Утро под Катовице. Книга 1

Глава 13

На часах было ещё без четверти семь, но, благодаря плотным тучам, уже наступила непроглядная ночная темень для всех людей под этим неприветливым небом, за исключением одного человека — меня. С дерева мне все также была видна дорога, по которой по прежнему шла пехота. Тут следует отметить, что пехотная колонна состоит не только лишь из одних пеших солдат, вместе с ними по польской земле лошади волокут тяжело груженые телеги и пушки, вслед за ними со скоростью пехотинца тащатся грузовики. Поразмыслив, я возвратился в танк, сказал спутнице, чтобы она заняла свое место в башне и переместил панцер на километр восточнее. Забравшись здесь на дерево, я убедился, что поступил правильно — открывшийся вид давал гораздо лучший обзор на дорогу. Теперь можно было планировать свои действия, основываясь на достаточном количестве исходных данных.

Насколько я мог сейчас видеть, у меня была возможность выехать на дорогу, не потревожив посты, выставленные в селе, так как поблизости от подворий, расположенных между мной и шляхом, фрицев видно не было. Для большей надёжности я слез с дерева и пробежался почти до самой дороги, обследуя будущую траекторию движения. Да, немцев здесь нет и собаки не лают. То есть присутствуют все основные условия для тайной операции. Поэтому, вернувшись, я вывел танк из леса и, проехав вперёд, остановил его в двух сотнях метров от дороги, даже не думая о маскировке, наоборот, убрал с брони все маскирующие ветки. Теперь оставалось только дождаться прорехи в движении. Выключив двигатель, я, подвинув спутницу, перебрался на командирское место и высунулся по пояс из люка, всматриваясь в движущиеся по шляху немецкие войска. Примерно через час моё терпеливое ожидание было вознаграждено — вслед за пешей колонной проследовали два десятка грузовиков, после которых дорога осталась пустой.

Понимая, что такую возможность нельзя упускать, я вернулся за рычаги, запустил не успевший ещё остыть двигатель, и двинулся вперёд, быстро догнав колонну и пристроившись к ней сзади. Болеславе я сказал, чтобы она, сидя на командирском месте внимательно следила за дорогой сзади и сообщила, когда сзади появится транспорт. Немцы из впереди идущей колонны никак не прореагировали на моё появление, в кузовах солдат не было — тенты были закрыты наглухо, а из кабины мой панцер можно было увидеть только в зеркало, а много ли там разглядишь? Ну едет кто-то, только свет фар и видно. Так и тащились потихоньку в ночной тьме через польские просторы. Через час Болеслава сообщила, что сзади издали виден свет фар, который быстро приближается. Меня эта ситуация несколько нервировала, хотя я был почти уверен, что они для меня опасности не представляют. Но, как бы то ни было, в течении часа эта колонна нас догнала и пристроилась позади, перейдя на черепашью скорость пехоты, идущей впереди меня. Такой порядок движения сохранялся почти до полуночи и мне стоило огромных усилий не заснуть за рычагами.

Дрема накатывала волнами, она то набрасывалась на мой разум и тело наливая свинцом веки и подбрасывая короткие сновидения-галлюцинации, которые мне удавалось отогнать лишь напряжением силы воли, то отступала, и тогда я встряхивался, осознавая опасную реальность окружающей действительности. Попытка привлечь Болеславу к помощи в деле борьбы со сном не увенчалась успехом — девушка лишь что-то сонно промычала в «говорилку», дав понять, что в этом вопросе она мне уже не союзник. И вот, в половине двенадцатого ночи, когда я уже стал обдумывать, как бы мне свернуть в какой-нибудь лес или рощу для отдыха, впереди идущие автомобили неожиданно для меня остановились. Я тоже нажал на тормоз и, взяв свою флягу, отпил из неё и с удовольствием протер лицо влагой, а то во время движения необходимость держать рычаги обеими руками лишала меня меня этой простейшей возможности взбодриться. Сонливость отступила, и мне оставалось только ждать дальнейшего развития событий.

