Утро под Катовице. Книга 1

Глава 7

Вынырнув из приятных, греющих сердце воспоминаний, я вздохнул. На душе стало значительно легче, а на часах уже час ночи. Пора! Поднявшись, я подтянул ремни, проверил шнуровку на ботинках, попрыгал, нагрузился снаряжением и пошел в направлении переулка, по которому со стороны поля, минуя посты на въезде и выезде, можно было выйти на главную улицу вблизи от стоянки немецкой техники. После курса инъекций «Ареса» у меня значительно улучшилось ночное зрение, в результате чего сейчас, когда на ясном небе висела половинка луны, для меня видимость была как для обычного человека в ранних сумерках. Поэтому шел я спокойно, зная, что опасности наткнуться на затаившегося в темноте немца нет.

Преодолев полкилометра, я по сельскому переулку вышел к главной улице. До стоянки техники было метров пятьдесят. Здесь, в узком проходе между заборами, я оставил все лишнее для предстоящей операции снаряжение: ранец, винтовку, флягу и шинель. Выглянув из переулка я увидел одинокого караульного, который бродил взад-вперед у выставленных вдоль улицы машин и танков. Картина была точно такой, как я и ожидал. Поэтому, сев в тенечке, я стал ждать смены постов. Примерно через двадцать минут появился одинокий унтер, который, подойдя к караульному, перекинулся с ним парой фраз и пошел дальше, а через три минуты он прошел обратно. Понятно, это не смена поста, а проверка, ждём дальше. К своему удивлению, я мало того, что не испытывал никакого страха или волнения, так меня ещё и начало клонить в сон. Осознав это, я разозлился на себя — хорош же я буду, если сейчас усну, а утром меня разбудят фрицы! Чтобы слегка взбодриться, я водой из фляжки протер лицо и плеснул её себе на волосы. Полегчало.

Вскоре появилась смена караула, и я сверился с часами — от проверки до смены прошло полчаса, так что на всё про всё мне надо потратить не более двадцати минут. Ожидая, пока смена караула пройдет назад, я снял ботинки, портянки и поставил их к рюкзаку и шинели. Сейчас, наконец, адреналин впрыснулся в кровь и сердце забилось чаще. Вот смена караула вернулась в дом, и я бесшумно метнулся к машинам, пользуясь тем, что немец развернулся ко мне спиной. Замерев в тени между грузовиками, я дождался удобного момента и вонзил врагу нож под левую лопатку. Запихнув труп под машину, я бесшумно добежал до подворья, где были заперты евреи. Наблюдая через щель в заборе, вижу как постовой идёт к дому, подходит к крыльцу, разворачивается и идёт к забору, здесь в паре метров от меня он останавливается и, задумчиво глядя на луну, опорожняет свой мочевой пузырь. Потом отворачивается от забора, намереваясь продолжить движение по своему нехитрому маршруту, но в этот момент я, одним опорным прыжком перемахнув через забор, загоняю нож в спину. Также без особых проблем я зарезал и двух оставшихся караульных — охранявшего солдат и того, что был у дома главфашиста.

Оттащив тело последнего в тень между сараями, я, не медля ни секунды, забрался на козырек над крыльцом и осторожно нажал на оконную раму — как я и ожидал, окно не было заперто на шпингалет и бесшумно открылось внутрь помещения. Затем я запрыгнул в комнату и бросился к кровати на предельной скорости. Немец успел проснуться и даже уже открывал рот, чтобы закричать, но я молниеносно прыгнул на него, блокируя своей грудью его руки и вонзая нож в горло. Из разрезанной сонной артерии ударил фонтан крови, залившей и меня, и кровать, и девушку. Ох, сейчас будет визг! Но нет, тишина. Подняв голову, я встретился с ней взглядом. Так на меня ещё никто не смотрел. Хотя, вообще-то, я раньше и не резал никого по ночам в кроватях. Но, в любом случае, с точки зрения нормальный логики, можно было ожидать, ужаса, или хотя бы испуга в глазах девушки, рядом с которой в постели зарезали человекоподобное фашистское существо, но нет, она смотрела на меня с восторгом и обожанием, аж как-то не по себе от этого взгляда! Но хватит в гляделки играть, основная задача, которую я перед собой ставил на эту ночь выполнил, теперь надо успеть решить второстепенные вопросы и уйти, громко хлопнув дверью. Поэтому я поднялся с кровати и шепотом прикрикнул:

— Перестань таращиться! Быстро одевайся! Три минуты. Время пошло!

