Утро под Катовице. Книга 1

Глава 19

На следующее утро в девять часов я стоял в толпе студентов и слушал однообразные, как под копирку бравурно-пафосные речи выступающих. Сначала выступил директор техникума, потом парторг, за ним Тихонов, ну а четвёртым на импровизированную трибуну вышел я и, увидев сотни восторженных глаз, на секунду замешкался, представив, как рублю тут правду-матку про Сталина и весь их хвалёный коммунизм. Вот это был бы номер! Однако, взяв себя в руки, коротко, но торжественно, с расстановкой, произнес заранее заготовленную шаблонныю речь и удалился в толпу под бурные аплодисменты. По окончании митинга бо́льшая часть студентов была распущена по домам, а около семидесяти человек, в число которых вошёл и я, вместе с преподавателями, взяв флаги и транспаранты направились к Кремлю для участия в праздничной демонстрации.

Около площади Советской, по которой, собственно и шествовали колонны счастливых строителей коммунизма, нам пришлось ожидать своей очереди почти целый час. Во время этого ожидания ко мне подошёл Тихонов и предложил сброситься на торжественный обед, который будет в техникуме после демонстрации. Я, разумеется, не стал отказываться и отдал ему пятерку. А вскоре подошла и наша очередь, махая флагами с радостными лицами, пройтись перед трибуной с областной партхозверхушкой. Потом, не снижая скорости, мы прошествовали к техникуму, где значительная часть студентов, участвовавших в демонстрации, была распущена по домам. На банкет остались лишь преподаватели, члены комитета комсомола и комсорги старших курсов, ну и ваш покорный слуга в роли местной достопримечательности. Мне отвели место за столом с Тихоновым и двумя комсоргами с четвертого курса. Не сказать, чтобы столы ломились от блюд — все довольно просто — но, главное, были выпивка и закуска. Здесь уже вместо речей произносились тосты, звучащие не менее торжественно: «За нашего вождя и учителя товарища Сталина!» — стоя и до дна; «За нашу родную коммунистическую партию!» — аналогично. А потом можно было сидя, но всё равно до дна. Банкет длился недолго недолго — через полтора часа люди стали потихоньку расходиться и я, решив не засиживаться с комсомольцами, начавшими обсуждать, где и как продолжить праздничную попойку, также направился к выходу. Одевшись и выйдя на улицу, я глубоко вдохнул морозный воздух, чтобы хоть немного прочистить мозги от алкоголя и неожиданно для себя встретился взглядом с Еленой Викторовной, стоявшей на крыльце.

— Андрей Иванович, Вы меня не проводите? А то я, кажется выпила лишнего и теперь боюсь идти одна, могу просто упасть и замёрзнуть.

Ну не мог же я отказать женщине в такой пустяковой просьбе!

На следующее утро я проснулся от интенсивных толчков в бок, сопровождавшихся словами:

— Андрюшенька, пора вставать, тебе ещё надо в общежитие за учебниками и тетрадями зайти!

Поняв, что поспать больше не получится, я потянулся и сел в постели, хмуро глядя на Леночку (ну не Елена Викторовна же мне её теперь называть!), которая уже успела привести себя в порядок и одеться. По её свежему и счастливому лицу и не скажешь, что вчера она была так пьяна, что в квартиру и комнату её буквально пришлось заносить на руках… Однако…

Женщина протянула мне стакан с капустным рассолом, который я опорожнил одним махом, затем дала ношеный мужской халат и полотенце:

— Иди в ванную, пока там очередь не выстроилась!

Ну да, в коммуналках оно так: в туалет в порядке живой очереди. Не затягивая время, я посетил местные удобства и постоял под холодным душем, после чего вернулся в комнату уже бодрячком. Там уже меня дожидался завтрак в виде яичницы с квашеной капустой. Стоило мне приступить к насыщению, как Лена села рядом и каким-то извиняющимся тоном сказала:

— Андрюшенька, ты не беспокойся, я бесплодна и ни на что не претендую, извини что я так вчера…

— Тебе то за что извиняться! Все было прекрасно!

— Правда?! — она по-щенячьи заглянула мне в глаза, — Так может?..

— Конечно! — я обнял её и поцеловал, — но предупреждаю, что у меня есть невеста, она пока в другом городе…

— Я же сказала, что ни на что не претендую!

«Как хорошо получается, — думал я, дожевывая завтрак, — У меня ведь женщины уже больше месяца не было, а тут такой вполне себе неплохой временный вариант!»

Позавтракав, я оделся, поцеловал Лену и покинул коммунальную квартиру под изучающими взглядами проснувшихся соседей.