Происходящее на дороге впереди меня, было скрыто кузовом грузовика, поэтому я решил совместить необходимое с полезным: выбравшись из люка отошёл на левую обочину и, с наслаждением опустошая переполненный мочевой пузырь, осмотрелся. Благодаря своему отличному ночному зрению, я смог сразу определить причину остановки — пехотный полк располагался на привал в чистом поле. Потом я глянул на технику, которая следовала позади меня, а то Болеслава ранее мне могла сообщить только том, что видит фары, теперь же мне было видно три броневика, вставших непосредственно за панцером и десяток грузовиков за ними, оттуда тоже вылезали фрицы и справляли свои надобности. Несколько немцев направились в мою сторону, но я не стал их дожидаться и вернулся в танк, к которому они не проявили никакого интереса, пройдя дальше. Заняв кресло мехвода, я ещё раз умылся водой из фляжки, нашел в припасах чёрствый хлеб, копчёную колбасу и с аппетитом перекусил. А вскоре тронулись с места и стоявшие передо мной грузовики. Теперь стало очевидно, что они не входили в состав пехотного полка, как я предполагал ранее. Я двинулся вслед за ними, стараясь не отставать, чтобы создать видимость единой колонны.

Теперь, когда впереди не было сдерживающего фактора в виде пехоты, скорость существенно возросла и уже через час, проехав по мощеной булыжником улице крупного села и миновав два дорожных поста, не обративших на мой танк никакого внимания, я проехал по мосту через Сан. На восточном берегу также было село, но уже меньшего размера, в котором я проделал следующий маневр — съехал с дороги и встал у обочины, пропустив следовавшие за мной подразделение, а затем пристроился сзади этой колонны и, проехав мимо очередного немецкого поста, покинул село. Сделано это было по следующим соображениям: мне была нужна возможность не привлекая внимания покинуть колонну, а тут, в населенном пункте с немецким гарнизоном, выход из колонны должен вызвать куда меньше подозрений. Далее, проехав так ещё около двадцати минут, я свернул с дороги в первом же лесу и вскоре остановился под кронами вековых дубов. Решив, что тут неплохое место для отдыха и временной дислокации, я пробежал по следам панцера до дороги и тщательно их замаскировал, после чего сделал несколько кругов по ночному лесу вокруг стоянки, а затем вернувшись в танк, уснул на водительском кресле. Проснулся я от того, что Болеслава спросила меня:

— Анджей, ты спишь?

Идиотский вопрос, на который спросонья так и хочется ответить матом, не взирая на личности. Еле сдержался.

— Нет, милая, уже проснулся.

— Прости, что разбудила, но у меня проблемы, а на улице дождь…

«Проблемы это плохо, дождь это хорошо…» — начал я мысленно анализировать её болтовню.

— Мне нужно кое-что сделать, но я не могу это сделать снаружи, ведь там дождь, поэтому мне нужно, чтобы вышел…

«Она что, тут облегчиться задумала? Ну дела…»

— А куда ты это делать собралась, у нас ведь нет ночного горшка?

— Горшка?.. Зачем?.. Я не… Как ты… — несвязно попыталась она мне что-то ответить, однако, наконец, до меня дошло:

— Извини, если месячные, то так сразу бы и сказала! — «А то тык-мык — в голове затык!»

— Анджей, но так же не принято!

— Глупости все эти ваши экивоки… Ладно выхожу, у тебя полчаса, — поставив таким образом точку в разговоре, я покинул танк.

Затем, добежав до ближайшего дерева, я попытался укрыться под его кроной, однако толку от этого было мало. «Надо было хоть шинель прихватить!» — запоздало думал я, чувствуя как быстро намокает одежда под струями воды, стекающей сквозь листья. Промокнув до нитки, я, наконец, дождался истечения отведённого девушке времени и запрыгнул в люк механика-водителя.

Возмущения со стороны спутницы не последовало, стало быть, она уложилась в заданные тридцать минут. А значит, теперь моя очередь заняться собой — забравшись на более просторное место наводчика, я стал стаскивать с себя мокрую одежду. Сзади послышался удивленный голос:

— Анджей, а ты зачем раздеваешься?

