Требухашка. Рождение

Глава 14

1.

Пухлая вернула мне вещи, а я оставил ей сахар и чай. Женщина не скрывала радости, пришлось вежливо отказываться от тесных объятий. Она позвала своего «сыночка» и приказала притащить то, что забрали. Он выполнил приказ и послушно всё принёс.

Кастет я сразу сунул в задний карман джинсов и забыл о нём, зато щипчики покрутил перед глазами и любовно вытер от пыли футболкой. Мои, родные, вернулись. Даже червячок на плече зашевелился и потеплел, но себя не выдал.

Я также пообещал тётеньке, что притащу ей планшет, подключу девайс к интернету, и месяц, как минимум, она сможет наслаждаться просмотром советских фильмов на YouTube. Дальше, правда, придётся платить. Но она и так была счастлива.

— Как всё-таки круто делать людям приятное, — говорил я Требухашке дома чуть позже. — Мириться лучше, чем ссориться. Что скажешь?

Требухашка молчал, но явно соглашался. Неудивительно — я его осыпал крошками хлеба, как конфетти, пусть балдеет и на всё соглашается.

— Когда уже ты станешь бабочкой? Буду играть с тобой, как с котёнком: мячик куплю специальный или моток ниток, как у Пухлой. Интересно, будешь за ним гоняться, как наши пушистые друзья?

Гусеница молчала и еле слышно щёлкала.

— Знаю, что скучаешь по Витьке.

Я налил чаю и уселся осторожно рядом: не хотелось бы питомца кипятком ошпарить.

— Я тоже скучаю, хоть ему и не говорил такого. Понимаешь, мужики таких вещей друг другу не говорят. Даже друзья. А Витька — мой лучший друг.

Гусеница шевельнулась, едва заметно глазу.

— Как и ты. Двое вас у меня. Нужно будет позвонить Вите как-нибудь.

2.

Все обещают позвонить и помнить друзей, но мало кто выполняет своё обещание. Я оказался ничем не лучше. Жизнь продолжалась — рутина брала своё.

Требухашка хоть и вылупился из своей скорлупы, застрял на следующем переходном периоде и меняться не спешил. Слава богу, жрать перьев стал меньше, а больше по хлебу и водичке убивался. Шума лишнего не издавал, и я уже спокойно оставлял его дома одного в коробочке. Только подсыпал свеженькой еды и водичку в мисочке менял.

Витька теперь и не нужен был, разве что готовил он лучше, чем я. Скучаю по его пельменям. Я даже магазинные умудрялся переварить, и приходилось всасывать эти разваренные оболочки, кривя морду.

Но и это не страшно, когда на работе подают такие хорошие обеды. А кормить нас начали от души. Катюша приносила кастрюльки и в свою смену, и на выходных. Одну себе и вторую нам с дядей Толей на двоих. Один раз принесла мне кастрюльку отдельно, но я такого богатства не потянул и потом целый вечер мучился от переедания. Намёк девушка поняла и больше так не рисковала.

Напарник был доволен, да и я не возражал. От меня продавщица ничего не требовала и не просила, но каждый раз после работы я провожал её домой. Не в качестве расплаты за пирожки и супчики, а потому что не хотел, чтобы с ней что-то случилось. Убийцу всё ещё не поймали, а о введении комендантского часа ходили упорные слухи. Даже мэр уже намекал на такой поворот. Народ медленно подводили к мысли: «Надо». Со дня на день грянет, а пока я старался защитить хотя бы одну, пока не созреет Требухашка.

3.

Сосед тоже про меня не забыл. Как узнал, что Витька уехал, обрадовался и в друзья, и в хорошие соседи набиваться начал. То после работы перехватит, сидя на своей любимой лавочке, то вечером в двери постучит и спичек попросит или соли, а сам через плечо заглядывает.

Один раз даже с бутылкой пришёл «посидеть», но я отказал. Во-первых, он бросил вообще-то, во-вторых, я не пью, а главная причина была в том, что я гусеницу по приколу на кухонную дверь приклеил, и Требухашка медленно тренировался сползать вниз, оставляя липкий след. Не нужно таких вещей посторонним наблюдать.