Следующие дни я погрузился с головой в учебу, стараясь наверстать отставание, и, надо сказать, добился в этом деле значительных успехов. К концу недели у меня фактически оставались долги только по черчению, в котором я пока не смог сформировать у себя необходимые навыки по причине нехватки времени. Из-за взятых на себя нагрузок, я даже к Лене не заглядывал на чаёк, несмотря на её вопросительно-зовущие взгляды, которые она всякий раз бросала на меня на меня при встрече даже после того, как я объяснил ей ситуацию.

В субботу, покинув техникум после обеда, я дошел до до рынка и всё-таки заказал себе унты за триста рублей. К этому времени я уже успел выяснить, что других вариантов приобрести такую обувь в Горьком практически нет — большинство жителей предпочитает бюджетный вариант в виде валенок. Также я приобрёл лыжи с полужесткими креплениями. Снега уже нападало вдоволь, так что можно было уже начинать кататься. Если вспоминать мою жизнь ТАМ, то, наверное, следует упомянуть, что лыжи и биатлон это национальные массовые виды спорта населения Тюмени, в которой встретить коренного сибиряка, не умеющего стоять на лыжах также сложно как и абсолютного трезвенника. Так вот и я с восьми лет был отдан родителями в секцию биатлона, которую позднее бросил ради занятий рукопашным боем. Но и после этого я продолжал регулярно бегать на лыжах и выступать за сборную школы на городских соревнованиях.

Доставив покупку в общежитие, я отправился к своей любовнице, прихватив ранее купленные в коммерческом магазине по сумасшедшим ценам вино с шоколадными конфетами, и пробыл у неё до утра, точнее до обеда, так как проснувшись в девять утра, мы выбрались из постели только к двенадцати. Далее воскресный день я посвятил освоению лыж с непривычным для меня креплением. Поначалу было довольно сложно поддерживать высокую скорость в движении, но постепенно я привык и дело пошло на лад. Проблему доставляло и то, что в продаже не было лыжных мазей (судя по всему их ещё не изобрели), а катание на деревянных лыжах без смазки при около нулевых температурах — то ещё удовольствие. Накатавшись до изнеможения, я добрел до общежития к девяти вечера, заморил червячка чаем с баранками и завалился спать, отложив свои планы потренироваться в черчении.

Утро понедельника началось с урока литературы, на котором помолодевшая, светящаяся от счастья Леночка буквально порхала по классу, вызывая закономерное удивление у студентов. Кстати, она меня предупредила, что наши отношения долго оставаться тайной для техникума не будут, так как меня видели её соседи по коммуналке, которые вскорости разнесут сплетни по всему городу.

После третьего урока меня отловил Тихонов, сообщивший две, не побоюсь этого слова, эпохальные новости: во-первых, сегодня после занятий меня будут принимать в комсомол, во-вторых, он нашел инвентарь для секции самбо, а подробности обсудят на том же сегодняшнем заседании комитета комсомола. Я изобразил воодушевление, хотя дополнительные заботы мне никакой радости не доставляли, но как тут отвертеться?

Придя в назначенное время, я обнаружил, что вся комсомольская компания в составе четырнадцати человек уже собралась, и тут же оказался в центре внимания. Сначала Тихонов объявил, что целью данного мероприятия является рассмотрение моей кандидатуры и предоставил мне слово, после чего я встал и как можно искреннее произнес речь:

— Товарищи, так получилось, что вырос я в религиозной семье и вера в Бога, можно сказать, впитана мною с молоком матери. Однако я полностью разделяю и поддерживаю цели и задачи, которые ставят перед нами Коммунистическая партия и наш вождь и учитель товарищ Сталин. Прошу вас дать мне возможность принять активнейшее участие в строительстве коммунизма будучи членом комсомола — самой передовой части советской молодежи!

Вроде неплохо получилось! Не зря «Правду» изучал!

Далее выступил комсорг моей группы Дроздов, который отметил мои успехи в учебе — за две недели почти ликвидировал двухмесячное отставание — и общественную активность — победил в городских соревнованиях по стрельбе и предложил организовать в техникуме секцию боевого самбо (вот как, оказывается это моя инициатива!) где будет тренировать студентов на общественных началах. Таким образом, Дроздов считает, что я достоин высокого звания комсомольца, несмотря на некоторую отсталость во взглядах, и он готов за меня поручиться. Следующим выступил Тихонов, почти слово в слово повторив предыдущего оратора и также поручившись за меня. Далее без прений вопрос о моем приеме в комсомол был поставлен на голосование и принят единогласно. После чего под аплодисменты собравшихся Тихонов вручил мне уже готовый комсомольский билет. «Вот радость-то! Мечта всей жизни исполнилась, ну теперь заживу!» — думал я, разглядывая маленькую книжицу с фотографией, сделанной с того же негатива, что и снимок для доски почета.

