Те, кто жив

Историограф. «Дао УАЗа…»

— Это тот самый УАЗик? — спросил я Андрея, глядя на старый зелёный «козёл» с мягким верхом. Машина слегка подлифтована и стоит на больших зубастых колёсах. — За него ты Сергею должен?

— Ну, прям, должен… Но да, этот. Только он теперь с пустотными резонаторами.

Я заглянул под кузов и увидел капитально закреплённые на раме волноводы и пластины.

— А ничего более… основательного не нашлось?

— Например?

— Ну… не знаю… БТР? Представляешь — БТР с резонаторами! Броня! Пушка! Танк беспредела!

— БТР жрёт топливо, как бизон, не очень надёжный, неповоротливый. И им надо уметь управлять, — сказал рослый мужик средних лет, вытирающий грязные руки ветошью. Я и не заметил, как он подошёл. — А индукционные винтовки всё равно шьют его навылет. И смысл?

Он с сомнением посмотрел на вытертую руку, и, поколебавшись, подал её мне запястьем вперёд.

— Иван Рокотов, здешний главмех.

Теперь я его узнал — мы виделись в тот день, когда я попал в Коммуну. Ну, как «виделись»… У него была повязка на глазах. Так что я видел только пол лица, а он вовсе ничего не видел.

У меня был день открытий — я получил допуск в «Цех номер один». Тупиковый фрагмент, микролокаль, которую специально не стали присоединять. Сюда враг не пройдёт, и шпион не пролезет. Нет солнца, на поверхности минус сто, всё производство упрятано в огромные подземные катакомбы, выстроенные неизвестно кем и зачем. Или известно — но не мне. Мне вообще показали самый краешек — один, хотя и огромный, зал. Где-то дальше хранились главные технологические секреты Коммуны — производство акков, УИНов, хитрых винтовок и бог весть ещё чего.

Иван оказался довольно приятным собеседником и, пока будущую «Тачанку 2» готовили к выезду, пригласил нас в гости. Как я подозреваю, в основном для того, чтобы мы не шлялись по подземельям и не увидели чего-нибудь лишнего. Андрей был этим здорово раздосадован, а я ничего другого и не ожидал. Коммуна параноидальна, но у неё, надо сказать, есть к тому причины.

Оказалось, у него просторная уютная квартира — вот только без окон, потому что под землёй. Здесь я впервые за долгое время увидел настоящую кухню — там хлопотала его жена, симпатичная женщина лет сорока, которая нам искренне обрадовалась.

— Приятно увидеть новые лица, а то живём, как барсуки в берлоге! Сейчас разогрею борщ, покормлю вас…

Вокруг её ног отирался удивительно крупный сиамский кот, недвусмысленно намекая, что кормить надо не только гостей.

У хозяев оказалось двое детей — старшая дочь, Василиса, почти взрослая, и сын — лет восьми. Я удивился, что они живут с ними тут, в изоляции, не ходят в школу.

Иван помрачнел и сказал, что не хочет это обсуждать. Правда, узнав, что мы с ним оба «попаданцы», несколько оттаял.

Андрей почти сразу слинял, а я остался — Иван выставил бутылочку, объяснил, что сам делает какой-то волшебный дистиллят, и что нам, «эспээлам», есть о чём потрындеть. А машину, мол, я и завтра заберу, ничего ей не сделается.

Под бутылку мы разговорились. Он оказался бывший моряк-подводник, специалист по паросиловым и электрическим установкам. Пришёлся тут очень к месту и быстро занял один из ведущих технических постов. Коммуна каждому находит место — кадровый дефицит. Правда, в отличие от меня, он был этим не слишком счастлив.

— Ты видишь фасад, — сказал он, наливая очередную рюмку. — А я чиню спрятанные за ним механизмы. Думаешь, почему дети тут со мной, на вахте, солнца по полгода не видят?

— Не знаю, — искренне ответил я. — Я работаю здесь с детьми, и они мне нравятся. И с твоими бы работал.

— Хорошие там, — он почему-то ткнул пальцем в потолок, — дети?

— Хорошие! — уверенно сказал я. Я был уже прилично пьян, но в этом не сомневался. За детей я готов простить Коммуне многое.

— А почему? — Иван тоже поднабрался, хотя чувствовалось, что опыт и практика у него поболее моих.

— Что почему?

— Почему они такие хорошие? Все? Где хулиганы, раздолбаи, где детская жестокость, где стайные инстинкты, коллективная травля лузеров, подростковый козлизм? Почему они все такие умнички?

— Не знаю… — я действительно не знал, как коммунарам удалось воспитать таких хороших детей.

