Туманная река 4

Глава 8

Если до Тимура Олеговича, товарища через которого я общался с кремлёвскими небожителями, мы дозвонились в тот же день из квартиры Кочаряна, то с Березниками, точнее с общежитием местного драматического театра, удалось выйти на связь лишь во вторник утром. Кстати, добро на съёмку фильма-спектакля нам дали, вот только трофейной киноплёнки «Agfacolor» выписали впритык из запасов на чёрный день. Как сказал Левон Суренович: «Снимать придётся с одного дубля». На что Высоцкий заметил: «Первый дубль — самый лучший!»

В «Пункт междугородней телефонной связи», который находился в центре Москвы, около главпочтамта, я прикатил рано утром. Заведение, надо сказать, было прелюбопытнейшее. Настоящее царство командировочных, студентов и военнослужащих. За стойкой сидела женщина-оператор, которая принимала бланки-заказы, написал куда, оплатил счёт, всё сиди, жди хоть до второго пришествия Христа. В одну из восьми деревянных кабинок обязательно вызовут.

Не знаю, сколько я там провёл времени, периодически вздрагивая, когда оператор объявляла: «Владивосток! Вторая кабинка!» Или: «Воронеж! Седьмая кабинка!». Но подумать успел о многом. Во-первых, характер мой оказалось совсем не приспособлен для семейной жизни. Особенно для той, что представляла себе Наташа. Пластинку записали, на гастроли съездили, деньги получили, живём — радуемся. А остальное побоку! Я так точно не смогу! Во-вторых, Лиза, она и старше и мудрее, примет меня таким, какой я есть. Но тогда и солистку нужно новую искать, и не факт, что Толик останется в группе. С другой стороны, жизнь как раз и состоит из таких встреч и расставаний, и в этом есть свой глубокий смысл.

— Березники! Третья кабинка! — Окрикнула меня барышня из-за стойки.

«Что ж Буркову то такого сказать, чтоб он мне точно поверил?» — Думал я, закрывая за собой деревянную дверь переговорной комнатки.

— Алло? — Услышал я в трубке высокий и молодцеватый голос, который никак не походил на немного гнусавую и шепелявую манеру Георгия Ивановича. — Кто это говорит?

— Здравствуйте, я звоню из Москвы, мне нужен Георгий БуркОв, — отчеканил я заранее приготовленную фразу.

— БУрков, наверное? — Ответил мне незнакомец, поставив ударение в фамилии актёра на первый слог. — Так он год назад в Пермь уехал, домой.

— Слушай друг, а ты с ним хорошо общался? — Я стал быстро соображать, как мне вытащить из неведомой Перми неуловимого Георгия Ивановича.

— Ну, нормально, — мне показалось, что на том конце провода незнакомый собеседник хохотнул. — Выпивали иногда вместе. Два раза.

— Можешь найти его Пермский адрес? Тут ему дальний родственник наследство оставил, — я намеренно не стал сообщать о возможности сняться в кино, зная актёрскую профессиональную ревность. — Если подскажешь, где живёт сейчас в Перми Бурков, я тебе денег до востребования вышлю, чтобы было на что с друзьями посидеть.

— И на закусь хватит? — Недоверчиво спросил меня голос из трубки.

— И на закусь и на то, чтобы второй раз не бегать! — Заулыбался я.

Город Пермь если смотреть на него со стороны реки Камы, производил странное ощущение. Любой путешественник сразу же обращал внимание на дома в античном стиле и на купола церквей. А затем берег реки бесконечной чередой оккупировали всевозможные промышленные предприятия. Можно было подумать, что в Перми люди были рождены для того, чтобы трудиться на заводах и фабриках, а потом отмаливать свои грехи в церквях и храмах, ну, или наоборот.

Кстати, крупнейший Мотовилихинский завод, где клепали пушки ещё со времен Александра Второго «Освободителя», тоже живописным берегом Камы не побрезговал. И если Урал со слов Татищева прослыл опорным краем державы, то завод в Мотовилихе был безусловно опорным предприятием города. В частности хоккейную команду «Молот», которая представляла Пермскую область на первенстве СССР в классе «А», полностью экономически содержал именно Мотовилихинский завод, который официально назывался Пермский машзавод имени Ленина.

