Тренировочный День 9

Глава 8

Глава 8

Светлана Кондрашова

Светлана Кондрашова решительно шагала по коридору. Она сейчас все выскажет. Все, что у нее накопилось за это время. Нет, положительно, так больше нельзя было, это не команда, а какой-то цирк! Никакие успехи невозможны, когда все… вот так! Она привыкла что в команде должна быть субординация, что всегда кто-то должен давать указания и приказы, иначе все пойдет кувырком. Но этот тренер не понимает этого! Или притворяется что не понимает? Порядок должен быть, дисциплина должна быть железной и непоколебимой, а все эти хиханьки и хаханьки приводят потом к конфликтам, вот как у нее с Волокитиной. И ведь все эти конфликты, и мелкие терки можно было решить одним волевым приказом. Раз и все. Но нет, у этого тренера не хватает… ума? Воли?

Она прибавила шаг и вот уже прямо перед ней вырастает дверь с надписью «Старший тренер команды». Вздохнув, она толкает дверь и входит в кабинет. Склонившиеся над большим белым ватманом, расстеленном на низеньком журнальном столике перед диваном Виктор и Наташа Маркова — поднимают головы и смотрят на нее с немым вопросом в глазах. У окна, спиной к ним стоит ее вечная соперница, Волокитина. На столе сидит и болтает ногами в воздухе Лиля Бергштейн, которая, едва увидев Светлану — делает серьезное лицо и спрыгивает со стола. За столом сидит Юля Синицына, которая, наклонив голову что-то чертит на бумаге, не реагируя на окружающих.

— Так больше нельзя! — говорит Светлана, вставая посреди кабинета и складывая руки на груди.

— Совершенно с тобой согласен. — кивает Виктор и снова опускает голову к ватману: — нельзя же так пошло писать, Маркова! И потом, что значит «выспренно»? Кто вообще такие прилагательные использует, а Маркова? Кто так пишет? У тебя же Маринка эта, которая корреспондент «Вечерки» в подружках, ты бы хоть ее спросила. «Выспренно»… так в прошлом веке писали.

— Хорошее слово. — оправдывается Наташа Маркова, в свою очередь опуская взгляд к белому листу ватмана: — и вообще, кто умеет — тот делает. Кто не умеет — тот критикует. Нормальное слово.

— «Выспренно взвились кумачовые флаги родного завода»? — наклоняет голову Виктор: — серьезно, Маркова? Ты что письмо Татьяны Онегину пишешь? Стих — он размер имеет! Вон как у Лермонтова — ко мне он бросился на грудь, но я успел в него воткнуть и там два раза провернуть… чувствуешь силу⁈

— А я говорила, что стихи нужно мне доверить. — откликается Юля Синицына, не отрываясь от своего занятия: — потому что я умею стихи складывать. Я конечно и графики могу чертить, но стихи у меня лучше получаются.

— От твоего творчества, Синицына, звери на бегу, а птицы на лету мрут. Как будто их дустом травят. — Маркова поднимает голову и бросает на Синицыну недовольный взгляд: — ты же Синицына в стихах как свинья в апельсинах разбираешься. Тут давеча Лида Скамейкина с профкома забегала, так она две строфы прочитала и все, пропал человек. Если выживет, то никогда уже прежней не будет, у нее у бедняжки литературный шок. Я, конечно, тоже не Пушкин, но уж лучше я чем ты.

— Что тут происходит вообще? — спрашивает Светлана Кондрашова, поняв, что никто не обращает внимания ни на нее саму, ни на ее сентенцию.

— О! Светлана! — лицо у Виктора светлеет: — ты же ветеран у нас! Шесть лет игры за гормолзавод! Не хочешь поделиться с читателями своими планами и взглядами на жизнь? Нам статей не хватает, у нас есть карикатура от Арины, есть статья от Марковой про Арину, есть… ну то есть будет стихотворение Марковой о светлом будущем советского спорта, есть графики от Синицыной, есть рубрика «Нам пишут дети» от Бергштейн… но все еще не хватает, все еще полно места…

— Можно тут просто цветочки нарисовать. Или мячики. Вот Железнова убежала, а могла бы просто цветочки нарисовать… — бормочет Наташа Маркова себе под нос: — всегда приятно когда человек хоть что-то умеет, а у нее рука набитая, она карикатуры влет рисует. Хотя вредная стерва малолетняя…

— У нас на носу первый турнир в лиге через две недели. — говорит Светлана, все еще держа руки скрещенными на груди: — а вы на нас посмотрите! Разброд и шатание в команде! Так у нас ничего не получится!

