Тени зимы

Глава восьмая

Первую ночь нашего путешествия мы провели на укрепленной ферме в нескольких милях к югу от Баддона. Местный дворянин из кожи вон лез, стараясь оказать гостеприимство таким сановным лицам. При этом он с таким наглым любопытством разглядывал меня, что я вздохнула с облегчением, отправляясь спать.

Уже на следующий день мы добрались до Каэр-Кери. Здесь нас принимал в крепости местный лорд. Я знала его. Во время войны он много и полезно помогал нам. Здесь с вежливостью все было в порядке. В нашу честь устроили пир. От хозяина я неожиданно узнала, что не далее как вчера через Каэр-Кери проходил Бедивер со своими людьми. Именно благодаря бретонцам, решившим сопровождать своего командира в изгнание, на них и обратили внимание. Любые вооруженные люди численностью более полудюжины будут обязательно замечены и опрошены в любом городе.

— Не понимаю, — сказала я местному лорду. — Никак не думала, что он выберет этот путь. Удобнее сесть на корабль в Каэр Уэске или Каэр Гвенте.

— Возможен и другой вариант, — возразил мой собеседник. — В Каэр Глоу есть речной порт. В это время года туда приходит много кораблей из верхнего Сэферна; там можно быстро найти корабль. Думаю, лорд Бедивер не хотел лишнего внимания в больших портах, — пожал плечами лорд. — Да вы не беспокойтесь, леди, может быть, ему предписали именно такой маршрут.

Я кивнула, но удивление не прошло. Просто не хотелось думать. Разум пребывал в оцепенении с момента отъезда, и я скоро забыла об этой странности.

На следующий день мы двинулись по северо-восточной дороге из Каэр Кери на Линнуис; впереди она соединялась с главной дорогой, ведущей в Эбраук. Стояло прекрасное летнее утро: в низинах дорогу застилал легкий туман, но под лучами восходящего солнца он быстро таял. Влажный от росы лес блестел, пашни зеленели, скот на пастбищах выглядел гладким и довольным. В такой день хандра развеивается сама собой, и я забыла обо всем, глядя как играет солнце на гриве моей лошади. Думать не хотелось, наверное, сказывалась усталость от напряженных размышлений перед судом, которые все равно ни к чему не привели. Я даже задремала в седле, но тут чей-то крик вырвал меня из забытья. Я остановила кобылу и, оглядевшись, увидела группу всадников, направляющихся к нам. Впереди скакал Бедивер.

— Это же лорд Бедивер! — воскликнул Гвин, останавливая лошадь рядом со мной. Его темные глаза широко раскрылись, точно как у отца, когда того что-то удивляло. Только отец Гвина никогда не показывал своих чувств, а Гвин нервничал, и не скрывал этого. Наверное, боялся каких-нибудь резких слов, взаимных обвинений от тех людей, которых любил всем сердцем. — Зачем он здесь?

— Он хочет похитить нашу даму, — как бы между прочим сказал Мордред и передвинул щит на грудь. Другие воины последовали его примеру.

— Да Бог с вами! — крикнула я, злясь и на них, но больше все-таки на Бедивера. — Вы что, собрались биться с врагом? Если у лорда Бедивера на уме чинить нам какие бы то ни было препятствия, то он скоро уйдет ни с чем. Я с ним не пойду.

Мордред и ухом не повел на мои слова. Он изготовил копье к бою и поскакал вперед. Всадники Бедивера остановились. Мордред тоже.

— Предатель! — закричал он. — Что тебе здесь надо?

Бедивер заставил лошадь сделать пару шагов вперед. Его щит оставался в походном положении, оставляя грудь открытой.

— Пусть леди Гвинвифар пойдет с нами, — крикнул он Медро. — Я знаю, она не хочет ехать к своему кузену. А император сказал, что с дамой нельзя обращаться, как с преступницей.

А ведь верно, так оно и было. Бедивер пытался протестовать, когда огласили мой приговор. Безумец! Я с досадой хлопнула ни в чем не повинную кобылу по шее. Неужели он не понимает, что я не хочу никаких спасений? Все уже случилось, он ничем не поможет. Он бы раньше защищал меня от моей же слабости! А теперь в этом нет нужды, мне достанет сил перенести заслуженные страдания. Добрый Бедивер! Но сейчас-то его доброта больше похожа на безумие. Я бросила кобылу вперед.

— Мордред! — крикнула я и хотела продолжить, но в этот момент Медро стремительно развернулся, поднял копье и, сделав глубокий выпад, выбил меня из седла. Копье пришлось вскользь по голове, но я даже не ощутила боли. Зато успела заметить у него на губах торжествующую улыбку.

Земля, как мне показалось, прыгнула мне навстречу. Я упала и в первый момент ничего не могла понять от испуга и удивления. Мордред надо мной кричал кому-то:

— Охраняйте ее! Она с ним заодно! Это сговор!

Я попыталась встать — только не очень получилось. Видно, удар о дорогу был сильным. Вокруг гремели копыта. Послышался чей-то крик. Кое-как я все-таки выбралась из дорожной пыли и встала на ноги. Поймала уздечку своей кобылы, чтобы догнать и остановить Мордреда. Понятно же, что он жаждет крови. Нельзя этого допустить. Моя кобыла не привыкла к такой суматохе и нервно танцевала, пытаясь развернуться и отправиться домой. Никак не удавалось забраться в седло. Тут же возле меня оказался Гвин, протянул руку, чтобы помочь мне.

