Тени зимы

Глава вторая

Я зашла к Гавейну на следующий день, накануне его отъезда в Галлию. Его дом стоял к востоку от Зала, на крутом склоне холма. Отсюда открывался прекрасный вид на Инис Витрин. Когда Гавейн бывал в Камланне — надо сказать, случалось это нечасто, уж больно хорош он был в качестве посла, — жил он здесь вместе с Кеем. Когда Гавейн был в отъезде, Кей обычно приводил в дом свою любовницу с детьми. Не нравилось ему одиночество. Воины вообще не любят оставаться одни. Они привыкли к скученности в залах, да и в походах редко кто остается наедине с самим собой. Наверное, Кей бы предпочел большую часть ночей проводить в Зале, но важность положения не позволяла, как, впрочем, и жениться на своей женщине. Толстая добродушная прачка по имени Мэйр уже несколько лет делила с ним постель. Была она вдовой при четырех детях, и два последних получились от Кея. Войдя к ним в дом, я застала ее за хлопотами. Вместе со слугой Гавейна, Рисом, они собирали рыцаря в дорогу. Сам Гавейн сидел возле порога и точил копье. Пухлый двухлетний сын Кея сидел напротив, увлеченно сосал большой палец и, не отрываясь, смотрел на точильный камень, ритмично скользивший по блестящему наконечнику копья.

Увлеченный работой, Гавейн не сразу меня заметил, но когда утреннее солнце нарисовало перед ним мою тень, поднял голову, отложил точильный камень и встал.

— Миледи, — сказал он с поклоном, — сотня приветствий!

Сын Кея тут же ухватил точильный камень и вознамерился расколотить им порог.

— Погоди, малец, — обеспокоенно остановил его Гавейн, ища, куда бы прислонить копье.

Я опустилась на колени, отобрала у ребенка точильный камень и попыталась внушить ему:

— Не надо так делать. Он сломается. — Ребенок возмущенно взвыл и попытался вернуть камень себе.

— Килидд! — грозно окликнула его мать. — Ты плохой мальчик! Тысяча приветствий, госпожа! Килидд, уймись, не беспокой даму.

— Похож на отца, не правда ли? Делает, что думает, — с улыбкой промолвил Гавейн. Взял обломок щебня и постучал им о порог.

Килидд тут же заткнулся, принял камень из рук рыцаря и принялся колотить им порог. Воин выпрямился.

— Еще раз, добро пожаловать, миледи, — сказал он, повысив голос. — Боюсь, здесь шумновато, а вы ведь по делу?

— Ах, великий лорд, мы можем уйти, — встряла Мэйр.

— Толку не будет, — откликнулся Рис. — Все равно тут все вверх дном. Приветствую вас, благороднейшая леди.

— Очень жаль, что я не могу предложить вам лучшего гостеприимства, миледи, — сказал Гавейн. — Но входите же, я попробую найти вина.

— Благодарю вас, лорд Гавейн. Не стоит. Хочу с вами поговорить. Может, прогуляемся к стене? Или я мешаю сборам?

— Сборами занимаются они, — Гавейн кивнул в сторону Риса, — а я им мешаю. Утро замечательное, миледи. Прогуляемся, конечно. — Он аккуратно переставил копье, взглянул на сынишку Кея с каменным молотом в руках, подумал мгновение и передал оружие Рису. Я добавила точильный камень, который все еще держала в руках, и мы с Гавейном двинулись вниз с холма.

Утро и в самом деле было прекрасным. Вчерашняя ясная погода держалась, солнце мягко пригревало, и легкий плащ казался лишним. Гавейн вышел без плаща, и даже без кольчуги. Из-под ворота красной туники виднелся шрам. У него было много шрамов.

— По-моему, ты доволен, а в последнее время это редкость. Рис тоже хорошо выглядит. Вы рады покинуть Камланн?

— Радость здесь ни при чем, леди, — беспечно ответил Гавейн. — Раз надо, значит, надо. А доволен я по другой причине. Жена Риса вчера вечером родила; и она, и ребенок здоровы.

— Замечательно! Надо их навестить. Девочка или мальчик?

— Девочка. Рис радуется. Сын у него уже есть, а теперь еще и дочь.

— Прекрасно. Рис едет с тобой в Галлию?

— Я предлагал ему остаться, — Гавейн задумался. — Он и сам хотел подождать, пока жена не родит. Ну, а теперь нет необходимости. С женой все в порядке, так что он собрался ехать. Но все равно ведь будет беспокоиться. Я бы его оставил.

Не лучшее решение. Рис был простым, честным, практичным сыном фермера, и таким же идеалистом, как Артур. Став слугой Гавейна, он избавил меня от большой проблемы. Гавейн частенько пребывал не здесь, мог забыть поесть, а в силу врожденного благородства предпочитал быть обманутым, лишь бы не отстаивать свои права по пустякам, особенно перед теми, кто слабее или ниже родом. Без Риса он со временем просто надорвался бы. К сожалению, нельзя приказать рыцарю внимательнее относиться к себе. Желание заботиться об этом великом воине появилось у меня еще тогда, когда он лежал на спине и бредил среди других таких же раненых, оставленных Артуром в нашем коровнике. Тогда он смотрел на меня глазами раненого оленя и вздрогнул, когда я подошла к нему. Большинству раненых нравится, когда за ними ухаживает женщина. Они вспоминают мать, и им кажется, что так безопаснее. Возможно, и Гавейн вспомнил о матери, потому и вздрогнул. Лишь по прошествии некоторого времени его настороженность по отношению ко мне исчезла, а еще позже сменилась горячей благодарностью, переросшей в дружбу. Но гордость не позволяла ему много брать от другого человека. Он, не задумываясь, отдал бы жизнь за меня или за кого-либо из своих друзей, но совета не работать так много не принял бы никогда. Поэтому я сказала только:

— Надеюсь, ваше путешествие не затянется надолго.

— Надеюсь, — его улыбка исчезла. Он не хуже меня знал, что Максен будет выдумывать все новые проблемы в ответ на каждое наше решение, и, в конце концов, опять придется возвращаться, чтобы обсудить положение.

— Я об этом и хотела поговорить. Думаю, мы увидимся не раньше, чем через месяц.

Он кивнул, немного нахмурившись.

— За этот месяц многое может случиться. Ты же видишь, что происходит в крепости. За месяц настроения только ухудшатся. Чем дольше будут идти переговоры, тем напряженнее станет здесь. Уже сейчас начинаются нападки на Артура, да и на тебя тоже. Слухи… Клеветники намекают на то, что Артур не умеет решать проблемы, что он глупеет, что он несправедлив и пристрастен. Я хочу, чтобы сегодня вечером ты заговорил на эту тему. Пусть те, кто верит слухам, попробуют выступить открыто. Мы говорили об этом с Артуром.

Рыцарь нахмурился еще сильнее.

— Я скажу, конечно. Но не думаю, что кто-нибудь осмелится бросить мне вызов. А если это вдруг случится, то вы же знаете, драться я не хочу ни с кем. Вызов может оказаться серьезным, таким, что о примирении речи не пойдет. Тогда я вынужден буду убивать. Не хочу.

— Никто же не подумает, что ты боишься.

— Подумают, что я боюсь убить. И будут говорить, что лорд Артур не разрешает мне сражаться именно из опасений, что я могу убить кого-то. И это будет правда. Могу. Я ведь не всегда осознаю во время боя, что я делаю.

Действительно, иногда в сражениях на Гавейна словно накатывало боевое безумие, и тогда он забывал о любых рамках. Он сам считал это даром Небес. Мордред умело воспользовался этим свойством Гавейна, и теперь постоянно говорил о том, что его брат в любой момент может сойти с ума. Разумеется, он сам в это не верил. Мне не доводилось наблюдать Гавейна в подобном состоянии, да и в здравости его рассудка у меня никаких сомнений никогда не возникало. Но очень многие в Братстве сражались рядом с ним, и теперь воины прислушивались к ядовитым россказням Мордреда.

