Ученик Рун

Глава 18. Полфута разницы

Нипс был крупным рабовладельческим центром и прямо за рынком, между помостами и рыбными доками, вынесенными чуть дальше, стояли многочисленные бараки, которые купцы построили за свой счет или арендовали у городских властей.

Были это небольшие, но крепкие деревянные строения, отдаленно напоминающие воинские казармы. Вот только были у них и собственные отличия — запирающаяся снаружи дверь и полное отсутствие окон, чтобы рабы не могли сбежать ночью.

Зимовать в этих строениях было не приятнее, чем в старом амбаре, где я жил с ребятами до недавнего времени. Единственное отличие — мы были вольны разводить костер и греться у огня, пусть стены и были дырявыми. Рабам же доступа к огню не давали, так как возникала угроза пожара.

Впрочем, зимы в Лаолисе были не слишком суровыми — намного мягче, чем на континенте, а вода даже в лужах никогда не замерзала, кроме совсем уж холодных ночей. Так что невольникам выдавались тонкие вонючие одеяла, под которыми люди проводили большую часть времени.

Среди рабов удачей считалось попасть на помост. Это и прогулка, и свежий воздух и, если надо, мытье. Хозяева показывали «товар лицом», так что тех, кого выводили на сам рынок, чтобы продемонстрировать имеющийся ассортимент, мыли, одевали и всячески приводили в надлежащий вид. Я слыхал, что у некоторых были даже профессиональные «помостовые» рабы — те, кого почти никогда не продавали, но именно они привлекали своим видом и поведением покупателей из числа заезжих купцов или желающих обзавестись личной прислугой. Хорошо относились и к грамотным — эти невольники часто оказывались в благородных домах или при государственных конторах в качестве немых, но способных не только к физическому труду работников.

Когда господин Канарат узнал, что учитель Осиор дал мне добро на лечение женщин и детей, чтобы помочь продать кибашамцам как можно больше рабов, его радости не было предела.

— О, Рей! Кибашамцы очень привередливы! Очень! Но и платят щедро! Не только серебром, но, бывает, и золотом или камнями, что очень выгодно! И почти никогда не торгуются, называют справедливую, но высокую цену, которую никто в здравом уме не перебьет. Так что работы хватит, парень! Точно хватит!

— Рад слышать, — ответил я. — Причем учитель разрешил мне работать не только с вами, а вообще, по всему рынку. Вас это устроит?

— Конечно устроит, Рей, конечно устроит! — заулыбался работорговец, стоя прямо сейчас с заложенными за широкий кожаный пояс большими пальцами. — Все же будут знать, кому обязаны такой услугой! Вот только по цене надо будет договориться…

— Как обычно, за печать, — мигом ответил я. — Тут, я понимаю, в основном Ис нужен, так?

— Да, в основном Ис, — согласился торговец.

Я чувствовал, что мужчина напрягся, ожидая оглашения цены.

Перед тем, как явиться на рынок, учитель отправил Ирмана в город, узнать, сколько берет за печать старая целительница из южной части Нипса, о которой упоминал Каранат, старуха Агама. Выяснилось, что за печать Ис в три дюйма женщина требовала пятнадцать серебрушек, а Эо у нее шла вообще по два полновесных за заклинание. Амулеты — еще дороже.

— Дюжина серебра за Ис, — огласил я цену Канарату.

По лицу работорговца было видно, что не на такие суммы он рассчитывал.

— Дорого, Рей, дорого….

— Так и кибашамские купцы щедро платят, — напомнил я мужчине.

В этот момент Канарат проклял свой длинный язык, я буквально видел это. Но слов не вернуть — сам же сказал, что сделка с северянами для него выгодна.

— И это не трехдюймовые печати, как у Агамы, — добавил я, чтобы чуть унять разочарование торговца, — а полноценные, с ладонь.

— Может, договоримся за восемь? — с мольбой спросил мужчина.

Как только вопрос касался торга и денег, работорговец переставал видеть во мне тощего подростка, что таскал для него воду. Внезапно для самого себя я понял, что прямо сейчас я разговариваю с мощным мужиком с позиции силы. Ведь я — маг, пусть и недоучка, а ему нужны мои услуги.

