Учитель. Назад в СССР 3

Глава 21

Вот кто сказал, что в грозе есть что-то романтичное? Все эти молнии, порывы ветра, дождь сплошной стеной. Сплошная сырость, холод, грязь и никакой романтики. Может, оно и так где-то там, в южных регионах, когда бродишь влюбленный с любимой девушкой под теплым летним дождиком. Но точно не тогда, когда ты торчишь по уши в грязи, корячишься в глубокой ледяной луже, вытаскивая намертво завязший в нашей родной землице грузовик. Я с трудом повернул голову, пытаясь разглядеть, куда подевался чертов водитель, из-за которого мы, собственно, и попали в яму. В буквальном смысле слова.

Дурень решил, что ему сам черт не брат, и он запросто преодолеет на своем грузовике знакомую лужу вброд. Даже я, без году неделя живущий в этих местах, осознавал опасность подобного фортеля. Предлагал же потихоньку по обочине проехать, чтобы не застрять. Так нет же, водила уперся: «Мой „Ослик“ где хошь пройдет, не переживай, паря!» — заверил меня шофер.

«Ослик», «Галоша», «Зилок», «Зилик» прозвищ у сто тридцатого Зила, самого массового советского грузовика, оказалось приличное количество. Все их поочередно озвучил водитель Олег Неумытов, которого выделили школе для поездки за углем.

Яма, в которую мы сели по самые рессоры, существовала на проселочной дороге испокон веков. Во всяком случае так уверял меня Митрич, забредя вечером на огонек. За кружкой чая и работой над лампочкой Ильича я поинтересовался у дядь Васи, каким путем мне предстоит завтра ехать в короткую командировку.

Узнав, что директор школы отправил меня в райцентр поучать уголь для школьной котельной, Митрич крякнул, когда услышал имя водителя.

— Что-то не так, Василий Дмитрич? — поинтересовался я.

— Хороший парнишка, да дурной больно, — определил дядь Вася.

— В каком смысле? — уточнил я.

— Лихачит больно, все рекорды какие-то бьет. А кто с ним соревнуется-то? Никакого соцсоревнования нету, а вот поди ж ты, то через реку прет в неположенном месте, то по буеракам скачет, что твой козел, — посетовал Митрич.

— Зачем? — удивился я.

— А вот сам его и спросишь, — предложил сосед. — Ты вот чего. Ты парень умный, Егор Ляксандрыч, рассудительный. Ты в дороге-то его одергивай, спуску не давай, особливо после развилки. Там кусок дороги будет с лужей. Широкая, зараза, и глубокая. Олежа так и норовит аккурат по ней проехать. Говорит, вброд влет. Это присказка у него такая, — пояснил Митрич, заметив, что я не пойму, о чем речь. — Так-то по обочинке тихим ходом проползете, ежели дождяра не утихнет, самое оно. Хотя и утихнет все равно по обочине, — немного подумав, решил Митрич.

— Понял, спасибо, Василь Дмитрич, — поблагодарил соседа за совет.

Как-то так повелось, что мы с дядь Васей перешли на «ты». Точнее, Митрич меня называл по имени-отчеству, но обращался по-родственному, как к сыну, с того самого момента, когда я вынужден был притворяться этим самым сыном. Мария Федоровна, жена Митрича, в близком общении звала меня то «сыночком», то «Егорушкой», на людях же соблюдала «субординацию». Так выражалась жена дяди Васи, ругая мужа за панибратство со мной в «опчестве».

Подобные перепалки случались каждый раз, едва Мария Федоровна слышала, как Василий Дмитриевич тыкает мне при людях. Я пытался объяснить тете Маше, что абсолютно не против, и мне за счастье стать для них близким человеком. Но строгая Мария Федоровна категорично настаивала на своем. «Потому — учитель, уважаемое лицо на селе, понимать надо!» — твердила тетя Маша нам обоим, мне и Митричу.

Вот так и случилось, как предупреждал Митрич. Шоферюга, молодой, слегка за тридцать, водил азартно, достаточно аккуратно, но любил «сперементировать». Так звучало в его исполнение слово «экспериментировать».

— Оно ж, понимаешь, Саныч, какое дело, — вещал Олег Евгеньевич Неумытов. — Зилок — он как вездеход. Да что там, лучше! — азартно уверял меня водитель, расхваливая свой грузовик, сто тридцатый Зил. — Да что б мы с моим «Заводным» вброд где не прошли? Не бывало такого! Ты не боись, домчу с ветерком! Нам гроза не помеха!

