Те, кто жив

Историограф. «Коллаборант»

С утра Сева был серьёзен и немного с похмура. Я же, на удивление, чувствовал себя прекрасно. Немного стресса, много секса, хороший сон — и я как новенький. Работорговец… ах, ну да — «менеджер трудовых ресурсов биржи полусвободного найма» — сидел, раскинувшись, на диване. Махровый халат открывал волосатую грудь. Без пиджака Сева выглядел незавершённым, как прапорщик без сапог. У его ног на мягком пуфике сидело… что-то. Сначала мне показалось, что он зачем-то нарядил в платье собаку, потом — что это ребёнок. Но существо повернулось, потянулось — я и вдруг понял, что это взрослая женщина, только очень маленькая. Не карлица, с их болезненно искажёнными пропорциями, а очень симпатичная, с точёной фигуркой и приятным личиком барышня. Только ростом метр двадцать.

Сева рассеянно погладил её по голове, она в ответ потёрлась щекой об его голую ногу, обняла ручками за колено и как будто замурлыкала. От неё исходило удивительное ощущение уюта и спокойствия. Мне сразу захотелось почесать её за ушком.

— Садись, — велел он мне, указав на кресло. — Сейчас принесут кофе.

— А кто… или что это? — я указал на мурлыкающую девушку.

— Сувенир, — равнодушно пожал плечами Сева. — Живая игрушка. Кайлиты вывели вместо кошек: всеядная, лоток не нужен, всё понимает, ничего не говорит. Может греть постель и всё такое. Они продаются стерильными, чтобы покупатели не разводили сами, и живут недолго, лет по двадцать. Так что, наверное, эта последняя из своего вида. Я давал ей Вещество, благо ей хватает трети дозы.

Я проникся — учитывая космическую стоимость Вещества везде, кроме Коммуны, не на всякое домашнее животное потратишь даже каплю.

— Беги наверх, — похлопал её Сева по круглой попке. — Нам поговорить надо, а от тебя в сон клонит…

Крошечная женщина потянулась, нарочно пройдясь ему по коленям крепкой грудкой, прощально мурлыкнула, встала и пошла к лестнице. Вышагивала подчёркнуто женственно, от бедра, играя выпуклыми ягодицами под короткой юбкой.

— Выпендривается, — хмыкнул Сева. — Любит дразнить гостей.

Пришла вчерашняя служанка, принесла кофе. Разлила по чашкам, постреливая глазами в мою сторону, и удалилась. В дверь постучали.

— Можно, друг Сева? — голос был незнакомый, мужской.

— Конечно, друг Малки, только тебя и ждём!

Мы кого-то ждём? Надо же.

Вошедший оказался неиллюзорно прекрасен. Я-то думал, Сева выглядит экзотично в своих пиджаках, но это зрелище «лопни мои глаза». Высокий, лысый, с полностью седой белой бородой мужчина смугл и выглядит лет на шестьдесят. В приветственной улыбке он продемонстрировал полный набор сверкающих золотых зубов. Ни одного белого. Под вышитым золотой гладью бархатным, чёрным в алых маках халатом переливается парчовая золотая косоворотка с блестящими, возможно даже, бриллиантовыми пуговицами. Ниже — пожарно-красные шёлковые шаровары, заправленные в собранные гармошкой малиновые сапоги. Севины золотые печатки на пальцах на фоне сборных драгоценных кастетов гостя вообще не смотрелись — каждый перстень перекрывал полторы фаланги. Как он ухитряется что-то делать, таская по килограмму золота на каждой руке? Захочешь этак жопу подтереть — покалечишься и унитаз разобьёшь…

Сева встал, и они обнялись, аккуратно похлопав друг друга по спинам.

— Здравствуй, здравствуй, друг Сева! — гость был громогласен и напорист. — Я поставил табор там, у лесочка, не помешаем?

— Ну что ты, друг Малки! Я всегда рад тебе и твоим рома! Как кочевали, гладка ли Дорога? Как здоровье твоих жён, детей и внуков?

— Хвала Искупителю, не жалуюсь, друг Сева! Новая жена сладка, как ихор, и принесла мне троих. Один из них настоящий глойти! Спасибо тебе за подарок! У тебя по-прежнему лучший товар в Мультиверсуме! Внуков же я перестал считать, когда кончились пальцы на ногах!

— Не стоит благодарности, друг Малки, для тебя у меня всегда найдётся что-то особенное! Вот, например, посмотри на этого юношу! Это тот, о ком я подал тебе весть вчера.

Я здорово напрягся — это что, и есть мой покупатель? Что за цыганщина? На кой чёрт я ему сдался? Танцевать как медведь на цепи? У меня плоховато с хореографией.

— Я порадовался твоей вести, друг Сева, и сразу поднял табор в дорогу. Как зовут этого смешного мальчика?

— Артём меня зовут, — буркнул я недовольно.

Мне надоело, что меня обсуждают в третьем лице. И вообще — нашли мальчика.

— Те авес бахтало23, друг Артём, я Малкицадак, рома баро.

— Цыганский барон? — блеснул образованностью я.

И — сел в лужу.

— У рома нет баронов, — нахмурился цыган. — Баро — большой. Баро — старший. Баро — не барон, не граф, не царь и не командир. Рома — народ Дороги, мы равны друг перед другом. Но разве объяснишь это гаджо?

Он потеребил массивную золотую серьгу и недовольно спросил Севу:

— Друг, ты уверен, что это он? Этот дырлыно24…

— Ой, Малки, я сначала сам подумал, что он просто лошок, но присмотрелся — он бахтало мурш25! Он сегодня ночью отлично потрудился, и мой глойти говорит, что не зря. Девицы понесли Людей Дороги. Он тот, о ком сказано.

Что он несёт? Я что, обрюхатил служанку и эту оторву?

— Или это просто совпадение, — недовольно буркнул золотозубый.

— Или так, — кивнул Сева, — а что мы теряем, баро?

— Так, может, не отдавать его тогда?

— Он вернётся, Малки. У него есть Судьба. И когда он её поймёт, то будет нам должен.

Потом они обсудили какие-то непонятные торговые дела, каких-то неизвестных людей, какие-то невнятные обстоятельства — то по-русски, то переходя на цыганскую тарабарщину. Меня тут как будто не было. А потом цыган ушёл, и мы остались с Севой вдвоём.

— Спрашивай, — разрешил он со вздохом.

— Сева, что это было вчера? Зачем тебе нужно было так срочно повесить на меня этих девушек? Почему именно на меня?