Девушка, вместо ответа показала мне взглядом на свои кисти рук, привязанные к спинке кровати. Молча ругнув себя за то, что не заметил этой важной детали, я одним движением перерезал узы. После чего она бросилась к своим чемоданам, а я устроил быструю ревизию имуществу главфашиста. Ага, вот саквояж с золотишком, тут ещё портфель с бумагами, это всё берём! Попробовал надеть сапоги — босиком ходить больше не было необходимости, но они оказались малы. Тем временем девушка оделась, о чем и сообщила мне.

— Я готова!

Окинув её взглядом, я понял, что она, особо не заморачиваясь, натянула платье на голое тело и надела туфли на босу ногу. Что же, в условиях недостатка времени это правильное решение. Но мне для выполнения моих планов требовались ещё пара минут. Я схватил форму фашиста и в ускоренном темпе стал опустошать карманы, бросая их содержимое в портфель. Когда, наконец, я нашел в кармане галифе ключ от танка, то с облегчением выдохнул и бросил девушке:

— Хватай чемоданы и бегом за мной, на цыпочках, без шума! — И, не дожидаясь её реакции, подхватив портфель и саквояж, открыл незапертую дверь комнаты и вышел. Найти путь к выходу из дома не составило труда, и уже через минуту я был около танка. Открыв ключом люки «четверки» я сначала принял от девушки чемоданы, забросил их внутрь башни, потом, стоя на крыле, подхватил её подмышки и одним движением усадил на башню, а потом, крутанув вокруг оси, запихнул в люк, усадив на командирское кресло. Тут я вспомнил одну немаловажную деталь:

— Так… мм… пани, позвольте представиться, Анджей Ковальский!

— Болеслава Сокольская, очень рада знакомству, пан Анджей! — фраза была произнесена девушкой таким тоном, как будто мы находимся на великосветском рауте, а не угоняем танк под покровом тьмы после кровавого убийства надругавшегося над ней насильника.

— Так вот, пани Болеслава, мне нужно отлучиться на три минуты, а вы, пожалуйста, сидите тихо и никуда не уходите! — После этих слов, не дожидаясь ответа, я спрыгиваю на землю, хватаю карабин убитого мной караульного, потом бегу к сараю с евреями, открываю запертую на засов дверь, и спрашиваю:

— Кто-нибудь меня слышит?

Из темноты доносится несколько негромких утвердительных ответов, поэтому я продолжаю:

— Здесь польской разведкой проводится диверсионная операция, через три минуты начнется стрельба, поэтому у вас очень мало времени, чтобы убежать через зады в лес, около сарая лежит труп караульного, возьмите винтовку и патроны, могут пригодиться, в доме спят немцы, поэтому действуйте бесшумно. Кто здесь останется, погибнет. У меня всё, удачи!

Не дожидаясь реакции на мои слова, максимально быстро бросаюсь к сараю с пленными польскими солдатами и освобождаю их с тем же напутствием, что и евреев, оставив им второй карабин. Далее я на максимальной скорости перемещаюсь в переулок, где надеваю свои ботинки на босу ногу, хватаю свое барахло и, добежав до танка, забираюсь на место мехвода. Фух, вроде все успел! Судя по тихим звукам, доносящийся от сараев, узники восприняли мои слова как руководство к действию. Я дал им шанс, а дальше… На всё божья воля. В худшем для них случае, они немного отвлекут фрицев от поиска меня. Выждав ещё пару минут, чтобы дать немного времени полякам и евреям, я запустил двигатель. Нужно было, чтобы он хотя бы немного прогрелся до начала движения, поэтому высунув голову из люка, я вглядывался в окружающие дома и только после появления на улице первых, ещё ничего не понимающих немцев, разбуженных гулом танкового мотора, тронулся с места.

В клубе реконструкторов было две «четверки». Один полностью аутентичный танк, с которого хозяева только что пылинки не сдували, и второй, с замененными двигателем и ходовой частью, который интенсивно эксплуатировался желающими покататься на раритете и способными заплатить кругленькую сумму. Для поддержания репутации фаната реконструкции, я катался на нем примерно раз в полгода, спуская в выхлопную трубу казённые деньги. Кроме танков в 2016 году руководители клуба установили тренажёр, но там можно было только иммитировать стрельбу из пушки за сравнительно небольшую цену — настоящий подарок для любителей «танчиков». Поэтому сейчас у меня с управлением панцера никаких проблем не было. Медленно набирая скорость, я выехал из села мимо изумлённых постовых, которые, однако, благоразумно не стали пытаться остановить бронированную махину руками. Проехав от поста три сотни метров, я остановился и скользнув на место наводчика, развернул башню на сто восемьдесят градусов, потом зарядил пушку первым попавшимся под руки унитаром, и наведя прицел на крайний автомобиль, произвел выстрел. В башне оглушающе грохнуло, на месте грузовика взметнулся высокий султан взрыва. Фугас. Не заморачиваясь поиском бронебойных снарядов, я произвел еще четыре выстрела по лёгким танкам, вернулся за рычаги и с чувством глубокого удовлетворения направил панцер на север. Через три километра я выехал на перекресток, где повернул на восток, но снизил скорость, выискивая возможность съехать с шоссе. Вскоре мои поиски увенчались успехом и я, загнав танк в кусты в сотне метров от дороги, заглушил двигатель, после чего осведомился у своей спутницы:

— Пани Болеслава, как ваше самочувствие?

— Спасибо пан Анджей, хорошо! Но я бы вышла в кустики.

— Сейчас помогу.

Открыв люк, я осмотрелся, потом вылез на броню, поднял крышку командирского люка и помог девушке спуститься на землю, затем забрался обратно и нашел портфель немецкого офицера. Мне нужна была карта и, к моей радости, она нашлась. Итак, что мы видим? Если верить нанесенным отметкам, то, проехав ещё пять километров по шоссе, я упёрся бы в тылы фашистского танкового полка, развернутого фронтом на восток, лицом к окопавшемуся в крупном селе польскому гарнизону, потом, если двигаться точно на восток, идёт около сорока километров условно польской территории, кончающейся перед Тарнувом, который уже занят немцами. Такой вот слоёный пирог получается. И куда же податься одинокому… хм, а ведь уже и не совсем одинокому(!)… дезертиру? Задумчиво повертев карту я нашел неплохой вариант в виде лесного массива в десяти километрах на северо-запад. Там не были отмечены ни поляки, ни немцы, это, разумеется, не давало никакой гарантии, но других вариантов попросту не было.

Приняв решение, я вылез наружу и помог девушке, которая уже самостоятельно забралась на танк, разместиться на командирском кресле, после чего показал ей, как пользоваться переговорным устройством и переместился за рычаги. Затем, вернувшись на шоссе задним ходом, танк под моим управлением продолжил движение по намеченному маршруту и по прошествии получаса въехал в лесной массив, остановившись в паре километров от опушки. Выбравшись из машины, я осмотрелся и прислушался к окружающему меня лесу. Не заметив ничего подозрительного, я обошел вокруг стоянки с каждым кругом увеличивая радиус траектории обхода. Так и не обнаружив ни людей, ни следов их присутствия, я сказал Болеславе, чтобы сидела тихо в танке, после чего закрыл все люки на ключ, наломал веток и пошел заметать и маскировать следы. Вернувшись через полтора часа, я обнаружил, что вокруг места стоянки крутятся какие-то подозрительные субъекты в польской форме. Воспользовавшись своим преимуществом в ночном зрении, я выявил их главного с погонами хорунжего, который совещался с двумя сержантами, высказывающими различные идеи о методах захвата танка. Послушав минут десять, я пришел к выводу, что некоторые варианты вполне осуществимы. Подкравшись к потерявшим осторожность командирам, я достал люгер и вежливо произнес:

— Прошу не делать глупостей, господа воры, вы на прицеле, я и мои друзья стреляем метко.

Поляки дернулись, но за оружие хвататься не стали, а медленно развернулись ко мне лицом.

— Вот, сразу видно умных людей! Ну так скажите мне, умники, какого хрена вам надо от моего танка?

Пока унтеры хлопали в темноте глазами, хорунжий попытался меня построить:

— А Вы собственно кто такой, представьтесь по уставу!

— Во-первых, вопросы здесь задаю я, во-вторых, пошел ты на хрен со своими уставами, а в-третьих, если вам нужен танк, идите и захватывайте у немцев, или мои люди тут всю вашу трусливую компанию закопают! — Эти поляки, в испуге прятавшиеся в лесу, были и до встречи со мной полностью деморализованы, а от моего наглого наезда окончательно растерялись.

— Ну, что непонятного? — продолжил я давить, — Быстро собрали своих людей и бегом марш отсюда! Десять километров на юго-восток отсюда держат оборону польские регулярные части, идите туда и забудьте, что здесь видели! — Сказав это, я отступил в тень, исчезнув из их поля зрения.