— Ты, в самом деле, себя опасаешься? Тебе что, приходилось когда-нибудь убивать не на поле боя?

— Нет. Но дело даже не в этом. Я не хочу драться ни с кем из Братства.

— Никто и не заставляет тебя драться. Просто поговори о слухах и своем отношении к ним.

— Хорошо. Поговорю. Но если кто-то все же вызовет меня, а я передам решение Артуру, вся ответственность будет на нем. Зачем?

— Я хочу вскрыть этот нарыв. Гавейн, время против нас. Мордред не торопился. Сначала он обвинил Агравейна в том, что он убил собственную мать. Потом возложил вину на тебя. У него есть сторонники. А теперь он ставит под сомнение решения Артура, а сам прячется под маской оскорбленной невинности, когда Артур подозревает его в том, что именно он распускает слухи. Но если мы станем действовать быстрее, вынудим его прямо обвинить Артура сейчас, до того, как он окончательно отравит сознание своих сторонников, прыти у них поубавится. Возможно, нам даже удастся обвинить его в измене и сослать куда-нибудь подальше, да хоть на родину, на острова. А если позволить ему действовать по-прежнему, неторопливо, боюсь, он нас уничтожит. Ведь он именно этого добивается?

— Да, такова его цель. Но вы кое-чего не учитываете, миледи. Он знает, что вы ему враг. Он говорит, что вы со мной заодно; возможно, он даже говорит, что мы любовники — простите меня, но с него станется. Может, и не прямо, но намекать он будет. Если Артур поддержит меня, скажут, что это ваших рук дело, что он слабый обманутый муж, которым жена вертит, как хочет. Это было бы очень некрасиво.

— И некрасиво, и довольно болезненно. Но будет хуже, если мы промедлим. С этим надо покончить.

— У Медро есть еще один козырь, — очень тихо сказал Гавейн. Он оглянулся, но поблизости никого не было. Мы шли вдоль стены: с одной стороны открытое пространство, с другой — сплошная каменная кладка. — Он может сказать правду о том, как он связан с милордом.

— Может. Значит, тем более, нельзя давать ему время. Мы должны покончить с этим до того, как он решит выложить свой козырь.

Некоторое время Гавейн сосредоточенно шагал, глядя под ноги. Наконец он кивнул.

— Хорошо, — с усилием вымолвил он. — Если вы считаете, что это пойдет на пользу… — Он как-то натянуто улыбнулся.

— Благодарю. — Я по-мужски пожала ему руку. — Тебе не придется ни с кем драться. Я же понимаю, что ничего хуже не придумаешь, чем убить кого-нибудь из сторонников Мордреда.

Он кивнул. Я знала, что он выполнит мою просьбу, хотя сам он этого не хотел. Мог бы и отказаться. Хотя я императрица, но все же не сам Артур. Мне пришлось убеждать его, а Артуру он просто повиновался бы. Просьба нелегко далась и мне. Мы оба понимали, что вызов на поединок вполне возможен. Он ни в коем случае не хотел обнажать меч против членов Братства, мысль об этом была ему нестерпима. Вот еще один парадокс честной власти: ты отдаешь, а у тебя просят еще и еще, и так до тех пор, пока у тебя не останется ничего. В то время как скряга копит богатство и власть капля за каплей. Правда, итог и у тех, и у других один — могила. Возможно, в Царстве Небесном Бог воздаст каждому по справедливости, но не здесь, не на Земле.

Мы поднялись на стену. В мирное время здесь не было охраны. Зубчатые стены тянулись в обе стороны от нас, огибая холм. Отсюда хорошо виден был весь Камланн, живой и сильный, окутанный дымом утренних костров.

Я краем глаза наблюдала за Гавейном. Трудно удерживать Кея от ссор, когда он в любой момент готов сам их затевать. Трудно подталкивать Гавейна к ссоре. Гавейн может решить многое, но не хочет. Здесь они с братом, виновником всех наших бед, полная противоположность. Говорят, Гавейн очень походил на свою мать, известную ведьму Моргаузу. Как же странно проявляется кровь в разных людях! Я вспомнила своего кузена Мену постаралась забыть о нем как можно быстрее.

— Гавейн, твоя мать была красивой?

Он не удивился вопросу, но рука дернулась к мечу, а глаза слегка расширились. Так случалось всякий раз, когда при нем упоминали леди Моргаузу. Временами он выглядел так, будто вышел из полого холма, и большинство людей, впервые встретившие его, крестились.

— Она была ужасной.

— Но красивой?

Он надолго замолчал, потирая большим пальцем золотую крестовину эфеса.

— Не знаю, — наконец сказал он. — Все считали ее очень красивой. Но не я. Когда я покидал острова, я вовсе не считал ее красивой, и когда мы виделись перед ее смертью, я бы ни за что не назвал ее красивой. Нет. Красивы небо, море, земля, но не она. Однако внешность у нее действительно была запоминающаяся. Тот, кто видел ее однажды, больше не забывал.

— Так в чем тут дело? Почему даже сейчас, после смерти, мы все еще под ее влиянием? И Артур, и Медро все еще боятся ее. А Агравейн… — я замолчала. Не стоило упоминать брата Гавейна.

— То, что играет сейчас против нас — ее воля и ее сила. И тем, и другим она обладала в избытке. И колдовство. Не удивляйтесь, миледи, я знаю, о чем говорю. В ней… в ней встретились два мира — здешний и Потусторонний. Она — перекресток.

— Ты говоришь так, словно она была демоном.

— Вполне возможно. — Он отвернулся.

Я протянула руку, хотела дотронуться до него, вернуть его в реальный мир, и не стала этого делать. Вместо этого я повернулась и посмотрела на поля за стеной. Ближайшее к нам оставалось необработанным, его распахали, засеяли травами и отдали под пастбище. Теперь там неторопливо прохаживались овцы и на солнышке резвились ягнята. Вдалеке возвышался холм Инис Витрин, сине-зеленый и таинственный над яркой зеленью топей. Казалось, он парит в воздухе. Понятно, почему его назвали Стеклянным Островом. Сразу вспоминались предания о стеклянных башнях, медленно вращающихся между мирами, вечно окруженных туманом и морем: либо врата в Йфферн, либо в Летнее Королевство. Либо Рай, либо ад. Предания говорят, что миры проникают друг в друга. Можно выйти на знакомое поле и внезапно обнаружить, что оно стало странным, а все давно знакомые вещи исчезли. А еще говорят, что в какой именно из иных миров ты попадешь, зависит от того, как настроено твое сердце. Говорят, что реальность — сродни текущей воде: можно опустить руку под поверхность и прикоснуться к какой-то более глубокой реальности, например, к камню на дне ручья. Неужели леди Моргауза нашла реальность, позволившую ей вмешаться в естественный ход событий одной только силой воли и силой ненависти?

Я глубоко вздохнула, поглаживая теплое и такое настоящее дерево, которым была обшита стена поверху. «Слишком много песен, хватит слушать сказки!» — сказала я себе. Но сказки — сказками, а ответ — вот он, передо мной. Даже после смерти ненависть Моргаузы окружала нас.

— Как хочешь, но мы должны убрать Мордреда из Камланна, — сказала я, и Гавейн кивнул.

Однако попытка подтолкнуть течение времени потерпела неудачу. Гавейн, как и обещал, заговорил в Зале о переговорах, и сделал все, чтобы достучаться до сознания Руауна и остальных сторонников Медро, но они не отвечали, не возражали, лишь перешептывались между собой. А на следующий день Гавейн уехал в Галлию. Он оставался центральной фигурой, вокруг которой затевались споры, и больше нам некого было использовать, чтобы выиграть время.