— Не зачем, а почему! — банальная шутка как раз пришлась к месту, и я продолжил, — Промок насквозь, вот и раздеваюсь!

— Ой, извини, что из-за меня, но надо было хотя бы шинель взять!

«Ну вот ведь какая умница, не то что я — дурак дураком!» — саркастически подумал я и, скинув с себя трусы, закутался в сухую шинель.

— Ну что уж теперь… Милая, будь добра, найди… у нас ведь осталась самогонка? Для сугреву, ну и закусить…

Девушка не стала спорить (не зря ведь медицине училась, понимает основы!), а перебралась на место заряжающего, оттуда дотянулась до сложенных внизу вещей и, вскоре, поставив на казенник эмалированную кружку, до половины наполнила её мутноватой жидкостью. «Молодец, в самый раз!» — с благодарностью подумал я, опустошив кружку. Далее, закусив куском колбасы, я постарался устроиться поудобнее и расслабился. Спать уже не хотелось, думать тоже. Повернув голову в сторону Болеславы, так и оставшейся на месте заряжающего, я встретился с её фирменным лучистым взглядом. Эх, как хорошо было бы сейчас обнять эту чудесную девушку и так и сидеть, прижав её к себе и вместе слушать шум дождя. Но танк совершенно не предназначен для романтических обнимашек. Между креслами мехвода и стрелка-радиста расположена весьма объемная трансмиссия, между местами наводчика и заряжающего — не менее объёмный казенник пушки. А на командирском кресле и одному-то не слишком просторно. Недоработка конструкторов, однако. Поэтому мы так и сидели с девушкой по разные стороны от орудия и нежно смотрели друг на друга. Хорошо сидели, молча, ничего не делая и никуда не спеша. Постепенно веки мои сомкнулись и я снова задремал, а когда проснулся, то дождь уже закончился и Болеславы в танке не было. Выглянув из панцера через боковой люк, я обнаружил, что небо очистилось и радостно светит полуденное солнце. А когда выбрался наружу и встал на крыле, то увидел одетую в платье Болеславу, которая развешивала мокрую одежду на ветках. «И как это у нее получается? — задался я вопросом, глядя за её изящными движениями, — просто занимается хозяйственными делами, а смотрится так, будто балетную партию танцует!» Почувствовав мой взгляд, девушка обернулась и помахала мне шелковыми панталонами:

— Я постирала, но скоро высохнет, солнце хорошо греет!

Действительно, чувствовалось, что броня танка уже нагрелась, и с зелени влага испаряется прямо на глазах. Кивнув девушке, я уселся на башню и продолжил любоваться красавицей, бросавшей на меня каждые несколько секунд обворожительные взгляды. Закончив с одеждой, она подошла к танку и, подбоченясь, вопросительно-игриво посмотрела на меня. Вроде того: «И чего это пан солдат так томно смотрит на честную девушку?». Да она ещё и актриса!

— Иди сюда! — встав на корме, я протянул ей руки, а когда она свои ладони вложила в мои, то одним движением поднял девушку к себе и, обняв за талию, хотел поцеловать. Но Болеслава уперлась руками в мою грудь и замотала головой:

— Нельзя же ведь!

— Даже поцеловать нельзя?

— Только поцеловать? Можно…

Её руки расслабились и наши губы слились в долгом поцелуе. Потом мы расположились на крыле, и обнявшись, болтали о всякой всячине, наслаждаясь чудесным моментом. Как будто и нет никакой войны и сидим мы не на танке, а на скамейке в парке. Но вечно так сидеть, разумеется невозможно и вскоре она перевела разговор на злободневную бытовую тему:

— Не знаю, что с обедом делать? Сухого хвороста нет, опять сухомятку будем есть?

Я, немного подумав, ответил:

— Сейчас бензиновую горелку сделаю, горячим пообедаем! — пообещал я решить проблему и немедленно приступил к делу.

