Тени зимы

Глава седьмая

В начале июня Артур выехал из Камланна, чтобы навестить короля Эльмета, поссорившегося в очередной раз с королем восточных англов. Оба противника не хотели доводить до нас причину ссоры. Мы с Бедивером снова остались на хозяйстве в крепости. Меня немного удивило, что остался и Гавейн. Впрочем, Артур решил дать рыцарю отдохнуть и надеялся, что Гавейн присмотрит за братом.

А напряжение в крепости росло. Кое-кто из приятелей Мордреда вполне мог заподозрить нас с Бедивером в намерениях захватить власть, пока Артур в отъезде. Уже вскоре после того, как король покинул крепость, случился поединок. Один из наших сторонников был убит. Его противник оказался тяжело раненым. Его отправили к Грифидду лечиться. Но этим дело не кончилось. Все знали, на чьей стороне симпатии Грифидда, и многие начали говорить, что он либо отравит раненого, либо даст ему умереть своей смертью от ран. В конце концов, нам удалось уладить этот вопрос — мы объявили, что Артур вынесет свой приговор этому воину после возвращения. Охрану к раненому приставить запретили, а друзьям этого человека позволили перенести его в дом, где он жил, и оставаться там до выздоровления. Заключать его под стражу не было смысла — из-за слабости и потери крови на побег он был не способен. Находились такие, кто и после этого ворчал по поводу «хитрой шлюхи» и «выскочки-иностранца». Поединков пока не случалось, но теперь уже, скорее, потому что напряжение достигло предела, и представители обеих группировок уже не рисковали оскорблять друг друга поодиночке. Любая следующая ссора грозила уже не поединком, а серьезным вооруженным столкновением, в котором могла бы принять участие вся крепость. Правда, мне казалось, что Мордред пока не готов к открытому противостоянию. Я ждала. Он тоже ждал.

Незадолго до возвращения Артура напряжение немного ослабло, и я решила устроить пир. Я надеялась, что обильное застолье, песни о военных подвигах могли бы напомнить о былом Братстве и еще уменьшить напряжение. Пир предполагался не официальным, поэтому на него допускались и женщины, а при них, как я полагала, мужчины будут вести себя сдержаннее.

Сначала все шло хорошо. Кей попросил у меня разрешения привести Мэйр, чтобы она сидела рядом с ним, и она пришла, в прекрасном платье, с одолженными драгоценностями, возбужденная и обрадованная, как маленький ребенок. За высоким столом много смеялись, Талиесин произносил хвалебные речи, и казалось, будто Мордред никогда не приезжал в Камланн, хотя он молча сидел среди нас. За нижними столами тоже много шутили и смеялись, но немного натужно.

Подошел Талиесин, присел в конце высокого стола и, сославшись на усталость, с улыбкой передал арфу Гавейну. Рыцарь ответил какой-то шуткой и сыграл ирландскую песню о роднике, которая успела полюбиться британцам. Потом он протянул арфу Бедиверу.

— Хочешь, чтобы я выглядел дурак дураком, играя после тебя? — расхохотался Бедивер. — Отдал бы арфу Кею, чтобы все могли посмеяться. Ну, ладно, если уж петь… — и он одной рукой очень неплохо сыграл и спел старое латинское стихотворение, которое мне очень нравилось. Голос у Бедивера, конечно, не шел ни в какое сравнение с голосами наших признанных певцов, но арфа звучала чисто и сильно. Закончив, он передал арфу мне. Я мимолетно пожалела, что в молодости пренебрегала музыкой, предпочитая книги песням, и предложила инструмент Мордреду, сидевшему слева от меня.

Медро взял ее с любезной улыбкой, и заиграл прелюдию к балладе о прелюбодейке Блодьювед. Прежде чем начать петь, он со значением посмотрел на меня, выдержал паузу, чтобы все заметили его взгляд, и только потом запел. Его намек поняли все, кто в это время отвлекся от еды и питья. Что мне оставалось делать? Сохранять спокойствие и делать вид, что я здесь настолько ни при чем, что даже не обращаю внимания на любые намеки.

Мордред оборвал пение на середине и протянул арфу сидевшему рядом Гвину. Юноша принял ее с серьезным видом. Попробовал струны, не расстроены ли, затем решительно поднял глаза.

— Не понимаю, почему вы не закончили песню, — сказал он, обращаясь к Мордреду спокойным голосом. — С арфой что-то не так?

Улыбка Медро не изменилась, но глаза его опасно блеснули. Он возненавидел Гвина с того момента, как узнал, что брат признал его своим сыном. Свое отношение он скрывал с трудом, или не старался скрывать. Гвин, в свою очередь, тоже не скрывал своей явной неприязни к Мордреду, и в этом они были честны друг с другом.

— Нет, с арфой все в порядке. Просто баллада слишком длинная, вряд ли годится для сегодняшнего вечера.

— В самом деле, — Гвин перебрал струны, — ее так часто пели, что она уже надоела. И так все наизусть знают. И вовсе не потому, что в тексте скрыта какая-то истина. Нет. На прошлой неделе я говорил со священником, это ученый человек, и он назвал эту балладу языческой сказкой о старых богах, злой и фальшивой насквозь. — Мэйр хихикнула, и мгновение спустя все, кто следил за разговором, рассмеялись вслед за ней. Гвин гордо посмотрел на меня, он предлагал разделить удовольствие от замешательства Мордреда.

Я улыбнулась в ответ. Я любила этого замечательного юношу.

— Спой ту песню, которую играл на днях в Зале, — предложила я. — Там очень красивая мелодия, но я не все слова расслышала.

— Ах, эту… — Гвин покраснел. — Не бог весть что, но, миледи, если вы просите, я спою, конечно.

Уже по тому, как Гвин посерьезнел, стало понятно, что песню написал он сам. Сыграв короткое вступление, он запел:

Замечательная песня! И мелодия интересная. Из тех, что возвращаются, когда думаешь, что песня уже забыта. Но тут Кей отобрал у Гвина арфу и проворчал недовольно:

— Хорошо о смерти поешь, мелкий. Сдается мне, не приходилось тебе ехать на восток, на встречу с саксами, и, да поможет тебе Бог, глядишь, и не придется. Знаешь, помирать от саксонского меча — не лучшая участь для такого певца.

