В поисках смысла

Глава 10

Я ночую в Кронштадте. Идет погрузка наших вещей. Привычка все держать под присмотром никуда не делась. Ничего нельзя упускать. А то: или уронят, или упрут или не туда положат, или забудут вовсе. Дошла очередь до ракет. Я не отходил, пока последний ящик не уложили.

— Я ждал, что вы привезете ракеты, но почему такая странная упаковка? Разве они не короче? Или вы положили несколько вдоль? — Спрашивает Васильев, — Так не удобно опускать их в трюм.

— Это секретная упаковка для секретных ракет.

— Маскировка?

— Точно. И не надо их в трюм. Разместим на жилой палубе, чтоб под рукой были. И прошу, Михаил Николаевич, будьте любезны выделить нам места для пусковых установок.

— Это мы решим по ходу дела. Пушку откатим, если так желаете. По борту и поставите.

На шлюпе шесть двенадцатифунтовых карронад и шесть трехфунтовых. Стоят на открытой верхней палубе. Под ней жилая палуба. Там каюты офицеров и специалистов, в том числе и наша с Аленой.

Хлопоты по сборам идут уже месяц. Основное привезли, но хронометры, научные приборы и оптику, вино, уксус и многие припасы предложено купить в европейский портах. Но и без будущих закупок жилая палуба завалена почти вся. Мне рассказали, что в прошлые экспедиции большая часть груза размещалась на втором судне. Один корабль быстрый и сильный, второй грузовой и на подхвате. Сейчас такой роскоши нет.

Меня знакомят с экипажем. Я договорился, что художника и врача мы берем своего, но астронома у нас нет. Художником мой мальчишка семнадцати лет, Лука, из староверов, очень способный к зарисовкам. Петрова устроили на должность натуралиста с годовым довольствием в полторы тысячи рублей. Это больше, чем получает армейский полковник в год. К тому же не надо тратиться на еду. Точнее, порционные выдают отдельно.

Петров быстро нашел общий язык с Гавриловым. Сергей называет его между нами Лешенькой, а на людях Алексеем Васильевичем. Они сразу поделились темами и проводят вместе исследования по обеззараживанию питьевой воды и сравнением хвойного экстракта и сиропа из шиповника, как средства для профилактики цинги.

По моему настоянию Петров собрал целую аптеку из трав, которые засушила Домна, угля, мелко толченного, для приема внутрь и для фильтров, сулицина, салициловой кислоты, спирта. Не забыли и героин со шприцами. Португальским он тоже активно занимался. Учебник ему продали с наилучшими пожеланиями и наставлениями, но все-равно после он ездил к тому капитану и брал уроки. Не думаю, что очень поможет, но другого толмача у нас нет.

Капитан счел нужным сообщить мне, как причастному к управлению экспедицией, что из запасов уже готовы: солонина, капуста, сухари пеклеванные и крупчатые, ржаные сухари, крупа гречневая, масло коровье, соль, горох, вино, мыло для мытья белья, невода, горчичное семя, бульон — дощечками, для дикарей подарки, состоящие из разной чугунной посуды, инструментов мастерских, платков и тому подобного. Также и фейерверки. От департамента получены карты и морские календари. С Ижорских заводов компасы, инклинаторы и термометры.

— Инклинатор, это что? — Просто спросил я.

— Прибор такой. Весьма простой в своей основе. Позволяет определять угол наклона вектора напряженности магнитного поля земли, — Васильев улыбался, — мы, видите ли, не изобретатели, но свое дело знаем.

— Да я и не знал, что это такое.

— Тогда считайте, что я вас просветил.

Невдалеке от нас встала яхта. Морской министр прибыл лично проведать. Васильев доложил ему состояние дел, чем полностью удовлетворил. Со своей стороны, тот приказал с первого июня считать шлюп на рейде. Чтобы офицерам и специалистам шли порционные деньги и экспедиционное жалование. Десятого июня шлюп реально вышел на рейд. Но погрузка еще продолжалась три дня. Васильев съездил в Санкт-Петербург и взял из Казначейской экспедиции деньги на жалование, порционы и экстренные расходы по отдельной статье.