Я навестила жену Риса, и подарила ей золотую подвеску для новорожденной. Эйвлин уже встала на ноги, и вездесущая Мэйр ухаживала за ней. При Мэйр был собственный ребенок, но только один. Видно, остальных оставили на попечение старшей, десятилетней девочки. Обе женщины встретили меня радушно и с гордостью продемонстрировали мне прекрасную, здоровую девочку трех дней от роду.

— Мы назвали ее Телери в честь одной монахини, которая нам здорово помогла, — объяснила Эйвлин, а я предложила ребенку палец. Дитя сразу ухватилось за него. — Я, конечно, надеюсь, что Телери монахиней не станет, но вот хорошо бы у нее оказалось столько же решимости, сколько у ее тезки. А то получится вот такой никчемный лисенок! — кивнула она на сына, засунувшего в рот всю пятерню. — Эй, вы только посмотрите на него! — воскликнула Эйвлин, — можно подумать, тебя сегодня не кормили! Ты же не медведь, чтобы лапу сосать! Негодник Сион! Пользуешься тем, что мама устала и даже не может дать тебе подзатыльник! Вот погоди, вернется домой отец, он тебе задаст!

— Ага. Орехов даст, — невнятно высказался мальчик. — Он обещал.

— Точно. Так и будет, — печально сказала Эйвлин. — Балует он его. Да, по правде сказать, и я тоже.

— Так ты, в самом деле, баловень? — Мэйр рассмеялась. По лицу Сиона можно было понять, что он не согласен с таким определением.

— Ты должен быть хорошим мальчиком и заботиться о своей младшей сестре. — Вот теперь Сион улыбнулся и кивнул.

— Он хотел сестренку, — объяснила Эйвлин. — Ну, может быть, он предпочел бы братца, но теперь хочет играть только с Телери. Как бы не задушил ненароком в братских-то объятиях.

— А в честь кого его назвали? — спросила я, чувствуя себя неловко и неуверенно с этими женщинами. Оно и понятно. Я управляла Камланном, вела государственные дела, разбиралась с обидами воинов друг на друга, а Эйвлин и Мэйр жили совсем в другом мире. Что я могла им сказать?

— Сион? Ну как же! Его, конечно же, назвали в честь отца Риса. Так и будет — Сион ап Рис.

— Подожди, а кто был отцом Риса?

— Чьим? Риса? Сион ап Хоуп! — с сожалением сказала она. — Зато брата Хоупа звали Рис. Имя старое, хорошее. Тише, тише, любовь моя! — это относилось уже к младенцу. — Видишь, какую красоту подарила тебе любезная дама? — Рассеянный взгляд ребенка даже не остановился на золотой подвеске в руках Эйвлин. Но когда мать поднесла украшение поближе, маленькие красные пальчики слабо ухватились за него. Впрочем, точно так же дитя попыталось бы взять любой предмет, оказавшийся поблизости. Глазки медленно закрылись, и ребенок заснул.

— Ты, должно быть, устала, — сказал я Эйвлин. — Пойду-ка я. Отдыхай.

— Спасибо вам, благороднейшая леди! Знаете, не каждый день к тебе в гости заходит императрица. Я вам очень благодарна.

Я вымученно улыбнулась, отказалась от предложенных Мэйр свежих пирожков и молодого сыра (мне тут же предложили взять их с собой) и поскорее убралась из слишком хлопотливого дома. Возвращаясь на холм, я пыталась успокоить душевное волнение, вызванное визитом. Я не стремилась стать императрицей, милосердной и сильной, матерью для всех подданных мужа. В тот момент мне отчаянно хотелось быть женой простого человека и иметь собственных детей.

Возле конюшен Бедивер вываживал на поводке двухлетнего гнедого мерина. Увидев меня, он накинул повод на столб забора и подошел ко мне.

— Моя леди! Прекрасный день! — воскликнул он еще издали.

— Да, хороший, — вяло согласилась я и собралась идти дальше. Не хотелось мне ни с кем разговаривать.

— Что-то случилось? — тут же участливо поинтересовался рыцарь. Улыбка вмиг слетела с его лица, уступив место озабоченному выражению.

— Нет, нет, лорд Бедивер, все в порядке. Просто тороплюсь, вот и все. Увидимся сегодня вечером в Зале?

Но он все-таки подошел и взял меня под руку.

— Миледи, у вас слезы, — Бедивер говорил тем же тоном, каким сказал бы, что у меня на рукаве пушинка. — Я могу вам помочь?

Я покачала головой, освободила руку и продолжала подниматься на холм. Рыцарь шел за мной.

— Если я могу быть вам полезен, только скажите. Если ваш кузен расстраивает вас, я могу попросить милорда Артура отпустить меня, поехать на север и поговорить с ним от вашего имени. Если дойдет до драки, обещаю не убивать его.

Я остановился в изумлении.

— Всеблагое небо, нет! Лорд Бедивер, вы очень великодушны, я вам признательна, но прошу не затрагивать этот вопрос в разговоре с Артуром. И ни в каком другом разговоре тоже. Подумайте сами, если вы будете говорить от моего имени, то как мне потом разговаривать с моими родичами? Я расстроилась вовсе не из-за письма кузена. У меня… есть другие причины.

— Хотите вина? — неожиданно предложил он. — Вы устали, вам бы отдохнуть. Мой дом совсем рядом.

Я пошла с ним. Рыцарь налил чашу вина и разбавил водой. Дом Бедивера стоял на западном склоне холма, рядом с моим. Хозяин занимал высокий пост, и все три комнаты отдали в его распоряжение. Внутри было попроще, чем у меня, но тоже довольно мило. Единственным украшением оказалась полка с книгами возле стола, за который он меня усадил. Сам Бедивер сел возле очага.

— Спасибо, мне и правда лучше, — сказала я, тщательно следя за своим голосом. — Глупость, конечно, не следовало позволять всяким пустякам меня расстраивать. — Я сказала все, что хотела и собиралась дальше говорить либо о книгах, либо о политике, но под его озабоченным взглядом неожиданно для самой себя выпалила: — О, Бедивер, я хочу ребенка!

Он подскочил, как ужаленный, хотел было подойти, но остановился. Я прижала руки к лицу и некоторое время просидела так.

— Не обращайте внимания! Это от усталости. Войны, переговоры, заговоры… Иногда хочется побыть просто женщиной. Сама знаю, эта жизнь не по мне, но ребенка все-таки хочется. Если бы у Артура был сын… если бы у него был сын от меня, было бы кому унаследовать Империю, когда нас не станет. Это был бы мой собственный ребенок, понимаете?

— Прошу вас, тише! — Бедивер подошел и неловко похлопал меня по спине изуродованной рукой. И от этой простой ласки я разрыдалась, и захлебывалась слезами, прислонясь к его плечу. Мне было и горько, и стыдно, но я никак не могла остановиться.

Через некоторое время я все-таки отстранилась от Бедивера и вытерла глаза. Он стоял, облокотясь на стол, все еще слегка приобнимая меня за плечо, и с беспокойством наблюдал за мной. Я нащупала чащу с вином и сделала глоток, потом еще один, и сумела улыбнуться

— Простите меня, — проговорила я. — Глупая истерика. Надеюсь, больше не буду.

— Моя леди! — воскликнул он. — Видит Бог, на ваших плечах вся тяжесть Камланна: странно ли, что иногда вы устаете? Для меня большая честь, что вы выбрали меня, чтобы поговорить. — Я усмехнулась, снова вытирая глаза. — Поистине, это большая честь! — с какой-то преувеличенной, как мне показалось, пылкостью сказал он. — Не вините себя, благородная леди. Всех тяготят заботы, но ваши тяжелее прочих.

— Только никто по этому поводу не рыдает.

— И то правда. Воинам приходится соглашаться с вашими решениями, когда вы отнимаете меч из-за какой-нибудь банальности или глупой шутки. Наверное, многие предпочли бы, чтобы вы рыдали.

Я засмеялась, хорошенько вытерла лицо, а потом вытерла руки о платье.