— Ну, надеюсь, помирать придется как раз саксу, — Гвин улыбнулся. — Споете нам что-нибудь героическое, благородный Кей?

Прямо перед этим разговором, Медро перегнулся через стол и негромко произнес, обращаясь к Гвину:

— Не стоит тебе опасаться саксонских мечей, племянник. Вряд ли тебе доведется увидеть много битв.

Однако Кей среагировал раньше Гвина:

— На что это ты намекаешь? — тон его не оставлял сомнения, что он не прочь подраться.

Медро презрительно улыбнулся.

— Даже если бы наш юный герой отправился на битву или на поединок, неужто ты думаешь, отец позволит ему рисковать своими нежными конечностями? Да никогда! Даже в своем знаменитом боевом безумии мой брат затрясся бы от родительского страха и погнал бы сынка с поля боя пинками.

Гвин побледнел, но Гавейн не дал ему сказать ни слова.

— Ошибаешься, брат. Даже прикажи я сыну струсить, он бы меня не послушал. Я видел, как падают в битве мои друзья и знаю, что воином становится только тот, кто не покинул поле боя. Впрочем, тебе это незнакомо.

В последовавшей паузе Мордред и Гавейн, внешне оставаясь спокойными, так смотрели друг на друга, что воздух вокруг них звенел от ненависти.

— Разумеется, в чем-то ты прав, — небрежно-спокойно продолжал Гавейн. — Если бы моего сына обманом втянули в какую-нибудь ссору, или предательски убили из-за угла, все было бы совершенно иначе. Смерть в бою примерно то же самое, что смерть от наводнения или лихорадки, но по отношению к обиженным закон требует справедливости. А уж в подобном случае я бы за справедливостью до края земли дошел. Я бы не стал требовать виру за кровь или предъявлять претензии. Убил бы, и всё. Это на случай обмана или предательства, как я уже сказал. А в бою нужно полагаться на собственное мастерство и Божью милость.

Мордред не выдержал и опустил глаза, но Гавейн продолжал сверлить взглядом его переносицу. Гвин смотрел на братьев с беспокойством, теребя перевязь меча.

— Да, конечно, — тихо проговорил Мордред. — Все знают твою любовь к справедливости, даже к правосудию над воображаемым злом, брат. И, конечно, твой сын умеет защищаться. В этом он — твое подобие, как, впрочем, и во многом другом. — Он снова поднял глаза, теперь в них светилась неприкрытая злоба.

— В чем «в другом»? — требовательно спросил Гвин.

— Ну как же! — Мордред жестко улыбнулся. — Вы же оба оставили свои дома, наплевали на родичей, забыли своих матерей, словно они вам были чужие, и оставили их умирать.

Гвин стиснул рукоять меча. Рука его заметно дрожала. Мордред поспешно добавил:

— Это я так предполагаю. Закон запрещает мне оскорблять родичей, а тем паче требовать от них поединка. Лорды и леди, простите меня, я устал. Приношу свои извинения, если вдруг кого-то обидел, но сейчас отправляюсь спать. Спокойной ночи.

Он встал и быстро вышел из зала. Сразу же поднялись несколько других воинов и поспешили за ним, всем своим видом показывая, что они поступают так не по доброй воле. Кей, все еще сжимая арфу, словно боевое копье, плюнул им вслед.

— Во! На этот раз удалось вывести его из себя. И то хорошо. По крайней мере, избавились от него. — Он одним махом допил свой кубок и затянул громкую походную песню.

Гвин смотрел вслед Медро, все еще сжимая рукоять меча; затем отвернулся. Гавейн с беспокойством следил за ним.

После пира я немного подумала и решила, что Кей поспешил с выводами. Мордред и не думал терять самообладание, когда едва не вызвал Гвина на поединок. Парня он ненавидел и ненависти своей не скрывал, но никогда не делал ничего такого, что противоречило бы его политике. Вот уж в это я не верила. Мне еще ни разу не приходилось видеть его истинного выражения лица за той золоченой маской, которую он носил, не снимая. Был бы со мной Артур, мы бы долго обсуждали этот короткий разговор. Но, в общем-то, хорошо, что его не было. Вот только поговорить мне было не с кем. Без мужа дом казался пустым и холодным. Никто не сидел за столом, не ждал моего прихода. Дел у меня хватало. В последние дни дома я только спала. Слуга прибирался каждый день, но после него оставалось так чисто, как бывает в гостевом доме. Вот и сегодня я села на постель, распустила и расчесала волосы, и поняла, что напряжение никак не отпускает меня, что я вряд ли усну. Я скучала без Артура. Пошла в другую комнату, посидела за столом, перебирая кое-какие документы, но сосредоточиться так и не удалось. Я просто сидела и смотрела на лампу, пока не осталось ничего, кроме горевшего фитиля. Я думала о сегодняшнем вечере, вспоминала другие подобные разговоры, но так и не решила, что со всем этим делать. Я погасила лампу и вышла на порог. Здание Зала высилось неподалеку темной горой, заслоняя Луну. В его тени прятались соседние домишки, тропинки между ними, трава на склоне. В маленьком оконце дома Бедивера тлел желтый лютик лампы. Поздно. Слуга Бедивера уже ушел. Поблизости никого нет. Еще немного я колебалась, а потом вышла, закрыв за собой дверь.

Бедивер сидел на пороге своего дома, смотрел на Луну и тихонько пел:

Она — мое сердце, она — моя тайна,

И яблони цвет ароматный — она…

Увидев меня, он замолчал. Встал, выступил из света лампы за открытой дверью в лунный свет, и сразу стал бледным, как смерть.

— Я думал, придешь ли ты сегодня, — тихо сказал он. — Добро пожаловать.