Предприятие оплачивало проживание и сборы в Крыму для любимых хоккеистов. Содержало базу отдыха, среди соснового бора, где игроки команды могли зарядиться положительными эмоциями перед сложнейшими матчами. И само собой защитники, нападающие и бригада вратарей, чтобы их не привлекли за тунеядство, были приписаны к разным цехам предприятия в качестве спортивных инструкторов. Ведь в стране победившего социализма не могло быть профессионального спорта. Поэтому ради громких побед, в правительстве решили сделать вид, что этот спорт у нас как бы любительский. Потому что все понимали, что любительщина и высокие спортивные результаты две вещи не совместимые.

Единственное чего не мог себе позволить пушечный Мотовилихинский завод мировой величины, так это простенькой хоккейной площадки с искусственным льдом. Коих, к слову сказать, в Союзе было всего две штуки. Одна — «Каток «Сокольники» под открытым небом, другая — крытый дворец спорта «Лужники».

Поэтому в преддверии турнира на приз газеты «Советский спорт», хоккеисты «Молота» тренировались в обычном спортивном зале с баскетбольными кольцами над головой. Вместо шайбы — мяч для игры в большой теннис, вместо коньков — кеды, вместо хоккейных бортов — гимнастические маты. Лишь длинные прямые клюшки в руках намекали, что парни именно из хоккея шайбой, а не из какой другой экзотической спортивной дисциплины.

Плотно сжав толстые губы, со свистком в руке за подопечными наблюдал со стороны Виталий Петрович Костарев. Личность для Перми легендарная. Человек, который успел поиграть в хоккей и за сборную СССР, и за Московское «Динамо», можно сказать, тянул на себе уже четвёртый год бремя малоперспективного периферийного спорта. Вообще команда, которая побеждала по большим праздникам, и считала за счастье побарахтаться в середине турнирной таблицы в высшем классе «А» могла испортить характер любого амбициозного тренера. А Виталий Петрович был очень амбициозен и требователен.

— Курдюм! Внимательней на пятачке! — Крикнул Костарев своему защитнику. — В Москве тебе за ротозейство уже бы парочку отгрузили!

— Что совсем уже и ошибиться нельзя? — Огрызнулся защитник.

— Нельзя! — Гаркнул тренер. — Фока, б…ь! Бей с лёту! Кто тебе в игре с шайбой даст возиться!

— Шайба, как мячик не скачет, — пробубнил нападающий Владимир Фокеев, оттягиваясь в защиту.

— Стас! Б…ь! Линию закрывай! — Отчитал Петрович ещё одного защитника. — Смена!

Хоккеисты с мокрыми от пота майками быстро покинули паркетную площадку спортзала, уступив место своим одноклубникам. И опять раздалась ругань главного тренера и треск клюшек, которые бились об пол и друг об друга. Зная вспыльчивый, но отходчивый характер Виталия Петровича, на наставника уже давно никто не обижался. Тем более выступление команды второй год подряд заводское начальство признавало удачным. И многие ребята в тайне мечтали показать себя на ближайшем Московском турнире, чтобы на них обратили внимание и в «Динамо», и в «Спартаке», и в ЦСКА.

— Виталь Петрович, — обратился к главному тренеру нападающий Слава Ермолаев. — Мне тут родственники деньги собрали, чтобы я в Москве новые штаны купил, джипсы, ну в которых сборная СССР в Риме была. Может это дело как-то по профсоюзной линии решить?

— Чего б…ь?! — Сверкнул «дикими» глазами Петрович. — Ерёма, ты совсем е…улся?! Ну-ка всем стоп!

Костарев дунул в свисток и на импровизированной «хоккейной» площадке прекратилась «битва» клюшками за резиновый теннисный мячик.

— Кто ещё едет в Москву за новыми штанами?! — Громким командным голосом спросил у подопечных Виталий Петрович.

— Петрович, — не отступал от своего Ермолаев, — а чё такого? Там возьмём джипсы по пятьсот, здесь сдадим по полторы…

— Дай клюшку, — потребовал от игрока Костарев.

Нападающий без задней мысли протянул своё спортивное «оружие» тренеру. Виталий Петрович раскрутил её над головой и со всей силы запустил, как бумеранг прямо в противоположное баскетбольное кольцо.