— Останови их! — крикнула я, понимая, что дорог каждый миг, а у него получится всяко быстрее, чем у меня. — Гвин, сердце мое, это же безумие! Скачи, скажи Бедиверу, что я не пойду с ним. Пусть уходит. Останови их, ради Бога!

Гвин сразу понял и бросил свою чалую кобылу в галоп. Мне удалось вскарабкаться в седло, развернуть лошадь и поскакать следом. Впереди кипела схватка, лошади ржали, сверкали мечи, вздымались облака пыли. Один из людей Бедивера неподвижно лежал в дорожной пыли, из-под него вытекал ручеек крови. Мордред сражался с другим, очевидно пытаясь добраться до Бедивера, который вступил в бой с Руауном. К ним скакал Гвин, и его светлые волосы развевались на ветру.

— Стойте, остановитесь! — крикнул Гвин. Голос его срывался от волнения. — Не надо! Бедивер, Руаун, леди не пойдет! Бедивер! Выслушай! — Он сбросил щит с руки прямо под ноги лошади Бедивера, и широко раскинул руки: — Остановись, Бедивер!

Руаун завертел головой и придержал руку с мечом. Бедивер взглянул вверх. Я была уже близко и видела его лицо. Отведенной рукой он готовился метнуть дротик, и солнце сверкало на отточенном наконечнике. Он был очень быстр, настолько быстр, что уже не мог сдержать руку с оружием, начавшую движение. Что-то свистнуло в воздухе. Гвин, прекрасный наездник Гвин, вдруг выпал из седла. Время словно замедлилось. Я видела, как Гвин падает на дорогу, как будто проваливается в воду, его лошадь унеслась дальше, еще не сообразив, что осталась без всадника. Гвин перекатился на бок и отшатнулся от мелькнувших мимо копыт; приподнялся, встал на колени и снова рухнул в пыль. Дротик Бедивера торчал из-под его ключицы, черный дротик с бронзовой оковкой, сверкавшей, как какой-то неуместный драгоценный камень. На лице Гвина было написано безмерное удивление, он открыл рот, но вместо звука оттуда хлынула кровь. Он нащупал дротик, попытался вырвать его из тела, рука соскользнула, и он замер, скорчившись на боку, удивленно глядя в небо. В темных глазах уже не было никакого выражения.

Я закричала и сама удивилась, какой силы пронзительный звук мне удалось издать. Моя лошадь добралась, наконец, до самого центра схватки и остановилась, потому что я бросила повод. Громко заржал раненый конь. А я все кричала и никак не могла остановиться. И вокруг меня тоже кричали. Я вдруг подумала, что кони могут затоптать Гвина. Чтобы замолчать, я сунула кулак в рот и прикусила. Какой-то полузнакомый всадник схватил мою кобылу за повод и поволок куда-то. Я вцепилась в гриву лошади, пытаясь остановить ее, и она встала на дыбы. Ничего не соображая, даже не вспомнив, за кого сражается воин, тащивший мою кобылу, я отпустила гриву, и лошадь сразу поскакала вперед. Кровь на дороге и солнечный свет быстро исчезли за деревьями. Я оглянулась. Кто-то кричал, кажется, что-то приказывал. Несколько всадников кинулись нам вдогонку, и я совсем растерялась.

— Нас не преследуют, — совсем рядом прозвучал тихий голос Бедивера. — Они занимаются своими ранеными.

Дороги за деревьями уже не было видно. Я не понимала, куда мы скачем. Мимо лица проносились ветви, хлестали по щекам, цеплялись за волосы.

— Стой! Я должна вернуться! — Кажется, я рыдала.

Бедивер кивнул воину, державшему повод моей лошади. Тот отпустил уздечку. Я заставила кобылу перейти на шаг. Остальные тоже сдержали своих коней.

— Не надо возвращаться, — проговорил Бедивер. — Умоляю, идем со мной.

Я совсем остановила лошадь. Она запалено дышала, уши прижаты, а глазом косила на меня, не понимая, чего от нее хотят. Ветер шумел в листве, пели птицы. Я глубоко вздохнула и посмотрела сквозь ветви на небо.

— Гвин, — прохрипела я. — Ты убил Гвина! Ты — убил — Гвина!

Бедивер молчал.

— Он не сражался! Он щит бросил! А ты убил его!

Я развернула кобылу туда, откуда мы пришли. Бедивер наклонился и схватил меня за руку. Я, наконец, посмотрела прямо на него. Я видела людей, умирающих в агонии, от ран или болезней, и у них было такое же белое измученное лицо и такие же растерянные глаза.

— Моя леди, — прошептал он. — Умоляю! Не уходи!

Я попыталась ответить, но не смогла — рыдания рвались из груди.

— У тебя кровь, — сказал Бедивер, и на лицо его вернулось обычное выражение. — Вот, возьми, перевяжи.

Я подняла руку, нашла глубокую ссадину от копья Мордреда и посмотрела на ладонь, липкую от крови. Помотала головой.

— Нет, не надо. Сначала отъедем подальше, — сказала я Бедиверу. — Я пойду с тобой.

