Глава 17

В среду вечером и до дискотеки, и в перерыве на антракт, и после танцевального вечера я несколько раз попытался поговорить с Лизой. Но услышать что-то внятное, кроме того что я должна всё ещё раз взвесить и обдумать, я не смог. Ещё несколько дней назад у нас «срывало крышу» от взаимного притяжения, а сейчас как будто наши чувства «окатили ледяной водой».

— Что-то пошло совсем не так, — пробурчал я себе под нос, когда мы поковали инструменты. — Стоп! Это же слова Мары из сегодняшнего предутреннего сна.

— Чё говоришь? — Остановился рядом Санька Земакович.

К тому времени кроме его и Вадьки Буракова в репетиционной комнате никого уже не осталось. Толик, Наташ и Лиза ещё раньше уехали по домам на такси.

— Классно отыграли, — пролепетал я.

— Да ну, — сказал Вадька, бережно укладывая в плотный кофр свою фирменную бас-гитару. — Особенно во втором отделении, чуть ли не в финале каждой композиции одна и та же сбивка на ударных. Халтура!

— А кто, когда исполняли «Там, где клён шумит» во время бриджа убежал на басах не в ту степь? — Зло ухмыльнулся Земакович.

— Дед Пихто! — Не выдержал я. — В пятницу в студии на записи нового альбома подерётесь. Да и, кстати, сбивки в финале были все не очень, — попенял я Саньке. — И на бридже тоже лажа получилась, но! — Я поднял указательный палец вверх. — Всё это мелочь по сравнению с мировой революцией! — Хохотнул я.

Мужики же с уязвлённым профессиональным самолюбием лишь вяло улыбнулись и зло покосились друг на друга.

— Богдаш, меня к Маше подкинешь? — Спросил Зёма, застегивая чехлы на барабанах.

— Устроите сегодня рОмантик при свечах? — Понимающе покивал я.

— Не знаю кому как, а нам и без света хорошо, — хмыкнул Санька. — Тем более Галина Сергеевна лишь завтра днём из командировки возвращается. Лафа.

«Хоть у кого-то личная жизнь складывается», — думал я, подъезжая к своему дому. В салоне микроавтобуса уже несколько минут похрапывал Вадька Бураков. «Тоже, наверное, семейная жизнь бурлит, раз за пять секунд отрубился», — посмотрел я на него с завистью.

— Сдаём бельё, поезд прибывает на станцию конечную! — Я толкнул друга в плечо.

— Это что уже Вильнюс? — Вадька посмотрел в осеннюю темень за окном осоловелыми глазами, затем бросил мутный взгляд на меня и помотал головой. — А-а! Представляешь, приснилось, что мы на гастроли поехали. А где этот, чудик?

— Зёма у Маши остался, — я пожал плечами.

— Зёма? — Бураков похлопал ладонями себя по щекам. — Да, нет! То был не он. Присниться же ерунда всякая.

В квартире меня встретила обстановочка, к которой я уже стал постепенно привыкать. Если вчера на кухне две театральные грации сидели под магнитофон и шампусик, то сегодня посиделки совершались под гитару. Причём хрипловатым баритоном развлекал барышень сам Владимир Высоцкий.

Я поля влюбленным постелю,

Пусть поют во сне и наяву!

Я дышу — и значит, я люблю!

Я люблю — и, значит, я живу!

Финальный аккорд вылетел из-под руки поэта, точнёхонько с моим появлением в маленькой хрущевской кухоньке. «Вторая рубашка пошла», — мысленно проговорил я, когда увидел Нину Шацкую в моей новенькой домашней веще, купленной сегодня утром. Так как первая окончательно перекочевала в гардероб Светы Светличной. Так никаких рубашек не напасёшься! И самое главное никого это не волнует! Обнаглели и чувствуют себя, как дома!

— Ты где застрял?! — Загудел бард. — Уже час, как твои танцульки должны были закончиться! У нас завтра же премьера!

— А у меня завтра жеребьёвка баскетбольной Евролиги, — отмахнулся я. — Люди приедут из Праги, Берлина, Варшавы, да много ещё откуда. Так что с того?

— Мы тут рубашку ещё одну твою взяли для Нины, — улыбнулась Светличная.