— О чем ты? — Виктор перекладывает статьи и вырезки на ватмане так, чтобы они занимали побольше места и критически оглядывает плоды своих трудов, чуть отстраняясь от столика: — по-моему так ничего, а? Наташ?

— Мало. — качает головой Маркова: — мне Скамейкина сказала, что если до завтра не будет газеты, то профком нас пропесочит. И это ладно, нам как с гуся вода, но ее тоже пропесочат, а Лидка нормальная девчонка, молодая совсем и наивная, связалась с Холодковым в прошлом году, а он скотина такая…

— Вот какой молодец. — вздыхает Виктор: — сколько энергии в человеке! Ему в Колокамске памятник нужно ставить, он же над демографией страны трудится. Не покладая… чего он там не покладает?

— Я об этом и говорю. — продолжает Светлана, все так же стоя посреди комнаты со скрещенными на груди руками: — Виктор Борисович, если ты не воспринимаешь свою команду и амбиции игроков серьезно, то какой вообще в этом смысл? Я проигрывать в Ташкенте не собираюсь!

— Кондрашова, завались, — поворачивается от окна Маша Волокитина, которая зеркальным жестом складывает руки на груди: — вот просто завались, а? Ты чего пришла тут права качать? Хочешь быть капитаном, так ради бога, я не держусь за эту должность. Будь капитаном, хоть закапитанься. Вон, вместо Марковой за газировкой сбегай. Думаешь ты одна про Ташкент тут переживаешь? Все работают, и ты работай, а не бегай тут как курица с отрубленной головой!

— Чего? — переспрашивает Светлана, думая, что ослышалась: — что ты мне тут…

— А вот и не подеретесь, — хмыкает Маркова, с интересом глядя на этих двоих: — хотя… может и подеретесь. Виктор Борисович! Они сейчас подерутся!

— Перчатки в шкафу. — говорит Виктор: — если собрались драться, то только по правилам маркиза Куинсберри, глаза не выдавливать, не душить, за волосы не хватать, лежачего… то есть лежачую — не добивать. Никаких трупов в мою смену.

— Я и не собиралась. — бросает Маша Волокитина и снова отворачивается к окну: — с Кондрашовой драться бесполезно, она же у нас несгибаемая. Чего с ней драться? У нее в голове дерево.

— Вот я об этом! — повышает голос Светлана, разводя руками: — Виктор Борисович! Ты же просто отстранился от решения конфликтов в команде!

— А? — Виктор снова поднимает взгляд на Светлану: — отстранился от решения конфликтов? Вы что, две маленькие девочки в детском саду чтобы я вас по разным углам разводил? Вы взрослые, половозрелые и вполне себе на уме женщины. Я вас разведу, так вы все равно найдете способ друг друга ужалить побольнее. Нет уж, сами свои конфликты решайте.

— По правилам маркиза Куинсберри. — напоминает Наташа Маркова: — или там на рапирах! Как там Тартарен из Тараскона говорил «на шпагах, на шпагах, господа, но не на булавках!»

— Да как так… — разводит руками Светлана.

— У Виктора подход особый. — говорит Маркова, отрываясь от своего ватмана: — он считает, что мы все тут уже большие девочки и сами умеем шнурки завязывать и через улицу переходить.

— У нас времени нет! У нас первый матч лиги на носу! У нас Ташкент впереди! Мы… с учетом акклиматизации мы уже на следующей неделе выезжать должны! Там четыре часовых пояса! А у нас конь не валялся!

— Ты вот что мне скажи, Кондрашова. — говорит Маша Волокитина от окна: — ты-то чего хочешь?

— Не знаю! Увеличить время тренировок! Нагрузку в два раза больше давать… я же не тренер в конце концов! — вспыхивает Светлана: — что-то делать уже!