— Догадался? — покивал головой работорговец. — Умный мальчик, да…

Он отхлебнул кофе, задумался, а потом отрицательно покачал головой:

— Я не скажу тебе. Тебя сегодня заберут. Чего не знаешь — не расскажешь.

Я поёжился — сразу представил себя привязанным к стулу в подвале, лампу в лицо и дубинку по почкам.

— Цыгане?

— Нет, что ты. Рома ты не нужен. Им никто не нужен.

— А кто?

— Другие люди.

— Расскажи им всё, — посоветовал Сева, глядя на мою помрачневшую рожу. — Ты не знаешь ничего важного, иначе бы тебя им не отдали. Просто расскажи, не играй в героя для тех, кто тебя предал.

— И не собирался, вот ещё, — буркнул я. — Я теперь человек женатый, мне себя беречь надо…

— Тут есть тонкость, — хитро улыбнулся он. — Вместо того, чтобы консуммировать брак, ты драл Линку. Если не вернёшься, старый Сева расстроится, но сможет объявить его не состоявшимся фактически.

Я равнодушно пожал плечами — оно и к лучшему. Мне гарем не по чину. Коммуна меня продала, на бывшей Родине никто не ждёт, а скитаться в поисках места под солнцем проще одному, чем в компании трёх сногсшибательных красавиц.

— Я буду ждать, когда ты вернёшься, — снова увидел меня насквозь Сева, — но не очень долго, так что поспеши. Хочешь попрощаться с жёнами? Покупатель уже прибыл, но его полезно подержать в ожидании…

— А хочу! — согласился я. Мне пришла в голову одна идея.

Усатый помощник провёл меня лесной дорожкой в другой пряничный домик, поменьше этого, но поцветастее. В холле ко мне шагнули вставшие с дивана девушки, и дыхание на секунду пресеклось. Хороши, слов нет. Кому-то было бы счастье, а мне как всегда.

— Две минуты! — сказал сопровождающий строго и показал для верности растопыренные буквой V пальцы.

Неужели боится, что я успею тут наскоро свой брак, как это… консуммировать?

Девушки смотрели на меня, ожидая невесть чего. Но вроде без отвращения.

— Ну, здравствуйте, — сказал я им. — Кто-нибудь из вас понимает меня хотя бы чуть-чуть?

Безымянная горянка кивнула.

— Мы всё понимай, — сказала она глубоким грудным голосом.

— Вы, наверное, лучше меня знаете, что происходит, глупо было бы вам что-то объяснять. У меня только один вопрос: вам это надо? Не Севе, не кому-то там ещё, а вам? Тебе и девушкам?

— Мы… — она задумалась, подбирая слова. — Мы решить, Сева прав. Мы принимать эту Судьбу.

Блондинка и рыжая закивали, подтверждая. Что ещё за судьба такая? Но спросить не успел — вернулся усатый.

— Идти! — сказал он сердито.

— Момент, — ответил я. — Попрощаюсь с семьёй. Чего пялишься? Это мои жёны!

Усатый зло фыркнул, но демонстративно отвернулся в угол.

Я обнял всех троих разом, собрав в плотную группу девичьи тела, и прошептал горянке на ухо:

— Спрячь и никому не показывай. Всегда держи при себе!

Моя рука нырнула ей за пазуху и вернулась обратно. Даже пощупать содержимое толком не успел! Одни хлопоты мне от этого брака…

— Пока, девушки! Не скучайте! Увидимся! — сказал я напоследок, и усатый довольно невежливо вытолкал меня из домика.

Кажется, я ему сильно не нравлюсь. Неужели сам в мужья мылился? Удивительно, но эта мысль вызвала во мне что-то похожее на секундную судорогу ревности. Как мы люди, всё же смешно устроены…

Покупатель ждал нас в пустующем по утреннему времени баре, беседуя с обряженным в парадный бордовый пиджак Севой. Они выглядели старыми знакомыми, но некоторая напряжённость в позах просматривалась. Войдя с солнечной улицы в полутьму помещения, я не сразу разглядел того, кто заказал меня, как товар в онлайн-магазине. А разглядев, даже не очень удивился тому, что мы знакомы. Бесконечен Мультиверсум, а рожи всё время встречаешь одни и те же. Это суровое обветренное лицо с седым ёжиком армейской стрижки и бледной чертой шрама на скуле я видел недолго, но запомнил хорошо. Мы целились друг в друга у палатки в одном очень холодном и снежном срезе, а я тогда ещё был гораздо менее привычен к пребыванию на мушке. Сейчас он был тоже в военном, только без броника и разгрузки, а на нарукавной нашивке вместо тогдашних пяти звёздочек была одна, но побольше.

— Поздравляю с очередным званием! — сказал я ему вместо «здрасьте».

— Служу трудовому народу! — ответил он со всей серьёзностью.

— Да вы знакомы? — искренне поразился Сева. Ну, или очень хорошо сыграл удивление.

— Встречались как-то раз, — коротко ответил военный.

— Ну, тогда сами видите — всё без обмана! У старого Севы лучший товар в Мультиверсуме!

Покупатель скептически покачал головой, но не стал спорить. Молча подвинул по столу небольшой металлический ящичек, размером с автомобильную аптечку. Работорговец отстегнул защёлки, приоткрыл крышку и заглянул внутрь. К сожалению, с моей стороны было не разглядеть, что там, но его вроде бы устроило.

— Он ваш, уважаемый! — сделал Сева широкий жест в мою сторону. — Спасибо за покупку, обращайтесь к нам снова!

Как кассир в супермаркете, ей-богу.

На улице нас ждал широкий плоский автомобиль на больших колёсах. За установленной на поперечной дуге пакетной скорострелкой стоял боец в высокотехнологичной кирасе и закрытом шлеме, нервно ворочая стволами на вертлюге. Вокруг столпились пёстрой толпой цыгане и демонстративно его разглядывали, тыкая пальцами, смеясь и обсуждая на непонятном языке. Как будто он конь и его украсть хотят. Водитель, почти сливающийся с машиной благодаря покрывающему их обоих геометрическому камуфляжу, держал одну руку на баранке, а другую на кобуре. Но окружившие машину рома не проявляли агрессии. Женщины в ярких юбках звенели обильными монистами, мужички с усами и в шляпах громко переговаривались на своём гортанном языке, между ними носились босоногие чумазые дети. Увидев нас с Севой, они послушно расступились.

