Утро под Катовице. Книга 1

Глава 28

Хлопок орудийного выстрела у меня за спиной и последующий взрыв трехдюймового снаряда на финских позициях возвестили о коренном переломе в ходе боя. Обернувшись назад, я увидел бойцов РККА, занимающих позиции на опушке с нашей стороны. За последующие пару минут единственное имевшееся в наличии у наших орудие произвело ещё десяток выстрелов по финским позициям и советская стрелковая рота, рассыпавшись цепью, с криками «Ура» пошла в наступление. Вовремя подоспели. Со стороны финнов стрельба постепенно прекратилась. Отходят наверное. Я отполз с вершины холма на склон, обращённый к востоку, снял каску с шапкой и балаклавой, а взамен надел будёновку. А то в маскхалате меня от финна не отличить, обидно будет, если свои же по ошибке пристрелят. Потом пошёл мародерить. Обыскав трупы убитых мною финских солдат, я собрал документы, взял трофейные автомат «Суоми», пистолет «Люгер», бинокль и электрический фонарик, найденные у пулемётчика, затарился патронами, затем подобрав пулемет и свою винтовку, направился в сторону артиллерийской позиции, обвешанный оружием, как новогодняя ёлка игрушками. Бойцы, находившиеся у орудия, издалека завидев меня, взяли на прицел, пришлось орать, надрывая глотку: «Свои!» с поднятыми руками. Однако, пока не подошёл и не представился, красноармейцы винтовки не опускали. Неприятно. Когда я, наконец, приблизился, то увидел среди бойцов старшего лейтенанта, которому и представился, козырнув:

— Отделенный командир погранроты НКВД Ковалев!

— Тот протянул руку и сухо потребовал:

— Документы!

Я бросил в снег пулемёт и, расстегнув маскхалат и ватник, вытащил из кармана гимнастерки командирскую книжку, которую протянул старлею. Тот, внимательно прочитав документ, вернул его мне и только тогда представился сам:

— Командир роты Фомин. Что тут произошло?

— Мы осуществляли патрулирование вдоль дороги, в четырнадцать тридцать вышли к этому пустующему хутору для проверки. Одновременно с нами здесь появились белофинны в количестве около ста штыков, наверное, неполная рота. Наш взвод успел первым занять хутор, финны попытались нас выбить. Завязался бой. Я на той высоте прикрывал фланг, уничтожил финский отряд в составе девяти человек, пытавшийся занять холм, захватил пулемёт и автомат. А тут и вы подошли, — коротко доложил я.

— Понятно… — с некоторой завистью посмотрев на трофеи, протянул Фомин и продолжил уже четким командирским тоном, — Похоже финны отступили, мы их далеко преследовать не будем, пошли, посмотрим, что там с вашим взводом, — старлей развернулся и направился в сторону хутора. Я подобрал оружие и пошел вслед за ним вместе со старшиной и красноармейцем-вестовым. Хутор состоял из двух жилых домов, пяти бревенчатых нежилых строений, которые отличались отсутствием окон и двух дощатых сараев. Когда мы подошли, навстречу вышли два комота.

— Васильев, доклад! — скомандовал, остановившись, Фомин.

Шедший первым комот с курносым мальчишеским лицом остановился, вытянулся в струнку, поднес руку к виску, отдавая честь и четким командирским голосом доложил:

— В ходе боя первый взвод занял данный хутор, на котором держали оборону пограничники. Рота продолжила наступление в восточном направлении, а я, по приказу командира взвода вместе с первым отделением взвода и санитарным отделением роты остался на хуторе для организации обороны и оказания первой помощи раненым. Сейчас на хуторе находятся четыре раненых из нашей роты и семь раненых пограничников. Убито — один боец из нашей роты и четверо пограничников. Раненые размещены в бане, там печь топится по белому и окошки целые. В домах все стекла выбиты, но мы и там печи затопили, сейчас бойцы пытаются хоть чем-то закрыть окна. Отделенный командир Васильев доклад закончил!