— Вашему плащу досталось, благородный лорд. Не каждый ливень его так вымочит.

Он взглянул на влажное пятно на плече и улыбнулся так, словно внутри у него вспыхнул яркий свет. Я решительно встала.

— Надо идти, добрый лорд. Посол Эльмета ждет, что мы с ним обсудим размер дани на следующий год. А до этого разберусь с просителями. Мы уже поплакали. Теперь нам предстоит расставание, как истинным влюбленным. По крайней мере, так поется в балладах. Благодарю за вино и за то, какое интересное применение вы нашли для собственного плеча.

— Ваш слуга, миледи, — серьезно ответил Бедивер. Он открыл мне дверь и проводил к выходу. Остановившись на пороге, добавил: — Миледи, вам следует меньше требовать от себя и не наваливать на себя столько работы.

— Легче посоветовать, чем сделать, лорд Бедивер. Это касается и прочих ваших добрых советов. Но я вам благодарна.

Его озабоченный взгляд я чувствовала спиной до самого Зала. Конечно, мне было стыдно, что он видел мою слабость. И все-таки на душе полегчало. Иногда полезно поплакать: потом легче сосредоточиться на деле. Да и разделенное горе — уже полгоря. Но мне хотелось поговорить об этом с Артуром. Хотя ему хватает своих забот. А о том, что у нас нет детей, мне почему-то никогда не удавалось с ним поговорить. Конечно, это наше общее горе, но причиной его все-таки была и оставалась я. Тут Мордред был прав.

На следующий день случилась еще одна ссора, едва не кончившаяся плохо, но после нее Камланн несколько поутих. Нет, никаких серьезных решений не последовало, просто Артур разослал самых скандальных воинов в разные стороны. Один небольшой отряд сопровождал обоз с материалами для ремонта дамбы в Саксонском королевстве Восточных англов, а другой отправился в Дайфед, разбираться с какими-то спорными землями. Мордред остался в Камланне. Конечно, мы не думали, что он оставит свои затеи.

На вторую неделю мая из Малой Британии вернулся Гавейн. Боже, но в каком виде! Больной и измученный до последней крайности. Переговоры с Максеном прошли именно так, как я ожидала: удалось согласовать пару второстепенных вопросов, но вместо них появились еще пять. Более того, Гавейну стоило немалого труда избежать нескольких поединков с явными провокаторами Максена. Если бы дошло до дела, Гавейн, конечно, вышел бы победителем, и в тот же миг оказался бы побежденным. Максен немедленно выдвинул бы обвинение в убийстве его подданных, причем, раз в убийстве оказался замешанным посол двора, обвинение переходило на нас. А это означало конец всяким переговорам. Артур пришел в негодование, но не стал отправлять Гавейна обратно, а вместо этого написал Максену вежливое письмо с просьбой прислать собственного посла для решения остающихся вопросов. Гавейну он приказал сидеть в Камланне и ничего не делать. Артур хотел дать воину отдохнуть, но в то же время рассчитывал, что пребывание Гавейна в крепости подтолкнет его противников к решительным действиям. План отчасти сработал, поскольку конфликт вспыхнул с новой силой, стоило крикунам вернуться из Дайфеда и Восточной Англии, но до серьезных последствий так и не дошло.

Я занималась подсчетами запасов шерсти в одном из складов, когда меня нашел Медро. Мы с Гвином шли вдоль сложенных тюков с шерстью и красками. Я диктовала, Гвин записывал. Овец недавно остригли, и мне нужно было знать, сколько шерсти надо прикупить для нужд крепости. Кладовая представляла собой длинный узкий сарай без окон, заваленный тюками шерсти до крыши. Свет проникал сюда только через щели карниза и ложился пыльными полосами. Старые тюки слежались и пропылились. Приходилось их ворочать, иначе и не поймешь, что в них. Очень скоро руки у меня покрылись жирным налетом, а легкие — пылью. Тут дверь в дальнем конце сарая открылась, и в дверях, залитый потоками солнечного света, возник Медро. Ну, ни дать, ни взять, статуя римского бога. Я перестала ворочать тюки и выпрямилась.

— Благородный лорд? — сказала я, стараясь не раскашляться.

Он неторопливо проследовал от двери и остановился передо мной. Поклонился и уставился на меня серыми глазами, точь-в-точь такими же, как у Артура. Одет, как всегда, безупречно, короткая борода аккуратно подстрижена. Неуязвим и неотразим.

— Моя госпожа, — сказал он, обозначая легкий поклон, — Лорд Горонви ранен в поединке. Император желает, чтобы вы немедленно пришли.

— О, Боже! — вырвалось у меня. Вытерев грязные руки о фартук, я сняла его и бросила на один из тюков. Медро опустил глаза, но недостаточно быстро, чтобы я не заметила мелькнувшей удовлетворенной улыбки. — Сильно ранен? С кем он дрался?

— Благороднейшая дама, откуда мне знать, насколько сильно он ранен? Меня там не было. Мне сказали, что его отвезли в дом хирурга Грифидда; молюсь, чтобы он не сильно пострадал, это же мой друг. — Он сделал небольшую паузу, затем добавил: — А дрался он с лордом Бедивером.

— С Бедивером? — ахнула я. Невозможно было представить, чтобы Бедивера спровоцировали на поединок. Но не стал бы Медро так заведомо врать. Он кивком подтвердил свои слова; и опять этот слабый намек на улыбку! Горонви числился одним из его сторонников, даже друзей, пожалуй, а тут эта странная полуулыбка! Неспроста. Похоже, он доволен, что пролилась кровь, хотя, без сомнения, предпочел бы кровь Бедивера. — Где Артур? — спросила я, с трудом подавляя отвращение к этому хлыщу.

— С Горонви, в доме Грифидда, благородная королева. Могу я иметь честь проводить вас туда?

— Благодарю вас, нет. Лорду Горонви лишние посетители сейчас ни к чему. Гвин, бросай это занятие пока. Прошу прощения, лорд Медро. — Я кивком дала понять, что больше не нуждаюсь в его компании и поспешила из сарая. Гвин испуганно взглянул на Медро и побежал за мной.

— Тебе не обязательно идти со мной, — сказала я мальчику. — Боюсь, сегодня ты мне больше не понадобишься. Можешь отправляться на занятия. Что там у вас сегодня? Копье или лошади?

— Верховая езда, благородная леди, — ответил он. Выглядел мальчишка совершенно несчастным.

— Эй, в чем дело? — я обратила внимание на его настроение.

Он остановился, пристально глядя на меня своими удивительно темными глазами. Признаюсь, я полюбила этого паренька за то короткое время, которое он провел в Камланне. Он был веселым мальчишкой и обладал немалым мужеством, позволявшим ему терпеливо и стойко переносить неприязнь со стороны других подростков Камланна. И с оружием он работал неутомимо. Только однажды я нашла его плачущим в углу конюшни, но он сразу вытер глаза и не назвал причину своих огорчений.

— Благородная леди… — торопливо начал он, — я никто, вообще никто, но вам не следует доверять лорду Медро. Это его вина, что Бедивер сражался с Горонви.

Я посмотрела на него с удивлением.

— А ну-ка, давай поподробнее.

— Все это знают, — он потупился. — Лорд Горонви — друг лорда Медро, а лорд Бедивер — друг лорда Гавейна; зачем еще какая-то причина для драки?

Я положила руку ему на плечо. Сквозь простую тунику ощущались сплошные кости. Парень быстро учился. Умный парень.

— Похоже, ты не любишь лорда Медро? И за что же? — небрежно спросила я.

— Он ... однажды он ударил мою мать.

— Как так? — Я поразилась. — Как он мог? Это что, случилось в каком-нибудь военном походе?

— В монастыре. В Гвинеде. Мне потом много лет снились кошмары.

— Ты же говорил, что твоя мать из монастыря в Эльмете.