— Если твой рецепт «что-то делать», тогда мы «что-то» делаем. — говорит Маркова: — мы стенгазету делаем. Между прочим, весьма творческий процесс…

— Ясно. — вздыхает Виктор и откладывает фломастер в сторону: — давай поговорим начистоту, Свет. Я тебя понимаю и твою обеспокоенность тоже понимаю. Даже немного разделяю.

— Серьезно? — Маркова смотрит на него с нескрываемым скепсисом: — ты и обеспокоен? Ночей не спишь?

— Еще как спит. — сдает его Лиля Бергштейн, которая снова взгромоздилась на стол, убедившись, что на нее никто не обращает внимания и сейчас весело болтала ногами, обутыми в белые кроссовки, словно третьеклассница: — храпит так, что стекла трясутся. Врет он все.

— Всегда приятно выступать в дружеском коллективе. — вздыхает Виктор: — впрочем не обо мне речь. Свет, вот смотри, я тебе как тренер скажу — сейчас вам нагрузки увеличивать контрпродуктивно.

— Чего? — хлопает глазами Лиля, перестав болтать ногами в воздухе: — контр…

— Значит бесполезно и даже немного вредно. — поясняет ей Маркова: — Лилька, ты статью писать будешь? Про волейбол?

— У меня Юлька ручку отобрала!

— Их тут куча, возьми другую!

— Я хочу эту, она хорошо пишет!

— … так о чем я… — Виктор задрал подбородок вверх и почесал свою вечернюю щетину: — смотри, Свет, увеличивать нагрузки сейчас — это измотать девчат. Есть такое понятие «пик формы» и нагрузку нужно увеличивать очень постепенно, чтобы на него выйти. Вот если бы мы тут теннисом занимались или фигурным катанием, тогда для нас этот самый «пик формы» очень большое значение имел бы. Но у нас соревновательная и командная игра, высокоординированная. Нам от того, что скажем Лиля на пике своей формы — хорошо, но не вот прямо критично. Конечно, легко решить, что если каждый игрок у нас в команде будет на пике своей формы, то и команда выйдет на свой пик формы, верно?

— Верно. — кивает Светлана: — это же и школьнику понятно. Вот потому и следует…

— Неверно. — качает головой Виктор: — в командной игре самое важное — это именно командная работа. Общая координированность или как это называют — сыгранность команды. Вот вы видели с каким облегчением «Крылышки» нам Железнову сбагрили? А она между прочим «гений поколения» и я с этой оценкой в чем-то согласен. Но она привыкла одна играть, это видно, она всю игру пытается на себе вытягивать, а в «Крылышках» состав серьезный и такой своей игрой она их не вытягивает, а наоборот — тянет одеяло на себя и ухудшает игру всей команде. Понимаешь?

— Это как Лильку и Аринку в одну связку поставить. — меланхолично замечает Маркова, склоняясь над своим ватманом: — они вроде и помирились, но играют как кошка с собакой. Каждая в свой угол.

— Неправда! — откликается Лиля, переставая болтать ногами и наклонившись вперед: — Наташка! Все ты выдумываешь! Я ей даже пасы передаю!

— Прямо в лицо. — хмыкает Маркова.

— … в сухом остатке если у нас не команда, а пять отличных игроков, вот прямо игроков высокого класса, которые не «сыграны» и тянут одеяло каждая в свой угол… такая команда обязательно проиграет середнячкам, которые играют вместе, одной командой, как единым организмом. — продолжает Виктор, не обращая внимания на перепалку Марковой и Бергштейн: — и ты сама это прекрасно понимаешь, Свет.

— Ну тогда нужно тренировать сыгранность! — не сдается Кондрашова.

— Сыгранность… подсказать тебе сколько времени нужно чтобы сыграться с человеком, с которым ты раньше не играла? Сколько времени у вас новые игроки к команде привыкают? — прищуривается Виктор: — а у нас, как ты сама сказала — неделя сроку.

— Вот же… — Светлана вздохнула и непечатно выругалась. Опустилась на стоящий рядом стул: — у нас получается и шансов-то нету, да? Нет времени, нет шансов… мы же не одна команда, а огрызки из двух команд.