— Слушай, давай-ка по обочине объедем. Ты смотри целое море, — предупредил я сразу после развилки. — Митрич предупреждал, что лужа стала глубже, раскатали посуху, теперь водой развезло.

— Митрич — старый перестраховщик, — отмахнулся Олег. — Прорвемся!

Машина взревела и со всего маху села в лужу, которая действительно оказалась глубже, чем рассчитывал водитель.

«Поздравляю, Бобик, ты Барбос», — очень хотелось сказать громко вслух, но не стал.

— Поздравляю, приехали, — вместо этого выдал я.

— Не дрейфь, прорвемся, — заверил меня Неумытов и газанул.

И вот теперь мы шарились по округе в поисках веток, досок, старых кирпичей, чтобы вытащить грузовик из ямины. Хорошо хоть это случилось, когда мы шли с пустым кузовом. На обратном пути, гружеными, могли и перевернуться.

— Подпихивай! Сильнее! Че ты возишься! — орал водятел, перекрикивая шквальный ветер, по-другому и не назовешь. — Я в кабину! Попробую завестись!

— Давай, — крикнул в ответ, отошел в сторону, не доверяя водителю ни на грамм.

Хлопнула дверца, значит, Олег забрался в машину. Через секунду звук двигателя прорвался сквозь грозу, заревел. Грузовик содрогнулся всем своим железным корпусом, как будто подслушал мои не слишком лицеприятные мысли в адрес шоферюги, и полностью их разделял.

— Надо еще! — проорал Олег, высунувшись из окна.

— Что? — заорал я в ответ, из-за грома не расслышав, чего хочет водитель.

— Надо еще веток! — крикнул Неумытов, полностью выбравшись из кабины.

— Понял! — гаркнул я, поглубже натягивая капюшон.

Особого смысла в этом я не видел, ветер норовил то и дело сорвать его с головы вместе с кепкой. Но без головного убора совсем плохо, вода сразу затекает за шиворот. Я полностью промок. Кажется, придется выжимать не только носки с рубахой, майкой и штанами, но даже трусы. Заметил, заглушил мотор, спрыгнул прямо в грязь.

Снова хлопнула дверь, Олег спрыгнул прямо в грязь, присоединился к моим поискам. Кажется, в округе не осталось ничего, что могло бы помочь.

— Топор есть? — крикнул я, подобравшись поближе к шофёру.

— Зачем? — проорал Неумытов в ответ.

— Березки видишь? — я махнул рукой в сторону сплошной стены дождя, сквозь которую мутно виднелись три тонких молодых деревца.

— Ну? — мы продолжали общаться криком, по-другому просто никак: ветер заглушал все слова.

— Надо срубить и под колеса! Топор неси!

— Понял! — Олег замахал руками для надежности и скрылся в дожде. Я пошел навстречу, чтобы не пропустить момент очередной высадки десанта из кабины в лужу.

— Готово! — Неумытов задрал над головой топор, словно флаг.

— Пошли! — приказал я и первым двинулся к березкам, которые ветер пытался сломать, но пока получалось только согнуть.

Деревца оказались хоть и молодыми, но упрямыми. То ли ветер, то ли туфли, которые жмут и мешают плохим лесорубам рубить лес, так чтобы щепки летали, но процесс рубки подзатянулся. К тому моменту, как все три дерева рухнули к нам под ноги, мне казалось, что даже мышцы под кожей напитались дождевой водой.

«Хорошо успели с уборкой, — мелькнула довольная мысль. — Основную массу с полей убрали».

— Поташили! — скомандовал я, видя, что Олег пытается укоротить ствол, обрубив ветки. — Оставь! Бери ствол, я ветки. Потащили! — повторил свой приказ.

Неумытов как-то чересчур быстро согласился, ухватился за отрубленный край, я перехватил ствол в том месте, где начинались ветки, и мы поперли срубленную березу к машине. Березка хоть и молодая, но достаточно тяжелая. К тому же погодные условия не способствовали легкости передвижения.

Пару раз мы едва не чертанулись, но все-таки, спотыкаясь, ни черта не видя под струями дождя, с помощью упрямства и какой-то матери доставили первый ствол к яме. И даже умудрились достаточно шустро подпихнуть деревце под колеса.