От лунного света у меня на сердце стало холодно. Я поспешно шагнула в дом, к теплому свету лампы. Бедивер закрыл дверь. В очаге горел огонь. Блики скользили по полке с книгами, отражались в серебряном кувшине с вином и двух чашах на столе. Бедивер налил вина и протянул чашу мне.

— Я очень надеялся, что ты придешь. Какие красивые у тебя волосы…

— Ты и так знаешь меня всю. Лучше скажи, что ты думаешь о том, что случилось сегодня в Зале. Чего хотел добиться Мордред?

— Я так и думал, что ты спросишь об этом, — он продолжал стоять с чашей в руке, глядя на меня. — Ах, Гвинвифар, я не знаю. Может, на этот раз он просто вышел из себя? У него не меньше причин пребывать в напряжении, чем у нас. Успехами он похвалиться не может. Бывшие сторонники в раздумьях: стоит ли за ним следовать? Не лучше ли сохранить верность Императору?

— А мне казалось, что преданность его людей только растет.

— Верно. Но их мало. Меньше, чем он ожидал.

— Но он же явно чего-то хотел. Не верю я в его вспыльчивость. Слишком он опытен, чтобы терять голову по пустякам.

— Может, и так. Я вижу, что в последнее время Гвин просто бесит его, он злится на мальчишку больше, чем на Артура, хотя наш лорд как был, так и остается его главным врагом. И Гавейн говорил, что он ему не врет. Так что Мордред вполне мог потерять самообладание.

Я села за стол, отпила вина. В комнате было тепло, я совершенно расслабилась. Так приятно было говорить свободно и знать, что тебя понимают.

— Я теперь боюсь за Гвина. Да, да, знаю: Мордред не может ссориться с ним, закон не разрешает драться с собственным племянником. Но кого-то из своих он вполне может подговорить. А Гвин очень обижается, когда у него за спиной говорят, будто он прячется за отца. Ничего не стоит спровоцировать его на драку. Как думаешь, Мордред действительно хочет его уничтожить? Он ведь заметил, что Артур благоволит к мальчишке?

— Это не беспомощный мальчик, миледи, — Бедивер покачал головой. — Он уже сейчас лучше многих на коне. Более того, он популярен. Такая ссора принесла бы Мордреду мало пользы. И Гавейн ясно дал понять, как он отнесется к любой попытке вызвать сына на поединок. Думаешь, кто-нибудь хочет нажить себе такого врага, как Гавейн? Я не думаю, что Гвину грозит опасность с этой стороны. Голубушка моя, если искать что-то серьезное, то где-то в другом месте.

Похоже, я не слушала. Я рассматривала моего рыцаря в теплом свете лампы: темно-каштановые волосы, не тронутые пока сединой; серьезные глаза под ровными бровями; уголки рта приподняты — в них застряли остатки улыбки. Любовь пронзала мне сердце. Мы оба знали, что я пришла не только для того, чтобы обсуждать заговоры и политику. Мы оба хотели на время избавиться от всего этого, побыть в другом мире, нашем, и только нашем; и сейчас этот другой мир расцветал вокруг нас. Бедивер поставил нетронутую чашу с вином, подошел и наклонился, целуя мои веки. Он пропустил между пальцами мои волосы и снова поцеловал. Я поставила свою чашу на стол, встала и прижалась к нему. Любовь… когда она приходит, забывается все: долг, обязанности, да и о себе перестаешь помнить. Все остается за порогом этого нового мира. С Бедивером я становилась просто Гвинвифар, а не императрицей, не государственным человеком, переполненным заботами и связями. Ничего не осталось за пределами, очерченными светом лампы в доме моего любимого. Рыцарь аккуратно расшнуровал мое платье, обнял и подтолкнул к постели.

А потом наш мир разлетелся на тысячу частей.

Огонь стал ярче, налетел порыв ветра, в распахнутую дверь хлынул поток холодного воздуха и ночные запахи. Послышались крики. Бедивер мгновенно скатился с меня, схватил меч и встал между мной и дверью. Я села, пытаясь поправить платье, понять, что происходит. Впрочем, это сразу стало ясно. Мордред торжествующе кричал:

— Вот! Смотрите! Она здесь!

Отблески факелов метались по стенам.

— Тебе что здесь надо? — зарычал Бедивер. — Пошел вон! Убью, как Руада!

— Кто там с тобой? — выкрикнул другой голос. — У тебя там женщина? Почему ты ее прячешь?

У двери слышались суетливые шаги. Бедивер прислонился к стене, одним движением стряхнул ножны с меча; свет очага отразился от стали, словно и сам клинок стал огненным.

— Обезоружить его! — истерично кричал Мордред. — Он виновен в государственной измене!

— Убийца! Предатель! — послышались другие крики.

Я отбросила покрывало и встала рядом с Бедивером. В комнате внезапно сгустилась тишина. Я убрала волосы с глаз и провела руками по бокам, оправляя платье.

В комнату протиснулись с десяток мужчин, их вел Медро, лицо его пылало триумфом, в руках сверкал меч. Я быстро оглядела его свидетелей и в первом ряду увидела бледного от ужаса Гвина. Вот тут мне захотелось провалиться под землю. Когда я встретилась взглядом с юношей, он побагровел, хотел выскочить за дверь, но не смог протолкаться через толпу. Я ошиблась. Это были не сторонники Медро. На меня потрясенно смотрели мои друзья, а уже за ними переминались с ноги на ногу несколько людей Мордреда. Он очень тщательно спланировал свою операцию. Я предала их, и теперь меня тошнило от стыда. Говорить было трудно. Но надо.

— Вы собрали этих людей в уверенности, что я буду здесь, — сказала я и поразилась сама себе: оказывается, я не только могу говорить, но говорить своим обычным, спокойным голосом. — Вашим людям важно было обвинить меня, а моим друзьям — убедиться в моей невиновности. Вы долго искали такой шанс, и не упустили его. Что ж, вы выиграли. Только правды в ваших домыслах все равно нет, — я смотрела только на Гвина. — Ничего у вас не получится!

Мордред стал бледнеть на глазах. Он в ярости плюнул на пол.

— Лжёшь, шлюха! — выкрикнул он. — Пытаешься притвориться невиновной? Не выйдет!