Покупатель молча указал мне место на заднем сидении, где перед моим носом маячила жопа пулемётчика, а сам сел спереди, рядом с водителем. Машина плавно и почти беззвучно набрала скорость — только шелестела палая листва, да гудели зубастые покрышки. Мы промчались по лесной дороге, проскочили быстрым ходом унылый и явно давно заброшенный городок, состоящий из таких же облизанных параллелепипедов без окон, и вырвались на простор. Затянутое грязью и заметённое листьями шоссе было прямым, как стрела, и на нём не было никаких следов — похоже, работорговцы в эту сторону не катаются. По сторонам были луга и перелески в осенних буро-оранжевых красках, неотличимо похожие на среднюю полосу России, только совершенно безлюдные и без следов хозяйственной деятельности. Если бы не дорога с твёрдым покрытием и редкие покосившиеся столбы, можно было бы подумать, что люди здесь никогда и не жили.

Ехали так долго, что пулемётчику надоело топтаться у своей установки, и он сел рядом со мной, сказав извиняющимся тоном:

— Да нет тут никого…

Через пару часов быстрого хода свернули с шоссе на теряющуюся под деревьями подъездную дорогу, потом на еле угадываемую по старой колее грунтовку, а дальше и вовсе двинулись через редколесье, заламывая трубами бампера молодые деревца и кусты. Вскоре я почувствовал знакомое ощущение — где-то совсем рядом был репер. Не ошибся — на полянке среди полускрытых почвой упавших камней древнего кромлеха торчала верхняя половина ушедшего в землю чёрного цилиндра. Похоже, здешняя цивилизация, какой бы она ни была, не проявила к этим артефактам интереса.

Я с интересом ждал — кто из них достанет планшет и окажется оператором? Но так и не дождался: переход совершился как бы сам собой, оставив меня в недоумении.

На той стороне нас ждал небольшой подземный зальчик, в который машина вписалась почти в распор. Реперы оказываются в каких-то подземельях чаще, чем на поверхности, но я понятия не имею, почему. Воронцов никогда об этом не рассказывал — возможно, не знал и сам.

В зальчике было темно и душновато. Период гашения, к счастью, оказался коротким. Следующий резонанс выкинул автомобиль в более просторный зал. Нас встретил навязчивый звук тревожного зуммера. Он нарастал, угрожающе повышая громкость и частоту гудков. По стенам побежали блики оранжевой лампы-крутилки, но покупатель достал из кармана нечто вроде гаражного пульта и ткнул им куда-то в темноту, отчего всё это прекратилось. Наверное, если сюда попадёт кто-то без такого пульта, ему не поздоровится.

Дождались гашения, прыгнули дальше — были встречены ощетинившимся стволами блок-постом. Это выглядело, как вывернутый наизнанку дот, — когда оружие смотрит вовнутрь могучей бетонной фортификации. Бойницы, прожектора в лицо, резкий голос через хриплый матюгальник:

— Не двигаться! Оружия не касаться, руки держать на виду!

Я застыл. К нашему командиру подошел кто-то почти неразличимый из-за бьющего в глаза света, проверил какие-то документы, перекинулся парой слов и ушел. Я думал, нас выпустят наружу, но нет — дождались гашения и прыгнули дальше.

В следующем срезе было солнечно и ярко — полуденное солнце сияло над небольшой горной долиной. Свежий воздух выгодно отличал это место от предыдущих, но в остальном так же — площадка вокруг репера огорожена (на этот раз металлической сеткой), на вышках стоят недружелюбно целящиеся в нас стрелки. Проверкой документов тут не ограничились — всем велели выйти, оставив оружие, и тщательно осмотрели автомобиль и даже вещи в рюкзаках.

Мы уселись обратно в машину, перед нами раздвинули сетчатые ворота. Выехав с площадки, сразу оказались в длинном прямом тоннеле, проложенном прямо в теле горы. В нём могли свободно разъехаться два грузовика, и мне даже показалось, что на полу есть следы крепления рельсового пути. Тоннель освещался редкими световыми шахтами, было гулко и прохладно. Мы ехали по нему около часа, дважды останавливаясь на блокпостах, где на нас светили прожектором и проверяли документы. Солдаты, одетые в хаки и вооружённые старообразными, с деревянными прикладами, «калашами», выглядели напряжёнными и бдительными. Не похоже, что караульная служба ведется формально. Интересно, они всегда такие нервные, или у них тут реальный фронтир?

Тоннель вывел нас к небольшой военной базе, с бетонным забором, стальными воротами и блочно-кирпичными казармами в стиле позднего СССР. Перед воротами стоял танк Т-62 в кустарной противокумулятивной защите из арматурной решётки. Спереди он был укрыт сложенными в виде капонира мешками с песком, а ствол пушки смотрел точно на створ тоннеля. Впрочем, здесь напряжение чувствовалось меньше — документы опять проверили, но стволами при этом в нос не тыкали. Зато, наконец, дошла очередь до меня — повели через плац, чертовски похожий на тот, что я топтал на срочной. Вплоть до щитов с плакатами «Строевые приёмы с оружием» и «Выполнение воинского приветствия».

Над входом в здание штаба висела кумачовая перетяжка с надписью: «Пограничник! Крепи рубежи обороны Коммуны!» Я от этого так обалдел, что даже не сразу понял, что от меня хотят. А меня, между тем, отвели в подвал, завели в пустую комнату и потребовали раздеться. Я не стал спорить — обстановка не располагала. Мужик в докторском халате и резиновых печатках по локоть тщательно прошелся по мне каким-то ручным сканером на длинной ручке, только что в задницу его не засунув. Одежду тем временем унесли, и я несколько минут мёрз на холодном бетонном полу. Вскоре какой-то служивый принес мне хэбэ26 третьего срока носки, слежавшиеся кирзачи, желтоватые застиранные кальсоны и портянки. Я попытки с третьей вспомнил, как их правильно мотать, — некоторые навыки остаются с тобой на всю жизнь. Знакомые виды, звуки и запахи (гуталина, хлорки, кирзачей и столовки) вызвали сильнейшее дежавю — как будто меня только что привезли из военкомата в учебку, и скоро первое построение, и прочие малоприятные перспективы.

Обошлось.

Меня просто вернули в машину, и мы поехали дальше. Пересекли расположение части и оказались у следующего репера — выходного транзитной пары. Неплохо они тут огородились — пересечь этот срез можно только от одной базы до другой, от замкнутой горной долины через простреливаемый тоннель прямо под дуло танка. И всё равно нервничают… Неужели нас так боятся?

Выходной репер расположился в подземном укрытии, противоатомные ворота открывались между пулемётными капонирами. Последняя линия обороны?

