Учитель. Назад в СССР 3

Глава 24

После того, как Юрий Ильич одобрил нашу идею провести полномасштабный День учителя и передать в этот всю власть в руки школьников, работа закипела. К моему удивлению, в большинстве своем учителя достаточно легко поддержали нашу затею. Что называется, и стар, и млад загорелись идеей «преподать неучам урок», «показать паршивцам, где раки зимуют». Самые молодые ехидно шутили: «А мы еще и учеников подговорим на баловство и посмотрим, как новички будут справляться». Услышав последнюю реплику от учительницы рисования, я мысленно перекрестился: с нее станется, молодая, бойкая, энергичная и с фантазией. Ученики обожали уроки изобразительного урока, она даже ругала необидно, но очень действенно.

И даже недовольное лицо Зои Аркадьевны и тотальный контроль нашей подготовки не мог испортить всем нам предпраздничное настроение.

Учителя ответственно подошли к выбору молодых педагогов, списки несколько раз переписывались, шли серьезные баталии за отличников, каждый требовал себе самых толковых. И вот, наконец, настал тот день, когда десятый класс с волнением собрался в одном из школьных кабинетов и целый час выслушивал инструкции от родных учителей, стараясь вникнуть во все нюансы преподавательской работы.

Эх, жаль, нет у меня мобильника, запечатлел бы на память как менялись выражения юных лиц по мере того, как педагоги делились особенностями ведения уроков. Будущие учителя на один день узнали, что такое календарный план, темы уроков, методика преподавания, структура урока. Многое мне казалось лишним, но я не лез в процесс. Все идет замечательно, практически по моему плану. Так зачем же ломать то, что работает?

Через несколько дней после того, как весть о дне школьного самоуправления разнеслась по школе, на меня началась окота. Ученики средних классов отслеживали меня на переменках, окружали дружной толпой и, горя желанием тоже встать у доски в качестве учителей, требовали назначить их «училками».

Никакие мои объяснения из серии «подрастете, и тоже будете вести уроки» не действовали. Детвора раз за разом находила все новые и новые аргументы. Я не сдавался, но всех желающих привлек к созданию праздничной атмосферы и созданию праздничных стенгазет, плакатов, открыток.

Вместе с Ниной Валентиновной мы придумали конкурс поздравительных плакатов-открыток. Озадачили каждый класс созданием персональной стенгазеты, в которой ребята обязательно должны были рассказать о своем классном руководителе и любом нашем учителе, заодно поделиться своими мыслями на тему «Учитель — наставник или друг».

Отдельная бригада энтузиастов трудилась над созданием первого номера школьной газеты. Собирала материал по ветеранам учительского труда, искала материал о том как жеребцовская школа работала в годы Великой Отечественной войны, выпытывала у родителей школьные истории, доставала педагогов вопросом: «Почему вы решили стать учителем?»

Школа кипела. Школа стояла на ушах. Школа бурлила и фонтанировала идеями и предложениями. На переменах обсуждали, генерировали мысли, спорили, ругались и мирились. В пионерской комнате в любую свободную минуту что-то вырезали, клеили, рисовали, складывали, клеили, выжигали, и снова спорили и ругались, следом мирились и тут же снова спорили.

В спортзале после уроков шли репетиции не только торжественной линейки, но и встречи учителей на пороге школы. День учителя, как известно, выпадал на воскресенье, на восьмое октября. Потому праздновать решено было в субботу. Десятый и девятый класс настаивали на том, чтобы уроки не сокращали. Но против моего аргумента: «Праздник для педагогов, позвольте учителям хотя бы раз в году закончить рабочий день пораньше», — приняли.

До волнительного дня оставалось всего ничего, чуть меньше половины месяца, приходилось дневать и ночевать в школе. Заодно раз за разом отстаивать свои позиции перед завучем, которая орлиным взором отслеживала все наши бурные подготовительные потоки, и совала во все свой нос, выдавая ценные замечания.