Поляки с полминуты покрутили головами, пошушукались и стали созывать своих людей, после чего удалились в указанном мной направлении. А я облегчённо выдохнул. Прошел по грани. Если бы началась пальба, я бы, скорее всего, всех их перебил, пользуясь превосходством в ночном зрении — их всего-то человек пятнадцать было. Но, во-первых, крайне не хотелось их убивать, а во-вторых, шальная пуля на то и шальная, что авторитетов не признаёт. Постояв так минут пять, я проведал Болеславу, которая, как оказалось, все это время крепко спала, завернувшись в мою шинель на командирском месте. Сказав ей, что может спать дальше, я пошел по следу поляков. Незаметно проводив их на три километра, я убедился, что ляхи продолжают двигаться в том же направлении и не собираются возвращаться. Ну а мне пора на базу. Насыщенная ночь выдалась, устал и хочется спать, а ещё столько дел! Пока я шел обратно, наступило утро, моё восьмое утро в этом времени. Блин, ведь я здесь всего неделю, а произошло столько событий! Я пробежался мысленным взором по моим приключениям и поставил себе четверку. Были некоторые косяки, но главное, я жив, здоров, и у меня есть танк.

Когда я вернулся, Болеслава ещё спала, что не могло не радовать. Значит, у девушки устойчивая психика и с этой стороны серьезных проблем ожидать не приходится.

Ох, как же я заблуждался! Пока я шел назад, у меня было время подумать о дальнейших действиях и мне стало очевидно, что необходимо сменить стоянку, поэтому, запустив двигатель, я проехал на север два километра и остановился на поляне у небольшого ручья. Здесь я поручил проснувшейся девушке заняться приготовлением завтрака из найденных в танке продуктов, замаскировал панцер ветками, затем вернулся по следу и установил растяжки, использовав две последние лимонки. Тем временем Болеслава приготовила кашу с тушёнкой, съев которую, я завалился спать под танком. Устал.

Проснувшись, я сладко потянулся и посмотрел на часы. Четыре часа. Дня (судя по светлому времени суток). Вспомнив, что вокруг идёт война, прислушался к окружающим звукам, осторожно выполз из под панцера, а затем, не обнаружив опасности, встал, обозревая представившуюся моему взгляду живописную картину. Голая Болеслава сидела на берегу ручья и отпивала из горла бутылки шнапс. Я подошёл к ней и не нашелся ничего сказать кроме:

— Доброе утро, пани!

Девушка подняла на меня пьяные заплаканные глаза и заплетающимся языком ответила:

— А, спаситель проснулся! Хорошо выспался? Вот скажи мне, где ты был, пока этот гад в меня пихал?.. — она отбросила бутылку и, скрючившись на земле, зашлась в рыданиях. Я молча сел рядом. Что тут скажешь? Поначалу мне казалось, что она довольно легко перенесла насилие, но человеческая психика, тем более женская, сложна и непредсказуема, чему я уже много раз ранее был свидетелем, наблюдаю это и сейчас. Чтобы хоть как-то успокоить, я стал гладить девушку по голове. Неожиданно для меня, это подействовало. Сначала она затихла, потом положила мне голову на колени. А я продолжал гладить, опасаясь, что если остановлюсь, то истерика может возобновиться. Так продолжалось с полчаса, потом она села, прижавшись ко мне сбоку, положила мне голову на плечо и шепотом сказала:

— Я хотела помыться, а оно не отмывается…

— Что, оно? — Я не сразу понял, о чем она говорит.

— Плохое, оно не отмывается, я песком терла, мылом мыла, а оно не отмывается, теперь я всегда буду плохая и грязная. — Она немного всплакнула, потом, всхлипнув, продолжила:

— Я думала, от водки станет легче, выпила, а стало так тошно, поскорей бы все кончилось… Забери меня с собой, а, пожалуйста? Не оставляй меня тут!

— Не бойся, не оставлю, если хочешь, поехали со мной.

В ответ на мои слова она извернулась и обняв меня руками за шею прижалась ко мне грудью и стала быстро шептать на ухо:

— Спасибо, спасибо! Я боялась, что возвратишься к себе, а меня оставишь! А я ведь не смогу здесь жить, я бы сама себя убила, но ведь это грех. Пожалуйста, сделай это скорей, а то мне страшно, но я готова! Ты ведь только душу заберёшь?

Что за бред? Она что свихнулась? Я схватил её за плечи, отстранил от себя, потом заглянув в горящие фанатичным блеском глаза, переспросил, стараясь говорить как можно мягче:

— О чем ты говоришь? Зачем мне забирать твою душу?

— Ты же сказал, что заберёшь меня, а на небеса ведь тело не берут.

— Стоп, ты что несёшь? Какие небеса?

— Ну как какие? Ты ведь ангел! Ты живёшь на небесах и заберёшь меня с собой!

Я крепко прижал её к себе и едва не не расплакался. Мое сердце надрывались от жалости к несчастной девушке, не выдержавшей надругательства и сошедшей с ума.