На той стороне мы оказались в просторном помещении типа склада. Пост часового, шлагбаум — и впереди раскрылась перспектива зелёного городского променада. Разглядеть его мне не дали — пересадили из открытой машины в грузовик с будкой без окон, где пристегнули наручником к лавке. И заперли дверь. Зарычал мотор, судя по звуку — обычный, бензиновый. Мы поехали. Я совершенно потерялся во времени и не мог даже сказать, как долго мы сюда добирались, но так вымотался, что, несмотря на неудобную позу, просто заснул.

Разбудили меня без грубости, но решительно. Отстегнули от лавки, повели куда-то коридорами — машина оказалась в подземном гараже, так что я так ничего и не увидел, кроме скучных, крашенных зелёной масляной краской стен, одинаковых дверей с цифрами и сурового дневального на тумбочке. На стене рядом с ним висел красный телефон с трубкой, но без номеронабирателя, и стояло в стеклянной пирамиде знамя — к сожалению, свёрнутое, но, похоже, что красное. На стене плакат «Воин Коммуны, будь бдителен, противник подслушивает!» изображал насупленного мужика в фуражке со звездой, который прикладывал палец к губам жестом «Тс-с-с!». Когда меня вели мимо, дневальный вытянулся и уставился поверх голов, имея вид уставной и бравый. Геометрического камуфляжа на нём не было, а форма напоминала ностальгическое «пэша»27 времен позднего СССР — китель, брюки, сапоги, чёрные погоны с буквами «АК», пилотка со звёздочкой, ремень с бляхой. На ремне висели штык-нож и связка ключей.

Меня завели в кабинет, посадили на неудобный прикреплённый к полу металлический стул и ушли. Передо мной был стол, за ним на стене — зеркало Гезелла28. Ну, то есть, выглядело оно обычным зеркалом, но какой дурак повесит зеркало во всю стену в комнате для допросов? Не знаю, кто оттуда на меня пялился, но держали меня так довольно долго. Полагаю, ждали, когда я занервничаю, но я был спокоен, потому что чего-то такого и ожидал. Надеюсь, бить не будут, а если будут — то не по яйцам. Глупо иметь три жены и не иметь яиц.

Залязгали замки, вошли двое — знакомый военный со шрамом и незнакомый военный без особых примет. Незнакомый сразу сел за стол, развернул какие-то тетрадки и зашуршал бумагой, знакомый встал напротив моего стула, но чуть в стороне — видимо, чтобы из-за стекла меня было видно.

— Здравствуйте, — сказал он вежливо. — Представьтесь, пожалуйста.

— Артём, — ответил я.

— Полностью, пожалуйста! — я назвал фамилию и отчество.

— Воинское звание?

— Рядовой запаса.

Кажется, мой ответ вызвал лёгкое недоумение. Военные переглянулись, но никак не прокомментировали.

Меня спросили о роде занятий — я сказал, что преподаю в школе, спросили о семейном положении, и я автоматически сказал «холост», потом вспомнил, что уже нет, но поправляться не стал. После десятка нейтральных вопросов поинтересовались, понимаю ли я, где нахожусь и почему. Я честно ответил, что понятия не имею по обоим пунктам.

На этом допрос, к моему удивлению, закончился. Меня отвели в узкую камеру с койкой, рукомойником и унитазом, где и оставили. Я попытался уснуть, но не спалось — в машине выспался. Так что просто валялся, глядя в тусклую потолочную лапочку во взрывозащитном плафоне, и думал о том, как же я дошел до жизни такой. Ничего толкового не придумал.

— Эй, воин! — донеслось от двери. В маленькое окошко заглядывал давешний дневальный. — Днём лежать на кровати нельзя! Только сидеть!

— Да как-то похуй, — ответил я.

— Ну, дело твоё, но, если старшина увидит, у тебя будут проблемы.

Я пожал плечами — вряд ли мои проблемы может увеличить какой-то старшина.

— Слышь, воин, — с любопытством спросил дневальный. — Ты где так умудрился накосячить, что тебя на губу один из этих притащил?

Я сначала не понял, а потом догадался — в этом затрапезном хэбэ он принимает меня за своего же солдата-залётчика. Будь я дневальным, я бы тоже не ожидал увидеть на гауптвахте инопланетного шпиона. После неоднократного лечения ранений препаратами Коммуны я стал выглядеть моложе своих лет и при плохом освещении вполне канал за военнообязанного. Побочный эффект. Временный, к сожалению.

— Каких «этих»? — спросил я ленивым тоном дембеля-распиздяя.

— Ну, «друзей-партнеров». Целый майор Комспаса, не хрен собачий, это ж как наш генерал, не меньше! Ты, похоже, капитально залетел, да?

Ага, это он про моего знакомого военного, который со шрамом.

— Что, тоже «партнёров» не любишь? — закинул я удочку наугад.

— Да кто их любит… — мрачно сказал солдат. — Смотрят на нас, как на говно, а потом «крепите рубежи Родины». Они обосрались, а мы — крепите… Так что ты натворил?

— Лучше тебе не знать… — напустил туману я. — Разошлись малость в вопросе, где рубежи и где Родина.

— Вот даже как? — присвистнул дневальный. — Так ты дисс? Эх, не повезло тебе, брат. В лучшем случае — на точку пойдёшь, с двумя рожками жопу прикрывать. А то могут и в штрафную, с пиздец-пакетом на брюхе бегать. Там, говорят, недавно такое мясо было — двухсотых считать устали… Идёт кто-то, я побежал на пост. Держись, воин!

— Служу трудовому народу! — ответил я.

— А куда ты, блядь, денешься… — прокомментировал дневальный и убежал.

«Друзья и партнёры», значит? Ну-ну.

На этот раз меня отвели в другой кабинет. Там стоял древний аналоговый, с бумажным самописцем, полиграф, возле которого суетился военный в накинутом на форму халате. Меня усадили на стул, обвязали вокруг груди каким-то проводом, прицепили резинками поперёк ладоней датчики, обмотали эластичной лентой левый бицепс. Мой покупатель тоже был тут, но кроме него пасся какой-то толстый генерал с брезгливой отёчной мордой, и подпирал стену некто в штатском, от которого за версту несло Конторой Глубокого Бурения.

— Готово, — сказал тот, что в халате, — можно начинать.

Меня снова прогнали по кругу простых вопросов, повторяя их в разных формулировках, а потом перешли к главному.

— Ваша должность в разведке вашей Коммуны?

— Я не разведчик…

— Вас видели в составе разведывательно-диверсионной группы, повторяю вопрос — ваша должность в разведке?

— Я не…

— С каким заданием вас забросили к нам?

