали, прошлись по лавкам, купили достойные обновки для всех. Так что со мной весьма солидная команда ученых. Как таким господам не взять отдельных экипажей?

По прибытии я быстрым шагом иду впереди. Волчья короткая шуба развевается. Волчий хвост мотается сзади на шапке. Рыхлый снег летит из-под рыжих высоких ботинок, в которые заправлены штаны. Весьма вызывающе и непривычно на фоне франтов во фраках и шинелях. Это не армейские шинели, это вид дорогих и обширных пальто.

Нас не заставили долго ожидать. Рядом с Государем человек сто, свита и местные начальники. Зал большой, всем просторно. За настороженностью я плохо слушал поздравительные речи.

Алена оказалась права. Поток милостей излился на мою команду. Рослину пожаловали личное дворянство, три тысячи рублей ассигнациями и тысячу в год пенсиона. Такие доходы делают его совершенно самостоятельным финансово. В месяц больше восьмидесяти рублей. Чуть больше, чем имеет армейский подполковник. Семья не будет знать нужды. Хороший ход.

Французу и мне дали по ордену Святой Анны четвертой степени. Мне пожаловали на два чина выше имеющегося — чин титулярного советника. А Ивану Ивановичу еще пять тысяч рублей. Не забыли и водолазов. Каждому вручили медали за «Храбрость и усердие», по сто рублей денег. Власу, кроме того, «полное прощение, если где виновен был до сего момента».

После меня приватно оставили для короткой аудиенции.

— Мои братья посетили испытание вашей взрывчатки, которую научился делать Засядко. Очень впечатлены, — молвил Александр Павлович, — ваше стремление к секретности все отнесли к чудачествам, что допустимо людям ученым и творческим. Они так переменчивы в своих стремлениях.

— Разве я дал повод, Ваше Императорское Величество, к сомнениям?

— Вы не передумали отправиться в путешествие?

Все-таки жена права. Неужели боятся, что сбегу? Я и так бросил на алтарь государства, почти все, что имел. Только бы не задавили тот росток, который я пестую.

— Ни в коем случае, напротив, я уверен, что экспедиция принесет огромную пользу Отечеству.

— Похвально. От себя я дарю вам десять тысяч рублей на подготовку. Вы же с супругой поедете? Берегите ее. Знаю, что вопросы у вас есть. Но у меня нет права на ответы. Могу только сказать, что вероятно следует отправиться раньше намеченных сроков. За сим, прощайте, Зарайский и помните о своей присяге Николаю.

— Прощайте, Ваше Императорское Величество.

Внизу офицер вручил мне саквояж с деньгами и бумаги на чин.

Мои радуются, особенно Химик.

— Это все благодаря вам, Андрей Георгиевич.

— Нет, это благодаря нам. Что-то грандиозное можно сделать только вместе. И обещаю, что это не последние почести. Будут и другие. Но лучшая награда, это когда мы нужны друг другу и ценим это.

— Но все же это приятно, — улыбается Иван Иванович, — признание дорого.

— Дают, бери, бьют — беги, — изрек я солдатскую мудрость.

— Простая и глубокая мысль, — задумался Рослин, — она показывает независимость от источника даров или невзгод.

— Андрей Георгиевич, за нами хвост, — в окошко кибитки заглянул Игнат.

— Что это значит? — Побледнел новоиспеченный дворянин.

— А это значит, что в покое вас не оставят, не взирая на заслуги, чины и награды. Всегда найдутся те, которым желательно наше отсутствие в этой жизни. Уж больно дела серьезные мы делаем. Поэтому и прячемся на болоте. Противники есть и внутри и снаружи. И лучше для нас, если это англичане или французы.

— Но это цивилизованные народы! Как можно?

— Да так и можно. Сунут отравленный стилет в бок, и будете потом Апостолу Петру доказывать, кто прав и не прав.

Я вспомнил Рудольфа Дизеля, которого убила немецкая разведка по дороге в Англию, чтобы секреты и планы не передал. Даже удивительно, что нас до сих пор только вербовать пытаются. Надо не лишать их надежды. Так время выиграем.