Бедивер рядом со мной шевельнулся и поднял меч в позицию, готовый броситься вперед. Я схватила его за руку, прижала к сердцу. Он бросил на меня недоуменный взгляд, но мне было не до него.

— Да, я виновна в прелюбодеянии, — громко заявила я им в лицо. — Но, клянусь Богом, Господом Неба и Земли, всеми силами небесными, мы невиновны в измене. Слухи — ложь. Мы никогда не желали вреда ни нашему лорду Артуру, ни нашей Империи; и мы никогда не думали захватывать власть. А теперь можете наказать нас, как хотите, потому что мы заслуживаем всего того, что любой из вас хотел бы сделать с нами. Я не стану отрицать своей вины! Но сейчас я обращаюсь к своим друзьям. Послушайте меня. Мордред ап Лот стремится посеять раздор среди нас, он готовит гибель для нас всех, он мечтает о том дне, когда Камланн падет. Вы не доверяли ему раньше, не верьте и теперь. А сейчас дайте дорогу. Я иду домой и там буду ждать приговора моего господина Императора.

Мордред рванулся вперед, намереваясь ударить меня, но кто-то из его друзей успел придержать своего предводителя. Куда исчезли присущие ему грация и презрительная улыбка? Передо мной стоял краснолицый, разъяренный и, пожалуй, растерянный совершенно чужой мужчина.

— Лжет она! Не слушайте ее! — вопил он так, что слюна летела изо рта. — Их поймали на месте преступления, они предали нашего господина, а теперь она еще оскорбляет меня!

Люди Мордреда двинулись вперед. Я отпустила руку Бедивера и шагнула им навстречу. Главное — не смотреть на моего рыцаря. Он жаждал сразиться с ними и умереть, сражаясь. Только допустить этого было никак нельзя. Мы должны предстать перед судом, суд должен признать нас виновными, огласить приговор и доказать, что никаких других грехов на нас нет. Я обрела себя, стала тем, кем и должна быть, я могла ясно мыслить и понимать все необходимые дальнейшие шаги. Как я и предполагала, стоило мне сделать шаг навстречу толпе, как она подалась назад. Они меня ненавидели, но я знала, что сейчас могу приказывать, и они будут подчиняться.

— Я и лорд Бедивер передаем себя в руки правосудия. Где лорд Кей?

Поднялся ропот.

— Зачем нам Кей? Это я взял тебя в плен. — крикнул Мордред.

— Кей командует пехотой крепости. Он замещает Бедивера и меня, он распоряжается в крепости, когда в том возникает необходимость. Он, а отнюдь не вы, лорд Мордред ап Лот. Вот пусть лорд Кей и позаботится, чтобы нас охраняли должным образом. Может, вы считаете и его предателем? Может, будете утверждать, что я и с ним сплю? Вы наворотили вокруг меня столько лжи, что я уж и не знаю, что вы там еще выдумаете.

— Да я… — он никак не мог успокоиться. — Да вы… Как можно отрицать то, что вы натворили? Мы же застали вас на месте преступления!

— О своем преступлении я уже сказала. Об одном преступлении. Если хотите повесить на меня какое-то другое, обращайтесь к милорду Артуру. В любом случае, это не вам решать. Освободите дорогу. Я возвращаюсь в свой дом и жду возвращения Верховного Короля. Готова принять смерть, если такова будет его воля. Но я снова клянусь перед всеми вами, что никогда не желала видеть на его месте никого другого. Я повинна в слабости, я хотела утешения, которое даровал мне лорд Бедивер, но больше ни в чем. Мордред ап Лот, вы не хуже меня знаете, кто судит в этой крепости, кто имеет право выносить приговор, так что ждите, когда решат те, кто имеет на это право. — Я чуть не грохнулась в обморок, когда сзади меня что-то тяжело упало. И только потом я поняла, что это сэр Бедивер бросил свой меч. Но теперь я продолжала уже увереннее: — Ты, Руаун, и ты, Горонви, будете охранять меня, чтобы я не повесилась ненароком до утра. Лорд Мордред, вы ведь этого опасаетесь? И позовите же, наконец, лорда Кея!

— Я позову, — вызвался Гвин. — Я… отца позову. — Он повернулся, протолкнулся сквозь толпу и вышел.

Мордред смотрел на меня с нескрываемой ненавистью.

— Распоряжаетесь? — прошипел он. — Ничего, скоро перестанете.

Я ничего не ответила, просто подошла к тем, кто заступал мне дорогу, и они посторонились.

— Гвинвифар, — позвал Бедивер. Я оглянулась и увидел, что он так и стоит возле постели, а меч лежит под ногами. В глазах рыцаря застыл ужас.

— Мы же знали, что рано или поздно это случится, — я постаралась голосом ободрить его.

— Помни, что я сказал, — прошептал он. — Это моя вина.

Я не стала отвечать. Руаун и Горонви встали от меня по бокам, и мы двинулись вперед. Я подумала, прежде чем остановить выбор на этих двоих. Они как раз представляли противоположные стороны, и теперь будут в оба глаза следить друг за другом. Но этом моя ясность мышления и восторг от того, что я наконец высказала Мордреду все, что хотела, покинули меня, как только я шагнула за порог. Позади остался Бедивер, ждать, пока Кей приставит к нему стражей. Передо мной разверзлась вся глубина стыда и ужаса. Очень хотелось умереть, чтобы не видеть ни Артура, ни завтрашнего дня.

Я не увидела Артура, когда он вернулся в Камланн. Гавейн и Кей встретили его у ворот и поведали о событиях. Сначала он не поверил. Но когда понял, что никто не собирается с ним шутить, приказал оставить его одного. Лорды неохотно повиновались. Король повернул коня и галопом пустился прочь от Камланна. До полудня следующего дня его никто не видел. Вернувшись, он первым делом, как был, в дорожной пыли, заперся с Гавейном и они долго решали, как теперь действовать. Потом, все так же в сопровождении Гавейна, отправился в дом Бедивера, возле которого стояла стража.

