Три сестры. Анна (СИ)

Глава 3

Когда мои одноклассники на строгой торжественной линейке получали свои школьные аттестаты, я проходила курсы подготовки на базе НКВД. Уже потом? много лет спустя, я читала о громких расследованиях и чьих-то там воспоминаниях об обучении в тайных закрытых школах НКВД. Посмеялась. Эта тема стала очень популярной на западе. Вплоть до того, что даже в их историях в картинках и то, нашли место для этого бреда.

Странные какие-то фантазии. Нас учили работе радистов, рукопашному бою, стрельбе, вождению автомобиля, фотосъёмке и языку. Неважно, с каким уровнем знания был каждый из нас в начале. Гоняли всех. И хотя я точно понимала, что таких как я много, но конкретно в моей группе было пять человек.

Было много того, что удивляло. То, что воспринималось дома как само собой разумеющееся, здесь вдруг оказалось чем-то выделяющим.

Нас с сёстрами бабушка заставляла ходить по одной линии с книгой на голове. Нас это даже забавляло, ведь задача была пройти по одной доске, не заступив за её край ни разу. А тут вдруг оказалось, что у меня идеальная осанка и походка аристократки. Что удивило в первую очередь меня. Потому что уж кого-кого, а аристократов у нас в семье даже на постое не стояло.

Я спокойно пользовалась основными приборами за столом, впрочем, как и почти все. И танцевали мы дома всегда. Папа у нас был завидным кавалером, просто нарасхват. С таким-то количеством девок в семье!

Многое было в новинку. Я умела только включать радиоприёмник. А как работать со всей аппаратурой и понятия не имела. А это оказалось важным, чуть ли не важнее знания языка.

Через месяц после своеобразного поступления на обучение один из нашей группы пропал. Как мы узнали позже, был расстрелян. Он тщательно собирал сведения о нас и других группах. Оказался глубоко внедрённый диверсант, завербованный ещё в начале сорок первого года, задолго до начала войны.

Нас всех проверяли. И по много раз. Многое тайное становилось явным. Как, например, грандиозная афëра моего отца по смене фамилии и национальности заодно. Был еврей, стал русским.

Были у нас и поощрения. Нематериальные, потому что такие вещи могли стать ниточкой, что приведёт к провалу.

— Анна, вас очень хвалят педагоги. Отмечают прилежность и старательность, нацеленность на результат. — Пригласили и меня в кабинет того, кого мы просто называли старшим. — Вы не раз в личных беседах высказывали желание, узнать как погиб ваш отец. Папка на столе. У вас полчаса.

Дважды повторять мне не надо было. Зрительная память навсегда фиксировала сухие строчки доклада. Части стрелковой дивизии, в которой отец прошёл с момента своего ухода на фронт, перебрасывались как подкрепление к Харькову, где шли кровопролитные бои. Чтобы остановить прорыв советских войск сюда были брошены эсэсовские дивизии "Дер фюрер" и "Дас Рейх". Там же отметилась и "Мертвая голова". Наши радисты перехватили доклад люфтваффе в штаб четвертой танковой армии в двенадцать часов пятнадцать минут, что по дороге из Мирополья на юго-восток движутся вагоны и так же орудия и до двух тысяч пехоты. Не дожидаясь ответа командования армии, к которой был приписан корпус люфтваффе, командование корпуса отдало приказ о начале бомбардировки скопления противника. В воздух было поднято дополнительно до тридцати бортов.

Сознательно или нет, но авиацией немцев не было сообщено, что вагоны идут под красным крестом. Шла эвакуация раненных из полевых госпиталей. Тяжёлые бои, когда каждый населённый пункт переходил из рук в руки несколько раз за неделю, шли с семнадцатого февраля, когда начался немецкий контрудар.

На большом железнодорожном перегоне, вагоны с ранеными стояли на запасных путях, уступая дорогу составам с подкреплениями. Поэтому те, кто только шёл для усиления, выходили из под удара авиации. И скорее всего, отец добрался бы до боёв за Харьков.

Но он и ещё один из его сослуживцев, воспользовались тем, что поезд ещё не набрал максимальную скорость, спрыгнули с поезда. Пригибаясь, они побежали к зенитному орудию, команда которого пострадала в самом начале налёта. Многие свидетельствовали, что видели, что из того зенитного орудия, куда побежали отец с другим бойцом, был сбит заходящий на сброс авиабомб самолёт.

