Туманная река 4

Глава 1

Если честно и откровенно признаться, никогда ещё раньше не гонял шайбу на искусственном льду под открытым небом. И вообще, после переноса своего сознания в май 1960 год в тело шестнадцатилетнего подростка, ни разу не стоял на коньках. Всё как-то ноги не доходили. То школу нужно было как-то закончить, то с группой своей «Синими гитарами» нужно было как-то устроиться под «небом» местного Советского шоу-бизнеса, то на Олимпиаду в Рим съездить со сборной СССР по баскетболу. Так что на хоккейную площадку, которую в Европе почему-то сделали размером 60 на 30 метров, я выкатился сегодня в субботу, 8 октября 1960 года, в первый раз.

А между тем в той жизни, в начале нулевых, я даже успел поиграть в НХЛ. Ну, не в той профессиональной североамериканской, а в нашей любительской ночной хоккейной лиге. Была у нас с друзьями команда, в которой, с такими же как мы пузанчиками, гоняли шайбу по ночам. Имея левый хват клюшки, это когда левая рука держит черенок внизу, я играл обычно правого нападающего, либо левого защитника. Вообще, какая разница, где играть, когда главный принцип был не победа, а участие.

Я осторожно сделал первый шаг на лёд и медленно покатил против часовой стрелки вдоль борта по круглогодичному «Катку «Сокольники». Погода, кстати, стояла замечательная, плюс пять градусов.

— Всегда знал, что ты псих, — ухмыльнулся Юрий Корнеев, мой друг и партнёр по баскетбольной сборной, который свободно скользил спиной вперёд рядом. — Но не до такой же степени! Ты же как корова на льду! Как ты собрался играть против чемпионов страны?

— Погоди, не говори под ногу, — успел пробубнить я, перед тем как растянуться на искусственном ледяном покрытии. — Запомни, Корней, цыплят по осени считают!

— А сейчас итак осень, — хохотнул он.

Юра поднял со льда мою клюшку и ещё раз внимательно посмотрел на загнутый крюк, который я к тому же предварительно ошкурил, убрал напильником все острые углы и обмотал хлопчатобумажной изолентой.

— Ты зачем новенький инвентарь испортил? — Корней покрутил клюшку в руках. — «Смолен», — прочитал он надпись латинскими буквами на черенке, — польская, рублей сто, наверное, отдал?

— Пять, — я поднялся со льда.

— Пять? Не пиз…! — Юра выпучил глаза.

— Купил пять штук, за каждую отдал двести рублей, — я снова медленно поехал вдоль борта. — Ещё за мотоциклетный шлем заплатил сто пятьдесят.

Я постучал себя крагой по макушке, которую защищала карболитовая каска, изготовленная в городе Рига. В таком шлеме снимался Евгений Моргунов в «Кавказской пленнице», после чего в народе подобный головной убор мотоциклистов прозвали «моргуновкой». Правда, мой шлем был обычного серого цвета с чёрной окантовкой по окружности.

— Если боишься головку повредить, то нечего было выделываться, — Корней вернул мне клюшку. — Как ты собираешься обыграть Тарасовский ЦСКА?! — Юра поднял указательный палец вверх. — Через неделю!

— Спокойно, у меня всё продумано, — я неловко выполнил поворот и вновь растянулся на льду.

«Ну, чё пристал, — выругался я про себя. — Ведь в новом теле, которое гораздо сильнее, быстрее и более координированнее, чем было у меня в той прошлой жизни, я первый раз встал на скользкую дорогу. Нельзя же сразу с запорожца пересесть на мерседес!»

— Я даже не знаю, на что с тобой поспорить, — улыбнулся Корнеев. — Но шанс у тебя «сохранить лицо» один, если армейцы сами снимутся с турнира этого, на приз газеты «Советский спорт».

Однако после второго падения я всё более увереннее покатил по хоккейной коробке. Народищу, правда, на ней было видимо-невидимо. И фигуристы, и влюблённые парочки и просто пацаны с клюшками и шайбой.

— Догоняй! — Крикнул я, немного прифигевшему Корнею.