Обо всем этом мне позже рассказал Гавейн. Тогда, ночью, он пришел сразу же, как только Гвин сообщил ему о случившемся. Стоял, не говоря ни слова. Теперь, так и не произнеся ни единого упрека, он спокойно обсуждал со мной, как лучше всего опровергнуть обвинения Мордреда в предательстве. Он и Гвин попеременно продолжали навещать меня всю последующую неделю, рассказывая о том, что происходит, помогая планировать линию защиты. Еще они приносили мне отчеты и документы, которые я просила. Я твердо намеревалась оставить крепость в порядке.

— Артур говорил с Бедивером? — с тревогой спросил я Гавейна.

— Это нельзя назвать разговором, — воин покачал головой. — Артур вошел в дом. Бедивер упал перед ним на колени и склонил голову. Артур потребовал: «Расскажите мне, но только то, что случилось». Бедивер сказал: «Это моя вина, милорд, и я горько раскаиваюсь». Артур промолчал.

— Он разозлился?

— Вовсе нет. Он только смотрел на Бедивера так, словно видит его впервые. Я уже говорил вам, миледи, он подобен человеку, приходящему в себя после великой битвы. Так бывает. Ты ошеломлен, ты не представляешь, что сделал и что будешь делать дальше. Бедивер так и стоял перед ним на коленях, не поднимая глаз, а милорд Артур просто рассматривал его, как редкого зверя, пытаясь понять, что оно такое и чего хочет. Бедивер собрался с духом и сказал, что соблазнил тебя после ... после того, как ты попыталась отравить моего брата, то есть когда ты была совсем несчастна. Он сказал, что давно любил тебя. И еще сказал, что вы пытались прекратить отношения, но ему всегда удавалось уговорить тебя подождать еще немного. Это правда?

— Что тебе сказать? И да, и нет. Он обвиняет только себя. Это неправда. Насчет того, что мы не раз хотели прекратить… Правда. И как бы нам это удалось, оставаясь в крепости? Он просто хочет оправдать меня. Только напрасно.

Гавейн долго смотрел на меня, словно ожидая продолжения. Но мне нечего было ему сказать.

— Да. Так вот. Все это он говорил Артуру, стоя на коленях и не поднимая глаз. А потом, когда закончил, все-таки поднял голову и они с Артуром долго смотрели друг на друга. Тогда Бедивер вздохнул и сокрушенно произнес: «А любила она лишь тебя. Но ты требовал от нее больше, чем она могла дать. Никому не под силу оставаться только правителем, всегда сильным, всегда собранным. Ни тебе, ни ей. Ей нужна была опора, и я предложил себя. Моя вина. Не наказывай ее за это. Ты знаешь, я всегда был твоим слугой, и это единственный раз, когда я предал тебя». Артур ничего на это не ответил, только махнул мне рукой, чтобы я шел за ним, и оставил Бедивера стоять на коленях посреди комнаты.

— Ко мне он зайдет? — очень тихо спросила я.

Гавейн долго не отвечал.

— Не знаю. Вряд ли. Сейчас он спит у меня дома. Он хочет, чтобы ты была здесь до суда. Он никому не говорит, что думает и что планирует делать. Нет, не придет он сюда.

Гавейн оказался прав. Мы так и не увиделись с мужем до самого суда. А суд случился примерно через неделю после тех событий. Происходил он в Зале, и на нем присутствовало все население крепости и даже многие посторонние.

Утром перед судом я одевалась особенно тщательно, словно готовилась к большому пиру. Не знаю, что мной двигало. Наверное, хотела привлечь внимание зрителей. Испортила свое лучшее платье из белого шелка, проделавшего такой долгий путь ко мне из Рима. Шелк тяжело рвать, но пурпурную кайму я оставлять не хотела. По краям остались золотые нитки, которыми ее пришивали. Никаких украшений! Перстень я сняла и завернула в полоску оторванного шелка. Волосы убрала цепочкой из римских стеклянных бус; я нашла их у подножия Вала, и с ними приехала в Камланн. Зеркало меня удивило. На меня смотрело знакомое, в общем-то, обычное лицо. Еще неделю назад отражение представляло изможденную бледную женщину, потерявшую всякую надежду. Не было клана, куда я могла бы вернуться, не было власти, даже одежда на мне принадлежала императрице, которой я больше никогда не буду. У меня не было ничего, кроме моего тела, да и оно со мной только до той поры, пока Император не вынесет приговор.

Когда в дверь постучали мои стражники, я отложила зеркало и отправилась с ними в Зал. Он оказался переполнен. Не было ни одной женщины, закон не допускал их присутствия. Закон — дело мужчин. Мое появление встретил ропот. Стоявшие у стен тянули шеи, чтобы получше разглядеть меня. Я рассчитывала смиренно принять свою заслуженную вину, но вдруг обнаружила, что моя гордость подняла голову. Мне хотелось прикрикнуть на этих любопытных. Но я только выпрямила спину и неторопливо проделала весь путь до высокого стола. В Зале горели факелы, хотя на улице светило солнце. Его косые лучи от дыма становились голубыми. Было жарко и душно. Пока я шла, у меня закружилась голова, слишком много народа набилось сюда. Лица сливались для меня в одно длинное невыразительное полотно. Блестели доспехи, сверкали камни на рукоятях мечей, со стен свисали белые щиты. Я не видела друзей! В дальнем конце Зала за высоким столом сидел кто-то, похожий на статую. В свете факелов я едва узнала Артура. На нем был его обычный пурпурный плащ и воротник из тяжелого золота. Правая рука Императора лежала на свитках улик на столе, камень в перстне иногда посверкивал. Лицо словно вырублено из мрамора, бледное и неподвижное. Глаза смотрят куда-то вдаль, в точности как у императора на мозаике.

Перед Артуром уже стоял Бедивер, и я стала смотреть на него, после того как мои стражи указали мне место справа от рыцаря. Рыцарь стоял в обычной темной одежде, но без всяких знаков различия, без оружия… Монах, а не лорд-воин. Только когда мы встретились глазами, в нем промелькнуло что-то знакомое: сожаление, мольба о прощении или любовь — я не успела рассмотреть, потому что он сразу отвернулся. Стражи ударили по полу древками копий, и суд начался.