— Меня не…

Вопросы повторялись раз за разом, ответы их не устраивали, тон становился все жёстче. Кажется, от рукоприкладства их сдерживала только опасность повредить полиграф. Потом сменили тему и пошли спрашивать про Коммуну.

— Какова общая численность вашей армии?

— У нас нет…

— Когда вы планируете следующее вторжение?

— Мы не…

— С какой целью вы уничтожаете мирное население нейтральных срезов?

— Это не мы…

— Зачем вы воруете детей?

— Мы что?..

— Да он над нами издевается! — не выдержал, в конце концов, генерал. — Что там ваш прибор показывает?

— Наверное, он тренирован на обман полиграфа, — уныло сказал халат, разглядывая свои графики. — Я о таком слышал… Матёрый шпион, товарищ генерал! Опытный!

— Вы понимаете, что мы извлекли маячок из вашего снаряжения? — спросил майор со шрамом. — Он в другом срезе, и там готовы к встрече. Вам никто не поможет и никто не спасёт!

Надо же, у меня, оказывается, маячок был? Как-то слишком просто для Ольги. Понятно же, что найдут. Впрочем, я и не ожидал, что на выручку примчится кавалерия.

— Уведите его, — махнул рукой генерал.

Меня отцепили от проводов и увели обратно в камеру. Вскоре солдатик притащил алюминиевый поднос с едой — синеватое картофельное пюре с гуляшом, пара кусков хлеба и компот. Первого мне, видимо, не полагалось. Или время было не обеденное.

Я поел, повалялся на кровати — и ничего мне за это не было. Успел передумать кучу мыслей и окончательно запутаться. Чем дальше, тем меньше я понимал, что вокруг меня происходит, поэтому перестал думать об этом и стал думать о бабах. То есть, о жёнах. По здравому размышлению решил, что с жёнами, может быть, ещё и обойдётся. Ведь есть же шанс, что меня завтра выведут в чистое поле, поставят лицом к стенке и пустят пулю в лоб. Как шпиону и диверсанту.

Расстрельная команда за мной не пришла, а пришёл майор-со-шрамом. Он отвёл меня не в очередной пыточный кабинет, а в Красный уголок, где мы уютно расположились в продавленных креслах под кумачовым вымпелом «За нашу коммунистическую Родину!».

— Зачем они тебя нам сдали? — спросил он. — Всё понимаю, кроме этого.

— Я без понятия, — честно ответил я. — В отличие от вас, я не понимаю ни хрена. Честно, я не вру.

— Если бы я думал, что ты врёшь, то сейчас с тобой бы разговаривал не я, а специалисты по силовому допросу из разведки местных. Они, кстати, с нетерпением ждут моего разрешения.

Он, значит, не местный? Но разведке требуется его разрешение? Интересно у них тут всё устроено.

— Это очевидное внедрение, — продолжил он задумчиво. — Настолько очевидное, что так не бывает. Сева не связался бы с тобой сам, он вас боится. Неужели ради маячка? Но его было не слишком сложно обнаружить… Почему именно ты, и почему именно так? Что нужно вашей Коммуне?

— Я до вчерашнего дня не знал даже, что есть не наша. Был уверен, что это уникальный бренд.

— Бренд? Вы его просто присвоили, получив чужие дивиденды. Только мы, Комитет Спасения, настоящие наследники истинной Русской Коммуны, которую помнят и уважают в Мультиверсуме.

— А это? — я махнул рукой на плакат «Русская Коммуна — оплот мира в Мультиверсуме», где суровый солдат в каске от души ебошил прикладом в зубы какому-то чёрному мерзкому силуэту неопределённых черт. Силуэт тянул костлявые скрюченные ручонки к девочке в белом платьице. Девочка боязливо спряталась за солдатом, осторожно выглядывая из-за его задницы.

— Это — наша франшиза, — проявил майор удивительное знание бизнес-терминологии моего родного среза. — Мы им разрешили.

Ага, разрешили, значит…

— А за что вы так не любите… — я задумался, как теперь назвать тех, кто так ловко меня подставил.

— Ваших бывших соотечественников? — догадался он. — А вы не догадываетесь?

— Нет, — честно признался я.

— Они хотят создать Искупителя.

— Кого?

— Вполне допускаю, что вы этого не знали, — добавил он, глядя на моё растерянное лицо. — Я бы многое мог рассказать про вашу так называемую «Коммуну», но не хочу терять время. Вы мне больше не интересны, всё что хотел, я выяснил. Вы не стоите уплаченного за вас Севе, но не все инвестиции окупаются, что поделаешь.

— И что со мной будет?

— Отдам местным. Может, им вы расскажете то, что не хотите рассказать мне. Не сразу, но расскажете. Желать вам всего хорошего было бы издевательством, так что просто прощайте. Впрочем… Даю последний шанс меня чем-нибудь заинтересовать. Есть идеи?

«Экий пафосный мудак», — подумал я.

— Да иди ты в жопу, — ответил вслух. Чего теперь терять-то?

В предполагаемых «застенках» меня ожидали трое. Военный в звании подполковника, седой мужик в штатском и древний облезлый дедуган — лысый, морщинистый и в пигментных пятнах. Глаза у него, впрочем, были ясные и цепкие, и вообще держался он бодро. Меня усадили на обычный стул, и сами уселись напротив. В воцарившейся тишине я услышал доносящиеся откуда-то звуки смачного мордобоя — влажные мясные удары, стоны, тихие проклятия и неразборчивую агрессивную ругань. Кажется, из кого-то что-то выбивали. Возможно, мне тоже предстоит получить новый жизненный опыт.

— Ну, вот зачем это? — поморщившись, сказал дед. — Васильев?

— Операция прикрытия, — ответил подполковник. — Они нас слушают.

— Покажите ему.

Военный подошёл к стене и с усилием сдвинул в сторону висящую на ней школьную доску со следами мела. За ней обнаружилось окно в допросную. Там, за стоящим посередине железным, крашеным белой масляной краской, столом сидели на привинченных к полу стульях два мужика. Перед ними стояли стаканы в подстаканниках, эмалированный чайник и полная папиросных окурков пепельница. Один из них был мордат и широкоплеч, одет в штаны от хэбэ, тапки-шлёпанцы и майку-алкоголичку, открывающую мощные волосатые руки. Второй имел вид пьющего интеллигента с тяжёлой судьбой и красовался в потасканном, но с претензией костюме цвета индиго. На моих глазах тот, что в майке, встал, прошёл к висящей в углу кожаной боксёрской груше и с большой сноровкой и завидным умением отвесил ей несколько апперкотов. Тот, что в костюме, трагически взвыл, как укушенный за яйца койот, потом отхлебнул чаю, забулькал им во рту, проглотил и издал несколько протяжных трагических стонов.