В середине июня подняли паруса. Началась морская жизнь. Подъем у матросов по удару колокола в пять утра. Молитва, завтрак, наведение порядка, подъем флага в восемь. А там куда капитан определит. Нас этот режим не касался. Да и жили мы в отдельной каюте, правда, за брезентовыми перегородками. Но бездельничать и я своим не даю. Пристроил всех на помощь к матросам. Они и не отказывались, время идет за работой быстрее, в коллективе веселей. Мы же занимались своим. Алена напросилась к астроному на занятия немецким. Я пишу дневники и прочие заметки. Не забывали тренировки, здесь они превратились в ритуал. Подстегивает и то, что долгожданное путешествие началось. Нужно быть готовым к любым испытаниям.

Через неделю Копенгаген мы действительно миновали без стоянки. А еще через неделю Портсмут встретил нас лесом мачт на рейде, флагами, речью всех концов мира, костюмами всех держав. Васильев сказал, что здесь мы задержимся. Нужно заказать оптику и секстанты. Их привезут из Лондона, но на это уйдет несколько дней. А пока можно погулять. Или послушать уличного зазывалу и посетить замок, в котором содержался король Карл Первый. «Он говорит, — переводит капитан, — что русские туда ходят, и всем нравится. Всего три шиллинга с человека. Но я вам скажу, это немало. В Лондоне недельная плата для простых работников как раз три-четыре шиллинга».

Я прислушивался к себе. Чуйка требовала спрятаться или сидеть тихо. Но прошло три дня, ничего не происходило. Мы стали выходить с Аленой на прогулки. Правда, смотреть особо не на что. Портовые склады. Сомнительные личности. Трактиры города. Кулачные бои на ставки. В самом городе классические трехэтажные дома. Меня больше интересуют военные корабли, которых тут великое множество. И далеко не все куда-то идут. Некоторые тут просто «живут». Плавучая тюрьма, плавучий госпиталь, приют для моряков.

С Аленой под ручку дошли до англиканской церкви Святого Фомы. И тут она замерла. Сначала я не понял, но потом узнал в сутулой длинной фигуре Тростянского. Мы встретились глазами. Он кивнул, но не мне. «Быстро уходим», — скомандовал я. Очевидно, нас вели от корабля, а его позвали для опознания. Вот он и опознал. Должно быть, команды захватить не поступило, или ждали указаний от начальства. Так или иначе, мы благополучно вернулись на шлюп.

К вечеру стали появляться разные личности. Попыток попасть на корабль не было. Просто выставили стационарный пост наружного наблюдения. Не очень профессиональный, но для обывателя ничем не примечательный: пьяница, ищущий дружков, старая портовая проститутка, заигрывающая со сторожами, подросток в поисках работы, но желающий слишком много денег.

По позвоночнику бегают мурашки. Меня нашли и ждут. Вряд ли будут похищать, постараются поговорить. А я не хочу. Значит, какое-то объяснение мне нужно устроить. Для начала я поговорил с капитаном. Тот похмыкал:

— Может статься, что повлияла излишняя мнительность, свойственная людям мыслящим.

— Очень бы хотелось, но я уверен в нездоровом интересе ко мне.

— В порту никто не будет устраивать бездумные интриги. Это чревато политическими последствиями. В любом случае, от борта не удаляйтесь. Ваши люди сведущи в охране, вот пусть и приглядывают.

— Тогда прошу вашего разрешения на прояснение ситуации своими силами.

— Проясняйте, только без известных последствий. Думаю, вы осторожничаете сверх меры.

Я позвал Петьшу и Игната.

— Вечером возьмете одного типчика из тех, что трется. И сюда его с мешком на голове. Поговорите, Петров переведет.

— А потом?

— А потом отпустим. Но сначала покажем меня, в цепях и соплях.

Устроили спектакль. Языка взяли тихо. Как только тот заступил на пост, Петьша, улыбаясь, спросил выученный вопрос про какую-то улицу. А когда топтун повернулся показать, где это, то сунул ему два пальца в шею и подхватил обмякшее тело.

Как и предполагалось, вражеский сотрудник много не рассказал. После убедительных нажатий на точки легенда о поисках собутыльников отпала. Но и осталось немного: наняли, заплатили, показали мой портрет. Кто успел нарисовать, он не знает. Просто ходил, смотрел, ждал, когда через два часа сменят.