Не знаю, настрочила ли Зоя Аркадьевна жалобу в районо, но следила за каждым нашим с Ниной Валентиновной шагом. Наверное, никогда еще школьные дневники не пестрели таким количеством записей, написанных красной пастой рукой товарища Шпынько. «Носился по коридору с бумагой» — бежал в пионерскую, споткнулся и рассыпал листы цветной бумаги. «Испачкал краской одноклассницу» — рисовали очередной плакат после уроков, от избытка чувств устроили битву кисточками. «Придумывал шутки про учителей» — сочиняли на переменке школьные поздравительные частушки. «Опоздал на урок» и «Регулярное опоздание на уроки с перемен» — эти замечания побили все рейтинги популярности.

Вся школа буквально жила в пионерской комнате, желая поучаствовать в подготовке к празднику. Школяры неслись к Нине Валентиновне, едва звенел звонок на перемену. Разве что оба старших класса вели себя спокойно, у них были другие задачи. Хотя от участия в конкурсе и создания стенгазеты их никто не освободил. Но старшаки умели распределить свое время, что бы успевать сделать все.

Девятиклассники и выпускники усердно готовились к урокам. Учили новые темы, копировали в классах после занятий стиль поведения любимых педагогов. Переписывали и заучивали наизусть конспекты, которыми поделились учителя. Зубрили структуру урока, придумывали для начальной школы физкультурные минутки. Искали информацию для классных часов.

Первая неделя подготовки после памятного разговора в кабинете директора выдалась насыщенной событиями до такой степени, что про свадьбу я совершенно забыл. И только в пятницу поздно вечером я сообразил: завтра торжество у Зинаиды, а подарка-то у меня как не было, так нет. Рвануть с утра в город я не мог, потому как уроки никто не отменял. Купить абы что в сельпо, не хотелось.

За чашкой вечернего чая меня таки осенило: лампочка Ильича. А что, хороший подарок, как по мне. К тому же оригинальный. Да и не будет такого ни у кого, только у молодой семьи фельдшерица. Осталось только придумать и нарисовать эскиз. За этим заданием меня и застал Митрич.

— Ляксандрыч, дома? — раздался одновременно стук в дверь и голос неугомонного Василия Дмитриевича.

— Дома, заходите. Чаю будете? — предложил я, сдвигая бумаги на край стола.

Кухоньку свою я довел до ума. Побелил печку и стены, стол починил, соорудил несколько навесных полок. По моей просьбе Степанида Михайловна пошила мне пару занавесок, которые навесил на импровизированные кухонные шкафчики, потому как материала, чтобы сделать полноценные створки для них я в своем сарае не нашел.

За свою работу баба Стеша отказалась брать деньги, пришлось покупать торт и насильно почти вручать соседке. Пригрозив, если откажется от подарка, больше никогда и ни за что ни о чем не попрошу. И от пирогов тоже откажусь. Угроза подействовала, но из дома Степанида меня не выпустила, покуда мы с ней не выпили пару чашей чая и не съели по куску торта. Была б ее воля, так еще бы и с собой мне завернула пару кусков сладости. Но тут я оказался непреклонен.

Новое мое жилье потихоньку приобретало более менее приличный и даже привычный мне вид. Чисто выбеленная изба, новые занавески в комнате, самодельные новые табуретки, вешалка в маленькой прихожей, то бишь в сенях, полка для обуви, все это я умудрился сотворить собственными руками в свободное от работы время.

Я постепенно привыкал к новому месту и даже начал считать его своим домом. У меня даже появилась традиция: каждый вечер за чашкой чая рисовал чертежи и схемы, прикидывал, как бы мне пристроить туалет и душ прямо к своей избушке. Бегать зимой на улицу, или ходить на ведро не очень хотелось. Но пока выбора не было: совместить нагрузку в школе, общественно-полезную жизнь со строительством санузла, это надо либо работу бросать, либо угомонить собственный энтузиазм. Да и стройматериалы приходилось доставать. Просто так в магазине разве что краску для пола можно купить.

Это не двадцать первый век, когда сгонял на рынок, пробежался по магазинам, а то открыл маркетплейсы, накидал в корзину чего надо и жди доставку, Стройся, насколько денег хватает.

Митрич над моей затеей «встроить туалет в дом» похохатывал, называл меня «столичным» и не верил в то, что подобное возможно. Я обещал следующим летом лично доказать соседу, что подобная конструкция не только вполне реальна, но и очень удобна в быту, и «вонять на всю избу» точно не будет.