Вдоль закруглённого борта я выполнил разворот, положив корпус на левую сторону, и припустил уже в обратном направлении. По ходу движения я резко развернулся и погнал уже вперёд спиной, сместив центр тяжести ближе к носкам. И наконец, за счёт перебежки заложил небольшую дугу и резко затормозил на внешнем ребре, выбросив из-под лезвия невысокую волну брызг ледяной крошки. Выглядело со стороны это очень эффектно и неожиданно для окружающих.

— Мама! — Взвизгнула, мимо проезжающая девушка.

— Ха-ха-ха! — Засмеялись её подруги.

— Спокойно барышни, вашей жизни ничего не угрожает! — успел выкрикнуть я до того, как в меня на всём ходу въехал здоровенный баскетболист сборной страны. И мы с Корнеем хряпнулись под ноги московских спортсменок и комсомолок.

— Так вот вам зачем мотоциклетный шлем! — Весело заголосили девчонки, кроме той, что больше всех испугалась. — Вы, видать, пока не разобьетесь, не успокоитесь!

— Первый день на коньках, ещё не стоится, как следует, — пробормотал я.

«Хорошо, что на рынке купил полный комплект хоккейной защитной амуниции», — мелькнуло в голове.

— Ты чего так резко тормозишь? — пробурчал вставая и отряхиваясь Корнеев.

— Ой, а я вас знаю! — вскликнула курносенькая со смешным круглым личиком девушка. — Вы баскетболист из «Динамо».

— Поехали, Настя, — дёрнула её за руку самая пугливая и недовольная из всех подруг. — Мы здесь не для этого!

И девушки в потешных толстых шерстяных шароварах покатили дальше по искусственному льду катка под открытым небом в Сокольниках.

— Командирша, — высказался коротко Юра.

— Председатель комсомольской ячейки, — поддакнул я.

«Да, в том моём времени, девчонки бы такое не надели, — хохотнул я уже про себя, — скорее всего стройные ножки обтягивали бы легинсы, а сверху красовалась короткая яркая курточка. Вмиг забудешь, для чего пришёл на каток!»

— Ты не забыл, зачем мы здесь? — толкнул меня в бок Корней.

— Поехали, покажу, как моя клюшка стреляет, — сказал я и покатил к трибунам, где у меня в сумке была припрятана одна самопальная, но очень полезная для всех вратарей вещь.

И тут в радиорубке «Катка «Сокольники» что-то громко чафкнуло, прохрипелось и зазвучала приятная ретро-мелодия, а потом сквозь потрескивания голосом Майи Кристалинской полилась песня:

Ночь была с ливнями,

И трава в росе,

Про меня «счастливая»

Говорили все…

— Чё-то здесь ваше творчество не в почёте, — поддел меня Юра.

— Отстаёт пока общество от научно-технического прогресса, — отшутился я, хотя некоторые старые песни о главном и уважал. — Я пока всё это дело покупал у спекулянтов, — я постучал себя рукой по свитеру и хоккейным шортам. — Наткнулся на нашу пластику.

— Ну? — насмешливо глянул на меня Корней.

— Пятьсот рублей просили, вражины, — важно ответил я. — Я им говорю — это моя музыка! Скиньте рублей сто! Ни е…ёт.

Я ждала и верила,

Сердцу вопреки:

Мы с тобой два берега…

— продолжала рассказывать в песне свою интимную историю на весь каток Кристалинская.

— Совсем берега попутали, — пробухтел Юра Корнеев.

На трибунах, где бабушки кормили совсем юных фигуристов холодными пирожками и горячим чаем из термоса, я раскрыл свой баул. Вынул из него ещё один мотоциклетный шлем, жёлтого цвета и сваренную решётку из толстой проволоки. В том моём мире эту маску назвали «кошачий глаз». Именно в ней, на супер серии с канадскими профессионалами, в 1972 году появился Владислав Третьяк. Как назовут «кошачий глаз» в этом 1960, лично меня не волновало, лишь бы вратари были целы. А то я в своё время читал, что в 1962 году травму глаза получит Анатолий Рагулин вратарь «Химика», а позднее ЦСКА. И когда он первым в стране вышёл на лед после травмы в маске, некоторые не умные болельщики ему кричали, что он «трус». Я помню, что ту защитную конструкцию для лица ему сделали из металлического бюста товарища Жданова, революционера и государственного деятеля. Теперь надеюсь, после хоккейного турнира памятник не пострадает, да и глаз останется целым.