К вечеру мы добрались до Каэр Глоу по одной из старых дорог через лес. В нескольких милях от порта тропа соединялась с римской дорогой. В гавани нашелся корабль, готовый отплыть в Малую Британию. Оказалось, что Бедивер еще раньше заплатил за проезд восьми людей с лошадьми. На самом деле нас осталось шестеро; двое пали в схватке на дороге.

В городе мы постарались не привлекать внимания. Еще в лесу мы остановились у ручья и смыли следы крови. К счастью, на мне было только простое зеленое платье и темный дорожный плащ. Я ничем не отличалась от любой другой женщины в портовом городе. Бедивера и его людей вполне могли принять за небольшой отряд, отправившийся закупать лошадей.

Все мои вещи остались там, на дороге. Бедивера отправили в изгнание, в этом смысле его друзьям было проще. А нам предстояло еще как-то устраиваться в Малой Британии. Денег оказалось в обрез. Из-за этого пришлось ночевать на корабле. Мне досталась отдельная каюта, а мужчины заняли пассажирский кубрик.

Капитан проводил меня в каюту, я поблагодарила его и с облегчением опустилась на узенькую постель. Но через некоторое время встала, нашла капитана и попросила чернил и пергамент. Он поворчал, но, в конце концов, принес чернил, перья и несколько старых грузовых расписок, на которых можно писать. Потерев пемзой старые записи, я едва не протерла пергамент до дыр, но вовремя остановилась. Очинила перо, окунула его в чернила — и замерла, глядя на лист перед собой. Что я могла написать? «Моя самая сокровенная радость, лорд Бедивер убил Гвина, и поэтому я должна пойти с ним, поскольку ему очень плохо, а тебе придется опять судить его, на этот раз за убийство, а меня — за попытку изменить твой приговор». Но я же не хотела идти с Бедивером. А кто мне поверит? Гавейн будет читать это письмо. И что, я не скажу ему ни слова? Но какие тут могут быть слова? Мне казалось, что нет и быть не может худшей участи, чем изгнание из Камланна и разлука с двумя мужчинами, которых я любила больше всего на свете. Теперь я понимаю, что никогда не следует зарекаться от худшего. Нет таких слов, которыми можно выразить мое горе.

Чернила на пере высохли. Я очистила его и снова окунула в чернила. Как бы там ни было, Артур должен знать правду. Мордред с радостью ухватится за эти события. Не сомневаюсь, он найдет способ воспользоваться ими для разрушения всего, что мы с таким трудом создавали. Я обязана предотвратить дальнейшую катастрофу.

Раздался поспешный стук, дверь открылась, и вошел Бедивер. Я отложила перо.

Он постоял, держась за дверной косяк, увидел лист пергамента.

— Пишешь Артуру? — спросил он хриплым, каким-то неуверенным голосом.

Я кивнула.

— Хочу оставить письмо портовым чиновникам.

— Да. — Он отошел от двери, остановился, жадно глядя на меня. — Напиши… скажи, что я не хотел убивать Гвина.

Я взяла перо и написала: «Guinivara Artorio Augusto Imperatori domino salutatem vellit».

[Гвинвифар желает здравствовать лорду Артуру Августу — лат.]

«Мой дорогой лорд, прошу вас поверить, что я ничего не знала о засаде и не желала спасения. Однако лорд Бедивер, зная, что между мной и моим двоюродным братом, защите которого вы меня поручили, существует давняя вражда, встретил нас на дороге и попросил Мордреда передать меня ему. Лорд Бедивер не предпринимал никаких враждебных действий, пока на него не напал лорд Мордред. Лорд Гвин (я зачеркнула имя и вписала другое: «Гвальхавед») пытался остановить стычку и был убит дротиком лорда Бедивера...»

— Это был несчастный случай, — сказал Бедивер, подходя ближе.

Я поднял глаза и отложила перо.

— Ты видел его перед тем, как метнуть дротик. Я знаю, что ты видел.

— Нет! То есть… да. Но рука движется быстрее, чем мысль. Ты понимаешь? Ты должна понять. В битве нельзя думать! Если кто-то останавливается, чтобы подумать, убивать человека или нет, он умрет вместо него. Я увидел человека, оставшегося без защиты, и метнул дротик. Да, успел подумать: «Это же Гвин; он хочет нас остановить», но рука уже метнула дротик. Я знал, что делаю, но рука лучше знала, как ей поступить. До сих пор не могу поверить! Миледи, лучше бы умер я, чем он! С тех пор, как я предал своего господина, моя жизнь ничего не стоит. — Он замолчал, переводя дыхание, а потом настойчиво продолжал: — Ты должна мне поверить. Я не смогу жить, если ты тоже будешь считать меня убийцей.

— Я тебе верю. Но когда эскорт вернется в Камланн, Мордред расскажет, что ты напал на нас по дороге, что Гвин бросил щит и что ты убил его. Это будет звучать именно так.

— Я знаю. — Он сел на пол у моих ног, взял письмо и долго смотрел на него. Я тронула его за плечо. Он повернулся и прижался лицом к моему бедру. Тело рыцаря сотрясала дрожь.

Да, он страдал, я видела. Но изумленное лицо Гвина стояло между нами, и я сидела молча и неподвижно.

— Артур так надеялся, что Гвин вырастет человеком, которому он сможет передать Империю.

Бедивер начал раскачиваться, как обычно делает человек, страдающий от боли.

— И если Гавейн поверит эскорту, он потребует правосудия у любого короля на земле.