— И не узнаешь!

— Почему?

— Потому что у меня подписка! — он покачал пальцем у меня перед носом. — У меня такая подписка, что меня отпускают отсюда раз в полгода на две недели воздухом подышать и на солнышко подивиться. И то в специальный срез, где никого нет и откуда сдёрнуть некуда. Но ты поинтересуйся, что такое «папэдэ»!

— ППД? Пункт постоянной дислокации? — эту аббревиатуру я слышал от Боруха.

— Не, — замотал пьяной головой Иван, — передаю по буквам: «Пэ» — как «программа», «А» — как «адаптации», снова «Пэ» — но как «приёмных» и «Дэ» — как «детей». «Папэдэ». Но я тебе этого не говорил.

— И откуда тут…

— Тс-с-с! — махнул на меня рукой Иван. — Подписка, мать её! Но моя старшая сразу была для неё слишком взрослой, а младшего я уже сам не отдал. Так что не быть им настоящими коммунарами, как, наверное, и мне. А ты, Артём, не бери в голову! Хорошо тебе там? И заебатюшки. Кушай, гуляй, играй с хорошими детишками. С плохими — не играй… А ну, давай усугубим за это дело!

И бывший подводник разлил нам снова.

— А почему такая секретность вокруг этого вашего «цеха номер один»? Вот, УИн у меня есть, винтовками чуть ли ни торгуем, акки заряжаем всему Мультиверсуму… Чего тут ещё секретить-то?

— Секретно не это, — Иван вдруг даже как-то протрезвел, — секрет, дорогой Тёма, в том, откуда всё это берётся.

— Тоже мне секрет, — я махнул рукой и чуть не снёс со стола посуду, — от Первой Коммуны же всё. Разве не так?

— О, да ты, я смотрю, допущен к сокровенному? — засмеялся Иван. — Сожительство с руководителем внешней разведки не прошло даром? Шучу-шучу, не обижайся. Тётка она, конечно, редкостно красивая, не при жене будь сказано. Никто бы не устоял.

— Так-то оно-так, — добавил он, — да не совсем. Я за пару лет разобрался в базовых технологиях, но именно что в технологиях, не в принципах. Я не ученый, я технарь. Я сообразил, как одно подключать к другому, чтобы оно делало третье, но как оно вот так получается — никто не знает. Пока я этим не занялся, тут всё работало по запискам Матвеева — слышал про такого?

— Доводилось, — кивнул я. Голова закружилась. Ого, как мы нарезались!

— Так вот, он базировался на записях Первой Коммуны. Они обрывочные, весьма неполные и не очень понятные. Потом он возился с оборудованием, которое коммунары намародёрили в разных местах, и кое-что догнал тупо методом тыка. Но он как раз был учёный, а не техник, и до многого не допёр. Так что я, волею случая, сейчас чуть ли ни единственный в Мультиверсуме специалист по технологиям Первой Коммуны.

— Повезло! — сказал я. — Выпьем?

— Повезло? — неожиданно возмутился Иван. — Повезло, блядь?

Он оглянулся, не слышат ли дети, как он ругается, но на кухне мы были одни.

— Да у нас тут натуральная «шарашка»! Нет, ко мне со всем уважением, врать не буду — обеспечение полное, продукты любые, кофе, вон, даже приносят, работа интересная, но… Выпускают меня отсюда только воздухом подышать и на солнышко подивиться. А так сидим под землёй который год. Васька, вон, старшая моя, уже заневестится скоро, а сверстников своих даже издали не видит. Книжек, правда, прочитала мильон, это только на пользу, но тоскует же, я вижу. Скучно ей взаперти, на работу её таскаю. Она уже инженер-самоучка в свои шестнадцать, многим фору даст, но общается только с мужиками за сорок и только о железках. Это нормально вообще? А младшему, Лёшке, в школу пора, а кто ж его без «папэдэ» туда возьмёт? А потом обратного ходу нет, будет заложником моей лояльности…

— Да что не так с этим «папэдэ»? Колись уже!

— Э! Черта с два! Как бы я к этому ни относился, а подписку дамши — держись. Извини, Тёма, я морской офицер. Хоть и в отставке, а слову своему хозяин. У рыжей вон своей спроси. Захочет — расскажет.

Я думал, что с утра буду помирать. Выпили мы по ноль семь в лицо, не меньше, а я давно уже не тренировался. Однако чувствовал себя прекрасно, как будто мы не крепкую самогонку глыкали, а чаи гоняли.