Мои ему дали шиллинг и велели молчать. Потом его провели мимо меня, сидящего на цепи у двери. Я просил пить и строил жалобное лицо. Игнат еще пнул меня ногой, весьма ощутимо, и показал пальцем типу: «Этого ищете? Больше не старайтесь. Он останется здесь». А доктор перевел.

На следующий день наружное наблюдение не сняли, но прятаться стали более изобретательно. Подходила полиция к борту, но ничего не сказала. Судно другого государства для нее неприкосновенно.

Пришлось мне появляться на палубе только в темноте. Зато от таких обстоятельств возобновились занятия с ребятами. Кто еще плохо писал или считал, подтягивали. К моему удивлению, среди крестьян немало людей, которые прекрасно считают в уме. И не простые действия, а весьма сложные и практичные. В каждой артели есть умник, который вычислит объем грунта, вынутый их пруда сложной формы или посчитает сложные проценты. Если учить, то большинство деток схватывают на лету.

Вскоре потребовались продвинутые занятия. Это обычное дело, когда офицеры обучают в плавании матросов грамоте. Иногда до очень приличного уровня. И наши офицеры не отказывались мне помочь. Собрался целый клуб саморазвития. Некоторые матросы из команды тоже попросились, потом присоединились другие. Так потом и обменивались знаниями все плавание, кто что мог.

Я читал курс первой медицинской помощи. Гаврилов слушал, открыв рот. Да и остальные внимали. Слава подкралась незаметно. Стал известен случай в горном институте, куда поступил Виктор. Тот самый помещичий сынок, которого гордость и устремленность заставила пройти наше обучение. А мы не отказали, с дальним прицелом. Во время трапезы один из преподавателей подавился. Пока все бегали и махали салфетками, Виктор применил прием Геймлиха. Кусок вылетел у несчастного профессора, а наш выученик, как и положено индейцам, с непроницаемым лицом отошел на свое место. Но после расспросов его обязали научить других, а он сослался на меня и секретные знания в разных сферах жизни, которые у нас получил.

С целью просвещения меня и нашли в Питере перед самым отплытием. Пришла целая делегация. И моряки тоже. Все желали получить учение из первых рук. Но мне некогда. Я извинился и благословил Виктора на преподавание по части экстренной помощи.

И тут выясняется, что я тот самый и есть. Это Гаврилов фамилию припомнил, а заодно и мою причастность к хирургическим операциям и производству лекарств. Потом узнали знаменитого, но совсем недосягаемого в своем Суличе Петрова. Врач наш, Алексей Васильевич даже пришел к капитану с требованием поменять их местами: жертвовал свою должность врача и был согласен на натуралиста. Еле успокоили. Он смотрит на Петрова теперь, как на божество.

Я обучаю команду основам, а заодно рассказываю про асептику и антисептику, источники болезней, бактерии и простейших, вроде лямблий. Про вирусы молчу, рано еще. Лекции мои в простой форме, но с клиническими примерами. И никто не ставит мои выкладки под сомнение. Раз Зарайский сказал, значит, так оно и есть.

Через неделю приборы привезли. Для себя я заказывал две подзорные трубы. Примерно на четырнадцать крат увеличение. Качество не цейсовское, но вполне приличное. Раздвигается на четыре колена, блестит латунью на солнце.

Погрузив докупленные припасы, наш шлюп поднял паруса. Когда ушли из Портсмута на расстояние двухдневного пути, Васильев передал мне объемистый конверт. «Будьте добры ознакомиться. По окончании сожгите то, что посчитаете нужным».

Алена сидит в кресле, поджав ноги. Маленький нож вскрыл бумаги.

— Что там? — Любопытничает жена.

— Похоже на справку о состоянии дел в Бразилии. Сейчас почитаем, — перебираю я листы, — о, у них там целая Империя. Фактически правит Император Педру Первый, но есть сложности. Португалия еще не признала независимость бывшей колонии. Судя по описанию, весьма образованный молодой человек. Музицирует. И бабник, каких свет не видывал. Портрет приложен, смотри.

— Красивый, кудрявенький. А почему правит он?