— Максен не возвращает беглецов. Там мы будем в безопасности.

— «Мы будем в безопасности!» Зачем ты вообще устроил эту дурацкую засаду?

— Я не думал, что дойдет до драки. Со мной были друзья. Вот я и подумал, что эскорт не захочет драться со своими товарищами, тем более с людьми, которых ни в чем не обвиняли. Я думал, что они сами готовы освободить тебя. Я как представлю, что ты у своего кузена… Артур бы тоже передумал, если бы знал, что тебя там ждет. Мстительности за ним никогда не водилось. А если бы Мордред тебя не ударил, я бы даже его трогать не стал.

— Да какой там удар? Жена мужа ручкой от метлы и то сильнее бьет. Нет, я тебе верю, конечно. Понимаю, что ты не хотел убивать Гвина. Но как подумаю, сколько всего он мог бы сделать для Британии, нехорошо становится. Он мог бы изменить мир. Другого такого не найти. И — подумать только! — погибнуть в пятнадцать лет... от твоей руки.

— Он уже на небесах.

— Наверное, так и есть. Но здесь-то, здесь мир жесток. Горько думать об этом. Твои люди сражались с моим эскортом, двое из них пали, и еще неизвестно, кто из моего сопровождения остался цел. Они же друзьями были много лет, они совсем не понимали, за что сражаются!

— Я знаю, Гвинвифар. Ведь это я был их командиром. Большего бесчестия представить нельзя. Я с отвращением думаю о том, кем я хотел быть, и кем стал — предателем, лжесвидетелем и убийцей. Боже мой, да лучше умереть, чем жить таким уродом! Но я боюсь проклятия. Я в замешательстве. Я не могу думать. Я мало видел, мало читал, а от того, что читал, от всей моей философии ничего не осталось. Ни уму, ни сердцу. Ты же надеешься на спасение, ну так смилуйся надо мной. Я все это натворил из любви к тебе, и если еще и ты ополчишься против меня, весь мир рухнет.

— Сердце мое, — произнесла я, чувствуя, как внутри меня что-то ломается, что-то слишком большое, чтобы заливаться слезами, — как я могу ополчиться против тебя? Конечно, лучше бы нам было умереть, лишь бы не видеть этот день, а ведь за ним будет что-то еще.

Он ничего не сказал, только встал и обнял меня, и я не могла не ответить. На какое-то время мир сузился лишь до нас двоих, мир, у которого не осталось ни прошлого, ни будущего. Потом мы лежали бок о бок в темноте, прислушиваясь к скрипам корабельного корпуса, к плеску волн о его борта, ожидая утра, которое все никак не наступало.

На следующий день я закончила письмо Артуру, тщательно запечатала его, и Бедивер передал свиток портовому чиновнику, объяснив, что это важные сведения, и они обязательно должны попасть в руки самого императора. Ничего необычного в этом не было. Наши агенты отправляли отсюда свои донесения и раньше. Мы с Бедивером знали, как сделать так, чтобы послание доставили по назначению.

Корабль готовился к выходу. Лошадей размещали и привязывали в стойлах, груз шерсти и железных товаров распределяли в трюме. Как только Бедивер вернулся, команда отдала швартовы, корабль вышел на стремнину широкого Сэферна и двинулся вниз по реке.

Мы спустились по течению через Мор-Хафрен, затем пошли в лавировку вдоль северного побережья Думнонии. Я никогда раньше не путешествовала на корабле, а значит, не знала, что такое морская болезнь. Зато теперь мы близко познакомились. Когда обогнули Думнонский полуостров и повернули на юг, ветер переменился на попутный и корабль перестало качать. Довольно скоро мы причалили в Бресте, на северо-западе Малой Британии. К этому времени я уже вполне примирилась с морской дорогой. Когда вдали выступило из мглы побережье Галлии, я разволновалась. Берега здесь походили на Думнонию, их даже называли так же. Брест оказался прекрасным римским городом с сохранившимися высокими каменными укреплениями. В гавани стояло множество кораблей, придавая городу весьма оживленный вид.

Мы намеревались сразу отправиться в дом Бедивера, только перед этим закупить припасы. Но когда наш корабль подошел к берегу и мы сошли на промокший от дождя причал, обнаружилось, что король Максен в каждом порту поставил своего комиссара. Это означало для нас немалые хлопоты. Максену пришлось отменить высокий налог на товары, отправляемые в Британию, и теперь он старался компенсировать нехватку средств за счет других портовых сборов. Наш капитан доложил, что везет пассажиров, и как только мы начали выгружать на причал лошадей, к нам подошли два неприветливых горожанина и потребовали, чтобы мы отправились с ними на таможню. Таможня занимала старое римское здание, когда-то очень красивое, но теперь полуразрушенное, то есть отремонтированное в британском стиле. Когда-то здесь был установлен гипокауст

[римский подпольный котел для отопления помещений через систему отопительных труб — прим. перев.]

— Эти люди с тобой?

Бедивер кивнул.

— Капитан сказал, что не знает, кто вы такие. У вас было заказано восемь мест. Где еще двое?

— Не смогли поехать.

— Цель вашего приезда?

— Не возьму в толк, — спокойно произнес Бедивер, — с каких это пор цели частных граждан, приезжающих в другую провинцию, заботят власти.