— Мы потом постираем, — сказала Шацкая, поправив подол моей шмоточки, которая по длине тянула максимум на мини юбку.

— Поесть приготовили? — Мне захотелось за что-нибудь девушек, которые тырят мои рубашки, отчитать.

— Суп-лапша с курицей, — немного обиделась Света.

— Да погодите вы с курицей! — Завёлся Высоцкий. — Нам песню нужно новую к завтрашнему дню сочинить! Раз «Охоту на волков» нельзя, давай садись, помогай придумать, что можно.

— Пусть сначала поест, — остудила рабочий порыв поэта Нина. — Видишь, какой злой. Сейчас подобреет.

В принципе Шацкая была права. После супа-лапши с курицей, минут через двадцать, меня самого потянуло на сочинения новых песен. Девушки, чтобы не мешать творческому процессу, удалились в гостевую комнату, где в сотый раз устроили прогон юмористического номера про «Аваса». А Владимир Семёнович, взяв пару блатных аккордов, сказал:

— Начало предлагаю такое. Я не люблю, когда мне лезут в душу, тем более, когда в неё плюют! Я не люблю ни яблоки, ни грушу. И ненавижу праздничный салют…

Затем бард исполнил ещё несколько рифмованных четверостиший, среди строчек которых попадались настоящие, из той будущей песни. «Что ж я наделал! Сволочь! — кричал я мысленно, ругая себя. — Это же я Высоцкого отучил писать хорошие стихи! Кончено, если бы сработали по старой схеме: строчку — я, строчку — он, то песня «Я не люблю» родилась бы за час! А что сейчас? Что будет дальше, в будущем?»

— Ну как? — Выдохнул Владимир Семёнович, закончив перечислять под гитару свои неприятия. — Вроде ни чё?

— Милый чё, да милый чё, я влюбился горячё, — пропел я задумчиво слова на незамысловатый мотив из кинофильма «Афоня».

— Не понравилось? — Тихо прохрипел поэт.

— Володя, а если я вдруг исчезну, — я неопределённо махнул рукой. — Выйду за угол и растворюсь в воздухе.

— Шутишь? — Покосился на меня, как «на поехавшего», Высоцкий.

— Кирпич мне на голову рухнет, разобьюсь на машине, отравлюсь кефиром или захлебнусь в ванной! — Я посмотрел прямо в глаза поэту. — Вспомни, почему «Охота на волков» получилась такой сильной, где каждая строка бьёт прямо в «яблочко»?

— Вы на Олимпиаде американцев тогда обыграли, втроём против всех, я и написал «Охоту» на эмоциях, — признался он.

— Вот видишь, если в душе бурлят настоящие страсти, если жизнь тебя побила и помотала, как следует, но не согнула, тогда и рождаются стихи с большой буквы, — я похлопал Володю по плечу. — Дальше придётся тебе сочинять самому. А ради эмоций приходи на хоккей. В воскресенье играем с ЦСКА. Скучно не будет, гарантирую.

Перед сном я сел на кровать у себя в комнате и взял в руки учебник истории «Новое время» под авторством профессора Роберта Виппера. Захотелось на сон грядущий освежить в памяти мировые противоречия большой и очень не дружной семьи всех Европейских народов. Но как только я углубился в Польский мятеж против Александра Второго, в дверь мою постучали.

— Открыто! — Крикнул я.

В комнату скромно вошла Светличная.

— Можно я с тобой посижу, пока там Володя с Ниной…, - замялась девушка.

— Репетируют сцену из Ромео и Джульетты? — Я прикрыл интересную книжку. — Вот значит, для кого Володя разводится с Изой.

Актриса кивнула и присела на табурет, аккуратно скрестив красивые ножки, которые выглядывали из-под рубашки.

— Что читаешь? — Поинтересовалась она.

— Завтра в Колонном зале Дома союзов пройдёт первая жеребьёвка баскетбольной Евролиги. Возможно, придётся выступить. Всё же идея моя. Хочу, чтоб Евролига объединила все страны соцлагеря. А знаешь, сколько среди восточноевропейских народов всевозможных дрязг?

Светличная удивлённо помотала головой.