Вечером я заехал к Засядко, выправил нужное письмо для получения смол и всего прочего на заводе. На следующий день поехали знакомиться с поставщиками, получили часть нужного, а на остальные поставки договорились, как это в России водится. Егор докладывает, что чужие топтуны нас водят. Велю не трогать шпиков и даже не показывать, что они обнаружены.

С обозом долго ехать. Лошадкам нужен отдых и корм. Егор устроил охрану грамотно. Нас поджидал свой десяток на первой же станции за Питером. И очень вовремя. От Питера за нами на расстоянии держатся шесть человек преследователей. Близко не подходят. Зато мои рвутся разъяснить незнакомцев. Я запретил. Велел дождаться более укромного места, если не отстанут.

Дожидаться не пришлось. На станции ко мне подошел старый знакомый с английским акцентом. Одет элегантно. По моде, но не вычурно.

— Здравствуйте, Андрей Георгиевич.

— И вам здравия, господин хороший. В прошлый раз вы так и не представились.

— Разве? Мистер Смит к вашим услугам.

— Ах, ну конечно. Как там дела в матрице?

— Не имел чести бывать. Должно быть чешский город?

— Вроде того.

— Ирония присуща умным людям. Но не хочу занимать ваше время. Могу я задать вам несколько вопросов?

— А можно, я сначала задам?

— О, пожалуйте.

— Это ваши люди преследуют нас?

— Ну что вы, они охраняют. Возможно, они слишком заботились о вас, и вы их увидали. Простите им это упущение.

— Бог простит. Задавайте свои вопросы.

— Могу я узнать, за что Государь наградил вас и ваших людей?

— Конечно, можете узнать. Но только не у меня. Я пообещал молчать. И пока я русский подданный и дворянин, слушаться Государя есть моя первейшая обязанность. Но намек сделаю. За определенные технические работы, которые мы провели.

— Но вы когда-нибудь ознакомите мир со вашими трудами?

— Безусловно. И планирую в этом году.

— Это связано с предстоящей поездкой?

— Конечно.

— Прошли слухи о ваших работах над водолазным костюмом. Вы усовершенствовали систему Зибе?

— Пусть Зибе сам ее совершенствует. Мы создали свою. Очевидно, вы ознакомились с патентами?

— Хорошо, спрошу прямо. То взрывчатое вещество, над которым вы работали, может стать достоянием Английской короны за очень хорошую плату, подданство и земельный надел?

— Вопрос платы сначала. Все остальное потом.

— Речь идет о десяти тысячах рублей.

— Такая речь пусть идет к себе в Англию. Здесь речи меньше чем о ста тысячах не задерживаются.

— Я не могу дать ответ сразу. Мои полномочия в таких вопросах ограничены.

— Взамен я дам вам горшок с веществом и инструкцией по изготовлению. Но будьте осторожны, за нами могут следить.

— Не беспокойтесь. Как мне вас найти?

— В деревушке Н. По направлению на Москву есть трактир. Оставите записку у трактирщика.

Очередной агент Смит уехал, а с ним и не очень умелая наружка.

— Чего хотел? — Спросил Игнат.

— Денег предлагал на дорожку.

— Взял?

— Не, больно мало давал. Пришлось торговаться. Теперь с ученых глаз не сводить.

Подошли к команде.

— А что, ребята, не желаете в Англии жить? — щурюсь я и считываю каждое движение глаз и мимических мышц.

У Француза разочарование, у Химика напряжение, Егору смешно. Игнат не- проницаем.

— Я так считаю, — выдохнул Рослин, — то, чего мы сейчас добились, случилось только благодаря тем обстоятельствам, в которых мы живем и работаем. Изменятся обстоятельства, не известно, сможем ли мы хоть что-нибудь.

— Здравые размышления, — киваю я.

— Раз мы — одна семья, то дозвольте высказаться с прямотой. Сложись иначе, я был бы пьяницей в Кологриве, да и жив ли еще обретался, неизвестно. Я сейчас у меня жена на сносях. По форме живота, Домна говорит, мальчик будет. Скоро уже рожать. У меня есть все для любимой работы. Меня охраняют, как наследного принца, уважают и любят. Есть деньги. Мы выстроим на Острове большой и теплый дом. А на остальное есть вы.