Взяв из танка снарядную гильзу, с помощью шланга слил в неё немного бензина, сыпанул ложку соли и вставил сложенную вчетверо бечевку, после чего сплющил дульце кувалдой. Вскоре над пламенем этого примитивного примуса расположился котелок и Болеслава взялась за дело. Мне же предстояло подумать о дальнейших планах и связанных с ними проблемах. Во-первых, нехватка бензина, которого осталось километров на пятьдесят, в то время как до Львова только по прямой около восьмидесяти. Во-вторых, надо решать, где скрываться до того момента, когда Красная Армия окончательно займет Западную Украину. А это будет двадцать седьмого сентября, до которого ещё двенадцать дней. Для бо́льшей определенности, я достал карты и приступил к их изучению. Прикинув различные варианты, я решил, что прятаться будем в лесах неподалёку от Львова, а бензин надо попробовать добыть уже сегодня, с помощью разбоя на большой дороге.

Пока я размышлял над дальнейшими планами, Болеслава успела приготовить перловку с мясом и мы приступили к обеду. Я ел прямо из котелка, а девушка в качестве тарелки использовала крышку. Покончив с кашей, я попросил спутницу сварить мне кофе, а сам, удостоверившись, что одежда уже высохла, оделся. Затем, попив кофе, приступил к подготовке ночной операции. В ящике с запчастями, любезно оставленном в танке предыдущим мехводом, нашлась пара стальных трубок, поработав с которыми, я изготовил острые шипы для прокалывания автомобильных шин. Затем достал все четыре трофейных эсэсовских кинжала и польский кортик, с которыми до вечера практиковался в их метании. В клубе реконструкторов я довольно часто занимался подобными упражнениями, весьма популярными в той среде, и, надо сказать, достиг немалых успехов. Вот и сейчас, после трёх пробных бросков, все кинжалы вонзались точно в мишень с различных расстояний и с обеих рук. Тренировка проходила с особым воодушевлением, благодаря восхищенным взглядам моей спутницы, она бы ещё хлопала в ладоши, но я запретил — лишний шум нам ни к чему.

Убедившись, что рефлексы и координация меня не подводят, я закончил занятие и вновь оказался во власти девушки ластившейся ко мне буквально как котёнок. Да и мне держать Болеславу в объятьях, гладить её по голове, шептать ласковые слова было в высшей степени приятно, я отдыхал телом и душой наслаждаясь её нежностью и стараясь не думать о делах партизанских. После ужина мы устроились под танком, и я уснул объятиях девушки, предварительно предупредив её, чтобы не мешала мне спать без серьёзной причины. Проснувшись, как и планировал, в десять часов, я, разбудив Болеславу, отправил её в танк, туда же сложил все остававшиеся снаружи вещи и, с заранее приготовленным снаряжением, отправился к дороге. Там, устроившись в придорожных зарослях около пустынной трассы, приступил к наблюдению и ожиданию. Насколько я мог судить, эта дорога не лежала на стратегическом направлении, поэтому ночью движение здесь было довольно редким. За час в восточном направлении проследовало всего три автоколонны, в которых было по десятку грузовиков, потом мою позицию миновали четыре мотоцикла, через десять минут после которых, я, наконец, услышал долгожданный звук одиночного автомобильного двигателя и поспешил установить в колее заготовленные штыри. Однако грузовик каким-то невообразимым образом ухитрился их миновать и укатил в ночную даль, оставив меня злобно материться на темной обочине.

После этого мне пришлось убирать штыри с дороги, так как стали слышны звуки многочисленной колонны, которая вскоре и проследовала на восток мимо несчастного партизана. Ещё через двадцать минут издали снова донесся шум движения нескольких автомобилей, но я всё-таки решил установить штыри. Вскоре появилось три тентованых грузовика, лишь последний из которых пропорол колесо и съехал на обочину, оповестив своих коллег клаксоном. Водители передних машин, услышав сигнал, остановились метров через пятьдесят, но сдавать назад не стали, а отправили к неудачникам делегата, который, поговорив с водителем и пассажиром, осматривавшим с помощью фонарей поврежденное колесо, вернулся к своей машине, где присоединился к стоящей у первой машины компании фрицев. Пока, с моей точки зрения, всё развивалось довольно оптимистично. Четверо немцев, стоявших у передних машин не проявляли никакого желания помогать своим невезучим камрадам и, стоя кучкой, курили и о чем-то весело и шумно разговаривали. У третьей машины находились только два солдата, занимавшихся колесом. Я не стал сразу нападать на этих бедолаг, дав им ещё немного пожить, пока не заменят колесо. Не самому же мне этим заниматься, в самом деле.