— Так что, чайку, дядь Вась? — повторил я, отвлекая любопытного мужичка от исследования моих рисунков.

— Не откажусь, Ляксандрыч, — кивнул Митрич. — Ты чегой-то тута химичишь? — поинтересовался сосед, кивнув на мои художества.

— Да вот, подарок молодоженам соображаю. Заработался, из головы вылетело, вот думаю, собрать на завтра лампочку Ильича. Эскиз рисую.

Делился я с Митричем своими планами, попутно ставя чайник, доставая конфеты, варенье, чайные чашки, сахар рафинад. Василь Дмитрич, как и я, очень уважал пить чай вприкуску с кубиками сахара. Да и пили мы с ним почти одинаково, обмакнув кусок в горячий напиток, закидывали подтаявшую сладость в рот и смаковали, покуда не растает окончательно. И только потом запивали глотком чая.

— На-ко вот, моя передала, — выдал дядь Вася, доставая из-за пазухи бумажный сверток. — А это от меня, — второй сверточек, поменьше, лег рядом на стол.

— Да я еще те пироги не доел, куда мне столько! — запротестовал я. — А вот за это отдельное спасибо, Василий Дмитриевич! — обрадовался я очередному цилиндру, горсти маленьких лампочек и тумблеру. Где уж сосед все это добывал, не ведаю, но дядь Вася с той смой первой пробной лампы, время от времени снабжал меня запчастями.

Понятное дело, традиция по снабжению выпечкой «городского недокормыша», начатая Степанидой и подхваченная женой Митрича, продолжалась. Соседки не забывали баловать меня выпечкой. Вот и сейчас дядь Вася развернул промасленную газетку и по маленькой кухне поплыл аромат свежеиспеченных пирогов.

— И когда только Мария Федоровна успевает? — покачал я головой. — Ведь на работе же целый день. Спасибо от меня передавайте названной матушке! — от души поблагодарил я.

Митрич довольно крякнул, потер подбородок, выдвинул стул и уселся спиной к русской печке.

— Ты дрова-то запас, Егор Ляксандрыч? — заволновался дядь Вася, сообразив, что печка у меня холодная.

— Школа обещала обеспечить, — отозвался я. — Тепло пока.

— Ну, смотри, про уголек-то не забудь. Без уголька зимой никак, — напомнил ВасильДмитрич.

Какое-то время мы молча пили чай, размышляя каждый о своем. Такие моменты я особенно любил. Есть люди, с которыми приятно пообщаться, что-то обсудить, даже поспорить. А есть те, с которыми комфортно молчать. Молчание не напрягает, не раздражает, оно словно продолжение беседы. Таких людей мало, потому для меня они имеют особую ценность. Василий Дмитриевич оказался как раз из таких вот уютных молчунов.

— Ты вот чего Егор… Светильник — оно, конечно, хорошо… — Митрич покрутил головой. — Но не солидно как-то…

— Так ручная работа, — удивился я. — Опять же — эксклюзив, ни у кого такого не будет.

— Оно, конечно, есклю… этот твой зив дело хорошее, хоть и мудрёное, — хмыкнул дядь Вася. — Но молодой семье оно ж чего надобно?

— Чего?

— Хозяйством обзавестись. Посуда там, подушки всякие, одеялы опять жеж, чашки, ложки, поварешки. Оно, конечно, этого добра навалом надарят и родня, и гости. Но все ж таки традиция. Тут понимать надо! Да и в хозяйстве вещь полезная.

— Все понимаю, дядь Вась, сделать ничего не могу. В сельпо пусто, в город завтра не успею смотаться, уроки у меня. Да и не поварешку же дарить, а что другое достать не успею. Я тут подумал… и вот что придумалось… деньги в конверт положу и подарю тогда.

— Ты мне это брось, — строго погрозил пальцем Митрич. — Денег, ишь ты, обидишь хороших людев. Кто ж на свадьбу денег-то дарит? На свадьбу оно полезное дарить надобно.

— Так, а деньги чего, не полезное? На них Зина с мужем сами купят, что им необходимо для дома.