— Принц потому что. Сын короля Португалии. Их Наполеон прогнал с трона. Они всем двором под плотным контролем англичан переехали жить в Бразилию. И очень хорошо устроились. Но времена изменились. Папаша уехал обратно, а потом помер. В Португалии власть захватили какие-то темные личности. Бразилия в лице Педру не захотела иметь ними дел. Тут карта есть. Ух, ты! Уругвай, Парагвай и часть Боливии входит в Империю. Здоровая она!

— Ты там был, в этих краях?

— Нет. Но географию люблю. Столица у них, пишут, Рио-де-Жанейро всего шестьдесят лет. Как золото нашли в Минас-Жейрас, так и перенесли из Сальвадора. Но золота много и надолго хватит. Разные концессии добывают. Наши тоже его хотели искать вместе с бандейра и свои места застолбить.

— Что еще за бандейра?

— Экспедиции первопроходцев в джунглях. От слова «знамя». Участники называются бандейрантами. Отчаянные, судя по всему, ребята.

— У нас таких нет?

— Есть. Помнишь, про Ермака Тимофеевича рассказывал? Он со своими казаками и есть типичная бандейра.

— И что там нам делать?

— Тут записка рукой Николая Павловича лично. Он пишет, что Лангсдорф под наблюдением английских агентов. Свободно действовать не может. Сейчас вместе с экспедицией сидят в своем имении и никуда уже два года не двигаются. Собирают всяких жучков и травки с семенами на территории фазенды. Ждут помощи. Коцебу не смог содействовать. Основные инструкции получим у него, так как доверить секрет бумаге нельзя. И просьба приложить все силы, чтобы исполнить задуманное. В конце приписка, чтоб показал эту записку посланнику.

— Не густо сказал. А пачка большая.

— Так всегда и бывает. Написано много, а ясней не становится.

Мы обходим Европу. Погода благоприятная. Через девятнадцать дней показались Канары. Там мы простояли четыре дня, обновили запас воды, купили свежей козлятины и размялись. Но место неприглядное. Там, где мы были, не понравилось.

Через две недели пересекли экватор и устроили по этому поводу праздник. Бывалого моряка обрядили Нептуном, а нас купали в море. Купание по дороге устраиваем часто. Оба доктора настаивают на регулярной помывке, пусть и в соленой воде. За борт спускается парус, в нем все и бултыхаются. Я тоже присоединяюсь, а Алена один раз прыгнула в сорочке, но она так облепила тело, что даже моя прыть с плащом в руках не спасла от взглядов и вздохов всего экипажа.

— А как в твоем мире девушки купались, — спросила она наедине.

— По-разному. Есть пляжи, где все совсем голые ходят. Но большей частью имеют купальные костюмы.

— Нарисуй.

Художник из меня так не самый лучший. Но если постараться, то получается прилично. Я изобразил открытый купальник типа бикини, обычный и закрытый.

— Такой подойдет, — ткнула она пальцем в обычный.

— Солнышко, нам его не из чего пошить. Ткань должна тянуться, такой тут нет. И как сделать, никто не знает.

— Жаль. Но я что-нибудь придумаю.

— Верю. И уже внутренне содрогаюсь.

Алену любят на корабле. Она не чванится, не кокетничает, нет в ней никакого бабства. Со всеми одинаково и просто. Но есть в ней женская мудрость и такая, тонкая и неуловимая нотка независимого характера, что будь она хоть голая, ее будут уважать и обижать не полезут. Поэтому ходит она, в чем удобно. Когда в простых белых платьях, а когда и в широких хлопковых штанах и рубахе с соломенной шляпой, которую купила на Канарах. Свои костюмы тоже не забыла, но обещала без пущей надобности не надевать.

Иногда я ловлю перемигивания морячков и разговоры, что «пока сестричка с нами, бури не страшны. Заговорит так, что целыми из ада выйдем». Сейчас она с Петровым осматривает матросов на предмет вшей, блох и прочей нечисти. Ей нравится помогать, но Сергей стесняется ее присутствия. И я это чувствую.

Применение шиповника дает хорошие результаты. Самочувствие в опытной группе даже лучше, чем среди пьющих хвойный экстракт. Лимоны хороши, но дорого стоят. А тут такая стратегическая замена. Доктор говорит, что будет, о чем доложить. Если можно местное сырье использовать, то это даст независимость от заграничных поставок.