— Ой! — он мучительно покраснел и уставился себе под ноги. — Я не хотел говорить, что наш монастырь был на самом деле в Гвинеде. Там же полно мятежников. Боялся, что вы меня не возьмете, если я скажу, что приехал из Гвинеда. Пожалуйста, благородная леди, не говорите никому, что я из Гвинеда. А то ребята будут говорить… Не скажете?

— Конечно, не скажу. Рассказывай, что там у вас произошло.

— Он ворвался в монастырь с отрядом. Хотел забрать… ну, то, что не его. Моя мать пыталась его пристыдить, а он ударил ее мечом и ускакал, не оглядываясь. Она упала, у нее кровь шла… У него ни чести, ни совести! Я поклялся, что однажды я стану воином и брошу ему вызов. Я пришел сюда, а он здесь, гордый такой. А за ним все время таскаются разные… ну, прямо, как собаки, ждут, что он кость кинет. И он же ничего не делает, только ссорит всех друг с другом, и возводит напраслину на своего брата лорда Гавейна. Я слышал… Люди же говорят при мне, потому что считают: «Подумаешь, слуга! Да он же дурак дураком!» А я знаю, что этот Медро говорит своим людям. И он все врет! Лорд Гавейн, — Гвин даже задохнулся от переполнявших его чувств, — он… он герой, великий воин! Он — самый лучший в Камланне. Я очень хочу быть на него похожим. Не верьте тому, что врет о нем лорд Медро. Я знаю, что я всего лишь ублюдок монахини, как говорит лорд Кей, но, пожалуйста, поверьте мне, миледи. Не доверяйте Медро!

Я подумала над тем, что рассказал Гвин, и с сожалением пришла к выводу, что ничего полезного для нас в его рассказе нет.

— Успокойся, — как можно ласковее попросила я его. — Мы не верим тому, что Мордред говорит о Гавейне. — Я повернулась и быстро пошла вверх по холму.

— А тогда зачем вы позволили ему оставаться здесь? — закричал Гвин, бросившись за мной. — Он же все время говорит, что вы прогнали бы его, если бы он говорил неправду. И многие люди ему верят. А еще он говорит, что Император набрал себе льстецов, что он не знает, кому доверять, и говорит, что вы — самый главный подпевала… Ой, простите, простите, ради Бога, я не хотел…

— Гвин, я знаю, что говорит Медро. Вот только отослать мы его не можем. Король не может просто выгнать человека из благородных, если тот не совершил никакого преступления. А нам не в чем его обвинить. Он на стороне Артура, уже несколько лет. Нам проходится делать вид, что мы не обращаем внимания на его наветы. Что можем выдержать любую бурю, которую он сумеет поднять. Но ты очень хорошо сделал, что сказал мне о Мордреде. Прошу тебя, если услышишь что-то важное, обязательно скажи мне. Это нам поможет. В первую очередь, Императору. А пока будем надеяться, что все его ложные обвинения рано или поздно развеются как дым, раз нет никаких доказательств, и тогда все увидят его таким, каков он есть. Только, прошу тебя, Гвин, молчи о нашем разговоре. Лорд Мордред — один из благородных воинов крепости. Если люди узнают, что я считаю иначе, многие только больше поверят ему, что я — хитрый враг, и потому ему не верю.

— Да, миледи, — прошептал он. — Но лорд Гавейн…

— Не бойся. Те, кто хорошо знает Гавейна, Медро не поверят. Но скажи, Гвин, почему ты так им восхищаешься? Или ты уже встречался с ним раньше? — Я просто хотела его отвлечь от мрачных мыслей. И мне это удалось. Он опять покраснел.

— Ну как же! Я всегда им восхищался. Я же слышал песни. А однажды видел его в Гвинеде. Мне показалось, что он похож на ангела Божьего. Он проехал мимо меня на своем могучем коне, словно Всадник Апокалипсиса… я видел картинку в Евангелии, я даже перерисовал ее себе. И еще он очень обходителен, даже с такими людьми, как я. На днях, — мальчишка покраснел еще сильнее, хотя, казалось, дальше некуда, — он показывал мне, как владеть копьем в конном бою. Сам показывал! И объяснил, что я делаю неправильно. Он добрый! И похвалил меня за то, что я хорошо держусь на лошади.

Я не смогла и не стала сдерживать улыбку. Очень хорошо представляю, как они встретились в Гвинеде: маленький мальчик, воспитанный на песнях и Евангелии, и перед ним огромный белый конь Гавейна, и всадник в золоте, со сверкающим мечом. Этакое видение из другого мира. Что ж, он мог бы выбрать объектом поклонения и кого-нибудь похуже. Но, вот удивительно, для Гвина важным оказалось и то, что Гавейн обходительный, внимательный и не заносчивый человек. Это для него даже важнее военных подвигов.

— Мастер верховой езды Герейнт тоже тебя хвалил. Я с ним согласна. Воин из тебя получится. Только учись прилежно.

— Я… я благодарю вас, благороднейшая леди, — совершенно смущенный, пробормотал он. А глаза сияли. Он был прозрачен, как родниковая вода, этот мальчик, и умел скрывать свои чувства не лучше, чем летать.

— Тогда — вперед! На коня, будущий благородный воин! А с шерстью мы завтра закончим. Хорошо?

— Хорошо, миледи! — он схватил мою руку, прижал ее ко лбу и убежал. А я поспешила к дому Грифидда.

Наш хирург жил в северо-западной части холма. Родом из горожан, из Каэр-Эбраука, он там и учился у тех, кто еще помнил навыки давно исчезнувших римских легионов. Потом Грифидд изучал в монастыре физику. Поссорился с настоятелем, ушел. Вскоре присоединился к отряду Артура еще до того, как умер Пендрагон Утер. Это был рассудительный, угрюмоватый человек, из которого слова доброго не вытянешь, впрочем, и злого тоже. Когда я вошла, он, по обыкновению хмурясь, наливал липкий раствор в чашу с вином. Горонви лежал на постели. Его правая рука была прибинтована к обнаженной груди, бок и плечо перевязаны. Лицо над черной бородой было бледным и потным.

Грифидд, увидев меня, проворчал что-то, не очень напоминающее приветствие. Он вложил чашу в левую руку Горонви. Рыцарь проглотил зелье и поморщился.

— Выпей до дня, — посоветовал ему Грифидд. — Это притупит боль.

— А почему ты мне его раньше не дал, если оно боль притупляет? — сварливо спросил Горонви. — Ты же знаешь, я оставил дом много лет назад, и все это время страдал…

— Я тебе и раньше давал. А сейчас мне просто нужно, чтобы ты мне не мешал. Думаешь, легко промыть такую рану? Матерь Божья! Ты вообще хочешь когда-нибудь пользоваться этой рукой? Ну, вот и лежи спокойно! От вас с вашими поединками одна морока!

— Миледи», — негромко позвал Артур, выходя из темного угла. Сначала я его не заметила, и теперь даже немного испугалась. Он взял меня за руки. Сейчас морщины вокруг рта и глаз короля стали очень заметными.

— Медро сказал мне, что ты здесь и хочешь меня видеть?

Муж кивнул, отпуская мои руки.

— Да, он попался мне по дороге, вот я и послал его.

— Мордред! — воскликнул Горонви, пытаясь сесть. — Он уже знает?

— Полагаю, половина крепости знает, что вы сражались с лордом Бедивером, лорд Горонви, — голос мой был ровен и спокоен.

— О-о! — Горонви снова упал на постель. — Тогда передайте ему, если увидите, что я был бы рад его компании. Я из-за него дрался. А будь он там, сам бы дрался. Это серьезный вопрос.

Грифидд хмыкнул.

— Я здесь решаю, кто и каких посетителей увидит. Так вот, до завтра ты точно никого не увидишь!

Горонви снова попытался сесть, застонал и упал. Грифидд взял у него чашу, налил еще вина и добавил немного снадобья.

— Пей! — приказал он. — Будешь спать.

Горонви без возражений принял чашу.