Следующим вопросом стояла секция по боевому самбо.

Здесь снова слово взял Тихонов:

— Товарищи, как ранее уже говорилось, во исполнение требований Партии об улучшении спортивной и боевой подготовки молодежи, мы совместно с товарищем Ковалевым решили открыть секцию боевого самбо. Руководство техникума закупило необходимый инвентарь: боксёрскую грушу и мягкий ковер для борьбы. Предполагается, что спортивную одежду для занятий студенты будут сами приобретать или шить, а неимущим техникум может выделить ткань. Для более подробного обсуждения вопроса слово предоставляется товарищу Ковалёву!

— Товарищи! — принял я эстафету и сразу перешёл к делу, — Предлагаю организовать занятия два раза в неделю: в среду с восемнадцати до двадцати часов и в воскресенье с четырнадцати до шестнадцати. Количество занимающихся не более двадцати четырёх человек. На первые занятия можно приходить в любой спортивной форме, но желательно, чтобы недели через две у каждого была свободная куртка из прочной ткани без пуговиц с поясом и боксерские перчатки. Кроме того, учитывая, что там будет производиться обучение особым приемам, которые дают преимущество в драке, нужно определиться с порядком отбора желающих заниматься.

После моих слов началось обсуждение, в ходе которого выяснилось, что желающих заниматься уже не менее двухсот человек и комсомольцам придется попотеть, отсеивая лишних. Поняв, что дискуссия может затянуться надолго, я попросил меня отпустить и, получив согласие, вскоре покинул техникум.

Выйдя на улицу, я подумал, что надо бы позаниматься черчением и… направился к дому своей любовницы. Ну а что делать, если хочется? Открыв мне дверь, Лена удивлённо спросила:

— Ты же говорил, что сегодня занят?

— Вот, решил отложить дела ради встречи с тобой. Или ты против?

— Ну как ты мог такое подумать! — женщина, взяв меня за руку, обрадованно потащила меня под взглядами любопытных соседей в свою комнату, где мы, немедля перешли к делу.

В свое общежитие я, полностью удовлетворённый, пришел к восьми вечера и даже смог себя заставить позаниматься черчением минут сорок. После чего завалился спать с неожиданной мыслью: «А жизнь-то прекрасна!».

До среды я, разумеется, не успел обзавестись самбистской курткой — в магазинах они не продавались, а Ленина знакомая портниха взяла на работу пять дней. Поэтому на первое занятие секции я пришел в майке и трико, как, впрочем, и большинство начинающих самбистов. Встретивший меня у дверей Тихонов, также одетый в спортивную форму, сообщил, что комсомольцам не удалось уложиться в предложенную мной квоту двадцать четыре человека, поэтому на занятия пришли тридцать один студент. Протянутый мне список, я, пробежав глазами, вернул главкомсомольцу со словами:

— Будете старостой! — ну не одному же мне забесплатно тянуть это бремя!

Зайдя вместе с новоиспеченный старостой в спортивный зал, я скомандовал:

— В шеренгу по одному стройся! — и, дождавшись, пока студенты займут места в строю, продолжил, — По порядку — рассчитайсь! — результаты пересчёта подтвердили цифру названную Тихоновым.

Осмотрев строй, я обнаружил, что здесь присутствуют фактически только члены комитета комсомола и групкомсорги. После чего начал занятия с разминки. Заставив начинающих самбистов вдоволь побегать, попрыгать, поотжиматься, дал указание постелить борцовский ковер — он представлял из себя обычные ватные матрасы, уложенные в два слоя и накрытые брезентовой тканью. Убедившись, что несмотря на кустарные составляющие, получилось вполне приемлемо, я разделил группу на две части: одну отправил отрабатывать падения на ковре, который оказался недостаточно большим, чтобы там могла разместиться вся группа, а вторую половину стал обучать простейшему приему защиты от удара рукой в голову. Потом стал менять эти половины местами каждые двадцать минут, чтобы хоть как-то разнообразить тренировочный процесс. Отзанимавшись таким образом два часа я должен был признать, что первый блин не получился комом. Комсомольцы занимались дисциплинированно и с большим желанием, что позволяло мне смотреть на будущее секции с оптимизмом.