Вода сохранилась прекрасно и после угольного фильтра почти не имеет привкуса. У нас с собой запас гипохлората натрия. Гаврилов ждет, когда сможем опробовать хлорирование на водах с южными гадами. Я думал прочитать лекцию по гигиене и поведению в тропиках, но и без меня прекрасно знают, что ноги надо два раза в день мыть теплой водой и меньше лезть купаться в местных реках. Офицеры даже привели в пример графа Толстого, который был в плавании с Беллинсгаузеном и пренебрег правилами. Ему врач удалил из — под кожи ног бесчисленное количество отложенных паразитами яиц.

Еще через три недели смотрящий крикнул, что видит землю. К Рио-де-Жанейро мы вышли довольно точно. Через три дня зашли в большую удобную бухту, в которой кораблей не меньше, чем в Портсмуте. Правда, военных не столько. Был французский фрегат, два английских корвета, четыре португальских флага, остальные двадцать флагов бразильских. И грузовые суда всех стран в великом множестве.

Мы вызвали лоцмана. Нас провели фарватером, и шлюп встал на рейде. Капитан доложил подплывшим в лодке чиновникам, что и как. Солнце упало за горизонт и без перехода наступила темнота. Мы любуемся южными созвездиями, смотрим на портовые огни и строим планы по походу в город.

На следующий день к нам на корабль пожаловал сам посол России в Бразилии, Георг Генрих фон Лангсдорф. Или по нашей моде Григорий Иванович. Между прочим, сам врач с приличным опытом, в том числе военным, выучивший язык во время работы в Португалии. По этому поводу устроили застолье из наших запасов.

За праздничным столом в кают-компании, когда все уже расслабились, я молча протянул ему бумагу, а потом, поймав легкий кивок, сжег на свече.

Григорий Иванович пригласил нас в свое имение для отдыха и более детального разговора. Поедут офицеры, кроме дежурного, специалисты, мы с Аленой и Игнатом. Сам уехал готовится к встрече А мы пошли осматривать город, пока люди отдыхают, а плавание под парусами — это тяжелая работа.

Мощеные улицы и улочки, совершенно европейские дома и католические церкви. Крики незнакомых птиц заставляют оглядываться. Лица европейские с примесью индейских. Негры в набедренных повязках бегают по бровке. Португальский, на мой слух, грубее испанского. Зашли в банк поменять деньги. В ходу рейсы, точнее, мильрейсы, потому что инфляция.

На рынке я узрел бананы и только сейчас понял, как соскучился по ним. Большие и маленькие, но желтых нет. Из знакомых маленькие красные. Я купил связку самых спелых. Банан легко оторвался. Привычное движение надломило шкурку у черенка. Насыщенный нежный вкус заставил зажмурился. «Это вкусно?» — недоверчиво спрашивает жена. В ответ я очищаю до половины банан и для нее. И только сейчас замечаю взгляд капитана и остальных.

— Не только вкусно, но и безопасно, — я пытаюсь уйти от объяснений, где я их пробовал и научился чистить, — как их увидел, сразу подумал, что паразиты под кожуру не заберутся. Стерильны сразу.

— Ну-ну, — кивнул Васильев, принимая от меня фрукт на пробу. А за ним оценили и все остальные.

Сходили мы и на невольничий рынок. Множество разноцветного народа, шум, гам, крики. Как раз разгрузились несколько бортов из Африки. Петров переводит реплики торговцев. Да и капитан, опытный человек, комментирует. Он уже здесь бывал.

Все внимание покупателей свежему товару. Индейцы тоже стоят, понурив голову, но к ним сейчас не подходят. Черная и голая масса разводится по рядам и навесам. Говорят, что когда рабы отдохнут и придут в себя, будут стоить дороже. Но и так недешевые. В среднем, около тысячи рублей на наши деньги. Женщины, понятно, дороже. Они могут производить новых рабов. Наверное, в каком-то таком порту Робинзон Крузо продал своего друга, мальчика Ксури, с которым бежал из турецкого плена. И отсюда отправлялся он в плавание к берегам Гвинеи за черным товаром, в ходе которого попал на необитаемый остров. Англосаксы, они такие. Да и наши не лучше.