— Ну и чего вы не поделили с лордом Бедивером? — спросил Артур, как только чаша опустела. Говорил он тихо, спокойно, но я-то слышала, как он напряжен.

— Мой господин, — Горонви заморгал. — Черт бы побрал его копье! Он сказал, что я лгу!

— И к чему это было сказано?

Горонви снова моргнул. Лекарство действовало, впрочем, Артур на это и рассчитывал.

— Он сказал, что я… нет, сначала мы говорили о лорде Гавейне, милорд. Морфран ап Тегид, Констанс и я. В Зале сидели и говорили. Я сказал, что вы отправили Гавейна обратно в Галлию вовсе не потому, что подозревали его в нечестных переговорах с королем Максеном. Но Морфран тогда сказал… он сказал: «Клянусь небесами, это неправда», и что вы послали Гавейна не потому, что он болен. А тут Констанс сказал, что легко в это верит, поскольку Гавейн действительно болен — он не в своем уме из-за убийства матери. У него быстрый язык, у Констанса! Морфран спросил, не Медро ли пустил такой слух? А Констанс спросил, какая разница, кто, если оно так и есть на самом деле. К нам подошел лорд Бедивер — он сидел неподалеку, — и сказал, что Гавейн вовсе не болен, но что вы, милорд, просто хотите дать ему отдохнуть хоть немного, и что никто не сомневался в его преданности Императору. Вот тут я и сказал, что это неправда, потому как многие сомневаются не без оснований. А он меня лжецом обозвал! Как это может выдержать порядочный человек? Я бросил ему вызов. Он ничего не сказал, просто кивнул. Ну, пошли мы на конюшню, оседлали лошадей и выехали за ворота. Черт бы побрал его копье! Я только собрался нанести хороший удар, и тут он меня вышиб из седла, да так, что я теперь не скоро смогу сражаться. Но ведь я прав, милорд? Вы же не доверяете Гавейну?

— Гавейну я доверяю больше, чем собственной руке со щитом, — спокойно ответил Артур. — А Бедиверу я доверяю больше, чем собственной руке с мечом. Ты поверил пустым слухам, Горонви. — Он отобрал чашу у воина. — Послушай меня. Ссора в моем Братстве причиняет мне такие же страдания, как твоя рана тебе. Я хочу положить этому конец.

Горонви посмотрел на него, все еще сонно моргая.

— Но, милорд, как это может быть? Как вы можете доверять Гавейну? Он же мать убил! — губы воина предательски задрожали. Он не мог уразуметь такой несправедливости.

— Брат, это тоже неправда. Вспомни, как ты впервые услышал о гибели королевы Моргаузы. Люди поначалу не поверили, что она погибла от руки лорда Агравейна. Верно? А теперь подумай о Гавейне. Ты знаешь его столько же лет, сколько и я, ты сражался вместе с ним по всей Британии. Вспомни, как часто мы выигрывали битвы только благодаря ему. Сколько удачных переговоров у него на счету. А можешь ли ты вспомнить, чтобы он ссорился с кем-нибудь, даже со своим слугой? И после этого ты поверил, что он сумасшедший, поверил, что он предатель? Ты что же, считаешь, что я дурак, поверив такому человеку, каким ты его представляешь? Я дурак, Горонви?

Неожиданно взгляд Горонви изменился. Он с тревогой посмотрел сначала на меня, потом с недоумением на Артура. Артур наклонился вперед и взял его за здоровую руку.

— Брат, — сказал он, - ты опять пережевываешь подлые слухи. Мой тебе совет: думай только о том, что видел сам, своими глазами, только о том, что знаешь наверняка. Ты знаешь, кто я, ты знаешь, кто такие Гавейн и Бедивер на самом деле.

Горонви продолжал смотреть на него с недоумением.

— Ну что, помиришься с лордом Бедивером? — помолчав, спросил Артур.

— С Бедивером? Ладно, помирюсь. Черт бы побрал его копье! Пусть только не называет меня лжецом.

— Не будет. А ты? Ты не будешь настраивать против него своих друзей?

— Если вы так хотите, конечно, милорд! Я никому не скажу о нашей ссоре.

— Да, именно этого я и хочу. Вот и хорошо, брат. Спи. — Артур бережно положил руку Горонви на постель. Некоторое время муж мрачно смотрел на воина, затем повернулся и вышел.

В соседней комнате Грифидд готовил свои снадобья. Артур устало прислонился к тяжелому столу. Грифидд закрыл дверь в комнату больного.

— А Бедивер цел? — устало спросил Артур.

— Да что ему сделается? — ворчливо ответил лекарь. — Он сам и привел сюда Горонви. Да и у этого раны не столь велики. Разве что рука сломана, это когда он с лошади падал. Думаю, поправится довольно быстро.

Артур кивнул. Посмотрел на лекаря и сказал тихо, но жестко:

— Чтобы лорда Медро здесь и духу не было! Это приказ. Делай, что хочешь, но не пускай его сюда. Скажи, что больной спит, что он слаб, что ему сейчас нельзя волноваться… в общем, что хочешь. А вот если зайдет Бедивер, пусть они поговорят.

— Сделаю, милорд, — кивнул Грифидд. — Вообще никого не пущу, особенно Руауна с его дружками. Пусть Горонви придет в себя. Без них это скорее случится. — Они с Артуром встретились взглядами. — Вы же этого хотите, милорд?

— Да, — Артур кивнул. — Только пусть это не выглядит так, словно ты исполняешь мой приказ

— Я сам поговорю с ним. Посмотрю, получится ли разубедить его. — Словно извиняясь, Грифидд добавил: — Гавейн — мой друг, и мне противно слушать, как какой-то раззолоченный хорек распускает о нем вздорные слухи.

— Да, дела плохие, — задумчиво кивнул Артур. — Но Горонви — хороший человек. Хватит ссор. Надеюсь, кто-то из клеветников не выдержит и бросит вызов Гавейну. Глядишь, на этом все и кончится. — Артур помолчал. — Если для Горонви что-нибудь понадобится, только скажи. Слуг я предупрежу. Гвинвифар, идем, Бедивер ждет нас дома.

Бедивер сидел возле стола и читал книгу. Он быстро отложил ее, встал и замер в ожидании. Плащ у него был измазан кровью, скорее всего, кровью Горонви. На лице застыло ожесточенное выражение.

Артур быстро подошел и обнял Бедивера.

— Отлично сделано! — воскликнул он. — Но ты напрасно так рисковал. Горонви я еще мог потерять, или Морфрана, например, а вот тебя — ни в коем случае!

Бедивер расслабился и пожал руку Артура.

— Извини, другого способа остановить его я не видел. Если бы я не вмешался, Морфран все равно вызвал бы Горонви, и кому-то из них пришлось бы погибнуть.

Артур кивнул, дружески встряхнул его за плечи и сел за стол.

— Я сейчас говорил с Горонви и сказал, что доверяю Гавейну больше, чем моей левой руке, а тебе — больше, чем правой, и я молю Бога, чтобы мои слова дошли до остальных. С Горонви сражался ты, и теперь они, возможно, станут считать, что давление на меня исходит от тебя, а не от Гавейна. Господи, как же все запуталось! И все это от одного единственного человека!

Все прекрасно понимали, кого он имеет в виду.

— Было бы еще хуже, если бы ты отправил Гавейна обратно в Галлию, — сказала я. — Может, дело и не в нем, но мне кажется, Медро ненавидит именно его.

— Заметь, никто не решается бросить вызов Гавейну напрямую, — Артур совсем склонил голову на грудь. — Он же давно вернулся, две недели назад, и ничего не происходит.

Бедивер придвинул для меня стул к очагу, а сам уселся на край стола.

— Пару дней назад Руаун сказал Гавейну что-то обидное, — проговорила я. — Но Гавейн не стал к нам обращаться, чтобы мы опровергли эти слова. Он даже не сказал, о чем именно шла речь, наверное, потому, что иначе ему пришлось бы сражаться с Руауном. Он просто сделал вид, что не обратил на них внимание. Он отшутился, извинился, как он это обычно делает, и ушел.