— Ис тяжелая руна, тем более, такая большая, господин Канарат. Могу скинуть до одиннадцати или десяти, и то, если будет очень много работы на всю неделю или сколько тут пробудут кибашамцы, — чуть понизив голос, вспомнив, как торговался с портным Ирман, сказал я купцу. — И только для вас, если понимаете.

И многозначительно посмотрел на работорговца, стараясь в точности повторить мимику ушлого слуги поясного мага.

Канарат от такого неумелого сговора зашелся от хохота, но по рукам мы ударили, совсем как взрослые; работорговец разнесет весть о том, что я лечу женщин и детей для продажи кибашамцам, а я ему за это скину цену.

А потом я будто попал в преисподнюю.

Когда ты живешь на улице, тебе некуда идти. Ну, в смысле, у тебя есть какое–то укрытие, место, где ты ночуешь, принимаешь пищу, хранишь свои немногочисленные пожитки. Но любой может тебя оттуда прогнать, ведь место тебе не принадлежит. Именно поэтому мы выбрали когда–то, еще с Финном, самый косой и дырявый амбар во всех рыбных доках, до которого точно никому не будет дела.

Тут же ситуация была совершенно иной: эти люди были заперты. Они были еще более нищими, чем когда–то я, ведь живя на улице, передо мной был весь мир и я был волен делать, что захочу. Хоть броситься на острые скалы под мысом, если голод доконает. Тут же люди даже не могли свести счеты с жизнью, потому что если поутру охрана обнаружит висельника или кого–то с вскрытыми или перегрызенными венами, то наказание, довольно жесткое, ожидает всех, кто остался жив. Они были ограничены не только в своем праве на перемещение, но даже в своем праве, жить им или умереть. И им приходилось жить, хотя я бы скорее назвал это «быть». Они просто «были» тут, в этих длинных бараках–казармах, ожидая, что кто–то их купит.

В первом же строении, куда меня привел лично Канарат, ютилось не менее сорока человек, хотя, на мой взгляд, тут могло уместиться не более двадцати. Грязные одеяла, расстеленные прямо на твердом земляном полу, несколько отхожих ведер, кислый запах застарелого пота, что висел в затхлом, неподвижном воздухе.

Бродяжничая, я повидал многое и, в целом, был готов к тому, что ожидало меня внутри. Я не был маленьким наивным мальчиком, нет, я знал, что помостам верить нельзя, там выставляют лучших и в лучшем виде.

Но только переступив порог рабского барака, в котором держали «живой товар» я в полной мере понял, почему мой учитель так ненавидит работорговцев. За что он их ненавидит. Вот за это, за то, что я видел и учуял внутри. Потому что даже в городском остроге с преступниками, которым на рассвете посекут руки, обращались лучше, ведь они, пусть и преступили закон, но оставались подданными Лаолисы. Эти же люди, что сейчас смотрели на меня и господина Канарата пустыми глазами, были лишены самого звания «человек».

«Товар» — так их называл Канарат.

«Живые мертвецы» — первое, что подумалось мне, когда я увидел безразличную пустоту в четырех десятках пар глаз.

Вот, людская масса зашевелилась, а вперед вышел один из охранников, что работал на Канарата. Свистнула короткая плеть, от щелчка которой я непроизвольно вздрогнул.

— А ну! Встать! Женщины с малыми детьми и рожавшие! Ко мне! — гаркнул детина и я заметил, как переступая через соседей, закованные в ножные кандалы — чтобы не убежали — к нам двинулись пять рабынь.

Одна из них держала на руках маленького мальчика, лет двух, не старше. Малыш даже не реагировал на окружающее пространство — просто тупо смотрел в одну точку, цепляясь одной рукой за шею матери.

— Вот, пять кандидаток, которых я бы хотел показать уважаемым господам из Кибашама, — сказал Канарат. — Но в этом бараке болели, так что все мучаются животом и так, по мелочи…

Мелочи я увидел позже. Ужасно натертые от кандалов лодыжки, иссеченные спины со свежими красными полосами, несколько гнойных, застарелых ран.

Первое же лечение показало, что одной печати Ис может быть недостаточно. Если речь шла о какой–то гниющей ране, то сначала ее надо было очистить печатью Бор, а потом уже исцелять с помощью второй желтой руны. Но господину Канарату я об этом не сказал, памятуя слова учителя о том, что этих несчастных стоило бы лечить даже и бесплатно, лишь бы позволили. Лишь бы северные купцы обратили на них внимание.