Артур встал и развернул свиток улик.

— Бедивер, сын Брендана, бывший военачальник Братства, и Гвинвифар, дочь Огирфана, обвиняются в оскорблении императорского величия, согласно законам Римской и Британской Империй, а также в прелюбодеянии. Обвинение предъявлено Мордредом, сыном Лота. Лорд Мордред, повторите перед свидетелями обвинение, которое вы выдвинули против этих людей.

Медро встал с места сбоку от помоста и, подойдя к Артуру, остановился слева от него. Сегодня он изменил своему обычному плащу шафранового цвета. На смену ему пришел плащ с малиновой окантовкой и такой же золотой воротник, какой надел Артур. Прежде чем начать говорить, он сделал паузу, убедился, что все в Зале заметили его сходство с Верховным Королем. Затем, не глядя на нас с Бедивером, он рассказал о том, как ему удалось обнаружить прелюбодеяние. Иногда он добавлял в ясный голос нотку печали, показывая, насколько сам поражен ужасными событиями. Я наблюдала за Артуром. Мой муж выглядел еще более усталым и изможденным, чем обычно в последнее время, но лицо его оставалось совершенно бесстрастным. Мне уже доводилось видеть подобное выражение, и я знала, что оно скрывает, но для многих оно казалось просто холодным и невозмутимым.

Это странное чувство: стоять перед Артуром и выслушивать, как Мордред обвиняет меня. Еще недавно на месте короля сидела я, выслушивала обвинения и выносила приговоры. Пожалуй, эта странность помогала мне удержаться на плаву. Всё лучше, чем позор и ярость к Медро, чья гладкая речь выставляла меня просто чудовищем.

— В ночь перед тем, как стало известно об этих преступлениях, в Зале проходил пир, — соловьем разливался Мордред. — Я ушел рано, потому что эти развратники возмущали меня давно. Мне нужна была ясная голова на случай, если произойдут какие-нибудь события. Все-таки вас, милорд, не было в крепости, а в ваше отсутствие всякое может случиться.

— Объясните, что вы имеете в виду, — уже в который раз остановил его Артур. Мордред то и дело намекал на то, что мы с Бедивером замышляли свержение Императора, но Артур неизменно останавливал его, требуя доказательств. Доказательств не было, так что Мордреду каждый раз приходилось оставлять свои намеки и возвращаться к основной теме слушаний.

— Я просто хотел сохранять бдительность, — поспешно сказал он, — на случай, если в ваше отсутствие возникнут какие-то проблемы, которыми эти преступники могут пренебречь, увлеченные своей предательской любовью.

— У вас были основания подозревать этих двоих в небрежении своими обязанностями?

— Нет, милорд; но я подумал, что, учитывая обстоятельства, они могли проявить подобное небрежение.

— Ах, вот как! Может быть, вы ставите под сомнение то, как они выполняли свои обязанности потому, что считаете себя более рачительным хозяином? Или, быть может, вас волновала судьба вашего друга, лорда Лленлевка, сына Крейддола, сидящего под арестом по обвинению в клевете на императорское величество? Вы опасались, как бы он не заболел?

— Милорд, я ведь ничего не утверждаю. А мой друг Лленлевк просто высказал предположение, что эти двое — преступники. Что и доказали последующие события.

— Действительно. Мне сообщили, что он также называл преступником меня, и что он убил на поединке члена Братства, защищавшего мое имя.

Мордред улыбнулся, как бы извиняясь перед Залом за нападки Артура.

— Милорд, я ни слова не сказал ни о каких обвинениях в ваш адрес, даже не знаю о них. Я всего лишь заботился о благополучии крепости в ваше отсутствие.

— Мы приветствуем вашу преданность, лорд Мордред. Значит, у вас не было доказательств новых преступлений обвиняемых или каких-либо оснований подозревать их?

Артур прервал поток красноречия Мордреда весьма недвусмысленно, и это поставило выступающего в тупик. Он помолчал, справляясь с раздражением, понял, что его намеки ни к чему не приведут в суде, и тише, чем раньше, ответил: «Нет».

— Понятно, — кивнул Артур. — Итак, вы рано покинули пир, полагаю, после ссоры с лордом Гавейном?

Теперь раздражение Мордреда заметили все.

— Да, мой господин.

— И все же после пира вы подошли к лорду Гвальхаведу и рассказали ему о своих подозрениях относительно лорда Бедивера и леди Гвинвифар.

— Да, мой господин.

Артур заглянул в свиток перед ним, и снова поднял глаза на Мордреда.

— В своих показаниях вы говорите, что просто обсуждали ситуацию с другом, когда лорд Гвальхавед оспорил ваши утверждения. А теперь вы соглашаетесь с лордом Гвальхаведом и утверждаете, что подошли к нему намеренно. Так что было на самом деле, лорд Мордред?

Медро сверкнул глазами на Артура, но король оставался невозмутимым. Сторонний наблюдатель мог бы заметить только легкую заинтересованность в деле выяснения истины.

— Мне кажется, я сначала разговаривал с другом, милорд, а затем, увидев лорда Гвальхаведа, обратился и к нему. — Медро смотрел в пол.

— Ах вот как. И вы предположили, что леди Гвинвифар была с лордом Бедивером?

— Предположил, милорд. Он категорически отрицал такую возможность, и я предложил проверить это предположение. Сначала мы пошли в дом женщины и не получили ответа, когда постучали в дверь; а затем, придя в дом лорда Бедивера, мы обнаружили их двоих... — в голосе Мордреда послышался праведный гнев, — они тяжело дышали в объятиях друг друга на постели.

— Так. И вы их арестовали?

— Да. Лорд Бедивер сначала хотел сопротивляться, но дама настояла на том, чтобы он подчинился нам.

— Дама приказала вам послать за лордом Кеем, который после ее ареста должен занимать должность управителя крепости.

