- Здравствуйте, - говорю пожилой паре в ответ на их удивленные взгляды. – Мне кажется, вам нужно кое-что узнать…
- Мисс, мы вас не знаем, идите своей дорогой, - тут же набычивается пожилой мужчина, поджав губы в явном раздражении.
- Ну, зачем ты так, Джон? Девушка подошла, наверное, хочет что-то сказать, а ты… - леди мне мило улыбается.
- Мы ее не знаем, Герти, какое нам дело до того, что она хочет сказать? – возражает мужчина, злясь еще больше.
- Не сердитесь на него, мисс, мой муж немного раздражен последнее время. Так что вы хотели сказать?
- Потому что мне есть, почему раздражаться! – перебивает мужчина свою жену. – Ты упрямая женщина, Гертруда Миллер! И эгоистичная! Ты все решила, а как я буду без тебя, тебя не интересует.
Пара продолжает браниться, а ко мне приходит понимание ситуации. Видимо, женщина смертельно больна, наверное, темный туман вокруг ее ног – это признак опасной болезни. А призрак, которого я теперь весьма отчетливо вижу, какой-то родственник. Присматриваюсь к почти непрозрачной фигуре. Девушка похожа на пожилого джентльмена. Возможно, дочь? Призрак тут же кивает в ответ на мои мысли и пытается что-то сказать, но я не слышу слов. Тогда девушка показывает рукой на темный дым вокруг ног пожилой леди и качает отрицательно головой, а потом с помощью жестов все-таки проясняет ситуацию.
Опомнившись, что стою, как идиотка, и смотрю в никуда, не отвечая на вопрос, переспрашиваю:
- Что, простите?
- Вы что-то хотели сказать, - напоминает Гертруда Миллер.
- Да. То, что я скажу, прозвучит дико и, возможно, вы не поверите, но мне нужно сказать, а дальше – сами выбирайте верить мне, или нет. Я подошла к вам, потому что увидела рядом с вами призрак вашей дочери.
- О, Пресвятой Иисус, я не буду слушать подобную ересь! – тут же поднимается со своего места мужчина. – Пойдем, Герти. Надоели эти шарлатаны.
- Я хочу услышать, что с моей дочерью, Джон. А ты может идти, куда хочешь.
Мужчина, еще немного поворчав, усаживается на лавочку, но демонстративно отворачивается от меня, рассматривая что-то сбоку.
- Ваша дочь здесь, рядом. И она обеспокоена, что вы не хотите лечиться.
- Джон?! Опять твои штучки?
- Послушайте меня пять минут, пожалуйста. Это все, чего я прошу, - взываю к Гертруде. – А потом я уйду, и вы будете сами решать. Я просто курьер. Ваша дочь просит передать вам, чтобы вы вспомнили те времена, когда она была маленькая и болела. Тогда вы садились рядом, укутывали малышку и ее игрушечного одноглазого зайца и рассказывали интересные истории, или сказки.
Глаза пожилой леди по мере того, как я говорю, становятся все больше, а потом наполняются слезами.
- Так вот теперь ваша дочь просит достать этого зайца с кладовки, крепко прижать к себе и ехать на лечение. Она просит вас не сдаваться. Еще не пришло ваше время. Вы еще нужны этому миру и своему мужу. А когда настанет ваш час, она будет вас ждать. Но, пожалуйста, не торопитесь, живите здесь и сейчас, дайте ей возможность радоваться за вас.
Под конец моей речи женщина уже рыдает навзрыд, да и у мужчины глаза на мокром месте. Черный туман вокруг ног Гертруды Миллер становится светлее, и я понимаю, что смогла достучаться до женщины. Устало выдохнув, киваю головой на прощание и ухожу, чувствуя, как ноги трясутся от усталости, словно я пробежала марафон. Не сразу слышу, что меня окликают.
- Да? – удивленно оглядываюсь.
- Как вас зовут? - спрашивает Гертруда Миллер, вытирая красные от слез глаза белоснежным носовым платком.
- Простите, я не представилась. Виолетта Мартен.
- Спасибо вам, Виолетта. Я буду молиться за вас.
Благодарно киваю, да, молитвы мне сейчас явно не повредят, и иду домой. Захожу в квартиру и сразу, со входа, иду в мамину комнату. Захожу и останавливаюсь на пороге. Я не была тут со дня похорон. Все здесь лежит так же, как оставила мама, даже в воздухе еще пахнет ее любимым лавандовым маслом. Закрываю дверь и прохожу к столу. Сажусь, медленно поглаживая полированную поверхность. Мама часто сидела на этом месте и что-то писала. То в тетрадях, то на листиках. А когда я спрашивала, что она пишет, мама всегда отшучивалась. Странно, но после ее смерти я не нашла ни тетрадей, ни листочков с ее почерком, словно их и не было.