Дождавшись момента, когда им осталось закрутить только один болт, я неслышно подкрался сзади и с трёх метров метнул кинжалы в беззащитные спины. Несмотря на то, что этой ночью стояла ясная погода, вокруг, благодаря новолунию и теням от подступающих вплотную к дороге деревьев, стояла кромешная тьма для всех обычных людей. Да ещё и фары третьей машины светили в сторону первых двух, не давая возможности оттуда увидеть кровавую драму. Поэтому я, не желая более затягивать операцию, как можно быстрее, но стараясь не шуметь, направился к оставшимся фрицам. Далее, приблизившись к ним на пять метров, я с двух рук метнул кинжалы в стоящих ко мне спиной гитлеровцев и, уже не скрываясь, бросился с кортиком в руке к оставшимся двум, которые перед смертью успели только округлить глаза. После расправы, я в стремлении как можно быстрее убраться с дороги попытался забросить трупы в кузов (оставлять их на дороге или поблизости, было крайне неблагоразумно), но тент на всех грузовиках оказался плотно зашнурован и опечатан, вследствие чего мне пришлось резать ткань окровавленным кинжалом, но и это не помогло — кузов был до упора заставлен ящиками. Поэтому мне пришлось оттаскивать тела в придорожные кусты. Затем я по одному отвел грузовики метров на пятьдесят в глубь леса. После чего затер на дороге и поблизости оставленные следы. К моему счастью, за это время на дороге не появилось немецких автомобилей. Потом, уже более спокойно, я оттащил трупы ещё дальше и замаскировал ветками. Вернувшись к танку, предупредил Болеславу, чтобы не пугалась шума моторов и отвел грузовики на стоянку. Здесь я в первую очередь озаботился поиском бензина — ведь ради него все и было затеяно — попутно осматривая содержимое коробок.

Результаты поисков меня порадовали. В трёх машинах оказалось достаточно топлива, чтобы наполнить бензобаки танка под завязку, да ещё и четыре канистры осталось про запас. Да и груз оказался весьма кстати — во всех грузовиках находились коробки с разнообразными продуктами. От осознания того, что бо́льшую часть трофеев придется оставить, у меня едва не произошел разрыв сердца. Тем не менее, обуздав жадность и рационально отобрав продукты, которые позволяла взять вместимость танка, уже в час ночи я отправился в юго-западном направлении, следуя прежнему осторожному алгоритму: двигаться по проселочным дорогам, населенные пункты обходить, в контрольных точках останавливаться и осматриваться, время от времени маскировать и затирать следы. Проехав таким образом до четырех часов утра чуть менее пятнадцати километров, я остановился в заранее выбранном по карте хвойном лесу. Поставив панцер среди высоких елей, я несколько раз обошел по кругу выбранную стоянку и убедился, что людей и зверей поблизости нет. После чего позвал Болеславу и улёгся спать под днищем танка, крепко обняв девушку. Однако уже через полтора часа меня разбудило чувство тревоги. Протерев глаза и прислушавшись к окружающему меня лесу, я понял, что причиной беспокойства являются крадущиеся шаги нескольких человек, приближающихся ко мне из глубины леса. Толкнув девушку, я прошептал:

— Лежи тихо, скоро вернусь!

Затем, выбравшись из-под танка, прихватил винтовку и направился навстречу гостям. Те, хоть и старались идти тихо, но производили достаточно шума, чтобы я мог точно определить их местонахождение и обойти сзади. Примерно за двести метров до танка, я зашёл за спину трём бойцам в польской форме, навёл на них пистолет и, по максимуму добавив сталь в голос, негромко произнес:

— Стоять! Брось оружие! Руки вверх! Кругом!