— Я послал за лордом Кеем, милорд, как только стало известно о преступлении.

— В самом деле? Вот здесь у меня показания четырех свидетелей, что женщина потребовала от вас послать за лордом Кеем, а вы ее оскорбляли. В конце концов, лорд Кей прибыл, потому что по требованию женщины за ним отправился лорд Гвальхавед. Это было вполне разумное действие, поскольку у вас не было полномочий арестовывать этих двоих, и поскольку ваше положение выглядит довольно предосудительным: вы ворвались в дом лорда Бедивера до того, как его обвинили.

— Милорд, — сдерживая ярость, проговорил Мордред, — возможно, в пылу рвения, став свидетелем прелюбодеяния, фактически совершенного у меня на глазах, я вел себя несколько несдержанно и действовал неосмотрительно. Но я отстаивал вашу честь. Я с самого начала хотел послать за лордом Кеем.

— Благодарю вас, лорд Мордред, без вас это преступление не удалось бы раскрыть. У вас есть что добавить к своим показаниям?

Добавить Медро очень хотелось, но, подумав, он решил промолчать.

— Нет, милорд, кроме моего сожаления по поводу такого пятна на вашем имени и чести.

— Хорошо. Можете сесть. Лорд Гвальхавед!

Гвину, Кею и нескольким другим свидетелям предложили подтвердить или опровергнуть рассказ Мордреда, что они и сделали со всей мыслимой осторожностью. О заговорах и измене больше не упоминалось.

Наконец, вызвали Бедивера. Он сделал шаг вперед, опустился на одно колено перед Артуром и снова встал. Артур отодвинул свиток и посмотрел на него именно так, как описывал Гавейн: как на странное и загадочное животное, которого он не мог понять.

— Вы признаете обвинение? — спросил он Бедивера.

— Да, мой господин. — Бедивер склонил голову. — Я виновен в прелюбодеянии с леди Гвинвифар, а, следовательно, в измене вам. — Артур смотрел на него, ожидая продолжения. Бедивер поднял голову и начал говорить с неожиданной страстностью: — Я любил эту даму давно, возможно, почти так же давно, как и вы сами, хотя долгое время после того, как вы женились на ней, даже не заговаривал с ней. Но однажды, в ваше отсутствие, когда она страдала от одиночества и огромного количества забот, я убедил ее довериться мне и соблазнил ее. Она часто пыталась убедить меня прекратить наши отношения, но я настаивал, и она уступила мне из жалости. Я уверен, что лорд Гвальхавед ап Гавейн говорит истинную правду о событиях той ночи, я не оспариваю его слов. Но мною двигала любовь, а не желание причинить вред императорскому величеству. Служить вам всегда было для меня огромной радостью. Мой господин, во всем, кроме этого, моя жизнь была в вашем распоряжении, и я считаю безумием страсть, заставившую меня совершить это преступление. Поверьте, что нет и не может быть никаких иных причин, кроме моей страсти, толкнувших меня на это преступление. Я готов к любому наказанию, готов умереть за это, как велит мне честь. И если вы приговорите меня к изгнанию вместо смерти, я найду какой-нибудь монастырь и там приму самое суровое покаяние, чтобы наказать себя за этот тяжкий грех.

Артур покрутил перстень на пальце. Мне показалось, что на его лице промелькнула тень гнева, но тут же исчезла.

— У вас есть что добавить? — тихо спросил он.

— Нет, милорд. Я жду вашего приговора.

Артур кивнул, затем поднял голову.

— Гвинвифар, дочь Огирфана, — вызвал он меня и, наконец, встретился со мной взглядом.

Я шагнула вперед. Хотела поклониться, но побоялась, что он отвернется, пока я буду это делать. Во рту пересохло, и мне приходилось постоянно сглатывать. Я забыла о людях, заполнивших Зал, о жаре, забыла обо всем, кроме него.

— Вас обвиняют в оскорблении императорского величества, в совершении прелюбодеяния с этим человеком. Вы признаете обвинения?

— Да, мой господин. — Мне пришлось перевести дух, снова сглотнуть, подумать, надо ли вносить поправки в историю Бедивера и о том, как сказать Артуру, что я люблю его. Но после моего единственного ответа он встал и медленно оглядел Зал.

— Леди Гвинвифар, и лорд Бедивер признали обвинение в прелюбодеянии, выдвинутое лордом Мордредом, сыном Лота. Есть ли кто-нибудь, кто это отрицает?

Я уставилась на него, не веря, что он хочет закончить разбирательство после моих единственных слов «Да, мой господин». Но он стоял со свитком обвинений в руках и смотрел в Зал. В Зале было так тихо, что я слышала щебетание ласточек в соломе и крики детей снаружи, у основания холма.

— Объявляю Гвинвифар, дочь Огирфана, и Бедивера, сына Брендана, виновными в оскорблении императорского величия. Это преступление карается смертью. Но принимая во внимание их долгую и верную службу на благо Империи, а также отсутствие доказательств какой-либо иной измены, случайной или умышленной, я заменяю приговор им обоим. Бедивер ап Брендан! — Бедивер шагнул вперед. — Я лишаю вас всех почестей, званий и привилегий, которыми вы были удостоены, и приговариваю к изгнанию в Малую Британию. Если вы окажетесь в любой другой части моего королевства по прошествии недели, вас ждет смерть. Можете взять своих лошадей, оружие и достаточно вещей, чтобы обеспечить себе и своему слуге жизнь в Малой Британии. Вам надлежит покинуть крепость сегодня, до наступления сумерек. — Бедивер преклонил колено, соглашаясь с приговором, и снова встал. — Что же касается вас, леди Гвинвифар, дочь Огирфана… –Артур замолчал, глядя на меня. Я чуть не закричала, умоляя дать мне возможность говорить. Я хотела броситься перед ним на пол, попытаться объяснить, дать ему понять, что, несмотря ни на что, я люблю его. Но что могли значить любые мои слова перед законом? Глаза короля были холодны, очень холодны. Я не могла пошевелиться. Король смотрел на меня совсем не так, как смотрел на Бедивера. Я с очевидностью поняла, что у него в голове не вмещается мысль о предательстве того, кому он доверял безоговорочно. Я могла бы объяснить, но он не хотел слушать. Ему было просто больно, и стало понятно, что не нужны ему никакие мои слова, никакие объяснения. Я склонила голову, а он смотрел поверх меня в Зал, снова такой же спокойный и отстраненный, как изваяние.