— Да, старая проблема, — Артур подошел к очагу и теперь рассматривал остывший пепел. — Но что-то здесь не так. Не может быть, чтобы никто не бросил вызов Гавейну.

— Через несколько дней будет легче, — подал голос Бедивер.

Артур не двинулся с места. Мне показалось, что я понимаю, о чем он думает.

— Может быть, отправить Гавейна куда-нибудь? — предложила я, чтобы отвлечь его от горестных размышлений. — Ты же можешь отправить его в Эбраук, или даже на острова. И пусть с ним поедут несколько друзей Медро. Глядишь, он на что-нибудь решится.

Артур покачал головой, не глядя на меня.

— Нет. Если кто-нибудь бросит ему вызов в пути, он не сможет обратиться к нам за судом. Придется сражаться. А если бы там убили всех сторонников Мордреда — не дай Бог, конечно, но такое вполне возможно, — стало бы еще хуже. Нет. Здесь другое. Никто не осмеливается бросить вызов Гавейну потому, что они мне больше не доверяют. Слухи достигли своей цели, сформировали мнение. Болезнь распространяется быстро. Быстрее, чем я думал. Надо отослать не Гавейна, а Мордреда. Но куда?! Какой из него посол?

— Пошли его в Гвинед, пусть обсуждает с Мэлгуном размер дани, — предложил Бедивер. — Обмануть нас он не сможет, мы же проверяем цифры, а сделать Мэлгуна еще большим врагом для нас тоже невозможно. И так дальше некуда. А если он будет давить на Мэлгуна, тот перестанет ему доверять, и на одного союзника у Мэлгуна станет меньше.

Артур сжал кулак и ударил по стене.

— Если я отправлю его к Мэлгуну... Он поделится с ним своей тайной. — Он смотрел в очаг прямо перед собой, но видел что-то свое, далекое, скрытое от нас в глубокой тьме. И говорил он почти шепотом.

— Мой господин? — Бедивер тоже говорил очень тихо. Рыцарь не был посвящен в тайну, но знал Артура много лет, слишком долго, чтобы не замечать этой тени, время от времени набегавшей на лицо короля.

— Пусть жена расскажет, — Артур с горечью махнул рукой.

Бедивер вопросительно взглянул на меня, а я сидела и смотрела на свои руки, на большой перстень с аметистом, с вырезанным императорским драконом. Я не хотела встречаться глазами с Бедивером.

— Сейчас? — я смотрела в спину Артуру.

— Да, сейчас, — твердо ответил муж и повернулся к рыцарю. — Ладно. Я сам. Ты должен знать. Ты — мой полководец.

— Я твой друг, — очень тихо ответил Бедивер. — И твой слуга.

Мужчины посмотрели друг на друга. Поза Бедивера недвусмысленно говорила о том, что он готов услышать все, что Артур сочтет нужным ему сообщить. Артур, казалось, превратился в каменный столб — холодный, подавляющий в себе боль воспоминаний.

— Да, ты мой друг. — Артур вздохнул, словно собираясь с силами. — И брат. Что бы ты не узнал, ты пойдешь за мной. Но сейчас я бы хотел, чтобы ты свободно выбрал, чего хочешь. Я приму любое твое решение. Я виноват, что не рассказал тебе раньше. Медро… — мой сын.

Бедивер остолбенело уставился на него. Я наблюдала, как эта страшная весть доходит до него. Сначала потемнели и расширились глаза, потом он страшно побледнел. Он попытался что-то сказать, сглотнул и хрипло выговорил: «Твоя сестра?»

— Да. — Поза Артура выражала совершенное спокойствие, и только в глазах плескалась мука. — Ты никогда не замечал, как он похож на меня?

— Нет. Он же твой племянник... Я думал, поэтому…

— Да, он мой племянник. И он мой сын. Он появился на свет в результате инцеста, который я совершил со своей сестрой Моргаузой. По всем церковным канонам я проклят навеки.

— Но ты же не знал! — Я больше не могла молчать. — Ты же не знал, кто твой отец! Это все она, ведьма! Она-то знала. Она заранее решила уничтожить нас.

— Тихо, тихо, — попытался успокоить меня Артур. Он повернулся ко мне и с неожиданным ожесточением почти крикнул: — Ты, в самом деле, думаешь, что это имеет хоть какое-то значение?

На лицо Бедивера сразу вернулся румянец.

— Милорд, нет причины кричать на леди Гвинвифар.

Артур несколько мгновений недоуменно смотрел на него, потом резко присел у очага. Было так, словно силы все-таки оставили его. Он закрыл лицо руками. Я подбежала к нему, опустилась на колени и обняла. С таким же успехом я могла бы обнять балку, поддерживавшую крышу. Нет, мне не по силам вылечить столь глубокую рану, которую нанесла ему Моргауза. Бедивер молча стоял у стола.

Спустя долгую минуту Артур отнял руки от лица и посмотрел на своего военачальника.

— Ну вот, теперь ты знаешь, — произнес он каким-то безжизненным, тусклым голосом. Скоро и остальные узнают. Но тебе я должен был рассказать сам. Хочешь, можешь оправдать меня тем, что сказала Гвинвифар: «Я не знал». Это действительно так, и это случилось очень давно.

Бедивер склонил голову, соглашаясь. Потом преклонил колено, обнажил меч и протянул его Артуру рукоятью вперед.

— Милорд, — произнес он таким же невыразительным тоном, как и Артур миг назад, — я принес вам клятву много лет назад. Если бы я тогда знал то, что вы мне сказали, я бы поступил точно так же.

Артур уставился на него, затем поднялся, отстранил меня и положил руку на меч. Я думала, что сейчас он обнимет Бедивера, но он только гордо выпрямился и высокомерно проговорил, словно на приеме: «Благодарю тебя. Садись».

Он вернулся на свое место рядом со мной. Бедивер как-то неуверенно поднялся, вложил меч в ножны и сел. Артур глубоко вздохнул, провел рукой по лицу, стирая все прежние выражения, и спокойным голосом возобновил беседу.

— Итак, я действительно опасаюсь, что Мордред скоро начнет рассказывать эту историю. Поэтому я не стану его никуда отправлять, особенно к Мэлгуну. Тому только и нужен предлог, чтобы выступить против нас.

— Мордред может сообщить об этом Мелгуну и не покидая Камланн, — сказала я в тишине. — Написать письмо недолго.

Артур посмотрел на меня. Мы сидели рядом, но мне показалось, что он очень далеко от меня.

— Так что лучше все же отправить его в Гвинед, — продолжала я. — Его сторонники не настолько ему преданы, чтобы сохранять верность и в его отсутствие. Чем он дальше, тем слабее его заклинания. Даже если он расскажет все Мэлгуну, вреда от того будет меньше, чем если бы он рассказал об этом кому-нибудь из наших дружественных королей. Да он и сам захочет поехать в Гвинед. С Мэлгуном они знакомы. Такие истории не доверяют пергаменту. Нет, он же актер, сначала он будет говорить намеками, делиться слухами, и только потом выложит всю историю оскорбленного до глубины души незаконного сына Пендрагона. Боже мой, я почти слышу, как это будет!

Я хотела положить руку ему на плечо, но он вскочил и шагнул к дверям.

— Лучшим выходом для меня было бы отречься от престола, — промолвил он. — Нет, молчи. Будь на моем месте человек с незапятнанной совестью, все было бы хорошо. Почему Камланн, ты, да и вся Британия должны расплачиваться за мои грехи? Почему кто-то вообще должен страдать, кроме меня? Потому, что я император, потому что я присвоил императорский пурпур. Если бы я мог отречься от престола ...

— Мой господин! — воскликнули мы с Бедивером в один голос.

Он сердито потряс головой.