— Купят, ишь ты, — покрутил головой Митрич, ухмыльнувшись. — Молодой ты еще, Егор Ляксандрыч, жизни не нюхал. Достанут — оно вернее. Да и то, постараться надобно, опять же, людей нужных знать. Ты вот чего… — дядь Вася задумался, нахмурился, над чем-то размышляя. — Ты вот чего… Деньги-то у тебя имеются? — в лоб поинтересовался Митрич.

— Имеются, — обрадовался я, решив что Василий Дмитриевич все-таки оценил мою затею с денежным конвертом.

— Ты, Егор Ляксандрыч, вот чего. Ты денег мне давай, я завтра в город еду, кое-что там надобно прикупить, заодно и привезти кой-кого. Вот я тебе и погляжу, чего да как, чайничек прикуплю молодым на подарок. Вот так-то оно правильней будет. Вот и подаришь чайник-то со своим светильником. Как говорится, и людям хорошо, и глазу приятственно, и в хозяйстве вещь нужная.

— Вот спасибо, Митрич, выручил меня, — обрадовался я и пошел в комнату за деньгами. — За кем отправили-то? — крикнул, доставая из шкафа портфель, из портфеля деньги. — Неужто к нам еще какой молодой специалист едет? Хорошо бы в школу, — хмыкнул себе под нос, н особо надеясь на чудо.

Как и обещал директор, на меня легла дополнительная нагрузка, был я географом, стал, что называется, и швец, и жнец, и на дуде игрец. Маловероятно, что в разгар первой четверти к нам пожалует новый учитель. Тем более вчерашний выпускник педагогического института, ну а вдруг.

С работой я справлялся, нареканий не было. Но хотелось большего простора и свободного времени для других моих проектов. Тем более, я прекрасно видел, как реагирует на мои идеи школьная молодежь. Очень активно и с энтузиазмом. Но при всем желании руки пока не доходили не до газеты, не до радио. Хотя была у меня надежда на то, что за время подготовки ко Дню учителя школьникам понравится игра в корреспондентов, вот на этой волне и предложу создать свою собственную школьную газету.

— Василий Дмитриевич, двадцать пять рублей хватит? — крикнул я из команды.

— Кхм…- закашлялся Митрич на кухне. — На четвертак, Ляксандрыч, оно в Минск можно улететь. Опять жеж, сервиз там какой прикупить на шесть персоний, или там коньяк французский, — дядь Вася зажмурился, почмокал губами. — Знатная вещь, доложу тебе, Ляксандрыч. Но мой самогон лучше, — хмыкнул сосед. — Чайник, он того, подешевше будет. Рублика за три возьмем.

— Несолидно как-то, — ответил я, держа в руках две купюры. — Вот что, Василий Дмитриевич, возьми полтинник, купи, что необходимо, чтобы вещь нужная и выглядела достойно.

Я протянул Митричу деньги, Беспалов понялся, неторопливо обтер ладони о штаны и только после этого взял деньги, аккуратно свернул, уложил в карман, застегнул пуговицу и для надёжности пару раз по нему похлопал.

— Сдачу привез, не беспокойся, Егор Ляксандрыч. Все честь по чести сделаю, — солидно заверил меня Василий Дмитриевич.

— Спасибо, — от души поблагодарил я и уселся за стол. — Так за кем в область-то? — вспомнил про свой вопрос.

— А то потом увидишь, познакомишься.

Митрич хитро улыбнулся, но не стал ничего объяснять, я не стал настаивать. За чаем мы с дядь Васей обсудили эскиз подарочной лампы. Сосед настаивал на том, чтобы лампа выглядела как в сердце. Мол, кабы не Зинаида в тот злополучный вечер, остался бы он вдовцом. А так фельдшерица оказала первую сердечную помощь, вот лампа-сердце как намек на ситуацию.

Идея мне не понравилась, мы заспорили, доказывая каждый свое, пока я не выдвинул железный аргумент: что люди скажут? Еще подумают, что я испытываю к чужой невесте какие-то чувства, неправильно истолкуют подарок, скандал на свадьбе приключится. против такого факта дядь Вася сдался и тут же предложил соорудить змея в кружке.

Спустя несколько минут я сообразил: Митрич имеет в виде символ медицины, змея, обвивающего чашу. Эту идею я тоже отверг, потому что Зинаида Михайловна все-таки женщина, а дарить женскому полу змею — рисковать добрым к себе отношением. Кто его знает, как фельдшерица отреагирует на такой символ.