— Отвечай, капиталистическая сволочь, мать твою! — закричал свирепым басом мордатый.

Интеллигентный неразборчиво проблеял в ответ что-то жалобное, но отрицательное. Не поддался, в общем, давлению, за что груша ещё пару раз получила в торец, опасно раскачиваясь на подвесе. Забулькал чай, послышался стон. Если закрыть глаза, то получался отличный саундтрек к голливудскому боевику категории «Б» про русскую мафию.

Подполковник задвинул доску обратно, и в кабинете стало тише.

— Это мы вас пытаем, — пояснил товарищ в штатском. — Но вы пока не сознаётесь.

— Я такой, — осторожно подтвердил я, — стойкий и несгибаемый. Пионер-герой и молодогвардеец.

Троица местных быстро переглянулась, как будто я невесть что важное выдал.

— А скажите, Артём, — спросил дед, — ваша… э… «коммуна» имеет связь с Родиной? С руководством СССР?

— Ну, насчёт СССР есть определенные сложности исторического характера, — признал я, — но с материнским срезом некие контакты, насколько мне известно, поддерживаются. Боюсь, не могу сказать точно, какие и в каком объёме.

— Путь туда есть? А что с СССР? — спросили одновременно подполковник и старикан.

Я подтвердил, что, при наличии соответствующего оборудования, я мог бы выстроить маршрут до материнского среза. А потом изложил ультракраткую версию новейшей истории России. За стеной меня продолжали бить, но уже как-то вяло, без огонька — устали, наверное. Судя по звукам, я продолжал упорствовать в своих заблуждениях.

Местные некоторое время переваривали информацию.

— Артём, — спросил, наконец, старик. — А как образовалась ваша «коммуна»?

— Если верить тому, что мне рассказывали, то это последствия неудачного научного эксперимента.

— А кто его проводил, где и когда?

— Загорск, Загорск… — я припоминал номер.

— Загорск-двенадцатый? — дед так разволновался, что я испугался, что его сейчас удар хватит.

— Вот, точно, двенадцатый!

— Так вы — пропавшая группа Матвеева! — он в волнении хлопнул артритными ладонями по столу и сморщился от боли.

— Да… — покачал головой штатский, — так называемые «партнёры» рисовали нам совсем другую картину… Ну, мы никогда им особенно и не верили, — он пожал плечами.

— Мутные они, — согласился военный. — Но куда деваться-то?

На этом разговор был окончен, и меня отвели в камеру. Не знаю, чем там за стеной всё закончилось — наверное, меня забили до смерти. Ведь я не мог выдать Главную Тайну, потому что ни хрена не знаю.

Непонятно сколько прошло времени, потому что окон в камере не предусмотрели и лампочку не гасили. Кормили меня два раза, но по скудному набору блюд понять, обед это, завтрак или ужин, было никак невозможно. Второе и компот — вот и все разносолы. Впрочем, тратить калории было некуда, я просто валялся на койке и смотрел в потолок, думая о всяком. Не могу сказать, что картина происходящего от этого прояснилась, но гипотезы у меня возникли. А потом пришёл давешний дед.

Его привел подполковник, уважительно, под локоток, сопроводив в камеру и принеся стул.

— Здравствуйте, Артём, — сказал старик вежливо.

— И вам не хворать, как бы вас там ни звали, — ответил я немного раздражённо. Мне уже надоело тут валяться.

— Ах, да, мы же так и не познакомились, — неубедительно спохватился он. — Я Михаил Андреевич Сванетский, здешний, если угодно, руководитель.

— Очень приятно, — так же неубедительно соврал я.

— Видите ли, Артём, я не знаю, что с вами делать.

Я промолчал. Наверняка он не за моим мнением на сей счет пришёл.

— Нарисованная вами картина очень сильно отличается от того, что мы знали раньше. Признаться, я более склонен верить вам, а не нашим… партнёрам. Группа Матвеева никак не могла превратиться в то, что они описывают. Профессиональное недоверие наших комитетчиков тоже, скорее, в вашу пользу. Они не считают, что корень наших проблем в вашем анклаве, хотя, разумеется, и не исключают этого полностью.

— К сожалению, я не знаю, как подтвердить сказанное мной или опровергнуть сказанное другими, — отмазался я. — Насколько мне известно, наша Коммуна вообще не подозревает о вашем существовании. Но я, разумеется, многого не знаю. А что у вас за проблемы?

— Ну что же… — задумался старик. — Думаю, не будет большого вреда, если я вас немного посвящу в наши трудности.

Историю дедуган рассказал прелюбопытную. Оказывается, эксперимент Матвеева был первым, но не последним. И, в конце концов, один из опытов увенчался успехом — в середине 60-х под Красноярском был установлен большой стационарный портал в другой срез. Мир оказался ненаселённым, хотя имелись признаки того, что раньше это было не так. В условиях строжайшей секретности на новое место завозились люди, техника, ресурсы, оборудование — страна напряглась в сверхусилии освоения новых территорий, готовя из них то ли резервный склад, то ли неуязвимую военную базу, то ли полигон для испытаний всего, что было страшновато пробовать дома. Возводились поселения и военные городки, распахивались поля, запускались цеха для обслуживания техники. На «большой земле» атомная электростанция держала портал включённым, обеспечивая для маскировки ещё и работу алюминиевого завода. Транспортировкой его продукции прикрывалась работа железнодорожной ветки снабжения. Геологи копытили окрестности в поисках местных ископаемых, но находили немного. Тут были и нефть, и газ, и уголь — но месторождения оказались в значительной степени опустошёнными, со следами давней разработки. Железа и цветных металлов в достижимых окрестностях не нашли совсем. Добыча местных ресурсов для завоза в СССР оказалась нерентабельной, хотя некоторое подобие автономии они бы создать позволили.

Колонисты не знали ни в чём недостатка — ангары длительного хранения были забиты техникой и оружием, склады ломились от продовольствия, постепенно росло местное производство, из ремонтных цехов образовались мини-заводы, хватало и научных кадров, чьи секретные лаборатории размещались на незаселённых просторах нового мира. К началу 80-х население анклава превысило сто тысяч человек, работали три тепловых электростанции на местном сырье, были распаханы тысячи гектаров целины, на бескрайних пустошах паслись стада коров и овец, а молодое комсомольское население дало тысячи местных уроженцев, ни разу не видевших базового мира. Увы, секретность работала по «системе ниппель» — здешнее поселение было комфортной, престижной, но бессрочной ссылкой. Как им объясняли — временно, пока СССР не готов предъявить свои достижения международному сообществу.