В оставшиеся дни недели я все свободное время уделял набившему оскомину черчению и лыжной подготовке — не хотелось ударить в грязь лицом на приближающихся соревнованиях, а то я уже стал привыкать быть лучшим во всем и слушать дифирамбы в свой адрес уже не только как орденоносец, но и лучший спортсмен и образцовый студент, успевший за две недели не только ликвидировать двухмесячное отставание, но и в текущей учебе стать лидером. Краем сознания я, конечно, осознавал, что мою подготовку что в учебном, что в спортивном плане, никак нельзя сравнивать со студентами техникума, но, тем не менее, самолюбие урчало от удовольствия всякий раз, когда окружающими отмечались мои успехи. Однако при всей моей загруженности я не забывал и о телесных удовольствиях, и в четверг зашёл к Лене на пару часиков, а в субботу и вовсе остался у неё на ночь. В моём напряжённом графике был ещё один положительный момент — шиза перестала проявляться в моей голове даже без прочтения «Правды», на которую теперь просто не хватало времени. Да и про Болеславу я почти совсем перестал вспоминать, однако воскресным вечером полчаса прогулялся перед Дмитриевой башней Кремля, впрочем, не особо надеясь на положительный результат — времени прошло совсем мало, для того, чтобы она успела получить разрешение на въезд и оформить документы.

Следующая неделя до субботы мало чем отличалась от предыдущей — те же занятия в техникуме, интенсивная самостоятельная учеба, лыжи. Однако можно отметить, пожалуй, некоторые моменты. Во-первых, я наконец получил ранее заказанные унты и самбистскую куртку. Во-вторых, приобрёл восковые и парафиновые свечи, которые протестировал на предмет замены лыжной мази, получив обнадеживающие результаты. В-третьих, за пять рабочих дней я смог найти время и силы на четыре посещения любовницы — и этот успех мне на прошедшей неделе казался наиболее важным и приятным.

Кстати, за время тесного общения с Леночкой я вкратце узнал и историю её жизни. Елена Викторовна Пономарева родилась и до шестнадцати лет жила в древнем русском городе Муром. Отец её сгинул в Гражданскую, младший брат умер от испанки, вот и остались они с матерью вдвоем. Жили голодно, но спасал приусадебный участок и то, что дом был довольно большим — это позволяло сдавать две комнаты внаем. Одним из жильцов был дядя Миша — тридцатилетний экспедитор заготконторы, который уже через три месяца проживания установил тесные отношения с её матерью, по максимуму используя все выгоды такого удобного положения. Но вскоре этому негодяю показалось мало ласк тридцатидвухлетней женщины и он затащил в постель и её глупенькую пятнадцатилетнюю дочку. От этих забав вскоре у нее пропали месячные и, довольно быстро поняв, что́ является причиной этого «чуда», дядя Миша исчез в неизвестном направлении, а вскоре и Лена, опасаясь гнева родительницы и общественного порицания, сбежала в Нижний Новгород, стащив у матери единственное золотое колечко. Этим украшением она оплатила в городе аборт, после чего устроилась швеей в кооперативную швейную мастерскую. Но, как выразилась сама Елена в порыве откровенности: «Юной одинокой девушке очень сложно выживать в большом городе», — и через год она сделала второй аборт.

Однако, надо отдать ей должное, девица не переставала барахтаться — за два года, благодаря школе рабочей молодежи смогла получить среднее образование (в Муроме она закончила шесть классов) и стать студенткой пединститута. Далее, на втором курсе она вышла замуж за Диму Золотарёва — очень хорошего мальчика из интеллигентной семьи (согласно её характеристике). Прожив в счастливом браке четыре года и не нажив детей, они стали ходить по врачам, и вскоре узнали, что в результате осложнения после второго аборта Лена стала бесплодной. Такого удара их брак не выдержал и они расстались. После развода Елена вела довольно свободный в постельном плане образ жизни («Я просто ещё не поверила врачам, надеялась, что найдется мужчина, от которого можно забеременеть»). Однако через некоторое время она поняла, что её надежды тщетны и, что называется, забросила себя. И вот, через три года однообразной и уединенной жизни, она увидела меня в своем классе на первой парте. «Только тогда я поняла, что значит желать мужчину по-настоящему и решила во чтобы то ни стало добиться твоей ласки! Эти мгновения с тобой самые счастливые в моей жизни! И пусть ты скоро уйдешь, я буду вечно благодарна тебе за эти часы и минуты! Ты ведь совсем другой, как будто из другого мира!» — шептала она признания, лёжа на моей груди, а я думал о том, что буду её жалеть, когда настанет время расставаться. Но пока всё было прекрасно, а Леночка просто чудесна в постели и прекрасно готовит из принесенных мною продуктов, каждый раз радуя не только ласками, но и вкусными ужинами. «Хороша бы была жена, коль не была бы бесплодной шлюхой старше меня на семь лет,» — закончил я свои размышления и, нежно перевернув женщину на спину, приступил к прощальному на сегодня акту.