Надсмотрщики расхваливают товар и пинают рабов, чтобы танцевали. «Мол, смотрите, какие резвые. Столько времени в цепях, в океане, а все нипочем. Представляете, как работать будут!» И несчастные негры пляшут из последних сил. Кроме одного.

Здоровый негр, весь в красных ссадинах, лежал под навесом. Цепи на шее, руках и ногах. Видно, что он бит всю дорогу. Все его выражение выдает бунтаря. Очевидно, его не утопили только потому, что надеялись взять денег за крепкое телосложение. Закупка в Африке по двадцать-тридцать долларов Соединенных колоний, которые год назад получили полновесное золотое обеспечение. А продажа в среднем за восемьсот. Выгодное дело.

Старые латифундеры рядом ворчат, что негр пошел нынче не тот и сильно подорожал в этом году. Вот были времена, когда сами возили. Тогда был товар! Куда катится мир? Но этого никто даже не смотрел. Качали головами и отходили. При нас он рыкнул на пнувшего его охранника. Меня же привлек взгляд. Человек не сдался. Был готов умереть, но не встал на колени в своем сознании.

Я приценился. Денег с собой достаточно. Запросили эквивалент полутора тысяч долларов.

— Зачем тебе негр? — удивился Петров, — за такие деньги пятерых у нас купишь.

— Пока не знаю. Чутье говорит, что надо. Переведи, что это очень много за собственного убийцу, который свернет ночью голову.

— Отвечает, что можно усмирить. А мышцы никуда не денутся.

— Вот пусть и усмиряет.

Мы сторговали за восемьсот долларов. Я отсчитал деньги, мне вручили цепь с рабом и ключ от кандалов. Негр смотрел на меня яростно и вызывающе. Игнат даже положил руку на рукоять кинжала. «Не надо» — тихо бросил я. Конец цепи упал на землю. Знаками я позвал его за собой. Негр сел. Некоторое время мы ждали. Затем встал и выпрямился.

В плечах шире и Игната, а меня и подавно. Ростом выше на голову. Взгляд уперся в его могучую грудь. Молча мы повернулись и пошли к ландо и двум шарабанам, которые сняли для поездок. Сзади громыхнули цепи. Негр решил пойти с нами.

Тут подоспела Алена в сопровождении Петьши и двух матросов. Она в белом приталенном простом платье с коротким рукавом и белого шелка бандане.

— Идем, только не отказывай мне, — тянет она за рукав.

— Куда и что такое ты там увидала? Я уже купил непонятно что, не знаю зачем.

— Я. Тебя. Прошу, — сказала она разделяя слова и смотря в землю.

Жене в таком состоянии не то, что отказывать, а промедление показать нельзя. Она редко впрямую просит. Только если очень важно, а времени объяснять нет. Иду, вздыхая, вслед за ними. Меня подводят к женскому ряду. Перед нами стройная негритянка отрешенно смотрит в сторону большущими черными глазами, маленькие аккуратные груди ничем не прикрыты, грязная повязка перехватывает упругие и гладкие бедра, которые обнял негритенок лет трех. Как только выжил в дороге?

— Я ее увидала. А она меня, — торопится Алена, — взгляд такой, не объяснить. Ну она такая же как мы с Домной. Мы должны ее забрать отсюда.

Торговец увидел интерес, похаживает кругом с улыбкой на небритом лице. Я возвел глаза к небу и спросил цену. Ухарь сразу запросил три тысячи на новые американские деньги. За обоих. И торговаться отказался с неизменной улыбкой. Не глядя в стороны, чертыхаясь и сжав зубы я выложил требуемую сумму.

Девушка действительно необычная. На жену поглядывает с симпатией. Они с полуслова друг друга с женой поняли.

— Мы скоро придем, — сообщила любимая, — нам надо умыться и все прочее. Тут есть для этой цели комната в гостинице. Дай еще немного денег.

Вот так я потерял на наши душевные порывы сумму, за которую можно в центре Мереславля построить пару двухэтажных каменных домов.

— Твои мотивы непонятны бывают, — подлил маслица Петров, — трехлетнее жалование за трех негров. В зоопарке показывать будешь? Как новый фиакр себе купить, так «жаба не подпишет». А как обузу повесить, так пожалуйте.

