Три сестры. Анна (СИ)

Глава 6

— Ну и где же ты таких слов нахваталась? — заинтересовалась я. — Ты хоть знаешь, что прокуроры делают?

— У Ксаны папа военный прокурор. Он защищает тех, кто кажется слабее. Потому что сильный делает, что хочет. Даже когда это не правильно. И вот тогда приходит Ксанин папа и возвращает всё так, чтобы было честно и справедливо. А того, кто поступал плохо, наказывает. — Объясняет мне не по годам деловая малявка.

— Думаешь, справишься? — интересуюсь я.

— Справлюсь, — уверенно кивает мелкая. — Ксана всё узнала. Прокуроров пугают, подкупают или с ними договариваются. Подкупить меня не выйдет, у меня всё есть. Теперь вот даже котик есть. Договориться со мной не получится, я вредная. А напугать меня дедушка не даст.

— Тогда да, только в прокуроры и идти, — рассмеялась я.

— Простите, — подошёл к нам смутно знакомый мужчина. — Я просто смотрю на вас… Аня? Я Саша, помнишь?

— Александр Николаевич, — вспыхнуло узнавание. — Помню.

— А я вот не сразу узнал. Смех у тебя совсем не изменился. Твоя? — кивнул бывший любовник на Алю.

— Нет, поиграть взяла, — хмыкнула я.

— И как же зовут эту прелесть? — наклонился он к ребёнку, а Алька посмотрела на меня. Я кивнула.

— Алёна Константиновна, — представилась после разрешения мелочь.

— И что же привело вас на ВДНХ, Алёна Константиновна? — заулыбался Александр.

— Гулять мне здесь нравится, Александр Николаевич, — ответила она.

А я посмотрела на неё с непониманием. То ли услышала, как я назвала Александра, то ли лисёнок намекнула, что не представиться в ответ невежливо. Да нет, вряд ли. Всего пять лет девчонке, хоть язва ещё та растёт.

— Какое совпадение, я тоже очень люблю здесь гулять. — Отвечает ей, а смотрит на меня бывший. Улыбается, а глаза как раньше не загораются.

— А давайте вместе гулять, хотите, Алёна Константиновна, я вас на плечо посажу? Сверху лучше видно будет, — предлагает Александр, как будто близкий друг семьи. — А мы с твоей бабушкой поговорим. Мы очень долго не виделись.

— Почти двадцать пять лет, — хмыкнула я.

— Нет, вам тяжело будет. Вы старенький. — Улыбается Аля.

— Так дедушка у тебя тоже, наверное, почти как я, или он тебя на плечах не катает? — привязался к ребёнку Александр.

— Катает. Только дедушка совсем не как вы. У него плечи шире, а живота нет. Он сильный. Бегает по утрам и отжимается. И гирю подкидывает и на лету ловит. И вообще, каждый год, когда новые солдаты приезжают, пробегает полосу препятствий. Мундир снимает и бежит. Говорит, вот, ребята, смотрите. Если я такой старый могу, то вы, молодые сильные парни, вообще со скоростью света должны её проходить. — Гордо задрав нос, рассказывает Аля.

Александр Николаевич конечно от услышанного не в восторге. Лисёнок с детской непосредственностью потопталась по мужскому самолюбию. И сказать нечего, явно же маленький ребёнок сказал без злого умысла. Ну, вот просто дедушка у неё лучше по всем статьям.

Однако Александр остался с нами и прощаться не спешил. Всё рассказывал о своей жизни, не смотря на мою явную незаинтересованность, как слушателя. И не понимать этого он не мог.

Да и я понимала, с удивлением и очевидностью, что какая-то заноза, засевшая в тот день, когда он сообщил мне о своей свадьбе, глубоко в душе, вдруг растворилась. Смылась в мутной воде мелочности и суетливости того, кто когда-то казался главным мужчиной в жизни. Да и сам Александр как-то измельчал, потускнел… Мне важнее было, чтобы Аля не накапала себе мороженным на подол одного из любимых платьев, чем то, что говорил Александр Николаевич.

— Лисёнок, ничего не забыла? — выразительно посмотрела я на её юбку.

— Ой, салфетка! — улыбнулась Аля и начала разворачивать бумажную салфетку, прикрывая колени.

— Что ты всё её лисёнок-лисëнок… Она же не рыжая! — не смог скрыть раздражения в голосе Александр.

— А я лиса ценной породы, чернобурая, — гордо вздёрнула подбородок малявка. — Так дедушка говорит.

— Избалованная она у тебя, — поджал губы Александр.

— Да? Не замечала, — пожала плечами я.

А потом уже совершенно беззаботно восхищалась не раз виденными фонтанами, "удивлялась" ловкости Али, уверенно идущей по высокому бордюру вдоль клумбы, и даже достаточно бойко пропрыгала нарисованную кем-то дорожку "классиков". Словно выплёскивала какое-то внутреннее напряжение. Ощущение затишья перед бурей.