— Где сейчас теплее, чтобы штаб разместить?

Вон в том доме, что поменьше, — комот махнул в сторону небольшой избы, которую из-за её кособокости и ветхого вида правильнее было бы называть лачугой.

Васильев не соврал, в этом убогом жилище действительно было теплее чем на улице — по ощущениям около ноля градусов, однако в помещении стоял едкий дым, от которого сразу стали слезиться глаза и запершило в горле.

Тащ командир, проходите к окну, тут посвежее! — суетящийся возле печи боец показал на идущую вдоль стены широкую лавку, которая была единственной мебелью в помещении, — Печь давно не топили, щели появились, вот и дымит, — продолжил боец, после того как мы сели у небольшого разбитого окна, кое как закрытого свежим еловым лапником, — Но Мишаня там в погребе сейчас со стен глины наколупает, так мы щели и замажем!

«А мне тут что делать?» — запоздало подумал я, осматриваясь по сторонам, и спросил Васильева:

— А пограничники где?

— В бане, наверное, но там тесно.

— В любом случае мне надо доложиться своему командиру, — сказал я и, поднявшись с лавки, спросил у Фомина:

— Разрешите идти?

— Идите и решите там, кто рапорт будет писать, он будет нужен в двух экземплярах — для вашего командования и для меня.

Я сложил в углу трофейные автомат и пулемет — хотелось надеяться, что здесь их не сопрут, оставил свой вещмешок и каску, у двери козырнул и, выйдя из избы, пошёл в баню, в которой, как и предупредил меня Васильев, действительно было не протолкнуться — в полумраке, который разгонял лишь свет, падающий из двух небольших окошек, на лавках и на полу сидели и лежали раненые, многие из которых стонали, вокруг них суетились санитары, проводя перевязку. Четверо невредимых пограничников сидели в углу слева от входной двери, обняв свои винтовки и невидяще глядя перед собой, ни Тошбоева, ни командиров отделений среди них не было. Оценив ситуацию внутри помещения, я понял, что разговаривать надо снаружи и скомандовал:

— Пограничники на выход!

Бойцы перевели на меня свои полусонные взгляды и принялись непонимающе разглядывать меня, будто видели впервые.

— Живей! Выходим!

После повторного приказа бойцы зашевелились и, поднявшись с показной ленцой, вышли на улицу.

— В шеренгу по одному становись!

Однако эту команду бойцы не спешили выполнять. А один из них, Пётр Краснов, спросил меня наглым тоном:

— Ты, чего это тут раскомандовался, комот? Ты где вообще был, пока нас тут убивали? В лесочке прятался? Так мы молчать не будем! Всё как было доложим!

От этих слов кровь ударила мне в голову и стоило больших душевных усилий унять резко вспыхнувшую ярость и не врезать по этой борзой морде. Отойдя к наметенному у стены сугроба, я взял пригоршню снега и растер лицо. Отпустило слегка. Снова повернувшись к бойцам, которые всем своим видом выражали полную поддержку Краснову, я, махнул в сторону холма и, стараясь придать максимальное спокойствие голосу, сказал:

— По приказу командира взвода Тошбоева, я вел бой вон на той высоте! Там лежат трупы убитых мной белофиннов. Поэтому вы все сейчас бегом выдвигаетесь туда и собираете оружие, боеприпасы, продовольствие, и маскхалаты. Через полчаса стемнеет, поэтому работаем быстро! Старшим назначается красноармеец Краснов! Направо! Бегом марш!

Присмиревшие бойцы дружно побежали в заданном мной направлении. Пусть пробегутся, поработают, глядишь, остынут, сучьи дети. Да и мне остыть не мешало бы. Ещё раз растерев лицо снегом, я снова вошёл в баню. Осторожно ступая между лежащими на полу ранеными, я внимательно всматривался в их лица, пока, наконец, не нашел Тошбоева. Слава Богу, живой! Тронув руку сидевшего неподалеку санитара, я спросил:

— Как он?