— А я добавлю про себя, — вступил Иван Иванович, — Старость — то время, когда пора подводить итоги. Господь привел меня к вам, и покидать мне семью ни к чему. Я надеюсь еще потешить свое научное любопытство с вашей помощью.

— На том и порешим, — закончил я.

Весенняя распутица и последующая посевная немного притормозили испытания. Сил дальше придумывать что-то пока нет. Нужной точности на километре дистанции я так и не получил. Никакой не получил. Из десяти ракет одна, если пуск будет с твердой земли, может и попадет. В самом лучшем случае. А при качке да в движении и думать нечего. Но других нет.

Вид у ракеты внушительный. Четыре метра в длину, калибр основной части сто пятьдесят миллиметров. Боеголовка шире корпуса в два раза, торчит из пусковой трубы. Оперения нет.

Нитроглицерин Химик сделал. Как глицерин изготовить, вычитали во французском журнале. Долго подбирали условия нитрования. Потом очень долго искали причину нестойкости. Оказалась, все та же. Надо тщательно промывать.

Прискакал гонец от трактирщика Алексея с запиской. Смит пишет, что одобрена выплата ста тысяч российских рублей ассигнациями.

— Что решил? — Спросил Егор.

— Сомневаюсь. Тебя как раз хотел спросить. Сначала предполагал послать ребят. Пусть разомнутся и поучатся. Но если просто деньги забрать, следующий шаг будет более жесткий.

— Тогда положим всех, кто рядом будет. И дело с концом.

— И что, не догадаются? Я сразу про бомбу подумал. И письмо подложить, что, мол, вот ваша взрывчатка и пояснения к ней, благодарю за покупку, мы рады видеть вас в нашем болоте. А то, что куски собирать будут, так это неосторожное обращение и нарушение техники безопасности.

— Так хорошо же придумал.

— Не решит проблему. Не отстанут. Мы сунулись в сферу безопасности и могущества государств. За любое реальное преимущество здесь не жалеют ни денег, ни жизней. Что такое для бюджета страны пристроить несколько человек под собственный присмотр, дать хоть каждому по сто тысяч? Ничто. Тут другая опасность. Если нельзя получить, надо сделать так, чтоб и у соперника не было. Вот чего я боюсь. Что-нибудь решится в английской башке, да будут засылать убивчиков. От каждого не убережешься.

— Пока на болоте сидят, ничего.

— В тюрьме еще надежней.

— Уж ты скажешь.

— Сделаем не так. Попрошу другие условия. Потянем время.

Я написал письмо мистеру Смиту, в котором выразил опасения своим положением и предложил произвести обмен на английской территории и за фунты стерлингов по курсу. Через неделю получил ответ, что очень благоразумно поступаю. Так надежней. И он еще раз убедился, что я порядочный человек. Время дорого, но они будут ждать моего прибытия в Англию. Все корабли заходят в Портсмут. Поэтому я легко могу там уйти. Но лучше всего отговориться посещением замка Карисбрук в Ньюпорте. Это местная достопримечательность. Там нужно обратиться к смотрителю замка с шифром, который прилагается в виде короткой записки с цифрами и буквами. Он устроит остальное.

В начале мая Васильев прислал письмо, что хлорированная вода все еще не протухла, что уже заслуживает срочного доклада на Коллегии. Гаврилов продолжает работу над другими видами порченой воды, которой весной в избытке. На мою просьбу об участии Петрова, можно предложить только место натуралиста, потому что Гаврилова обижать нельзя. Он очень старается. И пора прибыть в Кронштадт для погрузки наших вещей.

Я написал ответ, что Петров будет заниматься медицинскими исследованиями по предупреждению цинги новыми препаратами. Двум врачам точно скучно не будет, общий язык найдут. Если не удастся устроить вторую должность судового лекаря, то пусть хоть натуралистом идет.

С той же почтой Викентий Иванович написал мне, что назначен званый вечер по поводу отправки нашей экспедиции в начале июня. Мне быть обязательно.