И она разразилась. Обрушилась разом на всю страну, ломая судьбы, устоявшийся образ жизни, сминая общество, безжалостно круша прежние связи, обесценивая разом всё. И не давая ничего взамен.

Я только поражалась дикости происходящего. И ужасалась. Такого не было даже в войну. Голод был, мародёрство было, разруха была. А вот такого… оскотинивания не было. И откуда только повылезло всё это отребье без чести и совести? Я не узнавала мир вокруг. Честность приравнивали чуть ли не глупости, простой честный труд перестал цениться. Как и человеческая жизнь.

Иногда казалось, что я наблюдаю последние дни перед концом света. Безумную агонию. Но на фоне этого беспредельного разгула только ярче вспыхивали настоящие бриллианты, Данко современности.

Но внутри всё скручивало от гнева. Неужели ради вот этого спасали страну в войну? Поднимали из разрухи, ограничивая себя во всём и совершая невозможное, настоящие трудовые подвиги?

Меня ещё спасла бабушкина наука. Благодаря её давним разъяснениям я весьма подозрительно относилась к идее отдать свои деньги кому-то, пусть это и сберкасса, и считать, что цифры на сине-зелёной бумаге смогут мне чем-то помочь или обеспечить старость. Свои сбережения я хранила в золоте, в совершенно ликвидных обручальных кольцах. Которые можно было сдать в любом ломбарде. Да и старушка, сдающая одно или пару обручальных колец, никого никогда не удивит. А после того, как разрешили населению хранить валюту, то я добавила к способу сбережений доллары и английские фунты стерлингов.

Купюры я укладывала на твёрдую картонную подложку, сверху накрывала второй и вставляла в раму, под большие фотографии. А жила скромно, поездки на Байкал или к сёстрам прекратились. И возраст, и дорого. Вот только любимого кота и баловала. Да телефонные счета за межгород. Но это были обязательные платежи, как коммуналка или покупка лекарств.

Единственная авантюра, в которой я приняла участие, это приватизация. Дина не дала ни мне, ни Тосе махнуть на это всё рукой, и заставила перевести в собственность жильё. Ну, я смогла ещё и служебную дачу, а по факту настоящий дом, приватизировать. Маслица, правда, пришлось подлить под скрипящие колёса. Но кто же в наше-то время помирает с чистой совестью? Без взятки не обошлось.

Вот и металась я между дачей-домом и квартирой. Пока однажды ко мне в квартиру не заявился деловитый молодчик в кожаном пиджаке. Тощий, длинноносый, с каким-то вытянутым лицом. Неприятно вертлявый.

— Бабушка, это новая социальная программа. Заботимся о пенсионерах-ветеранах. В честь годовщины Победы. Пятьдесят лет всё-таки! — тараторил он со скоростью пулемёта. — Всё, вы позаботились о мирном небе для нас, а государство теперь берёт все ваши вопросы на себя! Отличные индивидуальные коттеджи таун-хаусы, медсестра и уборка дома. Чистый воздух!

— А с котом-то туда можно? — спрашивала я, прикидываясь немного доверчивой бабушкой.

— Конечно! Я же говорю, всё для вас. Только договор подписать нужно. Там ещё и денежная выплата. Небольшая, но котику на сосиски хватит. Так что всё в строгой отчётности. — Кивал китайским болванчиком разводила.

— А места там грибные? Я грибы страсть как люблю. — Делала вид, что не могу встать я.

— Да грибные, грибные, бабуль. — Подскочил мужичонка ко мне и схватил за руку у кисти и у локтя.

А я пока слушала про прекрасные условия, что мне вдруг решили предоставить, всё руки мазала. Сохнет кожа в старости, что поделать! Вот только жирный "тик-так" и спасает. И встала я неудачно. Руку чуть не вывернула, даже красные пятна пошли, верный признак будущих синяков.

— Сейчас, сынок, я паспорт достану. Тебе ж, наверное, паспорт мой нужен? — голос у меня дрожал сейчас куда больше обычного.

— Да-да, бабуль, — уже уверенно осматривался по сторонам этот соцработник.

На звук выдвигаемого ящика секретера, он внимания не обратил. А зря.

— Нравлюсь? — уже куда более уверенно спросила я, перестав притворяться.

— Что? Кто? — обернулся мужик. — Эээ, бабка, ты чего?

— Кто-кто… Я про фотографию спрашиваю. — Спокойно объясняю я, направив на соцработника наградной пистолет. — Сорок седьмой год. А это я. В мундире НКВД. Слышал? Вижу, слышал. Я конечно ветеран, и давно уже бабка, но из ума не выжила, продавать квартиру в обмен на халупу в бывших бараках пусть и с доплатой коту на сосиски.

— Бабка, да ты ох@ела что ли? — рванул он на меня и тут же упал, заскулив на всю квартиру.

— Я, юноша, из-под таких как ты самолично этажерку выбивала. Вешать-то всякую шваль потом уже запретили. Патроны на вас тратили, расстреливали. — Говорила я, пока перезаряжала пистолет. Все-таки наградное оружие это не боевое. — Так что не дëргайся, а то одним простреленным коленом не отделаешься.