— За вторым? — крикнул Олег.

— Да! — ответил я, и мы бегом побежали к поваленным деревьям, скользя по грязи и мокрой траве.

Еще две ходки, и грязный, мокрый Неумытов снова полез в кабину.

— Заводи! — за каким-то чертом заорал я, прекрасно понимая, что Олег меня не услышит и вряд ли разглядит за пеленой дождя как махнул рукой.

С громким ревом двигатель снова заработал. Грузовик заворчал, зарычал, дернулся, пытаясь вырваться из грязевой ловушки раз другой третий. В какой-том момент мне показалось что у Неумытова получилось. Но нет, Зилок снова сел в лужу.

Снова зарычал двигатель. Чертова «Галоша» дернулась и даже вроде покатилась вперед, но тут же съехала в исходную точку. Я выматерился и рванул к машине.

— Вылезай! — заорал, распахивая дверцу, с трудом удерживая, чтобы не оторвало порывом ветра.

— Чего? — Олег наклонился, не расслышал.

Я заскочил на ступеньку и снова заорал:

— Вылезай!

— Тебя? За руль! Да чтоб я своего «Ослика» да в чужие руки! — запричитал Неумытов, но я не позволил шоферу развернуть дискуссию.

Молча ухватил за ворот шоферской куртки и дернул на себя. От неожиданности Олег легко вылетел с сиденья, едва не вывалился в грязь. Я успел удержать опешившего шофера.-

— Ты чего? — возмущено заорал Олег, балансируя рядом со мной на ступеньке.

— Вали отсюда, — велел я, пролезая в кабину.

— Эй, а ну-ка… ты чего это? А? — Неумытов выругался, я глянул в его сторону и ответил на отборном русском народном языке, который понимают во всем мире без перевода.

— Ну, так бы сразу и сказал, чего ругаться-то, — кивнул шоферюга, спрыгнул на раскисшую дорогу, захлопнул дверцу. — Смотри мне, не угробь движок.

Честно, хотелось очень выразительно хлопнуть себя по лицу, глядя на этого… эту самоуверенную бестолочь. Кто его только за баранку пустил? Хотя, чего это я, манера водить у всех разная, а если ума нет, так считай просто вовсе калека.

Я провернул ключ, послушал ровный гул Зилка, затем включил первую передачу и осторожно начал двигаться. Грузовик ожидаемо начал пробуксовывать. Я выжал сцепление, оперативно переключился на заднюю передачу и сдал назад.

Почувствовав, что машина дошла задом до крайней точки ямы, снова выжал сцепление, переключился на первую передачу и снова поехал вперед. Раскачка — самый верный способ вытащить тяжелый автотранспорт из того болота, в которое мы попали. На языке, правда, крутилось совершенно другое слово. Но, как говорит многоуважаемая Зоя Аркадьевна, «вы, Егор Александрович, советский учитель, и это обязывает вас быть всегда на высоте, даже в домашних условиях».

Не к ночи будет помянута, конечно. Правда, сейчас и не ночь, вполне себе раннее утро, только из-за бесконечного дождя кажется, словно мир погрузился в вечные сумерки.

«Первая передача, немного вперед, выжать сцепление, сдать назад, выжать сцепление, первая передача, двигаться вперед», — твердил про себя как заведенный, чтобы не сбиваться с ритма.

Тут, главное, поймать нужный ритм, даже своего рода импульс движения, я бы сказал, чтобы вырваться из западни.

«Первая передача, немного вперед, выжать сцепление, сдать назад, выжать сцепление, первая передача… Поехали!» — едва не заорал я, когда сообразил, грузовик наконец-то вырвался из плена и уверенно движется вперед.

— А ты молоток! Двигайся! — забираясь в кабину, заявил Олег.

— Рядом садись, — процедил я. — В райцентр въедем, тогда пересяду.

— Да ты чего! Не положено! — возмутился Неумытов.

— Не положено — не ешь, — ухмыльнулся я. — На пассажирское ступай. Бегом. И так столько времени потеряли. Сказал, въедем в райцентр, пересяду.

— Я буду жаловаться, имей ввиду, — деловито выдал Неумытов, но спрыгнул со ступеньки, громко хлопнул дверцей и вскоре уселся рядом со мной в кабине на пассажирском сиденье.

— Жалуйся, — равнодушно ответил я.

