Учитель. Назад в СССР 3

Глава 8

— Как вы не понимаете, Егор Александрович, вы поставили всю школу, все руководство школы в неловкое положение! — отчитывала меня Зоя Аркадьевна Шпынько.

Я молча слушал высоконравственный номенклатурный бред, пытаясь поймать паузу в бесконечном потоке округлых кондовых фраз, чтобы вставить хотя бы одну реплику.

— Товарищу Григорян, конечно, положительно отметила торжественную часть. Но это просто недопустимо! Линейка должна идти по четкому утвержденному сценарию! Самоуправство недопустимо! Откуда взялась нелепая пауза? Почему товарищ Кудрявцева изображала клоуна на сцене? Нина Валентиновна лицо нашей молодежи! Какой пример она подает школьникам своей несобранностью, легкомысленным поведением?

— В конце концов…

— Зоя Аркадьевна, — я плюнул на правила приличия и перебил собеседницу, оборвал так сказать, нить бесконечного монолога. — Многоуважаемая Зоя Аркадьевна, в самом начале нашей беседы вы сказали одну очень замечательную вещь, которая превратила все остальные слова в ненужное пустое сотрясание воздуха.

— Ну, знаете ли, Егор Александрович! — оскорбилась завуч. — Это ни в какие ворота не лезет! Это какую же, позвольте узнать?

Я довольно ухмыльнулся про себя: женское любопытство вещь неистребимая в любом веке любой эпохи.

— Вы, Зоя Аркадьевна, выразили самую главную мысль дня… — я сделал паузу, наслаждаясь мыслительным процессом на лице Шпынько.

Завуч мучительно пыталась вспомнить, что же такого сказала в самом начале нашего разговора, что я так спокоен и уверен в бессмысленности процедуры нынешней словесной экзекуции.

— Вы сказали, что торжественная часть произвела положительное впечатление на товарища Григорян, — выдал я с улыбкой. — А это значит что?

— Ничего это не значит! — воинственно заявила завуч.

— Нет, многоуважаемая наша Зоя Аркадьева, — не согласился я. — Это означает, что весь наш с вами диалог… прощу прощения, весь ваш монолог в мой адрес совершенно бессмысленный. Потому что главная задача выполнена и перевыполнена.

— Какая задача? — нахмурилась Шпынько. — Что вы несете, Егор Александрович? Вы что, пьяны?

— Никак нет, трезв, как стеклышко, а хотелось бы.

— Что-о-о? — тут же вскинулась Шпынько.

— Шучу, дорогая Зоя Аркадьевна. Так вот, задача выполнена — начальница вас похвалила. Ведь похвалила же? — я вдруг взял и подмигнул Зое Аркадьевне. И теперь с удовольствием наблюдал за катастрофически быстрой сменой эмоцией на лице завуча. От моей выходки школьная воспитательница сначала растерялась, потом возмутилась, открыла было рот, чтобы высказать своё завучевское: «Как вам не стыдно, Егор Александрович!», но почему-то передумала, хотя я был готов.

— Подите прочь, — устало выдавила из себя Зоя Аркадьевна и тяжело опустилась на стул.

— С вами все в порядке? — растерялся теперь я. — Может водички?

— Уйдите, товарищ Зверев, — сдавленным голосом произнесла Шпынько, низко склонилась над столом и зашуршала какими-то бумагами в ящике.

— До свидания, Зоя Аркадьевна, — я растерянно топтался на месте.

В голове промелькнул диалог, который раз за разом происходил между мной и внучкой моей соседки, бабы Нюры. Разговор обычно случался после того, как девчонка сильно накуролесит:

— Что, ругается? — каждый раз интересовался я, угощая маленькую Варю летними яблоками из своего сада.

— Молчит, — тяжело вздыхала семилетняя преступница.

— Так это же хорошо? — утешал я юную хулиганку.

— Плохо, дядя Саныч, очень плохо, — еще тяжелее вздыхала мелкая шкода.

— Да почему же?

— Лучше бы орала. Раз молчит, точно накажет, — с детской обреченностью в голосе печально отвечала Варюха. Затем брала очередное яблоко, и торчала у меня до вечерних сумерек, время от времени заглядывая на своей участок через щелку в общем заборе.

— Молчит? — спустя время любопытствовал я.

— Молчит.

— А если кричать будет? — уточнял я.

— Тогда все…- пожимала плечами Варька.

— Что все?