— Бах! — Хлопнула о щит деревянная клюшка и, отлетев в сторону, чуть не приземлилась кому-то из защитников на голову.

— Слушать сюда! Б…ь! — Взревел взбешённый Костарев. — Кто поедет в Москву за штанами, можете завтра на вокзал к поезду не являться! Придёт пять человек, будем весь турнир играть одной пятёркой! Придёт четверо, я сам на лёд выйду! Всё поняли? Тренировка окончена. Разобрать маты и всем по полста отжиманий, — уже более спокойным голосом добавил главный тренер Пермской команды.

Ещё какое-то время злость прямо клокотала в груди Виталия Петровича. Не обращая внимания на прохожих, он шёл пешком по ставшему уже родному рабочему Мотовилихинскому району. Холодный осенний ветер с Камы неприятно обжигал лицо, но именно он немного успокоил главного наставника пермяков.

«Что за рвачество? — Думал про себя Костарев. — Мы же в своё время бились за страну, за свою честь! А сейчас молодёжь готова играть лишь за эти драные джипсы!»

— Виталь Петрович! — Окликнул его сосед по подъезду, когда тренер вошёл в собственный пэ-образный двор. — Шансы хорошо сыграть в Москве есть?

— Есть, конечно, — пробурчал Костарев.

— Ну, ты и мастак заливать, — хохотнул сосед. — Как с Тарасовским ЦСКА играть-то собрался?

— А мы может на армейцев и не попадём, система розыгрыша — олимпийская, — махнул рукой Виталий Петрович и прибавил шаг.

Однако главного тренера «Молота» остановили пенсионеры, которые резались в домино за небольшим деревянным столиком под большим без единого листочка тополем.

— Петрович, как в Москве думаете выступить? — Прицепился самый вредный в компании дед.

— Думаем выступить хорошо, — пробубнил Костарев.

— Может новинку какую применить? — Не отставал от него старичок пенсионер. — А то Тарасовцы от вас камня на камне не оставят!

— Какую ещё новинку? — Смутился главный специалист по хоккею в Перми.

— Ну, эту с хоккейными полузащитниками, — просипел местный бездельник и пьяница, которого ни то снова уволили, ни то снова отправили на бюллетень.

— Я бы применил, но кое-кто может угодить в больницу, причём прямо сейчас, — Виталий Петрович приподнял воротник пальто повыше и, стараясь больше никого не слушать, поспешил домой.

Дома по всей квартире с кухни разлетался ароматный запах настоящего украинского борща. Из-за чего уже в прихожей у Костарева предательски заурчало в животе. Поэтому чмокнув в щечку свою ненаглядную супругу, он, быстро ополоснув руки, поспешил за накрытый кухонный стол. Обычно после тренировок Виталий Петрович приходил не в лучшем настроении, и жена всегда старалась его первым делом его, как следует накормить. И лишь после сытного ужина можно было переходить к расспросам или к обычной семейной беседе.

— Что в дорогу-то собрать? — Спросила его супруга.

— Смену белья, спортивный костюм, — задумался на полминуты Костарев. — Да, ещё Маша, положи коньки.

— Ты же уже не играющий тренер, — забеспокоилась жена. — У тебя ведь колено травмированное, спина побаливает, хватит, пусть молодые бегают.

— Коньки, пусть будут на всякий случай, — пробормотал Виталий Петрович, при этом ещё больше поперчив новую порцию красного от свеклы супа.

— Я тут тебе на пиджак пуговицу заговорённую пришила, — похвасталась супруга. — Чтобы вам с ЦСКА в кубке играть не пришлось. Ведь если хорошо выступите нам и премия не помешает, да и жилищные условия неплохо было бы улучшить.

Услышав в третий раз про прославленный армейский коллектив, у Костарева вмиг «упала планка», и он, не отдавая себе отчёт, от отчаяния бросил алюминиевую ложку прямо в тарелку с борщом.

— Ну, Маша, ты же у меня грамотная женщина! Ну, какая к чёрту заговорённая пуговица! — Взревел Виталий Петрович. — Там кроме ЦСКА и «Динамо» есть, и «Спартак»! Налей лучше пятьдесят грамм для успокоения. Игроки в команде мечтают новые штаны в Москве купить, — уже более спокойно пожаловался Костарев супруге. — А ты говоришь ЦСКА.