И что же, обиделся сосед? Да нифига. Даже «спасибо» сказал за то, что я не дал сорваться — второй раз я его спас, типа. Как мне это уже надоело. Не отставал он со своей навязчивой идеей: «Приведу тебе Костяна и приведу Костяна. Только посмотри, только посмотри». Отказаться охота, но я ведь уже пообещал. Поэтому только время тянул в надежде, что он забудет. Но Андрей не забыл.

Вечером он постучался в двери уже не один, с Костяном.

Я вышел в коридор, на порог их не пустил, потому что Требухашка лежал в коробке на столе.

Костяна я смутно помнил, один из тех бухариков, что били меня тогда. Правда, сейчас выглядел он намного хуже, чем я в тот момент. Его не просто избили, а ещё поездом переехали, в грязи вываляли и заставили год не мыться и не кушать. Чёрные глаза таращатся из глубоких глазных впадин, волосы причесаны, но их — раз-два и обчёлся.

— Выйдем? — попросил Андрей, и я со вздохом потащился за ними во двор.

— Парни, мне завтра на работу. Выспаться охота.

— Присаживайся, — сосед сел первым и Костяна за руку потянул. — Так когда?

— Что когда?

— Слышь, Мишка, не гони. Ты обещал его посмотреть.

Костян грустно икнул и согласился, я только руками от перегара прикрылся, как от огненного дыхания дракона.

— И что я с ним делать буду? — так соседу и сказал, но он только плечами пожимает:

— Делай, что хочешь, но брата спасай. У него семья, хоть и бросила дурная баба парня, но помогать дочкам нужно. А с того света не очень и поможешь.

— Можно после смерти по ночам жене являться, — предположил я, — и выть. Типа привидения.

Костян грустно поднял брови и кивнул.

— Смеёшься, — сказал Андрей, — а человек может завтра под забором окочуриться, а может сегодня в своей блевотине захлебнуться. И виноват будешь ты.

«Да почему я!» — захотелось заорать от злобы и отчаяния, но удалось сдержаться.

— Я ведь говорил, что нет никаких гарантий, — проскрипел я сквозь зубы.

— Хорошо, — покорно согласился сосед, — нас устраивает даже такой шанс. Верно, Костян?

Костян кивнул.

— И зайдёт в дом только он.

— Принято. Слышь, Костян, ты согласен?

Костян был согласен.

— И он будет терпеть, если придётся, и выполнять все мои указания.

Сосед чесал маковку чуть дольше обычного на этот раз.

— Ну? — переспросил я. — Всё?

— А ты… это… слышь… Ничего такого… в задницу ему засовывать не будешь, слышь?

— Всё, — сказал я и встал, — идите на хер быстрыми шагами, я спать.

И тут ожил Костян. Как только смог так быстро двигаться, схватил меня обеими лапами за руку и на колени грохнулся:

— Мужик, помоги. Не слушай его. Всё сделаю — спаси. На грани я уже. Пью всё, что журчит, как не спалил потроха ещё до сих пор, сам не знаю, а остановиться не могу.

— Встаньте, встаньте, — я наклонился и взял его за плечи, ни дать ни взять американский проповедник.

А теперь все мы скажем «Аллилуйя!»

Попытался его поднять, но мужик только сильнее в меня вцепился и в глаза смотрел, как пёс, мечтающий о том, что бросивший его хозяин сегодня точно вернётся.

— Помоги, мужик! На тебя вся надежда, или в парке ночью повешусь — сил нет больше. Семья ненавидит, жена военного себе нашла, с дочерьми не разрешает видеться, а моим девочкам шестнадцать и четырнадцать — самый важный возраст, подростковый. А я, я когда напьюсь, хочу им шеи свернуть, такая злоба внутри. Собственных ангелочков ненавижу и к вояке ревную, потому что он им всё покупает, и они ему улыбаются — я видел.

Под конец своего монолога он почти перешёл на шёпот.