— Я эту книжку лишь полистал, — я показал девушке учебник «Новая история». — Чехи не любят немцев, из-за Судетской области. Поляки — русских из-за Александра Второго и Иосифа Сталина. Словаки плохо относятся к венграм из-за Закарпатской области. Хорваты, мягко говоря, не дружат с сербами. Прибалтика сама знаешь — лесные братья. А для Украины русские вообще все — москали, и ленинградцы кстати тоже. Клубок противоречий!

— А я тебе нравлюсь? — Сбила меня с мысли глупым вопросом Света.

Я хотел было сказать: «Как можно в геополитические вопросы мировой важности вплетать рассуждения о женской красоте?!» Но вовремя осёкся. Чего развоевался, в самом деле?

— Честно сказать? — Спросил я. И когда актриса утвердительно кивнула, ответил. — Ножки — во! Фигурка — класс! И губы — чувственные.

— Ха, скажешь тоже, — немного покраснела Светличная, прикусив нижнюю губу.

— Свет, давай спать, — сказал я и заметил, как актриса напряглась. — Иди, ложись в комнату Саньки. А то Ромео с Джульеттой могут прорепетировать и до утра.

— Там же закрыто, — скромно пробормотала она.

— Я когда замки в двери врезал, всем заказал дубликаты ключей, — я встал с кровати и порылся в углу, где всё ещё были накиданы разные вещи. — Только сказать забыл.

Я вытащил из коробки со всякой всячиной запасной ключ от комнаты Саньки Земаковича, и протянул его Светличной.

— Иди Христа ради, мне ещё почитать надо, — взмолился я.

«Эх, как хотелось бы, чтобы день 20 октября 1960 года стал впоследствии ещё одной красной датой календаря, — думал я, входя в памятник архитектурного классицизма восемнадцатого века. — Ведь не каждый день Евролиги рождаются!»

Кстати, обставить церемонию товарищи из ЦК решили по высшему разряду. Поэтому в зале играл симфонический оркестр, а гостей из братских социалистических и демократических республик встречали девушки в русских национальных костюмах. Ещё в легендарном помещении, где раньше проходили гражданские панихиды по Ленину, Дзержинскому, Кирову, Куйбышеву, Калинину, Жданову и «отцу народов» Сталину, вдоль колон развесили длинные красные флаги. На фуршетном столе можно было слопать свежую выпечку и выпить чаю. А вот с горячительными напитками организаторы, скорее всего, решили повременить.

Ещё бы! Буквально недавно на банкете, который устроили для учеников Военной академии Генерального штаба, герой войны чех Рихард Тесаржик набил морду офицеру из армии ГДР, предварительно обозвав того фашистом. «Так что организаторы в этом смысле молодцы», — думал я, проглатывая уже третью булочку с кремом.

— Крутов! — Ко мне со спины подошёл Колпаков тренер московского «Динамо». — Я тебя тут обыскался! Всё, 25 садимся на сборы. Сезон будет длинный, сложный…

— То есть, Василь Ефимович, квартиру Корнееву уже дали? — Я взял со стола кружку с чаем.

— Дали, куда деваться, — пробормотал он, порыскав взглядом в поисках чего-нибудь более серьёзного, чем чай. — Правда, если теперь обо…ёмся в Евролиге, то отправят тренировать студенческую команду в Алма-Ату. Ты не представляешь, какой был скандал. Квартиру же обещали дочке, не скажу кого.

— Это называется коррупция, — усмехнулся я.

— Иди к чёрту! — Махнул рукой Колпаков и от греха решил позавтракать с другого края длинного стола.

Зато ему на смену явился тренер ЦСКА Алексеев.

— Тебе маршал Гречко звонил? — Тихо спросил он.

— Поздно спохватились, меня уже в заявку внесло Московское «Динамо», — я взял к чаю, бутерброд с колбасой, судя по запаху и виду — настоящей без добавления сои.

— Как внесло, так и вынесет! — Вспыхнул вспыльчивый Евгений Николаевич. — Я это дело так не оставлю!

— А чего вы волнуетесь? Я всё равно целый сезон играть не смогу.

— Болеешь? — Насторожился он. — Травма?

— Гастроли у меня будут. С первого числа — Прибалтика, — я поднял указательный палец вверх. — На правительственном уровне решили, чтобы мы, значит, порадовали Эстонию, Латвию и Литву своим творчеством в канун Великого октября. Затем по восточной Европе поедем. Будем петь, и пропагандировать советский образ жизни.