Дезертиры (а никем другим, судя по заросшим лицам, оборванной одежде и густому запаху перегара, эти господа, определенно, быть не могли) дружно выполнили все команды и развернулись ко мне лицом, подняв руки вверх.

— Кто такие? Представьтесь!

— Рядовой Михайло Бабич.

— Рядовой Григорий Данило́вич!

— Рядовой Петр Заремба!

Услышав знакомый украинский акцент и характерные фамилии, я перешёл на мову:

— А теперь расскажите-ка мне хлопцы, какие дела привели вас в эту часть леса?

Услышав украинские слова, парни заметно повеселели и Михайло мне вместо ответа развязно заявил:

— О, так ты из наших! Айда в наш рой!

Я навел на него пистолет и твердо глядя ему в глаза произнес:

— Я что, непонятно говорю? Может самого непонятливого пристрелить?

В ответ на мою агрессивность Бабич слегка сдулся и испуганно залепетал:

— А что я сказал? Я ж ниче! Все скажу! Тут гудело что-то, вот атаман нас и отправил глянуть тихонько!

— Что за атаман?

— Та Микола Пасюк! Он у панов сержантом был, и у нас командует теперь, пошли к нам, не пожалеешь! — опять взялся за старое Михайло.

— И чем же так у вас хорошо?

— Так мы не просто домой идём, мы панов по дороге потрошим, кончилась их власть, теперь наше время пришло! — распалившись, Михайло уже начал жестикулировать руками, но я не останавливал его, а внимательно слушал откровения, — А у них есть, что взять, Микола умеет дома выбирать, чтоб и золото в доме было, и девки для потехи!

— Ещё и девки?

— А то как же? Раньше они на нас как на свиней смотрели, а сейчас на коленях ползают, курвы!

Решив, что услышал достаточно, я прыжком с места преодолел разделявшие нас метры и ткнул его левой рукой в трахею, второго дезертира убил ударом рукояти пистолета в висок, третьего сбил с ног ударом ноги в живот, а затем, прижав лезвие кинжала к его горлу, спросил:

— Будь ласка, Петенька, со всеми подробностями, ответь мне на вопросы…

Через четверть часа, решив, что информации более чем достаточно, я перерезал горло третьему украинцу и задумался. До бандитского лагеря было два километра, там оставалось шесть душегубов-разбойников. По большому счёту мне было наплевать на их злодеяния — ну убили, ограбили, сколько-то поляков, да изнасиловали их женщин — так война идёт, и то ли ещё будет! Но проблема в том, что имея под боком этих отморозков, я не смогу нормально выспаться, придется всё время быть на стрёме. А ведь ночью мне опять ехать за рычагами. Короче, решено! Устало вздохнув («Ну ни минуты покоя»), я направился к логову дезертиров, переходя на бег. Приблизившись к нужному месту, я остановился и внимательно прислушался к лесу. Дальше я шел очень медленно, останавливаясь каждые пять шагов, так и дошел до самой стоянки украинцев и, укрывшись за елью, окинул взглядом небольшую поляну. Около большого костра расположились четверо дезертиров, двое из которых спали, ещё двое о чём-то тихо беседовали. Значит, ещё двое стоят в караулах, как Петя и сказал. Получается я прошёл мимо постовых, не заметив их, но и они меня не увидели.

Далее, решив, что перед нападением на лагерь всё же сначала нужно снять караулы, я стал обходить стоянку по кругу и вскоре услышал негромкий разговор. Как оказалось, оба дозорных сидели рядышком на бревне, курили и мирно беседовали. Чтобы бесшумно подойти к ним, мне пришлось разуться, но это того стоило. Караульные умерли, не издав ни одного лишнего звука. Теперь обуться и на поляну! Зайдя за спину бодрствующим бандитам, я с пяти метров бросил кинжал в спину здоровому бугаю, который, судя по ранее полученному мною описанию, был атаманом, в два шага достиг второго, который с ним беседовал и пинком с ходу в голову вырубил его, потом, не останавливаясь, перепрыгнул через костер и также ударами ног отключил спящих дезертиров. Затем, вернувшись к атаману, выдернул из спины трупа кинжал и, одного за другим зарезал трех бессознательных бандитов. Всё! Как же я устал! Не сейчас конкретно, а вообще… Осмотрев их вещи, я взял только золото, которого было совсем немного по сравнению с моими запасами. Более ничего ценного у дезертиров не было. После чего, потушив костер, удалился.