— Отпустило. Не накажет, — уверяла девочка, вгрызаясь в яблоко.

— Варвара! Домой! — раздавалось со двора бабы Нюры. Но Варька не торопилась бежать по первому зову. Сидя в засаде в кустах смородины, девчушка ждала второго окрика, по которому и определяла, накажут или уже «отпустило».

— Варька, бисова дытына! Кому сказано, домой! Ох, лозина по тебе плачет! Ну, гляди у меня, получишь по первое число! Выпорю, как есть, выпорю! Ступай до дому немедля! — в голосе соседки звучала легкое тревога.

— А теперь что? — пряча улыбку, со всей серьезностью интересовался у малолетней хулиганки.

— Теперь все, — Варька деловито вытирала ладошки о свои замызганные штанишки, поднимала на меня довольное личико перемазанное ягодами. — Можно домой. Отпустило!

И маленькая соседка вприпрыжку бежала к калитке, весело крича на ходу:

— Бабуля-а-а! Я уже иду-у-у!

Покидая кабинет завуча, я чувствовал себя как маленькая Варвара в засаде у забора: лучше б кричала, чем молчала. Честно говоря, я так и не понял, отчего накрыло Зою Аркадьевну, но настаивать на разговоре не стал. Не то время, да и возраст, честно говоря, у меня нынче не тот, чтобы взрослые, пожившие жизнь женщины, с трудной семейной ситуацией изливали мне свою душу. Я для них сопляк, мальчишка зеленый.

Пока мы общались с завучем, начался второй урок. Я подошел к расписанию, отыскал свою фамилию и понял, что катастрофически опаздываю на занятие в пятый класс. География, предмет по профилю Егора Зверева. Ну что ж, пойду знакомиться с малышней.

— Здравствуйте, товарищи! — громко поздоровался, переступив порог класса.

На мгновение многоголосый шум в классе стих, а затем захлопали крышки парт, заскрипели отодвигаемые стулья, ученики и ученицы поднимались со своих мест, чтобы поприветствовать учителя.

— Здрав-ствуй-те! — проорали пятиклашки, блестя любопытными глазенками.

— Здравствуйте товарищи, — повторил я уже потише, улыбнулся и предложил. — Присаживайтесь. Ну что, начнем урок? — продолжил я, дождавшись, когда все усядутся.

— Меня зовут Егор Александрович Зверев, я ваш новый учитель географии.

— А мы знаем! Нам Зоя Аркадьевна сказала!

— А вы к нам из самой Москвы, да?

— А правда, что в Москве сама высокая башня со звездами? И часы бьют?

— Правда. Из самой Москвы. А кто мне скажет, что за город такой Москва? — спросил у притихшего класса.

— Я! Можно, я! — закричали несколько человек, подскакивая на местах.

Лишь одна девочка осталась сидеть, сложив руки на парте, и старательно тянула ладошку вверх. Белобрысая пятиклашка с тонкими косичками и очень серьезным лицом.

— Вот ты, девочка на первой парте, как тебя зовут? — спросил я, улыбаясь.

Девочка немедленно поднялась и встала возле стола.

— Мария Сидоренко, — негромко ответила девчушка.

— Приятно познакомиться, Мария Сидоренко. Что ты знаешь о Москве?

— Москва — столица нашей Родины, — тихим, но отчетливым звонким голоском ответила пятиклассница. — Москва — город Герой. В Москве есть Красная площадь. А часы, которые звонят каждый час, висят на Спасской башне.

Мне показалось, что пятиклашка специально вспомнила про часы, о которых спрашивал кто-то из ее одноклассников.

— Ты, наверное, много книжек про нашу столицу прочитала? — похвалил я.

— Нет, мы туда с мамой ездили на летних каникулах! — с гордостью ответила девочка, окидывая весь класс торжествующим взглядом. — А еще мы с мамой ходили в мавзолей!

— И тебе не было страшно? — удивился я.

— А чего там страшного? — изумилась Маша Сидоренко. — Это же Владимир Ильич Ленин! Он же настоящий!

— Врешь ты все! Не была ты ни в какой Москве! Мамка говорит, вы с тетей Нюрой к тетке в глухую деревню ездили! — выпалил вихрастый пацан, самый крупный среди мальчишек пятого класса.

Маша фыркнула, но даже не оглянулась.