— Боец грустно покачал головой:

— Плохо, ранение в грудь, без сознания.

Да, печально, шансов мало. Его бы надо прооперировать, однако здесь только санитары, которые кроме как перевязать рану, больше ничего не умеют.

— У него планшетка была, не знаешь, где она?

Посмотри под лавкой, — санитар махнул в сторону.

Сделав пару шагов в сторону, я подошёл к лавке, на которой сидели легко раненые и, сев на корточки и наклонившись заглянул под скамью. Здесь были свалены шинели, винтовки, вещмешки. Осторожно перемещаясь в тесном помещении, я смог отыскать искомую планшетку. Найдя в ней бумагу и карандаш, я переписал всех раненных пограничников, находящихся в бане, потом узнал у санитара, где лежат убитые и также их переписал. С этими записями я вернулся в штабную избу, в которой стало уже значительно меньше дыма, и спросил Фомина:

— Товарищ старший лейтенант, есть данные по убитым финнам?

— Пока нет, но скоро принесут. Но там ведь не только ваши, но и наши трупы. Как делить будем?

Ишь какой! Убитых финнов ему подавай! У нас считай от взвода ничего не осталось, а он о наградах думает. И приписать тут ничего не получится — сколько финских документов сдано, столько вражеских мертвяков на подразделение и запишут.

— А что тут сложного? Все с пулевыми — наши, с осколочными — ваши.

Фомин задумчиво нахмурился:

— Так не совсем честно получится, мы ведь вас спасли!

— А что, сейчас в Красной Армии за спасение мертвыми душами платить принято? — спросил я его ироническим тоном, — За спасение вот Вам небольшой презент, товарищ старший лейтенант, — я достал из-за пазухи «Парабеллум» и положил его на стол перед офицером, всё-таки они действительно нас спасли, а мне такие трофеи не по рангу, да и ТТ у меня есть, который тоже от всех скрывать надо, чтобы не забрали.

Фомин взял в руки немецкий пистолет и, несколько повеселев, принялся разглядывать.

— Ладно, посмотрим, что по твоей арифметике получится. Гринюк! — подозвал он к себе вестового, — Беги к комиссару, он там на опушке мертвяков считает, скажи, чтобы отдельно посчитал с пулевыми и осколочными.

— Есть! — энергичный боец, козырнув, умчался на улицу.

Проводив его взглядом, я сел по турецки на пол, и, используя лавку в качестве стола — другой-то мебели в доме нет — принялся писать рапорт химическим карандашом. За двадцать минут я написал почти полностью два экземпляра — там оставалось только проставить количество уничтоженных финнов. В это время появились Краснов сотоварищи с оружием, ранцами и увязанными в узлы маскхалатами.

— Так, бойцы, давайте доставайте финские консервы десять штук и грейте в печке!

Красноармейцы, с которых вся борзость слетела, как и не бывало, быстро принялись за дело. Но я-то помню… Всё помню!

Когда консервы подогрелись, я было приказал Краснову взять четыре банки и отнести их раненым, но Фомин сказал, что он уже распорядился, чтобы их покормили из сухпайков, которые были в вещмешках наших бойцов. Тогда я разрешил бойцам съесть по две банки. Во время обеда появился комиссар с раскладом по вражеским трупам. Согласно его подсчётам, от пулевых попаданий погибло двадцать семь финнов — это с учётом уничтоженных на поле в самом начале, но без убитых мной на высотке. А от осколков погибло всего восемь. Видимо, финны быстро сообразили, что дело пахнет керосином и успели отойти вглубь леса. Отправив моих бойцов на улицу, чтобы не слышали лишнего, старлей приступил к торгу, напирая на то, что его бойцы, наступая цепью тоже вели огонь из винтовок. Немного поупиравшись, я пошел ему навстречу и согласился записать на его счёт в общей сложности четырнадцать мертвяков, при этом выбив себе три трофейных «дегтяря» и пять автоматов «Суоми» плюсом к захваченным мной у высоты. После этого я внёс итоговые числа в оба экземпляра рапорта, один отдал старлею, а на втором он и комиссар сделали отметки о том, что все изложенные факты соответствуют действительности.