— Гвинвифар, дочь Огирфана, невместно, чтобы женщина, обладавшая императорским достоинством, отправлялась в изгнание или терпела наказание от тех, кто был ее подданными. Принимая это во внимание, а также то, что вы менее виноваты, чем ваш соблазнитель, я постановляю: вас должны вернуть в ваш собственный клан, под защиту его вождя, где вы и проведете остаток жизни. Приговор вынесен; суд окончен.

— Мой господин! — воскликнул Бедивер. Я быстро посмотрела на него и покачала головой. Он замолчал, сделал движение в мою сторону, как будто хотел сказать что-то, но стража остановила его. Я низко поклонилась Артуру. Бедивер поступил так же. Я помнила, как, впрочем, и Бедивер, письмо моего кузена Мену. Изгнание было бы куда милосерднее его «защиты». Даже бичевание не шло ни в какое сравнение с тем, что придумает мой двоюродный братец, чтобы унизить меня. Несомненно, он будет приветствовать подобный приговор.

Артур встал, и толпа начала покидать Зал, негромко переговариваясь. Окаменелость покидала лицо Артура. У него просто не осталось сил сдерживать эмоции. Он вовсе не хотел меня унизить. Он плохо знал Мену и, скорее всего, забыл то, что знал. Приговор — оба приговора — оказались на удивление милосердными. Не стану же я умолять его передумать. Он не пожелал выслушивать мои объяснения, и я не стану вымаливать для себя другое наказание. Наверное, я могла бы напомнить ему о четырнадцати годах любви, которые нас связывают, но это то же самое, что для нищего выставлять напоказ свои раны, умоляя о милостыне. Я его оскорбила, и он больше не хотел иметь со мной ничего общего. Что же, буду молчать. До самой смерти.

Артур спускался с помоста, когда его остановил Мордред.

— Милорд, — с чувством заговорил он, — умоляю вас, позвольте мне выказать преданность вашей чести. Я хотел бы сопроводить эту женщину к ее семье.

Артур устало посмотрел на него.

— Я глубоко тронут, милорд, — продолжал Медро, стараясь не смотреть в глаза собеседнику, — вам нанесли несмываемую обиду. Чтобы не случилось большего, давайте я провожу ее, обеспечу надежную охрану, чтобы она не ускользнула ненароком. А то еще сбежит к своему любовнику.

Артур слегка отодвинул его с дороги и пошел к выходу из Зала.

— Не забывайтесь, лорд Мордред, сын Лота! Вы говорите о моей жене, хотя и бывшей. Ладно. Доставьте себе удовольствие. Кей, — бросил он на ходу, — отберешь пятерых. Пусть сопровождают вот его. Гавейна не бери, и себя тоже. Вы мне понадобитесь. Выезд завтра утром.

Кей, вставший из-за высокого стола следом за Артуром, огляделся. Похоже, он пребывал в самом дурном настроении. Гвин быстро подошел к нему.

— Лорд, Кей, позвольте мне отправиться с эскортом леди Гвинвифар, — попросил он.

Мордред злобно посмотрел на Гвина, но Кей уже кивнул, усмехнулся, и хлопнул юношу по спине. Гвин просиял и подошел ко мне. Он все еще был сбит с толку тем, что произошло у него на глазах, но вопреки доводам рассудка винил во всем Мордреда.

— По крайней мере, я буду иметь удовольствие побыть с вами еще хотя бы пару недель, благородная леди, — сказал он.

Улыбаться было больно — мышцы лица свело, словно судорогой, — и все же я улыбнулась. Мне отчаянно хотелось посидеть где-нибудь в уголке, главное — подальше от всех, — не поплакать, просто посидеть, подождать, пока боль станет немного потише.

— Спасибо, Гвин, — неожиданно хрипло проговорила я. — Милорды, позвольте мне вернуться в свой дом, чтобы подготовиться к путешествию. — Кей кивнул, и я ушла в сопровождении стражников.

Следующим утром Артура я не увидела. Был последний день июня, солнце вставало рано. Когда я присоединилась к моему эскорту, ожидавшему возле конюшен, утро только начиналось. Со мной ехали шестеро: Мордред, его друг Руаун и Гвин с тремя воинами из наших сторонников. С нами отправлялись четверо слуг. Кортеж насчитывал шестнадцать лошадей. Меня ждала моя собственная великолепная, энергичная маленькая гнедая кобылка. При виде меня она нетерпеливо заржала, и тут же уткнулась носом в ладонь, рассчитывая на яблочко. Гвин помог мне сесть в седло, и мы двинулись в путь под чистым бледным небом. Я ехала в центре, по сторонам скакали воины, а сзади двигались слуги с вьючными лошадьми. Обитатели Камланна толпились у дороги, ведущей к воротам. К моему удивлению, стоило нам отъехать от конюшен, как кто-то из толпы крикнул: «Прощай, благородная леди!» и многие другие подхватили слова прощания. Из толпы выскочила женщина, заставив конвой остановиться, и протянула мне букет роз и сверток с пирожками. «Удачи вам, миледи, — сказала она и приложила мою руку ко лбу. Я узнала Эйвлин, жену слуги Гавейна. — Пусть вам повезет больше, чем в этот раз».

— Спасибо, — поблагодарила я. — Прощай.

Гвин, пропустивший женщину ко мне, улыбнулся, а Мордред нахмурился и жестом приказал остальным ехать быстрее. Но люди все равно шли за нами до самых ворот. Я оглянулась на крепость, посмотрела на соломенную крышу Зала, и продолжала оглядываться, пока Камланн не затерялся среди других холмов. Но я все смотрела, не в силах поверить, что больше никогда не увижу его, что так легко оставляю то, что любила так долго.