К моему удивлению, после трех печатей Бор и шести печатей Ис, что я наколдовал в течение часа, чувствовал я себя неплохо. Даже остались силы очистить дюжину бочек с водой, которые по привычке натаскали ребята и работники рынка.

Все печати женщины восприняли, как должное. Я знал, что исцеление не самый приятный процесс, место раны жжет и щиплет в то время, когда работает магия, но все рабыни приняли это безучастно. Будто бы были где–то не здесь. А вот Канарат остался очень доволен проведенной процедурой. На тех местах, где еще утром у рабынь были язвы и волдыри, сейчас красовалась чистая и гладкая кожа, будто бы они не просидели невесть сколько в этих бараках. Одной молодой девушке я даже смог вывести старые шрамы со спины и шеи, которые она, по комментариям охранника, получила у прежнего хозяина, владельца публичного дома в Нипсе.

Но вот расчет получать было тяжело, впервые за все время моей работы на невольничьем рынке, и как в качестве бродяги, и как в качестве ученика мага.

— Три бочки с водой, это шесть серебрушек, и шесть печатей Ис, еще три полновесных… — сосредоточенно проговаривал Канарат, отсчитывая необходимую сумму из своего кошеля.

После я прошелся по другим торговцам, получил и с них плату за очистку воды. Итого дневной доход составил четыре полновесных и еще четыре мелкие монетки. Колоссальные деньги.

Вот только радость от заработка была сомнительная. Я ссыпал монеты в мошну, будто бы они жгли мне руки, а после — поторопился убраться от невольничьего рынка подальше.

Перед глазами стояла иссеченная плетьми спина рабыни, которую я привел в порядок.

Как только я вернулся домой, четыре полновесных, что отдал мне Канарат, перекочевали в небольшой схрон, что я устроил под угловой доской в своей комнате. Нет, не потому что я не доверял учителю или Ирману, а просто по привычке: любые деньги, что не нужны прямо сейчас, должны быть надежно спрятаны.

Но долго моя грусть не продлилась. Сначала я пообедал — на этот раз в одиночестве, потому что Ирман был где–то в городе, а учитель в форте — после чего поднялся к себе, чтобы заняться чтением. Треклятый Устав все не желал кончаться, а мой наставник уже начал терять терпение, потому что мне надо было переходить к более детальному изучению «Размышлений». Ну и самое главное — вечером я встречаюсь с Мартой.

В наше последнее свидание девушка попросила меня для следующей встречи одеться понаряднее, но для чего именно говорить наотрез отказалась. Сказала, тайна и сюрприз.

Сюрпризов мне никто никогда не делал, так что чем ближе был вечер, тем дальше отходили мои размышления и терзания о судьбе людей, что оказались в рабских бараках на невольничьем рынке Нипса. Сегодня важный день! Это я чувствовал отчетливо.

С поясным магом я столкнулся в самых дверях, когда уже был готов выходить на встречу с Мартой. Щегольскую рубашку я оставил на будущее, а вот жилет надел тот самый, что перекочевал в мою комнату из сундука учителя. Что не укрылось от глаз Осиора.

— Это куда ты такой собрался?

— С Мартой повидаться, — ответил я.

— Сегодня что–то особенное? — спросил маг, указывая ногтем на жилет.

— Она попросила одеться нарядно сегодня, — ответил я, отводя глаза.

В ответ учитель протянул только загадочное «а–а–а…», после чего отошел в сторону и я смог наконец–то выйти из дома.

Марта ждала меня, как и обычно, на границе района доков и верхнего города, недалеко от рыночной площади. Вот только на этот раз после скромного приветствия — вокруг, все же, были люди — девушка схватила меня за ладонь и потащила куда–то в сторону южной части Нипса.

— А мы куда идем?

— Узнаешь, — улыбаясь, ответила Марта.

Впрочем, сомневаться в ней у меня причин не было. Мне самому надоели прогулки по вечернему Нипсу или недолгие посиделки в трактирах, где было шумно и неуютно, так что я смело последовал за своей спутницей. В итоге мы вышли к самой окраине. Дальше городская застройка заканчивалась, начинались фермы. Марта выпустила мой локоть и уверенно подошла к одному из домов, после чего — постучала в дверь.