Приезда милиции мы ждали вместе. Я, сидя на стуле, Лихо, развалившийся на столе, и начинающий утробно рычать, стоило мужику пошевелиться, и сам мужик, скрючившись и скуля на полу.

— Бабушка, отпустите. Я никому не расскажу, правда! Я больше к вам не приду, — подвывал он.

— Да я уже сама всё рассказала. Вон, милиция сейчас приедет. Что же я, зря ребят что ли сорвала? — усмехнулась я. — И прийти ты ко мне не сможешь, потому что уедешь за колючую проволоку. Сейчас на тебя столько висяков повесят, за три года показатели раскрываемости поднимем.

— Анна Тимофеевна, — уже скоро раздалось от порога, я же знала, кому звонить.

— Михаил, вы приходите, а то я нашего гостя одного оставить не могу, — крикнула я. — Дикий он совсем, невоспитанный. На старушек кидается, вон вся рука в синяках, пришлось защищаться.

По инстанциям меня, конечно, потаскали, чуть наградной пистолет не забрали. Но моё славное прошлое, возраст, синяки на руке и хорошо получившиеся на креме пальчики нападавшего сыграли свою роль. Хотя главным конечно было то, что пришедший ко мне разводила оказался весьма ушлым малым. Несколько девок из разных отделов соцзащиты сливали ему информацию о старушках лет так шестьдесят пять и старше, и у кого родни не было. По крайней мере здесь и близкой. Дети там, внуки. А вот квартиры были, и были в собственности. За прошедшие полгода он уже выселил таким образом почти полтора десятка стариков. А его друзья-коллеги, хотя вернее их назвать моральные калеки, пенсионеров ещё и запугали. Первые полученные таким образом квартиры уже выставляли на торги.

Так что вовремя этот чудик решил завалиться ко мне в гости. Ну, или наоборот, не вовремя для себя. Хотя понять его можно. Квартира не из простых, лакомый кусочек. А значит, пройдёт время, и придут другие ребята. Более подготовленные с сильным покровителем.

Служба в разведке приучила слышать и видеть подсказки вокруг. А тут сама жизнь предупреждала. Квартиру я продала. Часть денег добавила к тем, что были спрятаны за фотографиями, часть вложила в свою дачу, а часть перевела Дине. Возможности у неё уже были не те, а Альку надо было учить. Хотя к двенадцати годам наш лисёнок окончательно решил, что будет археологом. Посмотрим, что будет к окончанию школы.

Квартиру я продавала с условием, что мне помогут переехать на дачу. Да и покупателя я сама выбрала из всех. За хлопоты скинула цену.

— Анна Тимофеевна, вы ж ведь поняли, что я со своим прошлым, — внимательно смотрел на меня исподлобья Олег, которого за то самое прошлое знали не по фамилии, а по прозвищу "Лесоруб". — А квартиру продали, скидку сделали. Я знаю, где вы теперь живёте, куда вещи отвезли. И вот непонятки у меня. А почему?

— Про прошлое знаю. Как и ты про меня, — не собиралась я играть с ним в непонятные угадайки. — И про то, что свои правила у тебя есть. Ты закон не уважаешь, считаешь, что раз можно прожать с помощью силы, то надо выжимать. Но есть границы, которые ты не переступишь. А уж если и решишь, что я зажилась, то всегда можно сказать, что фамилия обязывает. Да? Олег Павлович Раскольников? А почему именно ты… На квартиру глаз положили, да ты знаешь, я не скрывала. Эти зубы пообломали, другие придут. Позубастее. А теперь я это вижу так. Приходят бравые ребята, квартирку отжимать, а ты им такой красивый, дверь и откроешь. Они удивятся и спросят, а где бабушка. Уж будь другом, ответь им, мол, я за неё. Представляю их лица.

Лесоруб Раскольников пару секунд молчал, видимо представлял себе эту картину, а потом начал просто ржать.

— Анна Тимофеевна, будь вы младше ну хоть на тридцать лет! Женился бы! Вот честно! — заверил меня Олег.

Ведомственная дача стояла в тихом районе, среди пары десятков ещё таких же дач. Здесь давно был и свет, и удобный подъезд. И даже газ был подведён. В своё время была возможность, когда вели ветку к частным домам высоких чиновников. Я ей воспользовалась. И хотя в домике стояло аогв и была колонка, печку я тоже разбирать не стала. Мне это напоминало о доме и детстве.

Новый забор и дорожки по участку радовали взгляд. Сад буйно цвëл, напоминая мне самую главную весну в моей жизни. А сама эта жизнь текла тихо и размеренно. Рутинно. Но в старости уже начинаешь находить особую прелесть в этом однообразии. Даже Лихо всё больше предпочитал спать рядом со мной, а не охотиться или увеличивать количество чёрных котят в нашем дачном посёлке. Солнце моей жизни уже уверенно катилось к закату.