— Может к маршалу обратиться? Он многое может, — снова зашептал прямо в ухо Алексеев.

— Как вам не стыдно! — Выпалил я, уж очень хотелось съесть бутерброд. Ведь с этими разговорами только слюни пока в пищевод попадали. — Тут решаются вопросы Мирового значения. А вам, лишь бы ваш ЦСКА был чемпионом!

— Иди к херам! — Николаич «отвалился» от меня так же спешно, как и тренер «Динамо».

Я тут же впился зубами в ароматную колбасу на тонком куске хлеба. Но дожевать деликатес мне не дал наставник рижского СКА Александр Гомельский. Кстати, под его руководством латвийская команда в этом году в третий раз выиграли Кубок европейских чемпионов.

— Смотри, — невысокий, но шустрый, бывший баскетбольный защитник, сунул мне под нос бумагу с машинописным текстом. — Квартира двухкомнатная в центре Риги — раз, машина немецкая «Трабант» — два. Можем тебе, если нужно, и рижанку хорошую, хозяйственную подыскать — три.

— Мне? — Я еле прожевался. — Ну, Александр Яковлевич, удивили. Сражён. За квартиру и машину огромное мерси! — Я пожал руку довольному тренеру из Риги. — А вот что касается рижанки, то я не сомневаюсь в красоте латышских девушек, но это как-то аморально что ли. Поэтому давайте остановимся на машине и квартире.

— Значит, согласен за СКА в этом сезоне выступать? — Гомельский по-отечески меня приобнял.

— То есть вы хотите сказать, что машина и квартира — это не подарок от чистого сердца? — Я сделал большие глаза.

— Пожалеешь ещё, — погрозил мне кулаком человек, который ещё недавно готов был меня расцеловать.

В общем, дожевал я бутерброд уже в зрительском кресле, когда началась церемония жеребьёвки первой баскетбольной Евролиги. Председательствовал уже практически мне родной глава физкультурников Николай Николаевич Романов, которому составили компанию представители баскетбольных федераций Чехословакии, Болгарии и Венгрии.

Сначала Романов зачитал обращение к участникам соревнований от Никиты Хрущёва. Затем на трибуну вышел представитель из ЧССР, который высказался о пользе Евролиги от лица всех стран, где был взят курс на построение социализма. А дальше девушка с расписным кокошником под звуки оркестра стала вылавливать шарики из стеклянного барабана с цифрами, которые соответствовали одной из восемнадцати команд. В принципе, лотерея большого значения не имела, все итак знали — с кем придется, начиная с ноября и заканчивая серединой мая, играть. Осталось только определить очерёдность этих игр, кто-то должен был начать сезон дома, а кто-то, наоборот, в гостях.

Итак, в итоге, начальная таблица предстала в таком виде, Северная конференция:

1. ЦСКА Москва.

2. «Легия» Варшава.

3. «Динамо» Берлин.

4. «Динамо» Москва.

5. «Слован» Прага.

6. СКА Рига.

7. «Калев» Таллин.

8. «Интер» Братислава.

9. «Жальгирис» Каунас.

Кое-что из моей тетрадки, которую я отдал Романову, претерпело неизбежные изменения, хоть и не существенные. Например, я думал, что Ригу представит «ВЭФ», но эта команда сейчас была без авторитета, а СКА — чемпион. Ожидаемо было, что от Литвы заявили команду из второго по величине города Каунаса, а не из столицы республики Вильнюса. А «Интер» в Братиславе собрали вообще буквально на днях. Не было там пока "большого баскетбола".

Далее по регламенту решили проводить спаренные матчи, чтобы сократить транспортные расходы. Например: в гости к ЦСКА первой в начале ноября приедет «Легия» из Варшавы, и они сыграют сразу два матча за два дня. Вообще же среди клубов одной конференции пройдет целых восемь игр. А я наивный пугал тренера «Динамо» Колпакова лишь четырьмя опасными для репутации встречами с армейцами Москвы. И наконец, между командами из разных конференций будет сделано лишь по две игры.

Кстати Южная конференция вышла следующей:

1. «Динамо» Тбилиси.

2. «Спартак» Минск.

3. «Академик» София.