Тот налёт, настолько рядовой, что даже не упоминался в больших сводках, был отбит. Немецкие самолёты отступили с большими потерями. Подкрепление на фронт ушло вовремя, и почти половину вагонов с ранеными смогли спасти. Эту возможность оплатили своим героизмом и своими жизнями бойцы противовоздушной обороны. Это они, не смотря на ад, начавшийся вокруг, наводили орудия, заряжали и давали команду открыть огонь. В том числе и мой отец. Он погиб уже в конце. Рваная осколочная рана брюшной полости.

Закончив читать, я подняла лицо к потолку, удерживая слëзы.

— А говорят… Дважды в одно и то же место не попадает, — произнесла я. — У отца было тяжёлое ранение живота ещё в прошлую войну.

— М-да… — смотрел старший в окно. — И какой идиот определил опытного артиллериста в стрелки? — Война? — предположила я.

— Война, — прозвучало задумчивое в ответ.

Потом была переброска в несколько этапов. Сначала это были земли Мекленбург и Передняя Померания. И только полгода спустя, когда я освоилась, и моя легенда ожила и стала объёмной, обзаведясь подлинными документами, я оказалась в Берлине. Скромная дальняя племянница, оставшаяся сиротой, приехала помогать тëтушке с её маленькой аптекой.

Аптека располагалась в старом центре Берлина, клиентура почти вся была давняя. Большинство состояло из служащих рейхстага среднего звена. Начальство нам здесь было ни к чему. А тётушка так переживала за племянников, что были где-то на фронте!

Через эту же аптеку передавали сведения и куда более важные. Были и условные знаки, предупреждающие о важном визите или о том, чтобы замерли и были сверхосторожны. Потерять такой пункт, как эта аптека, разведсеть не могла. Чтобы не пропустить эти сигналы, я приобрела привычку прогуливаться по небольшому парку, подолгу стоять на каменном мостике над небольшим каналом, и обязательно выпивать чашечку кофе с корицей со сладкими завитушками в небольшой пекарне на той стороне парка.

Такой ежевечерний променад фройляйн из хорошей семьи.

— Фройляйн, фройляйн, подождите! — догнал меня как-то молодой человек.

— Гер??? — с явным вопросом ответила я.

— Гер Эрих Дартманн, — представился он. — Простите, наблюдаю за вами третий день… Сегодня решил догнать.

— Странное желание, гер Эрих. — Поправила я кожаную перчатку на руке.

— Позвольте, я вас провожу. Ну, сразу после того, как узнаю ваше имя. — Улыбался мне светловолосый и голубоглазый молодой человек в штатском.

Роста он был не слишком высокого, чуть выше меня, а при моих ста семидесяти сантиметрах роста и невысоком каблучке, рост для мужчины выходил средний.

— Прошу меня извинить, но дорога достаточно освещена, а моя тётя не будет рада подобной ситуации. — Строго добавила я.

— Фройляйн, прошу, не лишайте меня шанса! И потом, если кто-то решит напасть на вас, я смогу показать себя рыцарем, и возможно заслужу вашу улыбку! — широко и открыто улыбался молодой человек. — Вот вы так удивительно улыбались за столиком, когда угощались кофе с корицей! А запах корицы, между прочим, более навязчив, чем я.

— Он навязчив с моего согласия, а вы просто мешаете мне пройти, — чуть прищурила глаза я, позволяя неожиданному собеседнику понять, что начинаю раздражаться.

— Простите, — сделал шаг в сторону гер, освобождая мне дорогу.

Но на этом встречи не закончились. Новый знакомый оказывался за соседним столиком в пекарне. Неожиданно прогуливался тем же маршрутом, что и я. Даже умудрился заявиться в аптеку с жалобами на самочувствие.

— Душа болит, фройляйн Анна, — показал он, что уже успел собрать обо мне информацию. — Скажите, это из-за моего роста?

— Причём тут рост, гер? — вздохнула я, хотя на самом деле, настойчивость мужчины была приятна.

— Ну, скажу прямо, я не самый высокий парень среди своих друзей. Да и мои друзья из-за этого меня называют "чёртом". — Состроил жалобную мордашку гер Эрих.

— Чëрт значит? И у вас болит душа? А вам не кажется, гер Эрих, что это понятия несовместимые? — не поддавалась я.

— Вот видите, жестокая фройляйн, вы пробудили душу даже у чёрта. И она теперь болит, — добавил он ко всему своему обаянию ещё и улыбку, которой явно привык пользоваться, как тараном при взятии особо неприступных крепостей.