— А еще в Москве есть цирк! И мы туда с мамой ходили! Так такие миленькие маленькие собачки! И красивые девочки, они под потолком по канату ходят. Но мне больше всего понравился дрессированный лев. А дрессировщик был очень маленького роста, как карлик, но лев его все равно слушался. Когда я вырасту, обязательно поступлю в цирковую школу и тоже стану дрессировщиком!

На милом, слегка порозовевшем от возмущения личике Маши Сидоренко красной нитью бежала строка: «Вот тогда ты у меня попляшешь!» Кстати, надо познакомиться с вихрастым пареньком. У себя во дворе я его не видел, когда мы с ребятами готовились к первому сентября. Хотя пятиклашек мы не привлекали. Кажется, был Вовка Скворцов и Ксюша Маленькая, вон они сидят на разных рядах. И только потому что их приводили с собой старшие брат и сестра. Лето, родители на работе, а за младшими нужен глаз да глаз.

— И как тебя зовут, парень? — спросил у пацана. — Спасибо, Маша, все верно ты сказала. Присаживайся, — улыбнулся я девочке.

С достоинством маленькой принцессы девчушка уселась за свою парту, аккуратно расправила платье, подтянула на плечо лямку белоснежного фартука с рюшами, снова сложила руки на столешнице, как самая примерная ученица. И внимательно стала смотреть на мня. Обалдеть. Неужто такие дети бывают? Чтоб вот так вот и целый урок? И отвечать только когда спросит учитель? А перед этим обязательно поднять руку?

Или я просто отвык в своем будущем от этих самых простых и привычных школьных правил: здороваться со всеми взрослыми, знакомыми и незнакомыми, кто пришел в школу по делу. Быть вежливым, встречать учителя стоя, отвечать на вопрос, не выкрикивая, а после того, как спросят? Слушать и записывать. Не перебивать старших…

Да, мы были разными, но ведь воспитывали нас практически одинаково в школе и дома. И ремнем перепадало, и в угол ставили. И никто не помер от психологической травмы после драки на улице. Хулиганы, отличники, троечники и хорошисты, робкие и бойкие, все мы верили учителям и родителям, верили в дружбу, честь и в собственное бессмертие.

Взрослые были для нас непререкаемым авторитетом. Но редко когда взрослые становились нашими друзьями. Как по мне, отсюда и растут ноги у многих бед. Однажды полученный отказ или равнодушная фраза падают в детскую психику зернышком и прорастают к выпускному в твердое убеждение: взрослым нельзя говорить правду, нельзя доверять. Не поверят, накажут, не будут разбираться.

Так, что-то меня понесло не в ту степь. Вихрастый мальчик дергал себя за край воротник рубашки. В глазах пацана уже появилось напряжение. Еще бы, учитель спросил имя, и вдруг завис, почти целую минуту таращится на ученика с отсутствующим видом.

— Так как тебе зовут, — доброжелательно улыбнулся я.

— Ну, Митька я…

— Митька он, Кубанский, — авторитетно заявила пухленькая сероглазая пятиклашка.

— Кубанский — это фамилия? — уточнил я.

— Это у него прозвание такое. Они к нам с Кубани сбежали. Вот, у нас прижились, — важно выдала девочка.

— И вовсе мы не сбежали, — оскорбился Митька.

— Митька, стало быть, Дмитрий? — я вопросительно глянул на пацаненка.

— Дмитрий Олегович Бурлаков, — солидно пробасил насупленный Митька, неловко выбираясь из-за парты.

В пятом классе стояли громоздкие школьные столы. Можно сказать, доисторические. С откидными крышками, тяжелыми стульями. Видимо, обновление мебели произошло не во всех кабинетах.

— А ты, Сонька, не знаешь так и молчи! — буркнул Митька в адрес пухленькой малышки, которая за него отвечала.

— Я все знаю! Мне мама сказала! — Соня показала Мите язык, затем торжествующе уставилась на меня.

— Это хорошо, что ты много знаешь, Соня, — доверительно сообщил я. — Значит, учишься на четверки и пятерки, да?

От моего вопроса Соня немного скисла, а по классу прокатились смешки.

— Троечница она! Бабка говори, у них в семье умных нету, одни лодыри! — ляпнул кто-то с задних парт, но я не успел заметить кто это был.

— Сам дурак! — выкрикнула Соня и расплакалась.

Плакала девочка молча, из-за этого мне стало слегка не по себе. Не должен ребенок плакать вот так страшно, тихо, словно боясь произнести лишний звук.

— Соня, не стоит обращать внимание на глупого мальчишку, к тому же трусоватого.