А вернувшись к панцеру, забрался под него, поцеловал ждавшую там меня Болеславу, и крепко уснул.

Проснувшись около трёх часов, я обнаружил, что рядом девушки уже нет, а когда вылез из-под танка, то меня ждала кружка горячего кофе. Я выразительно посмотрел на девушку — дескать, а где бутерброд? На что получил исчерпывающий ответ:

— Сейчас каша будет!

«Ну, если каша, то да!» — подумал я и уселся на крыло. Отхлебывая ароматный напиток, я любовался очаровательной девушкой, наслаждался теплой солнечной погодой и думал о дальнейшей дороге. Вообще, место здесь очень хорошее, при других обстоятельствах можно было бы остаться тут на пару-тройку дней, но после моей ночной операции, немцы опять могут встать на след, так что хочешь не хочешь, а ехать надо! С направлением определюсь позже — посижу над картой, авось что умное в голову придет. А сейчас пора обедать, сказал я себе, глядя как Болеслава снимает котелок с огня. Отложив себе порцию каши в крышку, она обернула его тряпкой, чтоб не обжечься и подала мне вместе с ложкой. Вкусно! Я ведь успел здорово проголодаться.

— Милая, а у нас есть овощи? — вспомнил я о необходимости более разнообразного питания.

— А что, невкусно? Ну извини, в этих условиях сложно… — начала оправдываться девушка.

— Нет, ты всё неправильно поняла, ты ведь медицину изучала, должна знать, что кроме калорий надо ещё и витамины есть… Ой, я ведь совсем забыл! — В сердцах махнув ложкой, едва не стукнул себя по лбу, — Там ведь трофеи!

Отставив в сторону котелок я забрался в танк и, покопавшись в ящиках, выставил на броню две банки консервированных овощей, две плитки шоколада и бутылку красного вина.

— Вот так будет лучше! — провозгласил я и, открыв овощи, протянул одну банку девушке, а вторую взял себе.

После приема основного блюда, я плеснул себе сто грамм вина (больше нельзя в боевой обстановке), а девушке налил полную кружку (пусть расслабится, ей-то не воевать) и мы употребили сей божественный напиток вприкуску с шоколадом. Потом девушка придвинулась ко мне, я её обнял, мы поцеловались и так, не расцепляя объятий, сползли с брони на траву… Разумеется, дальше лобызаний дело не зашло… Далее мы просто лежали на траве и смотрели друг другу в глаза наслаждаясь счастливым моментом. Однако, как говорится, потехе — время, но делу час хотя бы надо посвятить. Исходя из этого правила и помня о нерешённом вопросе с дальнейшим направлением движения, я скинул с себя расслабленную негу и, взяв из танка карту, приступил к тщательному изучению окружающей местности и планированию дальнейших действий. Повертев карту и так, и этак, я отложил её и стал ходить взад-вперёд по поляне — так думается лучше. Потом ещё раз сверил с картой почти готовый план и обнаружил, что уже стемнело, а Болеслава приготовила ужин. Поев, мы залезли под танк и уснули. Двигаться в путь ранее полуночи нецелесообразно, так как в это время продолжается активное движение войск и тылов, поэтому надо пользоваться возможностью выспаться. Проснувшись, как я и планировал, в начале первого часа ночи, мы заняли наши места в танке и отправились в путь. Этой ночью мне необходимо было преодолеть около пятнадцати километров, причем траектория движения пролегала преимущественно по руслам ручьёв, чтобы надёжно сбить со следа возможных преследователей.