— Вот, — положила я перед ним визитку. — Доктор Ларсон. Гер доктор как раз специализируется по душевным болезням и расстройствам.

— Аня, — тихо произнесла моя "тётушка" по легенде за ужином. — Я думаю, что тебе нужно сходить и встретиться с этим хером.

— Это ещё зачем? — приподняла брови я.

— Молодая, красивая девушка, которая вообще ни с кем не встречается, вызывает недоумение и ненужные вопросы. Ты девушка строгих правил, приехала к дальней родственнице, да и выбора особого не было. — Перечислила Дитта. — Но сейчас за тобой увивается весьма симпатичный молодой мужчина, лётчик, офицер. От пары свиданий вреда не будет. А в глазах соседей ты будешь как все. Тебе по возрасту кружить голову и влюбляться положено.

Я крутила совет более опытной Дитты в голове. Встречи, свидания… Это всё конечно хорошо, но как быть с тем, что мы враги? Хотя я только у себя в голове разрешала звучать мыслям, что вот я в сердце вражеской страны, а врагов здесь не вижу. Там в штабах, рейхстаге, в казармах, на плацах, они есть. И в этом сомнений нет. Там разрабатываются всё эти планы, рисуются на картах стрелки направления движений армий. А вот здесь… Фрау Мария, уже давно не прячущая заплаканных глаз и ждущая почтальона, чтобы получить весточку от сына и выдохнуть, что жив, ничем не отличалась от наших соседок в Лопатино. И проклятий любимому фюреру слала не меньше любой из моих односельчанок. И ало-чëрные полотнища, развешанные повсюду, отнюдь не превращали обычных людей в кровожадных чудовищ.

Когда-то я думала, что дождусь момента, когда пойдут сообщения об освобождении советских городов, о продвижении советских войск, начнутся авиаудары, заговорит на немецкой земле наша, советская артиллерия. И тогда спрошу, ну, как вам, нравится? Нравится, когда стреляют уже по вам?

Осенью сорок четвёртого года наступление этого момента витало в воздухе, тревожно опускалось с падающей листвой. А вот ожидаемого злорадства и желания спросить не было. Была усталость и чувство справедливого воздаяния. И… Сочувствие. Тот, кто сам получил похоронку никогда не сможет радоваться такому же горю у другого. Если конечно он был человеком.

И, наверное, из-за всех этих размышлений я решила, что пойду. Если конечно после того, как я прямо сказала геру Эриху, что он псих, он не перестанет за мной ходить.

Но гер Эрих видимо сдаваться в принципе не умел, потому что через три дня после того, как я посоветовала ему обратиться к врачу, на столешницу стойки в нашей аптеке лёг рецептурный листок с подписью доктора Ларсона.

— Это что? — удивилась я.

— Рецепт для получения лекарства от моей душевной болезни, фройляйн Анна. — С видом, что ничего необычного не происходит, ответил гер Эрих.

— Три свидания? — еле сдерживала улыбку я.

— Если будут улучшения, то лечение необходимо будет продлить. — С совершенно серьёзным лицом ответил мне мужчина.

— Хорошо. Но вы откроете мне секрет, гер Эрих, как вы смогли уговорить на эту авантюру доктора Ларсона, — выдвинула условие я.

От моего обычного маршрута во время прогулок, мы на свидании не отклонялись. И много разговаривали. Вот только Эрих ни разу не упомянул войну. Вообще, если нас послушать, то предположить, что это разговор в военное время, было бы невозможно.

— Эрих, я ведь знаю, что ты военный лётчик, — говорю, всматриваясь в листву парка.

— Да. Но не хочу об этом. Я на войне с сорок второго года и хочется хотя бы иллюзии, что её вовсе нет. — Чуть нахмурился он. — Ты хотела что-то узнать?

— Нет. Просто удивилась, что все об этом говорят, а ты о войне молчишь. — Вздохнула я. — Я тоже хочу такую иллюзию.

— Анна, через три дня я возвращаюсь на фронт. Будет торжественный вечер. Командование, речи… Ну и просто танцы, мои друзья. Я приглашаю тебя. В качестве моей невесты. — Ошарашил меня Эрих.

— Эрих, я… — не могла я собраться с мыслями.

— Подожди. Анна, я даже не знаю, как долго проживу после возвращения. Возможно первый же вылет станет для меня последним. Я понимаю, что чрезмерно тороплюсь. Но это лишь вопрос. На ответе я пока не настаиваю. — Не дал мне договорить Эрих.