— Убить из ревности хочу детей, только жажда выручает. Если бы пьяным не валялся постоянно, то давно бы сделал. А как в себя приду, то холодею от своих мыслей, чувак. Мне или в дурку, или на тот свет. Ты — последний вариант, путь к свету. Забери меня с собой, я приду сквозь злые ночи, — злобно захрипел он, и я похлопал его успокаивающе по спине.

— Ладно-ладно. Встань, не нужно так убиваться. Давай попробуем, только мне нужно приготовиться. Жди здесь, на лавочке.

— Спасибо, — запричитал он, — спасибо, Светлый человек! Попробуй, я всё выполню, лишь бы сработало.

— Благодарочка, — уже закуривал, удовлетворённый сценой, сосед, — я его постерегу, ты давай быстрее, тебе завтра на работу.

— Зульфия-целительница, — вдруг вспомнилось мне имя, — видел афишу. Может, вам к ней обратиться?

Костян вдруг завыл и за волосы схватился, будто желая парик вырвать.

— Ты обещал, — напомнил сосед, и я пошёл домой.

Требухашка! СОС! У нас проблемы!

Гусеница лениво лежала, обожравшись хлеба, и не реагировала на внешние раздражители в моем лице, а я метался по кухне, не зная, что делать.

— Ладно, ты пойдешь на плечо старым дедовским способом. Нет, заметит под футболкой.

Я схватил коробку и, не придумав ничего лучше, спрятал ее под диван вместе с гусеницей. Навел порядок: застелил постель, пособирал разбросанные вещи и поставил посреди комнаты стул. Подумал и поставил напротив него зеркало. Накрыл зеркало одеялом — выглядело смешно. Развернул зеркало к стене, а одеяло сложил и сунул на место. Принес из ванной свежее полотенце и положил на кровать. Нашел свои старые наушники Sennheiser и кинул рядом. Включил на телефоне мистическую музыку и, пожав плечами, пошел звать пациента.

— Я точно не нужен? — семенил за нами до подъезда Андрей. — Точно-точно?

— Идите домой, дядя Андрей. Если что получится, вы узнаете первым.

Уходить он явно не хотел: фонтан любопытства прорвало, и я его понимал. Теперь и мне стало интересно, что получится. А он даже не знал, в чем задумка. Ему было интереснее в разы.

— Так, может, слышь, подстрахую?

— Ничем не могу помочь. Идите домой.

— Слышь…

— Иди домой, брат, — прохрипел Костян. — Ради меня.

— Ага, — сказал Андрей, остановился и добавил: — Ага. Ну, как скажете. Мишка, слышь, поаккуратнее там.

За кого они меня принимают? За хирурга?

Андрей остался на скамейке, а мы пошли ко мне. Костян шел покорно, как обдолбанный кот на кастрирование.

В подъезде запах старого пота и грязной одежды ударил в нос так сильно, что глаза заслезились. Поэтому, когда гость разувался в прихожей, я поспешил открыть окна.

Он уже ждал меня и, как осел, покорно следил за моими телодвижениями.

— Без обид, — говорю.

— Ничего. Тапочек нет? А то у меня лапы грязные.

Носки на его ногах и правда потеряли изначальный вид. Толстыми грязными ногтями можно было копать могилы, а пол придется помыть, чтобы не подхватить никакой кладбищенской заразы.

— Заходи так.

Я провел его в комнату и усадил на стул, спиной к окну, а сам выглянул во двор. Андрей не ушел, светил огоньком сигареты. Костян сидел спокойно, похожий на грязного старого кота, медитирующего на курятник. Нужно было бы уже начинать, но я прошел на кухню, тщательно вымыл руки, стараясь сосредоточиться и успокоиться. Сердце колотилось, выбивая дробь о грудную клетку. Не знаю, сработает или нет, но попробовать стоит.

Я торжественно зашел в комнату и посмотрел в глаза ещё не потерявшему надежду алкашу. Он действительно очень сильно хотел выздороветь, а я мог только попытаться.

— Выслушай меня, Константин, причем очень внимательно. Слышишь?