Работа закипела. Ракет получилось только восемь штук. Две сделали с мелинитом, остальные с пироксилином. Их как следует залили воском, где надо. Для упаковки сколотили длинные ящики и забили стружкой. Установки разбираются, но труба тоже длинная. Для них схожие ящики, но пошире.

Когда дороги просохли к середине мая, моя команда стала собираться в дальнюю дорогу по-крестьянски: с проводами, слезами, котомками и молебнами. Лошадей с телегами пришлось докупать в Суличе и Костроме. Сено и овес для лошадок на отдельные возы погрузили. Обоз пойдет километров шестьдесят в день. Это в среднем. Когда удасться взять свежих лошадей, чуть больше. Когда их нет, меньше. Я назначил Петьшу старшим, денег дал, а сам с женой и Петровым пустился на почтовых.

Надо с Сергеем определиться и согласовать применение шиповника. Есть и другое дело. Меня уже ждет Шильдер. Первые скафандры поступили в войска. Но обученных водолазов пока нет. Энтузиасты самостоятельно осваивают, но мы написали в документации, что гарантируем безопасное применение только после обучения. Шильдер снял по протекции здание на окраине под офис. Теперь при Подводной компании центр подготовки, где Влас будет старшим преподавателем, а директором сам Карл Андреевич. Моя идея выдавать сертификаты и лицензии всем понравилась. Сейчас набирается первый класс из двадцати человек.

Первым делом после небольшого отдыха мы поехали туда. Двухэтажный дом возле пустыря, но уютный. Дорогу только отсыпать бы. Нас встретил Влас в сюртуке, с пышными усами и бакенбардами, с серебряной медалью «За храбрость и усердие». Весь май после схода льда натаскивал моих четверых парней отменного здоровья для водолазной работы. Всем от семнадцати до двадцати лет. Двое оженились. Но глаза горят, дальние берега манят. Казак мой тут полноправный хозяин. Сразу послал курсантов за угощением и самовар повелел ставить. Мы с ним долго беседовали:

— Вот как жизнь повернулась. Кем я был, когда с Урала убег? А теперь сам Государь простил и наградил.

— Государь тут ни при чем. Главное, кто ты сам. А вокруг могут быть шахи, президенты и короли.

— Так это само собой. Как же.

— Само не само, но теперь тебе задание помимо прочего. Будешь подбирать людей верных, кто достоин быть с нами, кто не предаст за чины и награды.

— И что же, всех к Егору везти?

— Не надо никуда везти. Тебе доверяю. Как подходящий будет, поговоришь тихонько о жизни. На заметку возьмешь. Ну, подсобишь, где можно. Приеду, разберусь. Нам нужны люди в компании.

— Понял все, Егор Андреевич. А как вы там без меня? Ребят я вам толковых подготовил, но беспокойно мне.

— Раз толковые, значит, справятся. Тебя бы взял, да ты здесь мне нужнее.

— Не извольте сомневаться, Андрей Георгиевич, исполню все в точности.

В начале июня подошел и мой обоз. Перегрузили все под охрану моряков на склад. Я договорился, чтоб Петьшу пускали проверять с ребятами. Он теперь солидный, хорошо одет. По моему примеру носит высокие ботинки с заправленными штанами. Василиса родила крикливую девочку Настю, у которой я был крестным. Поставили им кирпичный одноэтажный дом. Многие говорили, что местная глина для кирпичей не годится. Но управляющий Рыбин провел какие-то опыты и сказал, что стену надо потолще делать и три века простоит. Завели кирпичный завод. По моему указанию, жилье для своих ставят только кирпичное.

Петьша на все мои намеки, что семья одна дома и жене помощь нужна, только хмыкает. Но это только намеки, потому что верный человек мне нужен, и я рад, что он поедет. Игнат за всем не усмотрит.

А у Егора и дома дел полно. У нас разделение труда. Я к нему не лезу, если не требуется срочного вмешательства. И он с понятием. Дом у него в Вичуге двухэтажный по купеческой моде. Первый этаж каменный, второй бревенчатый. Своя конюшня, жена из староверов, которая кланяется мне в землю каждый раз, как встречаемся. Хорошая девушка. Объясняю, что она мне как племянница или сестра, и такие почести не к чему. Она только смущенно улыбается.