— Марта, так что тут… — я начал нервничать, потому что не понимал, что происходит.

— Дакас сегодня собирает танцы! Вот что! — с улыбкой ответила девушка, повернувшись ко мне.

— Танцы?.. Прямо здесь?..

— Ну не на улице же! — Марта недовольно надула губы, и я понял, что именно танцы и были ее сюрпризом, а я должен был очень сильно обрадоваться.

Вот только все мое нутро бродяги подсказывало, что это не лучшая затея.

Зачем она притащила меня сюда? Еще недавно я побирался на улицах Нипса и искал случайные приработки — и говорить со мной для других молодых людей считалось чем–то зазорным. А потом я стал учеником мага, но мой учитель буквально сжег гарнизонного колдуна в свете магического солнца, и, получается, со мной опять никто особо не хотел иметь дел… Так что я тут делаю?

Я было хотел сказать своей подруге, что это не лучшая затея и нам лучше куда–нибудь уйти, как дверь в дом распахнулась, а на пороге показался тот самый Дакас, хозяин мероприятия.

— Марта! — воскликнул рослый, широкоплечий парень, который как потом выяснилось, был подмастерьем сапожника. — Проходи! Тебя и ждем!

Но вот, из–за спины девушки показался я и здоровяк осекся.

— А что…

— А это Рей! Мой… друг! Мы вместе пришли! — воскликнула Марта, хватая меня под руку.

Жест этот был очень явный, так что Дакас лишь осекся, после чего отошел в сторону, пропуская нас в тесные сени.

Дом был старый, двухэтажный, но крепкий. Внутри оказалось натоплено, почти жарко, а со стороны большой комнаты, что служила одновременно и кухней, и столовой, и залом, доносился гул голосов. Видимо, внутри людей уже хватало.

— Скоро Манс придет вместе с инструментом и начнем… — сообщил Дакас, ведя нас вглубь дома.

Впрочем, судя по тому, как уверенно Марта пересекла сени и прошла по небольшому коридорчику в главную комнату первого этажа, я понял, что она была тут уже не в первый раз.

Танцы… Главное развлечение нипской, да и любой другой молодежи долгими осенними и зимними вечерами. Деревенские собирались в каком–нибудь одном доме, когда старшие уходили к своякам или другой родне в гости, городским же было чуть сложнее. И получить приглашение от хозяина танцев было непросто, даже я, беспризорник, знал это.

В самой комнате на лавках вдоль стен расположилось полтора десятка гостей Дакаса. Все старше меня, на вид, лет от шестнадцати и до восемнадцати, если говорить о ребятах. Хотя девушек–ровесниц тоже особо не наблюдалась.

— Марта пришла! — крикнул хозяин дома, полностью проигнорировав мое существование.

Несколько ребят скользнули по мне взглядом, но, впрочем, я довольно быстро занял место на самом краю лавки, где было свободно, так что лишнего внимания удалось избежать. По левую руку от меня оказалась стена, а справа села Марта и сразу же принялась что–то обсуждать с девушкой, сидящей рядом. Обо мне, вроде как, все забыли.

Я же пытался понять, почему мне так неуютно в компании молодых людей. Разве не об этом я когда–то мечтал? Стать частью общества, человеком, от которого не воротят нос? И вот, я попадаю на вечерние танцы, но даже не смею ни с кем заговорить, хотя и являюсь учеником мага…

Довольно быстро в дверях появилось еще двое парней — тот самый Манс с товарищем. Молодые люди принесли какую–то старую лютню и видавшую виды флейту, после чего вся компания пришла в сильное возбуждение. Вот–вот начнем. По рядам пошла большая бутыль с крепким домашним вином, к которой все прикладывались по очереди, я тоже глотнул, поморщившись от резкой кислоты напитка. Молодой сидр мне нравился намного больше.

Манс умело ударил по струнам, его спутник — прижал к губам флейту, после чего все стали подниматься со своих мест.

— Давай! Пойдем! — позвала меня Марта, поднимая с лавки.

Девушка заметила, что я чувствую себя не на своем месте, но вместо поддержки и одобрения я ощущал исходящую от нее волну осуждения. Марте было важно, какое впечатление я произведу на ее знакомых и друзей, я же сидел себе тихо в углу, особо не отсвечивая.