Оба инспектора заморгали. Тот, что говорил, закашлялся, а тот, что кашлял, сказал:

— Здесь не должно быть праздно шатающихся вооруженных отрядов. Бандитов и без вас хватает. Мы их из Британии не импортируем.

— Мы не бандиты, а благородные бретонцы.

— Точно, он говорит, как бретонец, — сообщил один другому. — Так зачем вы приехали?

Мы не собирались скрывать свой статус. Артур написал королю Максену о том, что Бедивер сослан в Малую Британию, но король вряд ли успел получить это письмо. Однако схватка в дороге могла серьезно повлиять на ситуацию. Бедивер хотел прибыть, как частное лицо, по возможности избегая внимания короля. Это и для Максена удобнее: он с чистой совестью мог заявить Артуру, что понятия не имеет, где находится Бедивер. Более того, Бедивер не забыл, как Максен однажды пытался убедить его присоединиться к его собственному отряду, и как разозлился, когда Бедивер отказался.

— Уж не настолько он злится на меня, чтобы выслать обратно в Британию, — говорил мне Бедивер накануне. — Но какие-то рогатки на нашем пути может поставить.

Бедивер лениво постукивал по рукояти меча, изучая двух чиновников.

— Не уверен, что у вас есть право расспрашивать меня, — сказал он наконец, — но я вам отвечу. Я намерен вернуться в свое поместье и поселиться в нем. Никаких злодейских планов у меня нет. Надеюсь, это не нарушает никаких ваших законов и приказов, и мы сможем продолжить свое путешествие.

Один из чиновников начал что-то нашептывать другому. Я отвела Бедивера в сторону и тоже шепотом спросила:

— Если они будут и дальше приставать, ты скажешь им, кто мы такие?

Он ответил не сразу.

— Максен скоро узнает, что я в Малой Британии, и как только узнает, пошлет кого-нибудь за мной. Если выяснится, что я солгал, нам же будет хуже. Я должен сказать правду. Но они не имеют права действовать так, словно мы оказались где-нибудь за пределами Империи.

Один из чиновников снова закашлялся. Отдышавшись, он потребовал:

— Назовите свои имена и цель приезда. Мы должны убедиться, что вы не преступники.

Другой чиновник достал восковую табличку и приготовил стилус.

Бедивер вздохнул и расстегнул кошель на поясе. Там лежало письмо, которое Артур дал ему с собой. В письме называлось его имя и требование ко всем чиновным людям оказывать всемерную помощь в отправлении приговора. Рыцарь передал письмо чиновникам. Дракон на печати произвел на них впечатление: оба вздрогнули. Потом один все же решился сломать печать и развернуть свиток, держа его поближе к огню, чтобы лучше видеть. Другой встал и быстро вышел.

— Благородный лорд, — проговорил чиновник, закончив читать. — Ваше имя нам хорошо известно. Позвольте узнать, за какое преступление Артур Британский изгнал своего военачальника?

— За клевету на императорское величество, — коротко ответил Бедивер. — Надеюсь, теперь мы можем идти?

— Благородный лорд, — таможенник опять зашелся в приступе удушливого кашля, — возможно, вам стоит задержаться здесь на ночь. Лорд Хоэль, управитель этого города, был бы рад приветствовать такого знаменитого гостя, как вы.

— Благодарю, но я хочу в точности исполнить приговор Императора, и вернуться в поместье моей семьи.

— Но, благородный лорд, приговор уже исполнен. В письме говорится, — таможенник веско постучал пальцем по пергаменту, — что вас сослали в провинцию Малая Британия, а куда именно, не указано.

— Признателен за разъяснения, — холодно произнес Бедивер, — однако я не хочу задерживаться. Я воспринимаю ссылку, как позор, это, как вы понимаете, мешает наслаждаться гостеприимством даже моих соотечественников.

— Благородный лорд, — таможенника опять разобрал сильный кашель, — король обидится, если вы отправитель на юг, не посетив двор и не представившись ему.

Бедивер помолчал, затем слегка поклонился.

— Да будет так. Мне не хотелось бы обидеть короля.

Вскоре вернулся другой чиновник, и с ним десяток воинов. Их возглавлял дородный дворянин средних лет в алом плаще с золотым шитьем, которого чиновник приветствовал с поклоном, как лорда Хоэля.

Вновь пришедший тут же обратился к Бедиверу:

— Благородный лорд, для меня большая честь, что вы посетили наш город, хотя, конечно, лучше бы это случилось по доброй воле, а не по капризу тирана. Прошу вас, примите мое гостеприимство.

Судя по отряду, который привел с собой лорд Хоэль, мы были, скорее, пленниками, чем гостями. Пришлось забрать наши пожитки, людей и лошадей с набережной и последовать за Хоэлем к его резиденции. Жил он, вполне ожидаемо, в старом, хорошо сохранившемся, римском доме. Не говоря уже об обстановке, куда более роскошной, чем любой дом в Камланне, я признала, что и сам дом, от крыши до пола, превосходил постройки в нашей крепости. Во дворе у нас приняли лошадей, слуги занялись багажом, а Хоэль приказал приготовить лучшие комнаты для гостей. Затем он вежливо поинтересовался:

— А чьей женой является эта дама?