— А как же, — кивнул он и высморкался на пол. Красавец!

— Сейчас я завяжу тебе глаза. Твоя задача — сидеть смирно. Что бы ты ни услышал, что бы ни произошло, ты не должен реагировать. Нельзя снимать повязку, нельзя пытаться что-то рассмотреть. Не нужно прислушиваться и пытаться понять, что происходит. Если будет больно — терпи. Если будет очень больно, так, что невозможно терпеть, скажешь мне. Но чем больше вытерпишь, тем лучше для тебя. Понятно?

— Ясно, чего тут не понять.

— Вот и ладушки. Тогда приступим. Снимай верхнюю одежду.

Мужик вздрогнул и промямлил:

— Это обязательно? Догола?

— Я же сказал: верхнюю. Штаны мне твои не нужны. Рубаху скидывай прямо на пол, всё равно уже.

Он не стал спорить: снял клетчатую рубашку, кинул на пол, а вслед за ней через голову стянул майку. Из волосатой спины торчали не только клочья шерсти. Когда черные крылья расправились, облегченно шурша на сквозняке, я понял, что делаю всё правильно.

Черные по краям перья были желтыми изнутри, а противная коричневатая желтизна въедалась в кожу. Я провел пальцем против шерсти, и желтая пыльца посыпалась на пол, орошая гадостью паркет. Мужик умирал вместе с крыльями или был близок к смерти. Он стоял на краю.

Я обошел согласного на всё мужчину и взял полотенце.

— Завязываю глаза. Не бойся.

— Жги, и пусть у тебя получится.

И мы начали…

Я аккуратно свернул полотенце и затянул его как можно туже, махнул руками перед лицом, проверяя, видит он или нет, и подтянул чуть ниже.

— Не видно, не беспокойтесь. Можно чуть ослабить? А то череп лопнет, — произнес он с легкой тревогой.

— Расслабляться будем, если получится. А пока терпи — ты обещал.

— Ладно, — выдохнул он и больше не произнес ни слова.

Я подключил наушники к телефону, проверил на себе, затем надел их на пациента. Чем меньше он слышит, тем лучше. Пусть впитывает классическую музыку с YouTube, а мне станет чуть спокойнее.

Пришло время Требухашки. Закрыв шторами окно, я достал коробку из-под кровати. Толстая гусеница чуть оживилась, щелкая маленькими челюстями, и зашевелилась в остатках хлебных крошек, вся вывалявшись в вате.

Крылья на ее спине задрожали, зашуршали быстрее прежнего, и личинка застыла, когда я поднял коробку на уровень груди и вытянул вперед, словно жрец майя, протягивающий вырванное сердце навстречу солнцу.

— Будешь кушать? Вкусное. Ням-ням, — произнес я с усмешкой.

Костян слегка качал головой в такт рекламе, которую, как всегда, не вовремя включил иностранный видеосервис.

Требухашка выпустила коготки и начала ворочаться, пытаясь развернуться. Пыхтение и щелчки становились все громче и быстрее.

— Я понял, — сказал я, заметив ее неловкие попытки, и одним движением схватил ее пальцами за туловище. Выкинул коробку на кровать. — Ладно, была не была!

И приклеил инопланетную гусеницу на спину человеку.

Требухашка приклеилась точно по линии хребта, как самый настоящий паразит. В стороны брызнуло коричнево-кровавой жижей. Костян вздрогнул, но замер, а я задержал дыхание, готовый вырубить его, если что-то пойдет не так.

Червяк расширился, превращаясь в серое пятно, и выпустил почти невидимые щупальца с коготками в разные стороны: две вправо, две влево. Капли крови тонкими струйками поползли вниз по спине. Крылья Костяна затрепетали, будто ожили.

Щупальца знали свое дело, как и отростки. Они вцепились в корни крыльев, зацепились, начали чмокать и чавкать. От этого зрелища мне стало нехорошо, но Костян сидел, словно в трансе, не шевелясь.

— Кушай, Требухашка, кушай, — прошептал я, подавляя дрожь в голосе.