Устало положив руки на стол, ложусь на них лицом и выдыхаю. Острая тоска щемит в груди и наливает слезы в глаза.
- Мааам, - шепчу я, - мне страшно. Что-то странное происходит и меня это жутко пугает. Я не знаю, что делать. Мне так нужна твоя помощь, мама. Очень нужна…
Я замолкаю, прижимаясь мокрыми глазами к своим рукам и вдруг, в полной тишине, явно слышу какой-то щелчок. Вздрогнув, приподнимаю голову. Осматриваюсь. И замечаю, что немного отошла столешница. Нажимаю пальцем, чтобы поправить, но опять раздается щелчок, еще более громкий, и низ стола отъезжает ко мне, являя потайной плоский шкафчик, в котором лежит тетрадь. Не веря своим глазам, беру ее, сразу узнав мамин почерк. Трясущимися руками открываю и вижу письмо. Простой белый конверт. И на нем красивыми, каллиграфическими буквами выведено маминой рукой «Для Виолетты».
« Моя дорогая девочка!» Прочитав первую строчку письма, не могу сдержать слез, отложив лист, чтобы не залить его, отдаюсь на волю безысходной тоске по маме. Когда уже нет сил плакать, голова гудит, как колокол, а глаза нестерпимо пекут, забираю письмо с тетрадью и выхожу из комнаты, плотно прикрыв дверь.
Заварив чай с ненавистной ромашкой, умываюсь в ванной и, устроившись в кресле с чашкой, делаю вторую попытку прочесть мамино послание.
«Моя дорогая девочка!
Если ты читаешь это письмо, значит, я не успела тебе все рассказать. Или не нашла в себе сил. Увы, моя милая, твоя мама – слабовольная особь. Или страус, который при опасности прячет голову в песок. Это неприятное сравнение, но так и есть. Последние два года я только и делаю, что откладываю важный разговор. Видимо, дооткладывалась.
Прости, моя золотая, что теперь тебе придется самой во всем разбираться и одной через это все проходить. Я берегла тебя, как могла. Но в своей заботе, видимо, слишком увлеклась. Прости меня, если сможешь. Я просто очень надеялась и молилась, что этот разговор будет не нужен. Что ты встретишь того мужчину, который покорит твое сердце, и выйдешь замуж. Но тебя ведет вперед другая, темная звезда, и, увы, только ее свет ты видишь.
Ну, что ж, так тому и быть. Я долго сопротивлялась твоему предназначению и судьбе, но одной моей воли, тем более такой слабой, оказалось мало. Предполагаю, что мы расстанемся перед твоим тридцатилетием – твоим Рубиконом. Именно тогда, когда ты войдешь в этот возраст, спадет замок с твоих сил, который поставила двадцать пять лет назад могучая ведьма, Старейшина нашего Рода, моя бабушка.
А раз так, то пришло время тебе узнать о том, что ты – потомственная ведьма. Думаю, твои способности уже начинают проявляться, пугая тебя. Не страшись, моя девочка, а прими их. Они часть тебя, которая просто долго спала, скрытая особым способом. Если судить по тому, что в тебе просыпалось двадцать пять лет назад, то, скорее всего, ты видишь мертвых. Это необычный дар для ведьмы. Потому что мы больше о жизни. Для того, чтобы все понять лучше и не наделать ошибок, о которых позже будешь сильно жалеть, собирай вещи и езжай по адресу, который я напишу в конце письма. Это тот самый дом, куда я уезжала каждое лето. Наше Родовое гнездо, место Силы. Там найдешь все необходимое для инициации. НЕ пытайся избавиться от того, что в тебе сейчас прорастает – навредишь своему здоровью, но не сможешь ничего сделать, поверь, я знаю.
Еще раз, прости меня, моя Летта, моя девочка. Я очень надеялась, что тебя минует эта участь, но видимо, от судьбы не убежишь. Почитай мой дневник на досуге. А как приедешь в наш дом, найди в специальной комнате ведьмовские книги, они помогут на начальном этапе, подскажут, что делать. К сожалению, тебе придется учиться самой. Пообещай только, что никогда не используешь Силу во вред живому существу! Поклянись моим именем! Это очень важно!
Помни, что я всегда любила, и всегда буду любить тебя, где бы я ни была.
Крепко тебя обнимаю. Мама».