— Говорю вам, это было бы лучше. Но мне некого назначить преемником, таким, какого приняли бы все, а значит, войны не избежать. Еще одной войны… Все вернется к тому времени, когда я захватил власть. Значит, придется захватить ее снова. — Он с силой стукнул кулаком по стене. — Надо продолжать. Ничего другого не остается.

— Артур! — с горечью воскликнула я. На глазах у меня стояли слезы. Мой муж не получил ни надежды, ни утешения, и все же решил продолжать борьбу.

— Молчи, Гвинвифар, твоя жалость — позор для меня; разве ты не видишь? Прости, я не хотел так говорить, но приходится. Это моя вина, и только моя! Вот что я сделаю сейчас. Отправлюсь на охоту. В сопровождение возьму Мордреда и Руауна. Попытаюсь понять, каков их план. Бедивер, навестишь Горонви. Забери назад свои слова о том, что он лжец, тогда он будет молчать о ссоре. Я вернусь к закату. — Он открыл дверь и остановился на пороге. Сказал очень тихо: — Простите меня, — и ушел. Мы с Бедивером посмотрели друг на друга. Каждый увидел в глазах другого только отчаяние.

— Вы давно знали? — спросил, наконец, Бедивер.

— Четыре года.

— Больше никто не знает?

Я огляделась и села в кресло у камина, в то самое, который только что оставил Артур. Оно еще хранило тепло его тела, и мне вдруг отчаянно захотелось моего мужа.

— Знает лишь Гавейн. Артур сам сказал ему перед тем, как принять клятву верности. Артур был уверен, что Гавейн и так знает, поэтому поначалу так плохо отнесся к нему.

— Так вот в чем была причина. — Бедивер расправил складки плаща и заметил пятно крови на ткани. — Если бы я знал…

— И что?

— Нет, ничего, наверное. — Он бесцельно провел рукой по пятну. — Что я мог сделать? Миледи, я поклялся сражаться только за Артура. Если бы не он, я повесил бы свой меч на стену много лет назад. Он творил чудо! Он боролся за Свет, а все прочие боролись каждый за себя. Никакой бог не станет наказывать человека за то, что он совершил по неведению; а вот дьявол может и должен, если хочет нас всех ослабить.

— Гавейн считает, — устало сказала я, — что королева Моргауза на самом деле была демоном.

— Клянусь Небесами, ее сердце было чернее, чем у любого смертного. Иначе она бы никогда не сотворила того, что сотворила. Неужели Артур думает, что кто-то будет править лучше, чем он? Даже сейчас, даже с ним мы едва удерживаем в Британии подобие старой Империи. А что бы мы делали без него?

Я сжимала руку все сильнее, чтобы почувствовать, как перстень давит на ладонь.

— Все, что мы сделали до сих пор, так это насадили колючую изгородь для защиты от ветра, — устало проговорила я. — А теперь пытаемся под ее прикрытием развести огонь. Я надеялась, что у нас есть искра, из которой возгорится мир и порядок хотя бы здесь, в Камланне, может, не сейчас, не скоро, но возгорится. Мордред проломит нашу стену, если его не остановить. Артур считает, что это его вина. Вы правы, без него у нас не будет ничего, кроме тьмы и ветра, да еще британских королей, сражающихся между собой за пурпурный плащ. Только благодаря Артуру этого не случилось до сих пор.

— Я молю Бога, чтобы он не допустил такой напасти. — Бедивер подошел ко мне, встал на колени, неловко взял меня за руки и поцеловал их. — Благороднейшая леди… нет нужды говорить вам, что он любит вас. Ему нужно утешение, и кроме вас никто его не утешит.

— Я пыталась. Но он не хочет утешения. Он будет удерживать крепость, и казнить себя за то, что сделано, и я не могу его остановить.

— Не оставляйте попыток, миледи. — Рыцарь говорил серьезно и нежно. — Вас не испугать неудачей. Будь даже борьба безнадежной, вы не станете опускать руки. А борьба далеко не безнадежна.

Слишком много для меня: мое сострадание, боль Артура, верность Бедивера — буря чувств бушевала в моей душе.

— Вы правы, благородный лорд. Вы сторицей заслужили доверие короля. И я доверяю вам безгранично. Прошу, не отказывайтесь от нашей благодарности.

Еще мгновение он вглядывался в мое лицо, снова поспешно поцеловал руки и встал. Поклонился.

— Я пойду, поищу Гавейна. Расскажу ему… Да хранит вас Бог, миледи.

— И вас, благородный лорд.

Рыцарь вышел. В доме больше никого не осталось. Я закрыла лицо руками и попыталась успокоиться. Тихо, тихо… Ветер едва слышно перебирал солому на крыше, где-то под холмом кто-то громко кричал. Щеки мои горели. Я прошла в соседнюю комнату, взяла кувшин с водой и умылась. Не помогло. Мне казалось, что под сердцем в паутине горя и беспомощности разгорается пожар, и я не знала, как его потушить. Хорошо, что есть такой человек, как Бедивер... Я замерла, глядя в кувшин с водой. Бедивер. Что я ощутила, когда он целовал мои руки? Что такое произошло, что мое сердце последовало за ним, как перед этим последовало за Артуром?

— О, Господи! — в ужасе прошептала я, и мое отражение в воде зашевелило губами. Не сейчас, только не сейчас! Как же эта напасть сумела подкрасться настолько незаметно? Я люблю Артура. О, конечно, некоторые мужчины привлекательны, во всяком случае, тело иногда так считает, но это же в порядке вещей, это несерьезно! Я никогда не любила никого, кроме Артура, и никогда не думала, что смогу полюбить еще кого-то. У нас были друзья, близкие друзья, и Бедивер был одним из них. И вдруг это чувство… Зачем? С какой стати?

Я вспомнила, как он смотрел на меня, очень серьезно и очень нежно, вспомнила прикосновение его губ к моим пальцам… Он словно заключил меня в какое-то золотое кольцо. Я сжала кулаки и стала тереть глаза. Прощальная улыбка Бедивера растопила мне душу. Он тоже в ловушке! Я уверена!

Я вытерла мокрые руки о платье и вернулась в большую комнату. Книга, которую читал Бедивер, так и лежала на столе. Я взяла ее, чтобы убрать — все, что угодно, лишь бы отвлечься от паники внутри меня. Это была «Энеида», раскрытая в начале четвертой книги:

[Энеида. Перевод с латинского С. А. Ошерова]

Я бросила книгу на пол. Несчастная Дидона, влюбленная в Энея, а он уплывает… Любовь! Я не заметила ее приближения, а теперь, когда поняла, стало поздно: любовь рухнула на меня, как скала, стало горько-сладко, неотразимо.

Дрожащими руками я снова подняла книгу. Разгладила согнутые страницы, закрыла и поставила на полку. Вернулась, положила руки на стол, ощущая прохладу исцарапанного дерева.

— Допустим, — сказала я вслух, прислушиваясь к ударам крови в ушах. — Допустим, это случилось. Я люблю Бедивера. Но Артур… — Я смежила веки, думая о муже. Его глаза… он приказывал взглядом, и ему повиновались, иногда они вспыхивали восторгом, когда он говорил о Летнем королевстве; уверенный шаг, сильные руки, величие его мечты… Мой муж, которого мне волей-неволей приходилось делить с мечтой об Империи. Да, бывало так, что он не слышал и не замечал меня, ну что же, для Пендрагона — обычное дело. Но Бедивер — нет, я не стану заливать эту рану своей кровью. И не стану говорить с ним, если того не потребуют обстоятельства.

Я вышла из комнаты и остановилась в дверях. День померк, облака лениво сплевывали на землю капли дождя. Так. Что я должна сделать? Поговорить со слугами. Проследить, чтобы люди узнали слова Артура о Гавейне, слухи ведь, не рождаются сами собой. Да. А что касается Бедивера…

Лучше вообще о нем не думать.