— Войны ждали, — пояснил старик. — Держали нас за большое бомбоубежище. На берегу моря поселок закрытый отгрохали на случай эвакуации руководства страны. Теперь там пионерлагерь и санаторий.

В целом, по его словам, жилось тогда в колонии неплохо — она снабжалась бытовым дефицитом по нормам ЗАТО, зарплаты начислялись с северным коэффициентом, тратить их было особенно некуда, и даже машины можно было купить по льготной очереди, благо бензин понемногу делали свой. Частники получали его лимитировано, по талонам, но сгонять на рыбалку или охоту на своей «Ниве» мог почти каждый желающий. Большая часть переселенцев была добровольцами, переселялись семьями и вскоре переставали ощущать себя «в командировке», врастая в местный быт.

В полночь на 10 февраля 1984 года портал закрылся. Внезапно, без видимых (по крайней мере, с этой стороны) причин. Думали, что случайный технический сбой, ждали восстановления — не дождались. Самой вероятной гипотезой признали войну — внезапный ядерный удар, настолько стремительный, что даже тревогу объявить не успели. Колония окончательно перешла в автономный режим, местная администрация и партийная ячейка сформировали правительство. К сожалению, политика частичного ограничения технологий и дефицит ряда ресурсов через несколько лет стали сказываться. Полное отсутствие электронной промышленности, фармакологических и химических производств, критический дефицит металлов, в первую очередь меди и алюминия. В какой-то момент пришлось конфисковать у населения все алюминиевые изделия, вплоть до кухонной посуды. Бытовая техника постепенно выходила их строя из-за отсутствия элементной базы. Почти лишённые электрической части советские дизельные трактора исправно пахали землю, собственной нефти хватало на обеспечение их соляркой, рембазы производили несложные расходники, стада плодились, картошка росла — голод колонии не грозил. Но технологическая деградация принимала угрожающие масштабы, а главное — медицина осталась практически без лекарств. У запасённых выходил срок годности, новые взять было неоткуда. Начали с нуля — по технологиям начала века создавали примитивные антибиотики, несложные препараты, постепенно выстраивались технологические цепочки, но… в 98-м году (в колонии продолжали традиционное летоисчисление) вспыхнула эпидемия, вызванная неизвестным вирусом. Её связывали с исследованиями археологов-любителей, нашедших развалины старого города, принадлежавшего исчезнувшей тут цивилизации.

Уровень летальности был небольшой, симптоматика напоминала тяжёлый грипп с лёгочными осложнениями, но болезнь выявила практически полную беспомощность местной медицины. Среди научного персонала колонии не было вирусологов и специалистов по исследовательской фармакологии, только врачи общей практики. Если до этого работы археологов поощрялись в надежде обнаружить пригодные для вторичной переработки ресурсы — в первую очередь металл, — то после эпидемии исследования руин запретили. Не помогло. Через пару лет пришла новая болезнь, от которой умирало уже десять процентов заболевших. От третьей эпидемии спасли только жёсткие карантинные мероприятия, но умерло уже более половины заражённых. Причины возникновения смертельных поветрий оставались загадкой — все выходы за пределы освоенных территорий были запрещены, откуда же брались новые и новые вирусы в замкнутой колонии? Четвёртая эпидемия стала бы последней — смертность от нового вируса превысила 80 процентов, а высокая контагиозность и длительный инкубационный период сделали карантинные мероприятия бессмысленными.

— Мы уже тогда заподозрили неладное, — с горечью сказал старик. — В природе таких вирусов не встречается, они моментально уничтожили бы собственную кормовую базу. Зато они идеально подпадают под технические задания для разработки боевых штаммов бактериологического оружия.

И тут появились они — «партнёры». Пришедшие через реперный камень давно неработающего портала люди оказались прекрасно вооружёнными, великолепно подготовленными, а главное — имеющими лекарства поразительной эффективности именно от этого вируса. Колония была спасена, но через некоторое время перешла под фактический контроль спасителей. Они-то и объяснили, что против колонистов велась биологическая война, которую вели их враги. Себя они называли «Комитетом Спасения», и были готовы принять под свои знамёна растерянных колонистов. Пришельцев было немного, несколько сот человек. Они представляли собой сплочённый и очень хорошо обученный военный отряд — с техникой и оружием, но без средств производства и специалистов мирного времени. Все они были мужчинами, ни одной женщины. Где находится их родина и мирная часть населения — колонисты не знают до сих пор.

— Они, — усмехнулся дед, — как написано в Библии: «входили к дочерям человеческим»29. Поназаводили себе любовниц, понаплодили детей и не очень-то стремились вернуться туда, откуда появились.

Они объяснили, что «коварный враг» не успокоится, хотя не предоставили никакой внятной мотивации. По их настоянию в колонии, которая теперь называлась «Коммуной», вернули отменённую было за ненадобностью воинскую обязанность, распечатали арсеналы и расконсервировали военные городки с техникой. Свое оружие и технологии пришельцы предоставить отказались. Зато их умение проходить через реперы открыло для колонистов срез с уничтоженной какой-то катастрофой цивилизацией, откуда можно было вывозить тоннами разнообразный металлолом. Правда, секрет работы реперов «партнёры» оставили за собой, проводку грузовиков с ресурсами и другие перемещения они как-то делали сами. Они объяснили это тем, что это врождённая способность их народа, и ей обладают только они.

— Это же неправда? — без особых сомнений спросил дед.

— Не совсем правда, — уточнил я. — Действительно, способностями перемещения в Мультиверсуме обладает не каждый, но и монополией какой-то группы они не являются. Наверняка среди вашего населения нашлись бы подходящие кандидаты.

— Мы так и предполагали, — кивнул он. — Не надо думать, что мы тут такие наивные. Просто у нас не было альтернативы. То, что ваша коммуна оказалась наследниками группы Матвеева, сразу показало противоречие. И ещё они сказали, что проложить маршрут до нашего родного мира невозможно, но вы уже объяснили, что это не так.

— Я одного не пойму, — сказал я. — Что им-то от вас надо? Какие у них мотивы для вмешательства в жизнь вашей колонии? Ну не любовницы же, в самом деле? Это товар в Мультиверсуме не дефицитный…

— Мы, разумеется, сразу задались этим вопросом, — согласился дед. — И вскоре поняли, что им нужны не женщины, а мужчины.

— Всё настолько плохо? — поразился я.