Тем временем на хутор подъехали сани, запряженные лошадьми и из бани стали выносить раненых.

— Их что, на телегах повезут? — Спросил я у старшины, руководившего погрузкой.

— Да нет, только до дороги, там в машины и через час уже в Салми будут, не в Питкяранту же везти, — ответил он, намекая на непрекращающуюся канонаду, звуки которой отчётливо доносились до хутора.

— Краснов! — подозвал я к себе бойца, — проверь чтобы у всех наших раненых с собой их вещмешки и оружие были, потом с остальными бойцами наши взводные оружие и боеприпасы собери и пересчитай, трофейные автоматы, пулеметы, патроны и гранаты сложи в одном месте. — пусть работает, сучий потрох, меньше всякой дури в голову будет лезть!

— Есть! — боец беспрекословно бросился выполнять приказ.

А я, озадачив немногочисленных подчинённых, вернулся в тёплый штаб, где, получив от вестового кружку горячего чая, сел на пол, прислонившись спиной к печке.

— Товарищ старший лейтенант, подсобите с транспортом, — обратился я за помощью к Фомину, который, сидя на лавке напротив меня, пил чай в компании комиссара и взводных командиров, — А то трофеев набрали столько, что самим не довезти.

Офицер снисходительно посмотрел на меня, отхлебнул чаю и с веселой иронией сказал своим офицерам:

— Вот товарищи командиры, смотрите какие пограничники жадные бывают! Нахапали трофейного добра столько, что сами увезти не могут!

Лейтенанты, только сегодня получившие боевое крещение, улыбались шутке, тем не менее смотрели на меня уважительно, зная о девяти финских трупах, лежащих в холодном снегу у одинокого холма. Мне же шутить после потери товарищей не хотелось совершенно, поэтому я холодно ответил:

— Так уж получилось, товарищ старший лейтенант, что те кто мог бы донести эти трофеи до расположения роты, либо ранены, либо убиты.

Старлей молча отхлебнул чаю, а потом примирительным тоном произнес:

— Ладно, комот, не хорохорься, мы ведь тоже не в тылу отсиживаемся, уже сегодня на передовой будем.

В полутемной избе возникла неловкая пауза, растянувшаяся на пару минут, в ходе которых все мы пили молча горячий чай в прикуску с галетами. Помолчав, старлей как ни в чем не бывало продолжил:

— Сейчас подводы отвезут раненых и вернутся, я тебе одну выделю, дойдете с нами до Питкяранты, а там посмотрим, надеюсь наш полк врезал белофинам как следует!

Лейтенанты согласно покивали головами и чаепитие продолжилось под указания, которые давал Фомин командиру третьего взвода, остающегося на хуторе:

— Песков, сегодня же организуй на холме пост с огневой точкой. Место там стратегическое. Да и вообще этот хутор очень важен, отсюда перерезать дорогу на Салми в два счёта можно и тогда кранты нашим в Питкяранте. Поэтому бдительности не теряй! Белофинны в любой момент могут снова появиться. Пушку я тебе пока оставлю, а там уж как комполка решит.

Лейтенант, которому были адресованы эти разъяснения, кивнул с сосредоточенным видом, а Фомин вновь обратился ко мне:

— Ковалёв, а ты не знаешь, почему здесь гарнизона не было?

— В начале января это был глубокий тыл, а почему потом, когда финны Леметти обошли, почему здесь гарнизон не поставили — не знаю. Во всяком случае, у нашей роты на это людей не было, — постарался я ответить ему как можно нейтральное. Ну не рассказывать же ему, что у местного армейского командования со стратегическим планированием на мой взгляд вообще туговато. Ладно окружение Леметти просрали, но ведь можно было подумать о том, что дорога Кителя — Питкяранта может оказаться под ударом и не допустить ее блокирования финнами! А он про этот хутор спрашивает, который ещё дальше!