Наступила неловкая тишина. Хоэль пристально смотрел на меня. Поначалу он, похоже, принял меня за знатную леди, а значит, обязательно чью-то жену, но теперь, разглядев мое дорожное платье, начал сомневаться. Я поняла, что история наша вот-вот перестанет быть тайной. Все равно придется отправляться ко двору короля Максена, а там уже правды не утаишь. Возможно, до Хоэля уже дошли какие-то слухи, да и мой северный британский акцент выдавал меня с головой. Не могла же я, в самом деле, допустить, чтобы меня принимали за какую-нибудь служанку.

— Лорд Хоэль, — начала я, старательно подбирая слова, что, надо сказать, нелегко давалось, — ни один из этих мужчин не является моим мужем. Лорд Бедивер любезно предоставил мне защиту, учитывая, что именно наши отношения стали причиной нашего изгнания. Лорд Бедивер страдает из-за справедливого гнева моего мужа, Императора, а я посчитала нечестным, если рыцарь будет отбывать свою вину один, и сопровождаю его в изгнание. Если я могу рассчитывать на ваше гостеприимство, примите мою благодарность, если нет — соблаговолите предоставить мне надежное сопровождение для возвращения в Британию.

Хоэль не вдруг разобрался с образцом моего красноречия. Он вопросительно взглянул на Бедивера, удовлетворился выражением его лица, и убедился, что я не шучу. Затем задумался. Именно задумался, а не изумился, и это говорило о том, что кое-что о нашей истории он все-таки слышал. Возможно, раньше просто не придавал значения. А теперь вот пришлось.

— Милостивая леди Гвинвифар, — сказал он, наконец, придя к какому-то решению, — я счастлив оказать гостеприимство красивой женщине. Добро пожаловать, леди. — Он снова в некоторой растерянности взглянул на Бедивера.

Я постаралась опередить следующий его вопрос.

— Весьма благодарна за ваше гостеприимство, лорд Хоэль. Буду признательна, если вы предоставите мне отдельную комнату, где я смогла бы отдохнуть. Дорога оказалась тяжелой для меня, я устала. — Теперь, по крайней мере, можно было быть уверенной, что он не выделит нам одну комнату на двоих. Одно дело — моя неверность, а другое дело — пища для сплетен любопытным в Малой Британии. Не стоит предоставлять другому королевству доказательств неурядиц в семье Императора.

В доме Хоэля нам пришлось провести две недели, пока готовили отряд для поездки к королю Максену. У меня было время познакомиться с городом, и он мне решительно не понравился. Сначала он показался мне богатым, оживленным портовым городом, и действительно, порт жил довольно напряженной жизнью. Но сам город, как и большинство городов Британии, по большей части пустовал и приходил в упадок. Однако оставался крупнейшим городом на северо-западе Бретани. Населяли Арморику

[так во времена Артура называлась обширная область на северо-западе нынешней Франции — прим. перев.]

От Бреста мы поехали на северо-восток: Бедивер, четверо его воинов, я и десять всадников Хоэля. Мы прошли вдоль берегов реки Элорн к холмам, пересекли реку в Лландемохе и повернули на юг, к столице Максена Кар-Аэс. Все бретонцы говорят «кар» вместо «каэр»: звучит странно, зато на свой лад, отличный от британского. Акцент Бедивера смягчился за годы, проведенные в Британии, акцент Хоэля и его людей также казался мне более мягким, но когда мы оказались во внутренней области страны, речь сделалась почти непонятной. Помимо самой Британии к Империи относятся несколько других земель и других народов. Первые британские колонии появились здесь уже ближе к концу Римской Империи, и сначала возникали они именно во внутренних районах страны, прежде занятых обширными лесами. Коренные жители отсюда ушли, или их истребили. Побережье стало британской колонией позже: провинция Хоэль, Думнония, и соседние земли Трегора образовались сравнительно недавно. Церн, центральный регион, где самовластно правил Максен, был самой старой и странной частью страны. Семья Бедивера — это был не совсем клан; для бретонцев разделение на кланы не так важно, как для британцев, — жила дальше на востоке, недалеко от города Гвенед в провинции Бререк. Здесь Максен не имел столь же безраздельной власти, так как восточные части Малой Британии частично подчинялись саксонскому племени франков. И все же авторитет Максена чувствовался повсюду. Он утверждал, что произошел от первого правителя Малой Британии, самого Конана Мериадока, и мог требовать повиновения от кого угодно. В последнюю неделю июля мы, наконец, прибыли к его двору.

Хоэль, конечно же, известил повелителя о нашем прибытии, а король к тому времени успел получить письмо от Артура об изгнании Бедивера. Максен сам спустился к воротам Кар-Аэса, чтобы поприветствовать нас — как Хоэль и большинство бретонской знати, он поселился в римском городе, а не на холме. Король отнесся к нам с преувеличенной вежливостью, мы подобного не заслуживали. Он проехал с нами через весь город к своему дому, показывая нам достопримечательности. Правитель был на несколько лет старше Артура, худощавый, с лицом, на котором, казалось, навсегда, застыло выражение безысходной горечи. На лице выделялся большой рот с толстыми влажными губами и сильными белыми зубами, то и дело поблескивавшими сквозь густую черную бороду. Иногда он закусывал верхнюю губу и смотрел на кого-то холодными черными глазами, и я вскоре научилась угадывать в этом признак опасности. Но он прилагал немало усилий, чтобы казаться предельно вежливым.