— Иди бабочек суши, — огрызнулся я, — это необъяснимо. И так жадность замучила, так и ты еще кольнуть решил.

— Впрочем, ты ничего не делаешь просто так. Любопытно весьма, — Петров склонил голову на бок, изучая меня, как насекомое, — ты не понимаешь сейчас сам, зачем так поступил. Посмотрим, что получится. Задушит тебя раб этой же ночью или погодит до благоприятного времени?

Мы вернулись к повозкам. Негр стоял, прислонившись к шарабану. «Суровый», — бросил Игнат. Я молча взял ключ. Открыл замок на ногах, на руках. Снял ошейник и бросил цепи за кусты. Достал флягу с водой и протянул негру:

— Тебя как, Федя, зовут?

Но купленный не ответил, что его зовут Анатолий Васильевич Пестимеев и он, слесарь-инструментальщик четвертого разряда. Он жадно пил под ярким солнцем, косясь на меня покрасневшими белками глаз, пока не кончилась вода. Матросы протянули лепешку и смотрели сочувственно. Он отломил небольшой кусок и медленно жевал.

— И что мне с тобой делать?

В этот миг негр замер. Я оглянулся. Подходила Алена со своей покупкой. Чернокожая девушка с ребенком бросились к моему негру, тот обнял их.

— Дела, — протянул Игнат.

Выражение Феди изменилось. Даже слезы на суровом лице появились. Он что-то лопотал вполголоса, но мы не понимали. Я велел их накормить, напоить, ссадины смазать спиртовым раствором. Когда все успокоились, стали пытаться поговорить на португальском. Выяснить удалось немного, и думаю, неточно.

Девушку зовут Рамла. Ей девятнадцать лет. Федя оказался Феми, но для моих он так Федей и останется. «Барин назвал. Знает, что говорил, значит, так тому и быть». Ему около тридцати. Их захватили порознь. И плыли разными кораблями. Федю поймали сетью, он сильный воин, так не давался. Они не муж и жена, как мы подумали. Она сестра его жены. А мальчик — его сын. Жена его спасала ребенка, но себя не уберегла, умерла от раны. Рамла взяла его и выдала за своего.

Я достал длинный нож, похожий на мачете, из закупленных на рынке, и протянул вместе с ножнами Феде. Тот спросил через Петрова, что это значит.

— Это значит, что я тебя не держу. А мужчине и воину в этой стране нужно оружие. Федя замолчал и сидел так минут пять. Потом взял за руку Рамлу и отвел в сторону. Они о чем-то бурно переговаривались. Причем, Рамла держалась на равных. По интонации не спорили. Удивлялись и договаривались.

Пока они в стороне советовались, как дальше жить, я спросил Алену:

— Надеюсь, это все очень нужно. Так?

— Не жалей деньги. У тебя к ним открыт ход, только ты сам туда не идешь. А жертва всегда нужна. Если ты ее не приносишь добровольно, то с тебя ее все равно возьмут, но нежданно и больно.

— А попроще?

— Если сам себя в руках не держишь, набиваешь брюхо, чем попало, вино пьешь да по б…м шастаешь, то брюхо заболит. Потом захочешь чего вкусного, да нельзя уже. Требуха тоже от вина сопреет, после любая рюмка к смерти поведет. И от баб хвори приключаются, сулицином не вылечишь, муди язвами пойдут, а там и все тело. И сам захочешь, и предложат, да уже невмоготу.

— Ты сейчас про воздержание, как жертву говоришь?

— Да, но это простой случай. Для всех дел что-то нужно отдать, чтобы получить. И радуйся, что взяли деньгами да добрым делом, а не чьей-нибудь жизнью или нашим здоровьем.

— Я радуюсь, что ты у меня Алена Премудрая.

Федя с девушкой подошли. Говорят, что будут при мне, если я позволю. Добровольно. Обещают служить нам верой и правдой. Это Рамла добавляет. Понятно, куда в чужой стране без копейки. Малость денег я бы им дал, но одним тяжело. А так у Алены служанка будет. А у меня слуга-телохранитель. Я перемигнулся с Игнатом. Тот кивнул. Надо проверить человека да присмотреть, что к чему. Пусть пока втягивается. И велел его в сторону невольничьего рынка не пускать. Мало ли что удумает.