— Почему? — тут же поинтересовалась соседка Сони, веселая хохотушка с толстыми косами. — Меня Таня зовут, у нас в роду все Тани, — с гордостью сообщила пятиклашка.

— Красивое имя, приятно познакомиться. Потому, Танечка, — продолжил я свою мысль, положив ладонь на плечо Сони. — Что сильный и смелый мальчик никогда не обидит девочку, девушку, женщину. А трусливый и глупый будет кидать камни из-за забора, но так, чтобы его никто не увидел.

— Но в классе нету забора! — удивилась Таня и завертела головой.

— Это образное выражение… — вот черт, как же объяснить-то, что я имел в виду.

— Егор Александрыч сказал, что трусы всегда за чужими спинами прячутся, а сами не показываются, а то и в нос получить можно, — выдал вдруг Митька, зыркая куда-то в сторону второго ряда.

— Ребята, как говорил кот Леопольд: «Давайте жить дружно», — чуть повысив голос, чтобы меня услышали в начавшемся гомоне, попросил я.

— А кто такой кот Леопольд? — глядя на меня серьёзным взглядом, поинтересовалась девочка с первого ряда с третьей парты.

Я смотрел на девчушку, девочка доверчиво глядела на меня. Только спустя несколько секунд до меня дошло: в это время мультика про кота и мышей еще не создали. Его придумали гораздо позже.

— Это… кот мой, домашний, — выдал я первое, что пришло в голову.

— Но коты не умеют разговаривать, разве вы не знаете, — все таким же серьёзным тоном заявила девочка. — У меня мама ветеринар, я точно знаю.

— Мой умеет. Он даже «папа» говорит, когда жра… кушать хочет, — заверил я ребенка, надеясь, что на это разговор про кота закончится. Не тут-т было.

Кот у меня действительно был. Крупный, вальяжный, сбитый, гроза всех местных кошек и залетных котов. Когда он требовал жрать, его утробное протяжное «па-ау-ап-ур-р» реально звучало как человеческая речь. Не очень разборчивая, но вполне понятная.

— Коты не могут разговаривать, — упрямо повторила пятиклашка. — Только в мультиках. И в сказках.

— У меня сказочный кот, — попытался выкрутиться я.

— Сказки — это для малышней, — басовито встрял парнишка, что сидел рядом с упрямой пятиклашкой. — А мы уже взрослые.

— Что и в Деда Мороза не верите? — удивился я, в надежде соскочить со скользкой темы про говорящих котов.

Ребятишки заволновались, начали переглядываться. По лицам пронеслась целая гамма эмоций. Вроде и взрослые, значит, не должны верить. А вроде и не такие уж взрослые, подарки-то откуда-то берутся.

— Враки это все, — солидно заявил мальчишка с последней парты третьего ряда. — Это дядька Семен в клубе переодевается в халате с бородой, хороводы водит. Я знаю. Я видел.

— Так-то в клубе! А так он есть! Настоящий!

— Чем докажешь?

— Мне мама рассказывала! — авторитетно заявила рыжая девчонка с конопушками на носу.

Перед маминым авторитетом спасовал не только парнишка, но и все остальные.

— И все равно, — упрямо заявила девчонка с серьезным взглядом на жизнь. — Коты не разговаривают!

— Но иногда они так мяукают, что можно понять, о чем они говорят. Если попугаю долго-долго повторять одно слово, он его выучит и начнет говорить. Так и с котами, — постарался объяснить свою точку зрения.

— Ничего ты не понимаешь, Катька! Коты разговаривают! Мой Васька всегда меня зовет. Просто ты их не любишь! Вот и не понимаешь котячий язык! — неожиданно поддержала меня маленькая черноглазка. — Правде ведь, Егор Александрович.

— И как же он тебя зовет? — язвительно бросила спорщица, разворачиваясь к однокласснице.

— А вот так!

Черноглазка вскочила, вытянула перед собой ручки, поджала пальчики, изображая кошачьи когти, и громко замяукала:

— Мя-а-а-ню-у-у-у ня-а-а-мау! Мы-р-р-мыр-р-р-р!

Вопль потряс не только мое воображение, но и души ребятишек. Пятиклашки с уважением смотрели на черноглазку, потрясенный ее голосовыми способностями. А затем наперебой кинулись изображать кошачий хор.

— Егор Александрович, что тут у вас происходит? — раздался голос от двери. — У вас в порядке?