Голову мы ломали долго, выпили два полных чайника, слопали все пирожки, которые передала Мария Федоровна, из-за чего Митрич долго сокрушался. Я же только обрадовался: пироги в моем доме не переводились, успевай только употреблять.

В конце концов, сошлись мы на самом простом, решили соорудить стеклянный домик, вроде как намек на то, что у молодых свое жилье имеется, и чтобы, значит, всегда в нем было светло и тепло.

С резьбой по стеклу Митрич мне здорово помог. Потом долго думали, как присобачить крышу к основанию.

— Погодь, Ляксандрыч, притащу Борис Федоровича, — внезапно заявил дядь Вася и куда-то засобирался.

— Поздно уже, Василь Дмитрич, не зовите никого, что-нибудь другое придумаю, — попытался остановить я неугомонного мужичка, но не тут-то было.

Ждать пришлось недолго, вскоре Митрич вернулся один, но с довольным видом.

— Вот! — сосед поставил на кухонный стол невзрачный тюбик. — Знакомься, вот он, Борис Федорович, приклеит так, что не отдерешь, — хохотнул дядь Вася.

Только теперь я сообразил, что притащил Митрич. Знаменитый советский клей БФ-2, который действительно соединял намертво все, от железа до стекла. Работа закипела с удвоенной силой. Благо, запчастей у меня теперь хватало благодаря все тому же Василь Дмитричу. Разошлись мы примерно в третьем часу ночи, довольные друг другом и светильником, который соорудили.

В кровать я рухнул без задних ног, утром едва не проспал.

Суббота выдалась суматошной. Как обычно, все пошло не по плану. На работе пришлось задержаться допоздна. Сначала уроки, потом репетиция, первый полный прогон всего сценария. После него разбор полетов от недовольной Зои Аркадьевны, как водится с замечаниями, претензиями и требованиями то одно заменить то другое. Не успел в очередной раз отбиться от завуча, как пришел Степан Григорьевич, с которым мы вместе мудрили над масштабной лампой Ильича.

Пришлось отправляться в мастерские, выслушивать пояснения завхоза, внимательно изучать детали, которые раздобыл товарищ Борода и одобрять каждую. За каким лешим это понадобилось Степану Григорьевичу, не знаю. Потому как список необходимых вещей мы с ним давным-давно утвердили и добывали по мере своих сил и возможностей.

В результате домой я попал глубоким вечером, когда свадебное застолье уже катилось полным ходом с песнями, танцами и прочими радостями.

На крыльце я обнаружил внушительную коробку. Похоже, Митрич отыскал что-то получше чайника. Так и оказалось в коробке находился чайный сервиз на шесть персон с блюдцами, чашками, заварочным чайничком и даже молочником с сахарницей.

На коробке лежала записка: «Не дождался. Банты Федоровна накрутила. Второй бант на лампочку. Сдачу лично отдам».

Я оперативно переоделся в парадный костюм, запаковал лампу, подхватил тяжелую коробку и отправился на свадьбу, надеясь что молодые поймут и простят мое опоздание. Честно говоря, идти не хотелось, но не придешь — смертельно обидишь новобрачных.

Свадьба что в деревне, что на селе, да вообще любая советская свадьба, это как отдельный вид искусства. Сколько я перебывал на торжествах в качестве почетного гостя у своих парней, не сосчитать. Звали потом и к детям, и даже к внукам был зван. Ну а что, жизнь за плечами долгая, а чужие дети, как известно, быстро растут.

В Жеребцово я уже вполне прилично ориентировался. Так что колхозную столовую, в которой мне пока не доводилось бывать, отыскал довольно-таки быстро. Как и предполагал, веселье шло полным ходом. Не просто шло, а неслось на всех порах со всеми традициями, включая не самые приятные.

Мужик, курившие на пороге столовой, вдруг завертели головами, торопливо затушили сигареты с папиросами, побросали в урну и нырнули в помещение. Из раскрытых форточек раздался непонятный шум, звон разбитой посуды, ругань.

— Ну да, какая свадьба без хорошей драки, — хмыкнул я, поднимаясь по ступенькам.

— Убили-и-и-и! — истошно завизжал женский голос.