Перед нашим отъездом Ольга Филипповна родила мальчика. Рослин как на крыльях летает. Почувствовал себя главой семейства. Я с ним обстоятельно поговорил на счет безопасности и вражеских козней. Деньги он получает, не нуждается. Дал ему задания по нитрованию толуола. У него и без изысканий дел хватает. На Острове постоянно теперь бригада наблюдения в десять человек сменяются каждые два дня. В основном, молодежь. Проверяют их на ответственность. И посты на подступах.

Перед последними сборами дан званый вечер в Михайловском дворце. Алена в приталенном платье бордового бархата в русском стиле в пол. Или средневековом. С серебряными браслетами на кистях и выше локтя. Жемчуг в волосах. Она выдумщица. А еще презирает моду, волнующую свет. Как-то показала мне Авдотью Истомину, балерину и роковую женщину, из-за которой стрелялся Грибоедов, а Пушкин увековечит в Евгении Онегине. Как много я видел таких взглядов раньше! И как несчастны эти девушки, когда до них доходит, что молодость прошла, а кроме пошлости ничего не накопили. Мне даже предъявили портрет этой модной красавицы с обнаженной грудью. Но я же опытный. Не один мускул не дрогнул.

Понятно, что в таком виде жена привлекла внимание на фоне модных красоток, как из одной армии выпущенных. Но осталась холодна ко всем знакам внимания. Я вижу, что для нее тяжелы такие мероприятия, но ради дела она терпит. Впрочем, ее отвели в сторону дамы и о чем то болтают. Слышу немецкую речь. Год занятий даром не прошел. Уловил, что просят показать фехтовальный костюм, в котором она блистала на шлюпе во время путешествия по Балтике. Звезда вечера Великий Князь Николай Павлович тоже подошел к дамам. Узнал, о чем разговор и заинтересовался. Послали за костюмом.

А пока Николай Павлович поднял шампанское за наши будущие морские трудности, которые мы с честью преодолеем и исполним все задания. Я держусь в сторонке. Шампанское превосходно. Но спрятаться не получилось. Меня приватно отозвал Николай Павлович в сторону.

— К вам, Андрей Георгиевич, у меня особое задание. На корабле в должный момент получите конверт от Васильева, в котором нужные указания и инструкции. Знаю ваш сложный характер и говорю, что корме вас, мне некому поручить это дело. И доверяйте Васильеву. Ей Богу, он хороший человек и высокого мнения о ваших способностях.

— Благодарю за доверие, Ваше Высочество. Вы действительно поняли меня. Теперь мне не терпится отправиться в плавание, чтобы узнать, что в конверте.

— А что за ракеты вы привезли в Кронштадт? Сигнальные? Фейерверки, насколько мне известно, закуплены.

— Они больше напугают, чем просигналят. Хочу испытать в походных условиях свои придумки.

— Что ж, лично желаю вам удачи.

В это время официальная часть стала переходить в развлекательную. Дамы устроили игру в фанты. Как я не отнекивался, привлекли и меня. Доставалось кому песню спеть, кому сплясать, кому подражать голосам животных. И все это сопровождалось хохотом и аплодисментами. Мне выпало прочитать стих. Дали немного времени подготовиться.

И что им читать? Пушкина? А вдруг он этого еще не написал? В голове крутится Вознесенский:

Я купил «мерседес», я по-вашему турок,

Экономивший в Руре на жратве и сортирах.

Я к себе возвращаюсь через ваши культуры —

Византийский окурок, лечу в Византию!

Но это же читать не будешь. А витиеватые сопли про эфиры, зефиры, черные глаза я и не помню ни одного. А если Бродского? Но я только «Пилигримов» помню. А там строчки, что не будет толка от веры в Бога. Здесь это уголовное преступление. Не будем пока обострять. Да и в Бога я верю. О, Есенин подойдет.

— Стихи неизвестного поэта, — объявляю я.

Гой ты, Русь, моя родная,

Хаты — в ризах образа…

Не видать конца и края —

Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец,

Я смотрю твои поля.