— Что за хреновина? — Корней повертел в руках «кошачий глаз».

— Это чтобы не повредить шайбой морду лица, — я показал, как надеть маску. — Чтобы незнакомые девушки на коньках продолжали ахать. Ой, а я вас знаю, вы баскетболист Московского «Динамо»!

— Ерунда, — Юра сунул мне в руки хоккейный лайфхак, — все вратари в мире стоят без масок. А полевые игроки катаются без мотоциклетных шлемов, — Корнеев брякнул рукой по моей «моргуновке».

— Аха, в хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей! — Хохотнул я, — пошли сейчас увидишь, что ждёт вратарей, когда все будут играть такими клюшками.

Мы прокатились на ту половину поля, где на одни ворота гоняли шайбу пионеры без красных галстуков.

— Я — «Альметов»! Разойдись! — орал один шкодный худой парень, который ловко обыграл защитника и низом катнул шайбу мимо вратаря в сетку. — Вынимай «Пучков»!

— Мужики, — обратился я к пацанам, — дайте нам с «Дядей Стёпой — милиционером», пять минут по воротам побросать.

— Это, Корнеев из «Динамо», — услышал я перешёптывания юных спортсменов. — Аха, Олимпийский чемпион!

— Если хотите, я могу постоять, — пискнул «Пучков» с вратарской клюшкой, выточенной из толстой фанеры.

— Вот стоять здесь, как раз и не стоит, — хохотнул я.

Я откатился примерно на восемнадцать метров от ворот, почти к самой синей линии и вывалил на лёд четыре новенькие черные резиновые шайбы.

— Юра, отведи юных строителей коммунизма в сторону! — Крикнул я. — А то в светлое будущее попадут не все! И сам отойди от греха!

Я немного поёрзал на коньках и так как имел левый хват клюшки, медленно подкатился к первой шайбе с правой стороны, потом пару раз переложил её на крюке с одной стороны на другую. И наконец, кистевым броском как из пращи, зашвырнул хоккейный снаряд в сторону ворот.

— Шух! — Разрезал воздух резиновый диск. — Дзяу! — Брякнула перекладина, от которой шайба влетела в сетку.

Я тут же запустил следом вторую шайбу, она также камнем просвистела по воздуху и, зацепив уже штангу, с громким бряцаньем попала в цель. Третий резиновый диск ушёл чуть выше и врезался в сетку-рабицу, которая крепилась к бортику хоккейной коробки и защищала зрителей на трибунах от таких стрелков, как я. Последней четвёртой шайбой я опять, вскользь зацепив перекладину ворот, забил гол.

— Ни ху, — чуть было не высказался Корней при детях, которые стояли, разинув рты. — Повтори! — Потребовал он и вернул шайбы мне на синюю линию.

— Бросаю в левый верхний от себя угол ворот! — Показал я рукой, куда полетят черные резиновые диски.

Затем на секунду замер и максимально в высоком темпе бросил все четыре шайбы одну за другой.

— Бзау! Бзау! Дзинь! — Три диска влетели, куда следует, а четвёртый вновь «усвистел в космос за первым искусственным спутником Земли».

В принципе, в этом не было ничего удивительного, ведь после того крайне неприятного для меня заседания в спортивном комитете, я уже тренировался несколько дней. «Расстреливал» шайбой ящики из-под стеклотары на заднем дворе своей избушки.

А всё начиналось вполне невинно. В прошедший понедельник меня пригласил в свой кабинет руководитель Советских физкультурников Николай Николаевич Романов. Естественно сделал он это не по своему желанию, а по просьбе вышестоящих товарищей. А такие просьбы, как в армии обсуждению не подлежат.

— Как ты мне Крутов надоел, — доверительно пожаловался Николай Николаевич, — ещё там на Олимпиаде. Хуже горькой редьки.

— Ещё бы, чтобы быть лучше сладкой морковки, нужно же быть как минимум членом ЦК, а я кто? — я тоже попытался держать доверительный тон. — С горы хрен, который редьки не слаще.

— Давай рассказывай про свою баскетбольную Евролигу, с чем её едят? — грустно посмотрел на меня Романов.