Окинув взглядом свою любимую комнату, привычный вид за окном, как-то внезапно понимаю, что совершенно без сожаления оставлю все это и поеду в неизвестность, лишь бы узнать, что такое быть ведьмой и как эту способность «выключать», чтобы можно было вернуться к своей обычной жизни.
Решение приходит само собой. Я тут же звоню на работу и сообщаю об увольнении. Учитывая, что я была на испытательном сроке, проблем не возникает. Следующий шаг – собрать нужные вещи и минимум еды. Ехать придется двое суток, то есть две ночи придется ночевать в мотелях, при мысли о которых меня бросает в дрожь. Но ничего не поделать.
Спать ложусь пораньше, в глупой надежде выспаться и выехать с рассветом. Но какое там. Сотни мыслей только и ждали, пока я улягусь, чтобы тут же начать копошиться в голове. Как это быть ведьмой? Если потомственная, значит, мама тоже была ведьмой? Почему я никогда не видела, чтобы она что-то эдакое делала? Никаких гаданий, предсказаний, ничего такого. Ну, разве что травы мама любила, готовила на все случаи жизни. Но разве же это ведьмовство?
Утро наступило, едва я закрыла глаза и заснула. Подскочив от будильника, не сразу вспоминаю, куда это я собралась в такую рань. Потом все-таки включаюсь. Сборы и завтрак занимают чуть больше часа, и в шесть утра я уже выезжаю, напялив на нос солнцезащитные очки и включив радио. Ну, что ж, семейные тайны, ждите меня, я к вам еду!
Первый день пути проходит спокойно. Поздним вечером удается найти более-менее приличный номер в придорожном мотеле. Можно было, конечно, заехать в город, там отели более комфортные, но тогда бы пришлось делать крюк, а это увеличит количество времени в пути. Так что, скрипя зубами, получаю ключ от номера с утверждением портье, что постельное белье только поменяли, а уборка была утром. Придется верить на слово, все равно другого мотеля поблизости нет.
Горячей воды в номере нет, только слегка теплая, но мне и этого хватает, чтобы быстренько ополоснуться после целого дня напряженной дороги. И хотя комната действительно выглядит чистой, ложиться в постель в белье я не рискую, заваливаюсь в одежде. Оставив включенным ночник на стене в изголовье, засыпаю мгновенно, едва голова касается подушки.
Просыпаюсь от собственного крика. Жадно хватаю ртом воздух, пытаясь вытравить из сознания фрагменты кошмара, где я отбиваюсь от каких-то черных сущностей, а за всем этим наблюдает кто-то огромный, с желтыми глазами.
Сердце колотится где-то в горле, не давая нормально дышать, руки мелко подрагивают, все тело покрыто липким потом страха. Убрав мокрые пряди волос со лба, встаю с кровати. Похоже, нужно снова принять душ. Мельком смотрю в окно, уже светает. Отлично, раньше выеду, раньше приеду. Сегодня еще одна ночь в мотеле, а завтра буду на месте.
Приняв душ и помыв голову, прячу грязные вещи в пакет, одеваюсь в чистое. Завязываю еще мокрые волосы в косу и, растолкав сонного портье, отдаю ключ от номера.
Кофе из автомата – та еще дрянь, но на безрыбье и рак – рыба, поэтому просто пью его из пластикового стаканчика, старательно выруливая на трассу. Ближе к вечеру мой путь все-таки лежит через город, теперь уже объезжать – дольше. Решаю поискать мотель на выезде, но сначала заехать в какое-нибудь кафе поесть, после резинового бутерброда и мерзкого кофе еще утром, целый день была на одной воде.
Заехав на главную улицу и пару раз свернув, останавливаюсь возле весьма приятного на вид заведения. Семейная пиццерия «У Луиджи». Пицца – это неплохо. Возможно, у них и суп есть, очень хочется жидкого.
Вся в мыслях и предвкушении вкусного обеда, не сразу замечаю мальчишку лет десяти, который несется на скейте вниз по дороге. Он уже почти пролетает мимо меня, когда я замечаю, что все его тело окутывает черный, плотный туман, чистой остается только шея и голова. Не отдавая себе отчет в том, что делаю, двигаясь просто на инстинктах, резко выбрасываю вперед руку, и сбиваю мальчишку с доски. Парень падает, больно ударившись локтем, тут же подскакивает и начинает возмущаться, но первое же его слово заглушает визг тормозов и звук удара. Между нами пролетает кусок скейта, врезавшись в забор дома, а мы с мальчишкой смотрим друг на друга круглыми от шока глазами. Черный туман вязкой слизью спускается с тела парнишки, открывая яркую оранжевую футболку и синие шорты.