Впрочем, довольно быстро мы оказались в центре внимания. Каждая парочка, что выкидывала сейчас коленца посреди комнаты, нет–нет, да и бросала косые взгляды на неумеху–недомерка и заливающуюся пунцовой краской рослую дочь кухарки, что неловко дергались у самого края стихийно сформированного круга. Я видел и чувствовал, что Марта отлично знает, как танцевать, я же не имел об этом развлечения и малейшего представления, так что контраст между нами становился только сильнее.

Но вот, мой позор закончился: Манс сообщил, что ему нужно промочить горло и после этого он готов спеть, после чего по лавкам опять пошла бутыль с вином.

Следующие два круга я справился лучше, чем в первый раз. Поймал и темп, и ритм мелодии, которую играл Манс, да и как двигаться мне украдкой объяснила Марта. Так что даже когда ребята стали водить парами хоровод — кружась в замысловатом танце — я просто доверился Марте и повторял за впереди идущим парнем.

Но уже скоро я понял, что все плохо. В голове неприятно гудело, от духоты мне вообще казалось, что что–то легло на грудь. Давали о себе знать и утренние нагрузки в плане магической практики: шесть печатей Ис это немало, а была еще и очистка воды в бочках… Комната стала двигаться сама собой, а вот градус мероприятия только поднимался — крики и смех становился громче, удары по струнам и свист флейты — сильнее. У меня же было только одно желание — вырваться на улицу и выпить чистой, холодной воды.

— Эй, как тебя там, Рей! Так?! — ко мне, сидящему в своем углу, подошли двое, хозяин дома и какой–то парень, по размеру рук которого можно было судить, что он работает в кузне. — Ты тот самый, что у магика в учениках сейчас ходит?!

Парень наклонился ко мне и в лицо ударил кислый запах дешевого вина, которым подогревались присутствующие. Вот только если я делал глоток–два, то этот здоровяк ни в чем себе не отказывал.

— Ну я, и что? — желания вести с кем–либо беседы у меня пропало уже довольно давно.

Марта окончательно отсела в сторону, увлеченная беседой. Не знаю, случайно ли, или девушка обиделась на то, что я не оценил ее сюрприз, но чувствовал я себя сейчас брошенным.

— А ты в курсе, что твой учитель уважаемого человека к праотцам отправил?! — пьяно спросил подмастерье. — Эй! Ребят! Это же его учитель господина Ракона сжег, так ведь?!

Ревел парень так, что даже умудрился на секунду перекрыть галдеж, что стоял вокруг. От чего многие притихли и стали наблюдать за происходящим.

Я поймал виноватый взгляд Марты, но девушка ничего не предприняла, только потупилась и стала наблюдать за тем, как разворачиваются события, нет–нет, да и поглядывая на будущего кузнеца.

— Ну все, хорош, — попытался вмешаться стоящий рядом, но такой же пьяный Дакас.

Все же, это был его дом, а лишние проблемы ему ни к чему.

— Уважаемого? — переспросил я, вспоминая, как Ракон приказал меня пытать еще несколько часов, после того как я начну молить о пощаде. — Не слыхал о таком.

Ноздри подмастерья раздулись. Я видел, что сказанное ему не понравилось, как и тон моего ответа.

— Такой мелкий, а такой дерзкий, — прошипел парень, наклоняясь ко мне, сидящему на лавке, как к маленькому ребенку, — думаешь, магия твоя тебе поможет, недомерок? В бараний рог скручу! И что только Марта в тебе…

Я не стал ждать, пока он закончит. Будущий кузнец — а парень точно подмастерье кузнеца, уж слишком он широк — был вдвое крупнее меня. Да и росту в нем было футов шесть против моих пяти с половиной. Так что пришлось бить первым.

О магии в этот момент я даже не думал, сработали старые привычки, приобретенные за годы жизни на улице.

По сравнению с Дамаром или любым другим бродягой, этот подмастерье был толстым увальнем. Я видел, как дерутся стенка на стенку городские с фермерами и скажу, что это не идет ни в какое сравнение с драками, через которые прошел я. Потому что первые всегда дрались от безделья или по какой–то чрезвычайно важной в моменте, но мелочной по сути причине. Я же всегда дрался с целью выжить.