Вечером во вторник на заднем дворе нашей съёмной избушки я придумал для себя новый хоккейный тренажёр. Который назвал просто: сыграй в ящик, если сможешь. Для этого я приколотил к наружной стене сарая обычную тару из-под бутылок. Примерно на высоту в метр двадцать сантиметров, что соответствовало высоте перекладины хоккейных ворот. Лист фанеры я оттащил на расстояние около шести метров от ящика, под углом в сорок пять градусов вправо. То есть если тара из-под бутылок была как бы верхним дальним углом вратарской рамки, то фанера находилась точно в правом круге вбрасывания. Можно сказать — это был мой «хоккейный офис».

Я высыпал на фанеру шесть шайб из плотной литой чёрной резины. Расставил их по порядку. И как можно с большей скоростью кистевым броском клюшкой запустил их одну за другой внутрь приколоченного фанерного параллелепипеда.

— Бах! Бах! — Раздавался звонкий характерный щелчок, когда резиновый диск попадал в цель.

— Пум! Пум! — Глухо плюхались в бревенчатую стену шайбы, которые летели мимо.

Таким образом, я решил тренироваться, так же как и в баскетболе. Только если раньше я выполнял перед сном триста бросков мячом по кольцу, то сейчас наметил для себя триста попаданий шайбой в дальний верхний угол ворот. На звук непонятных звонких ударов, которых было гораздо больше, из дома вышел, опираясь на костыль, ветеран войны Прохор.

— А я думаю, что такое? Дрова что ли кто-то, на ночь глядя решил поколоть, а это ты, дурью маешься, — ухмыльнулся он.

— Зато знаешь, как нервы успокаивает? Попробуй понравиться, — хохотнул в ответ я.

— Что? С Наташкой совсем поссорился? — Прохор вынул из кармана брюк пачку «Памира» и вытащил из неё одну сигаретку.

— Мы не ссорились, — просипел я на выдохе, так как снова запустил очередную шайбу в ящик.

— Бах! — Резиновый диск попал внутрь и тут же выскочил обратно.

— У нас с Наташей оказались разные взгляды на жизнь, — следующую шайбу я засандалил точно в крестовину фанерного ящика. — Может ещё, найдём консенсус. Кто его знает.

— Между прочим, Вадька уже нашёл косесус этот, — Прохор затянулся сигареткой. — Вон, брюки эти ваши из парусины натянул. Одеколоном намарафетился и в кино со своей Тонькой усвистал.

— Что сказать? — Я пошёл собирать резиновые шайбы, раскиданные по огороду. — Если повезёт с подругой, станешь счастливым человеком.

— А если нет, — хитро прищурился ветеран войны.

— Значит, будешь философом, — улыбнулся я.

— Ловко, — хохотнул Прохор. — Завтра всё, переезжаете в новое жильё?

— Окончательно и бесповоротно, — я опять расставил резиновые диски на большом фанерном листе.

— А как же я? — Погрустнел ветеран.

— Раз ты с нами не хочешь, купим тебе этот замок из дерева, гвоздей и рубероида, — я обвёл рукой нашу съёмную избушку. — С хозяйкой я уже поговорил. Напишет она на тебя дарственную, а деньги мы ей отдадим «чёрным налом». Навещать тебя обязуемся регулярно. Будем в баню приезжать, париться. А то я общественные городские термы не перевариваю.

— Да, баньку я сделал по всем законам, — заулыбался Прохор. — Печку переложил. Стены проконопатил. А если чего надо на новом месте починить, обращайтесь. Всё чин чинарём устрою. За бесплатно!

— Коммунизм, Прохор, ещё не скоро наступит. Поэтому про бесплатную работу, даже не заикайся, — я на мгновение прицелился и почти все шайбы по очереди отправил точно в ящик.

— Бах! Бах! Пум! Бах! Бах! Бах! — Громко «отчеканили» запущенные мной чёрные диски.

— Работы в новых квартирах завались, — обрисовал я перспективу ветерану. — И кровати нужно делать, и встроенные шкафы, и кухню, и столы, и стулья. Ведь то, что сейчас продают в магазинах из спрессованных опилок — это барахло. Так что готовься к трудовому подвигу.

— Прощайте скалистые горы, на подвиг отчизна зовёт, — пропел тихо скрипучим голосом Прохор.