Дома в центре города поддерживались в прекрасном состоянии. В своем доме король провел нас в очень красивые комнаты, гораздо лучше, чем у Хоэля, но меня он определил в покои Бедивера, и слуги не обратили внимания на мои протесты. Хотя комната была хороша: в римском стиле с плиточным полом, тяжелыми багровыми портьерами и толстыми коврами. Единственной мебелью в комнате оказалась кровать, зато очень большая. Конечно, я предпочла бы простую британскую комнату, чистую и побеленную, с письменным столом и книжным шкафом. А эта малиновая роскошь действовала на меня угнетающе.

Пока я спорила со служанками, Бедивер стоял у стены и смотрел на меня. Понятно, что он хотел бы остаться со мной, но просить об этом не стал. В одиночестве он чувствовал себя несчастным. Как и я. Но я категорически не хотела превращаться в инструмент, который можно использовать против Артура. Служанки угрюмо выслушали меня и ушли. А что я могла сделать? Власти у меня не было.

Вскоре явился еще один слуга и пригласил Бедивера на срочный разговор с королем Максеном. Он поглядел на меня, вздохнул и ушел. Я села на кровать, а служанки начали демонстрировать мне вещи, которые Максен распорядился доставить в нашу комнату. Передо мной разворачивали шелка, открывали шкатулки с драгоценностями и, похоже, ждали, что я начну повизгивать от восторга при виде таких сокровищ. А вот платье из пурпурного шелка, предназначенное для пира, действительно заслуживало всяческих похвал. Служанки сказали, что это «подарок короля». Я не хотела прикасаться к нему, хотя мое зеленое дорожное платье после всех наших приключений для пира решительно не годилось. Я бы вообще предпочла не посещать пир, чтобы не выставлять на люди позор моего мужа и не давать Максену возможности позлорадствовать над бедой Артура.

Бедивер вернулся после беседы с королем мрачным и измученным. Тяжело сел на кровать. Заметил роскошное платье в изголовье и вопросительно посмотрел на меня. Я пылко объяснила свои опасения.

— Да, — нахмурившись, проговорил он. — Конечно, король хочет показать тебя. Он вообще хочет использовать нас.

Мой бесполезный гнев улетучился. Положение было и без того хуже некуда, и лишние эмоции не помогут. Я подошла и села рядом с кроватью, у ног Бедивера.

— О чем вы говорили? — тихо спросила я.

Бедивер пожал плечами, потер лицо.

— Во-первых, он захотел узнать подробности наших приговоров и подробности стычки на дороге. Он о ней уже слышал. Я не хотел говорить об этом, но он веско заметил, что если мне потребуется защита, лучше говорить прямо. Затем он стал расспрашивать, действительно ли я замышлял заговор против моего господина Артура. Я поклялся, что ничего подобного и в мыслях не имел, и королю это не понравилось. Потом... потом он показал мне письмо от Артура, которое пришло несколько дней назад.

Я испуганно посмотрела на него, и он кивнул.

— Верховный Король требует вернуть нас обоих в Британию. Меня предстоит судить за нападение на воинов императора и за убийство некоего Гвальхаведа, сына Гавейна, члена королевского клана. Тебя хотят судить за сговор и уклонение от исполнения приговора. Письмо составлено в очень строгих тонах. Господин Артур настаивает на том, чтобы Максен вернул нас, иначе будут считаться нарушенными все предыдущие клятвы и договоры, и неповиновение будет расценено как мятеж.

— О, Господи! — прошептала я. — Все намного хуже, чем мы ожидали.

— Да, — кивнул Бедивер. — Может случиться война. В общем, письмо меня сильно обеспокоило. Максен подождал, пока я дочитаю до конца, а затем сказал:

— Видите, что приказывает мне Верховный Король? И как я должен поступить? Повиноваться или нет?

— Вы король, вам выбирать, — ответил я.

— Если я пошлю вас обратно, — Максен усмехнулся, — ты погибнешь. Впрочем, ты сам виноват. Но даже если то, что ты рассказал, правда, и леди Гвинвифар в заговоре неповинна, ей все равно грозит суровое наказание, очень вероятно, что ее приговорят к казни.

Я молчал. Король свернул письмо и убрал его.

— А потом он вернулся к прошлогоднему разговору, когда я приезжал в качестве посла Артура. Опять пошли рассуждения о независимости Малой Британии, потом он сказал, что не обязан подчиняться Артуру, просто раньше ему приходилось уступать угрозам и требованиям тирана. Ну а потом он напомнил мне, что я — бретонец, и человек, пострадавший от императора, и я вынужден был с ним согласиться. Пришлось выслушать много льстивых слов о моих талантах военачальника, о том, что Артур многим мне обязан, а отправил меня в изгнание без денег, даже не наделив землями. Я возразил, что любой другой король на месте Артура просто казнил бы меня за такое предательство. А он напомнил мне, что его прежнее предложение остается в силе. В общем, либо я соглашаюсь занять место его военачальника и возглавить мятеж, либо он отправляет нас обратно. «Тебе знакомы все приемы ведения войны императора, его союзников, ты знаешь численность его войск и стратегию, — говорил он, — а мои люди знают, что тебе все это известно. Они уже песни о тебе сочиняют, о том, как ты украл жену императора и увез с собой на родину. Если ты встанешь во главе войск, они с готовностью последуют за тобой».

Бедивер рассказывал все это с горечью, а потом сжал здоровой рукой искалеченную левую руку. Посмотрел еще раз на разложенное платье.