— Да пошел ты, — огрызнулся Неумытов, отвернулся и уставился в окно.

Как ни странно, оставшуюся часть пути мы проделали в полном молчании под звуки возмущенного сопения Олега. Честно говоря, мне было совершенно наплевать на то, что он там себе надумал и на что злится. Мое дело маленькое: доставить грузовик к пункту назначения в целости и сохранности, загрузиться углем по самую маковку, согласно документам, и вернуться обратно в школу с грузом.

Если для этого придется связать неугомонного экспериментатора, я это сделаю. Шофер он, может, и неплохой. Но Митрич правильно подметил — дурной на всю голову.

— Ты где так научился? — поинтересовался Олег, когда мы уже въехали в райцентр.

— В армии, — бросил я, не отвлекаясь от дороги.

Дождяра поутих за компанию с ветром, но все равно видимость оставалась плохой, да и дворники едва справлялись с потоками воды. Под ногами образовалась лужа, на сиденье тоже. Хотелось в душ, большую кружку горячего чаю, кусок обжигающего мяса на большом ломте домашнего хлеба, свежего огурца, присыпанного крупной солью, удобное кресло, любимую книгу, а не вот это вот все.

Мало мне проблем с председателем, осталось заработать проблемы с собственным директором из-за шофера-экспериментатора. И где такие только берутся? Не иначе как рождаются с карбюратором вместо мозгов.

— Все, приехали вылазь давай! — раздался уверенный голос Олега. Краем глаза мне показалось, что Неумытов буквально кинется, чтобы отобрать у меня баранку, если я не остановлюсь.

«С него станется», — мелькнула мысль, пока я плавно притормаживал на въезде в районный центр.

— Теперь куда? — перебираясь на пассажирское сиденье, поинтересовался я, дождавшись, когда заново промокший Неумытов займет шоферское место.

— На склад. Тут недалеко, по окраинам. Управимся за час и домой.

— Не загадывай, дорога этого не любит.

— Я в приметы не верю, — хохотнул Олег. — Вот был у моего товарища случай! Так я тебе скажу…

Дальше я не стал слушать, отключил слух, мыслями возвращаясь к разговору с председателем, который так и закончился ничем. Точнее, разговор так и не состоялся. Товарищ Лиходед в тот памятный первый день на уборке бурака еще постоял возле меня, но за Свирюгина так и ничего и не сказал. Уж не знаю почему. То ли при детях решил не говорить на скользкие темы, чтобы по колхозу не поползли сплетни, то ли еще по какой причине, но в тот раз Семен Семенович покрутился возле моих двух классов. Похвалил работу, заглянул в гурт, оценил качество укладки, попросил стакан воды, попрощался и исчез в пыли, поднятой председательским же автомобилем.

В свою очередь я, как и обещал, вернувшись с колхозного поля, заглянул к директору и обозначил свою позицию по интересующим меня вопросам. Юрий Ильич извинился за то, что Володю Свирюгина забрали со школы, не предупредив меня, чем приятно удивил. Редкий руководитель признает свою правоту, а уж чтобы извинения принести, так это и вовсе из области фантастики. По себе помню, по своему первому советскому времени.

У Свиридова я выяснил, что Володю ангажировали на все время работ на колхозных полях, конкретно в ремонтные мастерские и в оперативную ремонтную выездную бригаду, которая моталась по полям в случаях экстренных внезапных поломок.

Камнем преткновения осталось количество часов, которые Свирюгин проводил на колхозных работах. Я считал, что парень, как и все его одноклассники, имеет право с обеда отправляться домой. Товарищ Свиридов настаивал на том, что «председателю виднее, и если Володя не против, то имеет полное право на полный рабочий день». Колхозу нужна помощь, поскольку большая часть сил брошена на помощь соседу. И председатель слезно просил Свирюгина на этот самый полный рабочий день, раз уж все равно парень в школу не ходит по причине уборочных работ.

Убедить меня не удалось, но вынужденную необходимость я принял. Сомневаюсь, что директор наврал мне насчет согласия Свирюгина работать от зари до зари. Не такой человек Юрий Ильич. Закончатся две недели, вернется школа в образовательный режим, тогда и посмотрю, что да как.

А пока на открытый конфликт идти не стоит ни с кем из товарищей, которых очень интересует талант Владимира Свирюгина, но мало волнует

, чего собственно хочет сам парень.