— Между прочим, от моих стихов еще не одно животное не пострадало. — поднимает голову Синицына, закончив с графиком: — довольно сложно убить белковый организм с помощью акустических волн. Хотя возможно. Если взять достаточно мощное акустическое оборудование и организм, ослабленный длительным заболеванием или голоданием. Может быть травмированный или старый организм…

— Мало тебе животных своими стихами мучить, так ты их еще и голодом морить собираешься, Синицына? Садистка.

— Ладно, давай я тебя утешу, не все так уж плохо, Свет. В свое время Фрэнк Герберт написал книгу «Дюна». — говорит Виктор, возвращаясь к своему занятию по выведению фломастером цветочков на ватмане: — и там были фримены, закаленные бойцы с выдуманной пустынной планеты. И имперские стражи, сардаукары. И те и другие были элитными воинами, сражающимися лучше всех вокруг. За счет чего? За счет того, что они росли в ужасающих, суровых условиях. Вот и вы… на самом деле вы не видите какие вы сильные…

— Мы — сардаукары. — кивает Наташа Маркова: — за Императора!

— … так, хорошо. Другой пример… в Канаде есть небольшая хоккейная лига, NO SHO, в ней участвуют всего четыре команды одного городка на севере. И эти команды каждый сезон играют только между собой, понимаешь? Из года в год они играют только между собой. И вот однажды во время рекламного тура сборная лучших профи Канады — решила сыграть с ними. По их правилам. И потерпела сокрушительное поражение.

— И… чего? — не понимает Светлана.

— Из года в год эти ребята играли между собой и не понимали, насколько же они на самом деле сильны. — говорит Виктор: — вы — такие же. Все это время вы варились в собственном соку, в суровых условиях бились между собой. «Железный Треугольник» Кондрашова-Бергштейн-Синицына против Металлурга, против Маши Волокитиной, лучшего бомбардира области, против Салчаковой и Федосеевой, против командной игры Чамдар-Маслова-Изьюрева! Вы просто никогда не выходили за пределы области, вот и все. У вас была своя лига и в этой лиге вы — росли как игроки.

— Ты хочешь сказать, что мы на самом деле сильнее чем думаем? — спрашивает Светлана.

— Exactly. — поднимает палец Виктор: — ты вон на свою Лилю посмотри, я таких игроков и в высшей лиге не видел, что она с мячом творит! Думаешь Железнова тут просто так осталась? Как бы то ни было, но «Крылышки» фактически нам проиграли. В мире большого спорта чудес не бывает, не может быть такого, чтобы перворазрядник вышел на ринг с Мохаммедом Али и случайно его нокаутировал. Чтобы «Мачестер Юнайтед» случайно проиграл дворовой команде. Так что когда такое вот происходит — то это ни черта не чудо, Свет. Это результат упорного труда. Вы так увлеклись в своем маленьком провинциальном городке, раздирая друг другу глотки за кубок области, что не заметили, как стали теми самыми чудовищами, которыми будут пугать на ночь команды из высшей лиги. Это не мы должны опасаться Ташкента, это Ташкент должен опасаться нас.

— Все верно. — кивает Маркова: — Витька дело говорит, Свет. Только вот в одном он ошибается.

— В чем же? — спрашивает Светлана, откидываясь на спинку стула.

— В том что Лилька «твоя». Она давно уже его. — хмыкает Наташа.

— Эй! Я ничья! То есть… это звучит стремно, «ничья». — говорит Лиля и чешет себе затылок: — я — своя, вот! Собственная! И вообще, крепостное право отменили в тысяча восемьсот шестидесятом еще!

— Шестьдесят первом. — автоматически поправляет ее Светлана и переводит взгляд на Виктора: — Александр Второй Освободитель. Виктор…

— А?

— Я не поняла, ты считаешь, что мы уже сильнее чем Ташкент? Чем Каримовские?

— Вот смотри, Свет, «Крылышки» — команда высшей лиги, а не первой. Выпусти их в первую лигу, и они бы катком по всем командам прошлись, что «Радиотехник», что «ТТУ», что «Автомобилист», так? — терпеливо объясняет Виктор: — а мы их выиграли фактически. Ни у кого не оставалось сомнения что если продолжать битву, то мы бы выиграли.

— Витька своей ничьей у нас победу украл! — обвиняюще тычет в него пальцем Лиля: — так и знала! Нет тебе прощения!