— Что я мог ответить? — Проговорил он совсем тихо. — Максен только и ждал шанса поднять мятеж с тех самых пор, как сел на престол. Он всегда ненавидел Артура. И он прекрасно осознает мою ценность. Если я откажусь, он скорее сам нас убьет, чем отправит к Артуру. Артур может тебя пощадить, а Максену от этого никакой пользы. Убить тебя даже предпочтительнее, чтобы произвести впечатление на своих людей.

— Но ты же не можешь предать Артура.

— Я уже предал его. Предал его доверие и свое положение, опозорил его перед подданными и убил его людей. Если к этому добавится еще и мятеж, уже неважно.

— Как это — неважно? Как ты можешь сражаться с теми, кем еще недавно командовал?

— Видишь ли, Бретань никогда по-настоящему не была частью Империи. Две-три битвы, и последует новый договор с Максеном. Братство лучше любой силы, которую может выставить Максен. Артуру даже не придется просить помощи у других британских королей. Возможно, война за границей даже пойдет на пользу Артуру. Братство придет в себя, исцелится. А если нет, какая разница? Мы так и так обречены.

Я вскочила и схватила Бедивера за плечи, заставив его смотреть мне в глаза.

— Но ты же не сказал, что согласен возглавить его армию?

— Нет. — Он покачал головой. — Я сказал, что подумаю. Он дал мне время до завтрашнего утра.

— До завтрашнего утра... — Я отступила, напряженно думая. — Значит, надо бежать сегодня вечером.

— Не получится, — Бедивер покачал головой. — Мы в самом центре владений Максена. У нас ровно столько свободы, сколько он позволит. Даже если мы сбежим, что тогда? Будем жить среди франков или саксов, будем пасти свиней, как в старых сказках?

— Но ты не можешь сражаться против Артура и Братства!

— Я уже сражался против Артура и Братства! Моя леди, пойми, нам будет хуже, если я откажусь.

— Нам и так плохо, а будет намного хуже, если ты согласишься служить Максену. Тебе что, не терпится добавить еще и это к нашим страданиям?

Бедивер встал, подошел к изголовью кровати и погладил шелк платья.

— На земле мы уже прокляты, — тихо сказал он. — Так зачем нам спешить за проклятием в ад?

— Бог милостив, — ответила я. — Пусть мы умрем, но не предадим веру, не предадим нашу страну и нашего господина, если умрем с раскаянием, возможно, Бог нас и простит. А вот предатели точно прокляты, и место им в самых нижних кругах ада.

— Если бы Бог был милосерден, — ответил Бедивер, не отводя взгляда от пожалованного мне платья, — ничего бы и не случилось. Нет, Бог справедлив. И я проклят по справедливости, потому что предал своего господина и все, во что верил. Я думаю, что проклятие разрушило образ Бога в моей душе. Может быть, если я вдруг выживу, я сумею это исправить. А вот смерть — это конец всему. Там уже не придется выбирать, как поступить. Вечное проклятие... Миледи, мы говорим о преступлениях. Если я приму предложение Максена, это будет преступлением. Но если мы позволим ему вернуть нас в Британию, Максен все равно рано или поздно восстанет, и, возможно, тогда Артур окажется не готов. Не забудь, что Мордред уже много сделал, чтобы разрушить Братство. Наше возвращение может стать более серьезным преступлением, чем наше предательство здесь. Если мы останемся и дадим убить себя, это тоже преступление. Выхода нет. Бог наказывает нас по нашим грехам. Почему бы тогда не выбрать путь полегче и не прожить подольше? По крайней мере, тогда я останусь верным тебе.

Я готова была спорить с ним. Я бы попыталась вытащить его из этого омута отчаяния, в который он нырнул с головой, убедить отказаться от предложения Максена, но в этот момент вошли две служанки короля.

— Леди, — явно нервничая, сказала одна из них, — леди, вы принимаете дар короля?

Я посмотрела на Бедивера. Он все еще стоял, поглаживая шелк, и не спешил оглянуться на меня. Если бы мы уже заработали свое проклятие, платье мало что изменило бы. Но я не могла, как Бедивер, рассматривать мир с позиций философии, когда одно предательство может изменить мою природу. Я знала, что я преступница, что я бесчестная женщина, и все же я не хотела опозорить себя или своего мужа еще больше, и принять хотя бы на одну унцию бесчестия больше, чем уже приняла.

— Передайте королю мои глубочайшие извинения, — сказала я служанке. — Императорский пурпур для меня сейчас слишком благородный цвет, и мне не подобает носить его. Кроме того, он не идет к моим волосам.

Служанка вздохнула, кивнула, подняла платье и накинула его себе на руку.

— Знаете, леди, это неблагодарно, отвергать подарок, столь щедро преподнесенный столь великим королем. Но чтобы не опозорить его на пиру, король предлагает вам другое платье. — Она хлопнула в ладоши, и в комнату вошла еще одна служанка. Она осторожно несла сине-зеленое платье и большую золотую диадему, украшенную янтарем и синей эмалью. Я вежливо поблагодарила их и попросила передать мою благодарность королю. Когда они ушли, я снова посмотрела на Бедивера. Не могла я сейчас препираться с ним, погруженным в такое отчаяние. Слова бесполезны. Я просто подошла и обняла его, успокаивая, как мать успокаивает больного ребенка.