А у низеньких околиц

Звонно чахнут тополя.

Пахнет яблоком и медом

По церквам твой кроткий Спас.

И гудит за корогодом

На лугах веселый пляс.

Побегу по мятой стежке

На приволь зеленых лех,

Мне навстречу, как сережки,

Прозвенит девичий смех.

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте родину мою».

Аплодисменты и крики «Браво». Николай Павлович доволен. Я пока ничего не учудил, а стихи патриотичны и весьма знаковы. Даже если они боятся, что сбегу реально в Англию, то после таких заявлений это уже будет невозможно в том плане, что получу всеобщее презрение и насмешки. И там тоже ценят честь.

Тут Алене привезли костюм. Дамы увели ее переодеваться. А потом представили.

Николай Павлович сглотнул и замер:

— Мне рассказывали, что очень оригинальный вид, но такого я не ожидал. И что же, вы упражняетесь во владении кинжалом? Впрочем, я знаю, что это так. И прошу показать хоть немного.

Алена сжала губы, но ломаться не стала. Улыбнулась и выхватила кинжал. Взмахнула и картинно выполнила те связки, что отрабатывает каждое утро. Кинжал мелькал очень артистично. В конце с кошачьей грацией присела в низкую стойку, почти распластавшись по земле. Этот балет я ей показывал, очень хотелось грацией полюбоваться. Сначала убеждал, что хороший удар незаметен, коварен и подл, но Алена заявила, что все должно быть красивым. Действительно, она же девочка. Какие ей драки? А как-то проявить себя очень хочется. Ну и пусть танцами занимается. Я показал движения из у-шу, самые красивые и театральные. Ей так понравилось, что каждый день крутилась перед зеркалом. А я смотрел, но не думал, что когда-нибудь увидят другие.

Дамы ахнули. Офицеры убрали с лиц снисходительные усмешки, и глаза их засветились совсем другим огнем.

— Кто вам сшил этот наряд? — Спросил Великий Князь, — и кто его придумал?

— Сшили мы с моей…матушкой. А придумали вместе с мужем. Но он удобный.

— Я верю. Но на женщине смотрится непривычно и этим притягивает. Теперь вижу, что моряки были правы. Вы достигли успехов во владении коротким оружием. И для вас есть подарок.

Николай Павлович принял из рук офицера свиты пенал, из которого появился украшенный камешками кинжал в узорных ножнах.

— Прошу принять достойное такого наряда оружие.

— Благодарю Вас, Ваше Высочество, — присела в книксене Алена.

Сизый чуть изогнутый клинок переливался арабской вязью. Рукоять легла в ее руку, как влитая. Полюбовавшись, она вложила кинжал в ножны с еле слышным щелчком. Они переглянулись с будущим царем. Тут Николай Павлович улыбнулся и коротко кивнул. Алена вместо уставных любезностей тоже коротко кивнула и улыбнулась. Мне осталось только лицезреть удивление свиты. Шопот я не разобрал. А Великий Князь тут же откланялся. После его ухода сбежали и мы, хотя нас очень желали расспросить обо всем и видеть на танцах.

— Ты что грустный? — Спросила жена, — ты же не возражал? А я и решила блеснуть. Как думаешь, произвела впечатление?

— Да уж дальше некуда. Теперь это войдет в моду. И наряд и женское фехтование. Я не грущу. Просто не люблю, когда на тебя пялятся.

— И я не люблю, но сам же говорил. Что нельзя стесняться, какие бы приемы не показывались. Я не стеснялась. А то, что они не о кинжалах думали, так то их дело.

— Теперь ты тоже большая оригиналка.

— Я твоя жена. А кто решит иначе сделать, тем кинжалом, что Николай Павлович подарил, и зарежу.

— Чего вы с ним так перекивнулись?

— Да это он увидел, что мне подарок понравился. А я вместо приличных слов подыграла на равных. Вот так и получилось. Сам говоришь, что раболепие надо изживать во всем народе. И сам так держишься, я же вижу.

— Ты умничка. Только теперь еще больше слухов поползет.

— Вернемся, послушаем.

Загрузка...