— Угу. — кивает Виктор: — а нахрена нам победа в товарищеском матче и слава победителей команды высшей лиги? Чего нам бы это дало? Народ бы насторожился, подготовился, я уже не говорю о том, что тогда и решения о создании сборной не было. А так мы и с «Крылышками» не поссорились и интригу сохранили подвешенной. Кстати, уверен, что увидев возможность индивидуальной игры к нам Железнова и попросилась. Потому как в «Крылышках» она стеснена Сабиной и правилами команды, а у нас все тут… яркие личности. — Виктор кивает на усевшуюся на стол Лилю, которая продолжает болтать ногами и улыбаться.

— Я — яркая! — говорит она и наклоняет голову набок, становясь похожей на птичку: — а ты, Полищук — наглый! Чует моя душа в словах твоих сарказм едкий… но докопаться пока не до чего. Живи.

— Вот уж спасибо.

— Железнова к нам прибилась не потому, что у нас ей играть дают как вздумается, а потому что мелкая засранка не привыкла, когда ее в чем-то превосходят. — говорит Наташа Маркова и слюнит химический карандаш, от чего ее язык становится фиолетовым: — Лилька ей убедительно показала свое преимущество, а она же «гений поколения», вундеркинд. А тут в провинции какая-то Лилька ей в харю… у нее весь мир перевернулся! И она пока не утвердится, пока Лильку хоть в чем-то не победит — не успокоится же. У нее пунктик такой, это видно, что она на Лильке зациклена, притягиваешь ты сумасшедших, Бергштейн.

— Наташка! Сама ты «какая-то Лилька»! — возмущается девушка, спрыгивая со стола: — Юлька, дай мне ручку, я ей статью про волейбол напишу, а то она обзывается!

— Ручек тут полным-полно…

— Я эту хочу! Она пишет хорошо!

— Вредная ты Лилька.

— Сыгранность. — выдыхает Светлана, глядя на то, как переругиваются между собой Маркова и Бергштейн. Кажется, она начала понимать. Что такое сыгранность? Чувство локтя, чувство абсолютного доверия. Такое вряд ли можно выработать простыми тренировками.

— Я поняла, что ты делаешь, Виктор. — поворачивается она к нему: — поняла на что ты ставишь. Ты специально отпустил вожжи и позволяешь нам ссориться, позволяешь всем говорить откровенно и не навязываешь субординацию. Я продолжаю считать, что субординация нужна, но твой метод… ты специально собираешь нас всех на пятачках и даешь притереться естественным образом.

— Да? Я так делаю? — Виктор снова открывается от ватмана и смотрит на проделанную работу: — пусть будут лилии, а не ромашки…

— Ты меня не проведешь. — прищуривается Светлана: — но раз уж тут такие правила, раз уж тут все в плавильный чан, то… — она поворачивается к окну и тычет пальцем: — Волокитина! Терпеть тебя не могу! С самого начала не могла. Твоя грубость меня убивает, ты что, не можешь научиться парочке вежливых слов? Ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого как вежливость! Мне странно что приходится это взрослой девушке объяснять!

— Ой, иди в жопу, Кондрашова. — отзывается Волокитина от окна, но Светлана уже отворачивается от нее и тычет пальцем в Маркову: — Наташа! Вы с Масловой как Бобчинский и Добчинский, хватит уже трындычать на тренировках! Достали, курицы!

— Угу. — кивает Наташа Маркова, склоняясь над ватманом.

— А ты, Виктор! — палец останавливается на тренере: — высокомерный, коварный, похотливый и равнодушный хам! И хватит мне Бергштейн охмурять!

— Хм. — задумывается Виктор: — точно. Больше не буду.

— Эй! Как это — больше не будешь⁈

— А ты вообще заткнулась, Лилька! Развела тут… бардак. — складывает руки на груди Светлана и ей становится так легко и светло на душе. Все это время она терпела… но оказывается в этой команде можно не сдерживаться… и никто не обидится. А даже если обидится, то своим нужно говорить всю правду. Особенно если она обидная. Особенно если они — свои.

— Слава Императору. — кивает Маркова: — ибо он мудр и непокобелим.

— Непоколебим?

— И это тоже.