— Не в этом смысле, — отмахнулся он. — Они хорошо обучены и вооружены, но малочисленны. При этом у них, похоже, много врагов. «Партнёры» используют нашу небольшую армию как прикрытие, отправляя наших солдат гибнуть вместо себя. А ещё ресурсы. Мы добываем для них золото и редкозёмы, мародёря руины. Построили в том срезе обогатительный комбинат, перерабатываем обломки техники и приборов. Рекультивируем помойки. Куда они забирают и на что обменивают металлы — неизвестно. В любом случае мы получаем при этом нужное сырьё и для себя, так что без них мы немедленно потеряем туда доступ.

— А сами они не могут? — удивился я.

— Нет, — покачал головой старик, — я не знаю, откуда они берут свою технику и оружие, но они не производственники. Если бы не их умение ходить между мирами, мы давно бы от них избавились… Но при любых разногласиях они просто перестают открывать проходы, и мы оказываемся в тупике. Несложный, но действенный шантаж.

Старик замолчал и пристально посмотрел на меня.

— Вы хотите сменить партнёров? — догадался я.

— Если то, что вы рассказали, правда, то контакт с вашей Коммуной выглядит для нас перспективнее.

— Я не могу вести никаких переговоров от их имени, — с сожалением признался я. — Я больше не имею к ним отношения.

— Сомневаюсь, — усмехнулся старик. — Вы молоды и обидчивы, Артём, и плохо разбираетесь в играх спецслужб. Но неважно — я не потребую от вас ничего, кроме обещания.

— Какого?

— Донести то, что вы здесь услышали, до руководства вашей Коммуны, когда вам представится такая возможность.

— Если представится…

— Когда и если, — согласился он. — Мы готовы к переговорам.

На этом мы и расстались.

Я ожидал, что вскоре кто-то придёт и отведёт меня… Куда? Тут было много вариантов, и я их все успел хорошо обдумать, потому что никто так и не пришел. Я валялся на койке, мне периодически приносили еду, ничего не происходило.

Пришли за мной неожиданно — пара незнакомых военных. Они довольно неделикатно сопроводили меня куда-то в подвал, где меня ждала знакомая компания — подполковник и тип в штатском. С ними был и плечистый мужик, который раньше лупил грушу. И мне очень не понравилось, как он на меня смотрел.

— У меня есть для вас две новости, — сказал подполковник. — Одна, даже, наверное, хорошая. Вторая вам определённо не понравится, так что я начну с первой.

Я промолчал. Всё равно ведь скажет.

— За вами прибыли ваши… э… в общем, прибыли. И требуют немедленно вас выдать, угрожая неким неизвестным устройством. По их утверждению, они могут сделать что-то ужасное. И, судя по реакции партнёров, не врут.

— Нет ли среди них такой рыжей…

— Есть.

— Эта может, — подтвердил я. — Очень решительная дама.

— В общем, мы склонны не рисковать и отдать вас. Тем более что вы нам, в общем, и не нужны, но…

— Что? — напрягся я.

— Это как раз плохая новость. Вы… Как бы это сказать… Дима, давай, — кивнул он плечистому, — только аккуратно.

Тот развернулся и молча двинул меня кулаком в переносицу. В голове взорвалась граната, и второй удар — по губам — я почти не почувствовал.

— Через четверть часа будет выглядеть убедительно, — профессионально пояснил Дима. — Глаза затекут, губы распухнут… Пусть пока так посидит, кровью из носа на себя накапает…

— Извините, — без особого раскаяния в голосе сказал подполковник. — Но вы слишком хорошо выглядели. Партнёры поняли бы, что их обманули, а мы не готовы с ними сейчас ссориться.

Не знаю, как я выглядел, но чувствовал себя именно так, как надо. Ноги подкашивались, в голове гудело, в глазах плыло. Хотя Дима заверил меня, что ничего не сломал. Хотелось бы верить. Меня вывели из подвала на свет под руки, и спотыкался я совершенно натурально. Почти бегом протащили через переулок и выволокли на проспект, где мои подзаплывшие глазки ослепило яркое летнее солнце.

— Вы, я смотрю, не очень-то хорошо приняли нашего товарища? — О, какой знакомый голос!

По интонации и не скажешь, что моя бывшая сама меня сюда пристроила. Такое праведное возмущение, божешьмой!

— И я рад тебя видеть… — буркнул я, но получилось невнятно. Губы как пельмени.

Проморгавшись, я оценил диспозицию — посреди проспекта стоит наша «Тачанка», а на ней, на пулемётной площадке, установлено закрытое стеклянным колпаком замысловатое устройство. Чем-то оно напоминает привод, который мы с Борухом некогда спёрли в бункере возле «Рыжего замка» — в зажимах плавно вращаются, не касаясь друг друга, две статуэтки. Рядом с машиной стоит Ольга, имея вид лихой и задорный, в руке у неё идущий от устройства то ли провод, то ли тяга. Невольно залюбовался — хороша, чертовка! Этак подбоченилась, рыжие волосы сияют в солнечных лучах. А перед ней задумчиво стоит давешний «партнёр» со шрамом на морде. За рулём — Андрей, рядом, ненавязчиво держа руки на пистолетах — Македонец, на заднем сидении — Борух с любимым пулемётом. Прискакала, значит, кавалерия, откуда не ждали.

— Но-но! — весело прокричала Ольга. — Не замай! Принцип «мёртвой руки»! Если отпущу стопор — сразу сработает. И даже я не знаю, куда при этом закинет половину города.

— Так вот он какой, знаменитый рекурсор? — с интересом спросил «партнёр». — Всегда хотел посмотреть.

К «партнёру» подтянулись его товарищи, и теперь они стояли полукругом, ощетинившись скорострелками. Ольга только засмеялась:

— Это артефакты высшего порядка, их атомной бомбой не поцарапаешь! Они прочнее, чем Мироздание.

— Так что, тащмайор, куда этого-то? — встряхнул меня за локоть один из держащих. В голове что-то болезненно ёкнуло.

— Отдай… вот этим. Толку с него… — поморщился тот брезгливо.

— Ну что же, — сказал он Ольге, пока меня вели к машине. — Было интересно встретиться снова. Надеюсь, этот унылый тип того стоил.

И чего это я унылый?

— На себя посмотри, — сказал я ему. — Тоже мне клоун.

Но он не обратил внимания. Может, не разобрал — дикция у меня была ни к чёрту.

Борух подхватил меня, помогая залезть в машину. Рядом, не выпуская из рук шнурок, устроилась Ольга.

— Давай, Андрей, погнали, — сказала она и помахала свободной рукой «партнёрам».

Приятно было посмотреть, какие у них стали сложные лица.

Машина рванула вперёд и почти сразу провалилась в туманную муть Дороги.