4. «Гонвед» Будапешт.

5. СКА Киев.

6. «Партизан» Белград.

7. «Стяуа» Бухарест.

8. «Спартак» Ленинград.

9. «Локомотива» Загреб.

И в этой группе некоторые команды, которые я указал в тетрадке, отличались названиями от настоящих. Например: у меня была «Цибона», а здесь «Локомотива» из Загреба. А вместо «Сокола» из Киева здесь СКА, вместо моего «Буревестника» — «Спартак».

Ближе к концу церемонии ко мне подсел тренер сборной СССР Степан Спандарян.

— Знаешь, мне твоя идея с Евролигой, всё больше нравится, — шепнул он. — Игр больше, есть команды, между которыми будет особый накал борьбы. А когда они в плей-офф пробьются, то вообще неизвестно кто сможет победить.

— В этом и суть Степан Суренович, — кивнул я. — Мы ещё летом, после финала Евролиги, свой собственный чемпионат среди профессионалов проведём. Правда, уже без сборной СССР.

— Чего?! — Чуть не крикнул на весь зал Спандарян.

— Ну, вы как ребёнок, — шикнул я. — Россия выставит свою сборную. Литва, Украина, Белоруссия свои сборные команды создадут. И наши братья по соцблоку — свои.

— А я куда денусь? — Растерялся Суренович.

— Куда? Сборную России будет тренировать, — махнул рукой я.

Внезапно меня в плечо толкнул сосед с другого бока.

— Иди, тебя на трибуну приглашают, — сказал он.

Я встал с места, которое находилось в середине зала, и пошёл на сцену. И пока я продвигался между рядами и топал по проходу, меня весь зал приветствовал аплодисментами. Это были конечно не бурные овации, как на концерте, но все равно приятно.

— А это наш Олимпийский чемпион! — Сиял как начищенный самовар Николай Романов. — Богдан Крутов! Между прочим, автор идеи нашей баскетбольной Евролиги.

— Только прошу тебя, — шепнул он мне. — Не выёживайся очень-то. Скажи пару слов и хоре.

Я ещё раз раскланялся, прежде чем встать за трибуну. И собравшись с мыслями начал.

— Уважаемые товарищи. Меня тут попросили быть кратким, — я улыбнулся руководителю советских физкультурников. — Поэтому сразу о главном. Пятнадцать лет назад закончилась самая страшная в истории война. Очень много накопилось негатива между нашими народами. Это значит, нам всем нужно сделать так, чтобы споры — кто лучше, а кто хуже, решались только на спортивных площадках. А после игры — оставались взаимное уважение, дружба и сотрудничество. Лишь так можно двигаться в будущее, которое будет без войн, ненависти и вражды, чтобы построить для всех нас, наших детей и внуков — достойную процветающую жизнь. По этому поводу у меня есть такое предложение: каждый матч Евролиги начинать с гимна, который споют сами болельщики. Одну минуту!

Я вышел из-за трибуны и подошёл к оркестру. И временно попросил гитару у одного музыканта.

— Как будет по-польски друзья? — Обратился я в зал.

— Пржиясел!

— А по-болгарски? — Я вновь посмотрел на представителей разных делигаций.

— Приятел! — Ответили с места.

— А по-грузински — мегобреби! — Крикнул товарищ с характерной кавказкой внешностью.

— Сябры!

— Друзи!

— Фройнде! — Сказал товарищ из ГДР и все немного притихли.

— А по-литовски будэт — драугас.

— Отлично! — Обрадовался я и сначала немного поводил по струнам, вспоминая мелодию «Queen» — «We Are The Champions». — Придумал! — Соврал я и запел:

Мы чемпионы — мой друг!

Мы чемпионы — мой брат!

Мы чемпионы — приятели, фройнде, друзи, драугас, сябры и сыбра!

Мой дру-у-уг!

— А где же мегобреби? — Обиделся представитель «Динамо» из Тбилиси, когда я закончил тянуть последнюю ноту.

— Уважаемый, — улыбнулся я. — Когда одни будут петь последнюю строчку: «Мой друг!» Все грузины буду петь: «Мегобреби!»

— Если все грузины споют последнюю строчку, то никого слышно не будет! Мамой клянусь! — Заулыбался товарищ из Тбилиси.

Загрузка...