Так что пока парень не успел разогнуться, я, даже не поднимаясь с лавки, со всей дури, хлестко и подло, влепил ему сжатыми в кулак пальцами по уху, а после вскочил и, не давая противнику опомниться, впечатал костлявое колено в самый низ живота подмастерья.

Здоровяк даже пикнуть не смог — от боли у него перехватило дыхание — я же отскочил вправо и приготовился добивать, чтобы точно не встал. Потому что если такая туша на меня навалится, мне конец.

Уже прицеливаясь, чтобы ударить согнувшегося от боли подмастерья сапогом по челюсти, от чего он должен был упасть и если не потерять сознание, то точно — ориентацию в пространстве, я почувствовал, как меня валят с ног.

В следующий момент сразу трое парней навалились на меня, укладывая на дощатый пол.

— Ты чего!? — взревел хозяин танцев. — Озверел что ли?!

Я несколько раз дернулся, пытаясь сбросить троих, что сейчас держали меня, впрочем, безуспешно.

— Ах ты, тварь! — зарычал здоровяк, который уже успел прийти в себя.

В следующий момент никто, кроме меня не понял, что произошло. Пока хозяин дома и пара него друзей пытались меня успокоить, подмастерье кузнеца, ничего не говоря, совершил фатальную ошибку. Он попытался исподтишка, подло, ударить обездвиженного противника носком сапога в лицо.

Заметил я движение ноги в последний момент и понял, что сейчас у меня полетят зубы. Потому что ни отклониться в сторону, ни закрыться от удара я не мог. А удерживающие меня парни даже не видели, что делал их товарищ. Вот, нога подмастерья сорвалась с места и устремилась к моей челюсти, вот, я вижу мерзкую ухмылку на лице здоровяка и успеваю подумать только об одном: если бы у меня сейчас была свободна хоть одна рука, я бы закрылся печатью Ур.

В следующий миг в комнате полыхнуло оранжевым. Те, кто сидели на мне, с воем разлетелись в разные стороны, а прямо у моей головы послышался хруст — это подмастерье сломал пальцы на ногах, когда они встретились со щитом Ур, который сейчас покрывал всего меня, как тогда, в воровской темнице.

Дикая руна откликнулась на мое желание — вокруг меня сейчас горел надежный магический барьер. Правда, в момент создания давили на меня со всех сторон, так что колдовство не прошло для меня безболезненно: в глазах потемнело, а из носа хлынула кровь, как будто по щиту ударили сразу несколькими кувалдами.

Я моментально усилием воли погасил дикую руну, что сейчас щедро тянула из меня силы, и попытался подняться на ноги. В гробовой тишине я, с лицом, залитым кровью, наконец–то разогнулся и смог оценить масштабы катастрофы.

Все трое ребят, что крутили меня на полу, сейчас валялись в разных частях комнаты без сознания — разворачивающийся магический щит буквально отбросил их в сторону. Пьяный же идиот, что изначально стал меня задирать, сейчас скулил, лежа на полу и держась за пострадавшую ногу. Ведь бил он с мыслью, что она встретится с мягкой плотью и податливой челюстью «недомерка», а в реальности конечность натолкнулась на преграду, по твердости сопоставимой с самой лучшей крепостной стеной.

Не дожидаясь, когда еще кто–нибудь решит обвинить меня в произошедшем, я выскочил из комнаты, в два прыжка добрался до сеней и, рванув дверь, оказался на улице.

Свежий воздух тяжелым молотом ударил по макушке, голова закружилась еще сильнее, но через пяток ударов сердца стало легче. Жалея испорченный кровью жилет, я кое–как вытер лицо рукавом рубашки. И что мне теперь делать? Как быть?

Вернуться внутрь и объяснить, что произошло? Но никто толком не видел, что подмастерье хочет пнуть меня в лицо. Поверят ли в компании чужаку, или старому товарищу, который пострадал от его действий? Думаю, ответ тут очевиден.

Я еще раз оглянулся на дом, где собрались танцы. Марта осталась внутри, так следом за мной и не выйдя. Хотя она точно видела кровь на лице — либо меня ударили, либо это сигнал о жестком магическом истощении.

В надежде, я простоял в небольшом дворе еще пару минут, а после, втягивая голову в плечи и утирая рукавом нос — кровь все не желала останавливаться — поспешил в сторону дома.