— Все будет хорошо, милая Бася, все будет хорошо, я заберу тебя с собой, мы вместе уедем отсюда, но я не ангел, ты ошиблась, я простой солдат.

Она упёрлась ладонями мне в грудь, отстранилась и пронзительно посмотрела мне в глаза. Так мы и сидели: она пыталась увидеть в моих глазах ответы на свои вопросы, а я, глядя на неё, печально думал о низком уровне развития современной психиатрии. Через некоторое время она, не отводя глаз сказала:

— Когда он уснул, я лежала и молилась Пресвятой Деве, чтобы она прислала ангела для наказания врага и освобождения меня от позора. Я просила её простить меня и забрать душу на небо. Потом открылось окно и ты влетел как на крыльях, одним движением убив подлеца! Я точно знаю, что ты ангел, люди так не умеют!

Вот оно что, кирпичики-то складываются! Может ещё не всё потеряно?

— Боги очень редко посылают ангелов, чтобы вершить справедливость, они обычно используют обычных людей для выполнения своих задач, и наверное, по воле Богородицы, я сам не зная об этом, оказался там и сделал то, что сделал, а она прибавила мне сил.

Говоря это, я старался как можно убедительнее смотреть ей в глаза. После моих слов, девушка сначала опустила взгляд, потом, встав, подняла лежавшее неподалеку платье и, одним движением надела его на себя, изящно качнув бёдрами. Затем зашла по щиколотку в ручей, сполоснула лицо и сказала, что скоро приготовит кашу с мясом, кроме крупы и тушёнки в танке более никаких продуктов не нашлось. Далее она занялась разведением огня и приготовлением пищи, а я, спустившись чуть ниже по ручью, помылся и постирался, после чего развесил одежду сушиться на солнце и сел под кустами, раздумывая над текущим моментом и дальнейшими планами. Болеслава меня здорово напугала, думал, слетела с катушек окончательно и бесповоротно, но нет, вроде бы пришла в норму, хотя радоваться ещё рано. И снова вопрос, что делать дальше? Поляки на Тарнувском шоссе долго не продержатся, но ближайшие два дня надо будет пересидеть в этом лесу. А потом ночью на шоссе пристраиваюсь к колонне — надеюсь, немцы ездят по ночам — и двигаюсь в сторону Львова, к которому фрицы должны выйти двенадцатого числа. За одну ночь не доехать, но за две — вполне реально. Всё это здорово, но есть две проблемы — во-первых, что делать с Болеславой, не везти же её в советскую зону оккупации! Хотя, почему бы и нет? Но надо поговорить. Вторая проблема — нехватка бензина, коего осталось на сто пятьдесят километров пути, а этого хватит в лучшем случае только до Перемышля. Ещё немного поразмыслив, я решил, что к двенадцатому сентября в район Львова перемещаться всё-таки рановато — там в это время будут напряжённые бои поляков с немцами, части Рабоче-крестьянской Красной армии выйдут к Львову только девятнадцатого сентября, а займут его двадцать третьего числа, тогда же и немцы по договоренности с руководством СССР начнут отход к реке Сан. В этих размышлениях я дождался, пока трусы высохнут, надел их и пошёл к костру, от которого доносился аппетитный запах.

Сидя на бревне, я с удовольствием уминал кашу с мясом и, разглядывая сидящую напротив девушку, сравнивал её с Катаржиной. Та от природы была голубоглазой и русоволосой, но всегда красилась в брюнетку и это ей действительно шло, а у Болеславы были от природы черные волосы и темно-карие глаза. У первой были полнее и сексуальные губы, а у второй крупнее грудь и тоньше талия. В остальном же девушки были очень похожи.

Болеслава в ответ на моё бесцеремонное разглядывание поправила платье, прикрыв колени, опустила глаза и сказала:

— Ты меня пугаешь!

— Извини, просто ты очень похожа на мою невесту.

— У тебя есть невеста?

— Была, она погибла.

— Прости… расскажешь что случилось?

— Она поехала на войну… в Испанию и там погибла.

— Девушка?! На войну?!

— У неё был боевой характер, и она хорошо стреляла, была снайпером.

— Невероятно! Война ведь не женское дело!

Полностью с тобой согласен.

Мы помолчали несколько минут, потом я, доев кашу спросил:

— А у тебя где родители или родственники?

Ты хочешь отвезти меня к родителям?

— Ну, это было бы хорошо, если есть такая возможность.

Она вздохнула:

— Вряд ли получится, они живут во Львове! — во дела, я кажется начинаю верить в божье провидение!

— А тут ты как оказалась?