Я развернул перед председателем школьную тетрадку в клеточку, где подробно было написано, какие команды должны принять участие в соревновании и система самого турнира. В первом розыгрыше Евролиги, который представил я, восемнадцать команд были разбиты на две группы. В Северную конференцию попали: команды из Варшавы, Берлина, Праги и Братиславы, плюс наши московские ЦСКА и «Динамо», а так же три прибалтийских клуба, «Калев», ВЭФ и «Жальгирис». Южную конференцию составили: команды из Софии, Бухареста, Будапешта и два баскетбольных клуба из Югославии, белградский «Партизан» и загребская «Цибона». Из наших в эту группу вошли: киевский «Сокол», минский «Буревестник», тбилисское «Динамо» и ленинградский «Спартак». Все команды в своих конференциях должны были сыграть друг с другом по четыре раза и ещё дважды с каждой командой из соседней конференции. Всего за гладкий чемпионат каждый баскетбольный клуб должен был провести восемьдесят две игры.

— Да, Крутов, — хмыкнул Николай Николаевич, — плохо у тебя с географией. Как Ленинград у тебя попал в Южную конференцию?

— Ерунда, — отмахнулся я. — Проведём пару чемпионатов и добавим в турнир одну команду из Афин и одну из Стамбула. И тогда Ленинград переведём в Северную конференцию. А пока питерцы пусть погреются на Адриатическом побережье.

— Кто? — удивился Романов.

— Я хотел сказать петроградцы, то есть ленинградцы, — я вновь ткнул пальцем в тетрадь. — После гладкого чемпионата шестнадцать сильнейших команд начнут игры плей-офф до четырех побед, каждая исключительно в своей конференции. И лишь в финале сыграют чемпионы севера и юга.

Николай Романов ещё полистал мою тетрадку, затем встал и закурил, открыв форточку в кабинете.

— А на хрена всё это нужно? — выпалил он, после минутной паузы. — Мы же чемпионаты Европы выигрываем, и Олимпийские игры тоже. На хрена козе баян?

— Сейчас, — начал я в сотый раз объяснять очевидные вещи, — наши баскетболисты — это нахлебники на шее трудового народа, которые играют чуть больше месяца в году. А после создания Евролиги и строительства инфраструктуры, крытых стадионов на двадцать тысяч мест, спортсмены и сами будут получать достойные деньги и для народного хозяйства их зарабатывать. Потом что как не спорт может по-настоящему объединить людей всех социалистических стран?

— Да подожди ты с агитацией! — Психанул председатель спорткомитета. — А кто поедет на Олимпиаду, на чемпионат Европы и Мира, ведь там могут принимать участие только любители? Ведь наши лучшие спортсмены станут профессионалами!

— Подумаешь, — я махнул рукой, — мы организуем свой чемпионат Европы и Мира, но среди профессионалов. У нас только пятнадцать команд из союзных республик будет, плюс все страны соцлагеря. И ещё пригласим профессионалов из НБА. Статус нашего соревнования будет несоизмеримо выше! Сейчас штаб-квартира ФИБА находится в Женеве. А штаб-квартиру ФИБА среди профессионалов мы учредим в Москве. Сейчас есть уникальная возможность стать номер один в баскетбольном Мире, пока европейцы в своих любительских «тараканах ковыряются». Для этого нужно суетиться прямо сейчас!

Николай Николаевич тяжело вздохнул и ответил:

— С первого ноября начнём первый розыгрыш Евролиги твоей. Уже там, — он показал на потолок, — переговоры ведутся с секретарями социалистических стран. И многим идея нравится. Но если что пойдёт не так, шею намылят мне.

— Так я пошёл? — я встал из-за стола. — Кстати, мыло сейчас хорошее — дефицит!

— Подожди, — Романов пару раз глубоко затянулся и погасил окурок сигареты в пепельнице. — Завтра заседание, на котором буду обсуждать формулу розыгрыша чемпионата СССР по хоккею. Есть мнение в правительстве, что в хоккее тоже нужно сделать свою Евролигу.

Николай Николаевич постучал пальцем по моей тетрадке и добавил:

— К завтрашнему дню распиши всё так же и для хоккея. Послушаем, что скажут тебе ведущие отечественные специалисты.

— Ничего, я тоже могу им кое-что сказать, — пробурчал я.