— Я там добавляю в напитки… неважно чего, — объяснил Иван, — так что похмелья от моих дистиллятов не бывает. Я тебе налью бутылочку с собой, всё равно тут пить не с кем. Коммунары непьющие, а одному мне скучно. Допивай кофе, и двигаем за машиной.

К моему удивлению, у Ивана был прекрасный кофе — его жена сварила нам по чашке.

— Небольшая компенсация за большие неудобства, — отмахнулся он от моих вопросов, — пошли уже.

Машина стояла в начале длинного коридора, возле неё отирался Андрей.

— Можно было, конечно, выкатить её через грузовой портал, — сказал мне Иван, — но я хочу, чтобы ты стартовал именно здесь. Понятно?

— Э… — я тормозил с утра.

— Потом поймёшь. Я слышал, тебе доводилось бывать на Дороге?

— Ну да, пару раз. Но я был с планшетом.

— Планшет не нужен. Помнишь, как выглядела Коммуна с Изнанки?

Я припомнил, как мы приехали в первый раз на «Тачанке», которая ещё не была «Тачанкой». Представил себе вид зданий Института, каким увидел его с Дороги.

— Помню.

— Тогда не заблудишься. Вот здесь, под панелью, переключатель. Вот так — включено, вот так — выключено. Чувствуешь?

Я чувствовал — работающие пустотные резонаторы делали машину немного сродни реперам. Она была совершенно материальна, но при этом и как бы чуть-чуть не отсюда.

— Садись.

Я залез на жёсткое дерматиновое сиденье, примерился к педалям и рычагу, покачал большой руль.

— Этот тумблер — зажигание, эта кнопка — стартер. Заводи!

Стартер заныл с подвыванием.

— Газку, газку чуть добавь!

Мотор чихнул, схватил и забормотал ровно.

— Не забудь воздушную заслонку открыть, как прогреется!

Чёрт, я уже позабыл все эти премудрости, хотя когда-то давно имел старые «жигули», в которых всё было примерно так же.

— Коробка без синхронов, двойной выжим умеешь?

Я растерянно замотал головой, но Иван успокоил:

— Освоишь, невелика наука. Трогай вперёд, катись потихоньку, и всё получится. Не может не получиться!

И действительно, справиться с капризной коробкой, которая легко переключалась вверх, но с трудом — вниз, оказалось не сложнее, чем освоиться с самым могучим колдунством Мироздания — Изнанкой Мультиверсума. Я оказался на Дороге раньше, чем доехал до конца коридора. Отсюда этот фрагмент выделялся массивным каменным казематом, отчётливо чернеющим сквозь туманную нереальность всего, что отсекли обочины. Наверное, я теперь смогу сюда попасть по Дороге. И, наверное, именно этого хотел Иван, заставив меня стартовать прямо из подземелий.

Коммуна послушно появилась слева по ходу уже минуть через десять. Я просто повернул, увидев съезд, и сразу врезал по тормозам, оказавшись среди прохожих на пешеходной улице возле ограды Института. УАЗик клюнул носом, взбрыкнул задом и заглох.

Приехали.

А про воздушную заслонку я, кстати, так и забыл. Надеюсь, от этого ничего не поломается.

— Все готовы? С машиной освоились? — сказала Ольга, глядя при этом почему-то на Андрея.

— Вроде бы… — сказал я не очень уверенно. Все-таки одна короткая поездка — это не совсем «освоились». Да и коробка передач эта…

— Всё отлично, — заверил её Андрей, — доставим в лучшем виде.

— Насколько всё-таки на колесах удобнее! — радовался Борух, загружая в багажник снаряжение. — Задрало на себе боекомплект таскать…

— Куда мы едем? — спросил я, заводя мотор. Не забыть по воздушную заслонку, да.

— Поехали, там разберёмся.

Я щёлкнул переключателем под панелью и плавно тронулся. Практически сразу мир за окнами начал терять фокус и заполняться туманом, оставляя нас наедине с Дорогой. Я медленно катился по ней, ожидая дальнейших указаний, но Ольга отчего-то не спешила.

— А куда мы приедем, если просто ехать вот так, вперёд? — неожиданно спросил Борух.

— Не знаю, — помотал головой я. — Я не специалист по топологии Мультиверсума.

— Если верить заметкам Матвеева, — неохотно ответила Ольга, — по Дороге можно ехать бесконечно. Свернув с неё в любой точке, въедешь в какой-то срез, но в какой — неизвестно. Так можно попадать в миры, которых нет на наших картах резонансов, где нет реперов и кросс-локусов. Никто не знает, что там. Матвеев писал, что можно чередовать движение по Дороге с движением по срезам — но я не поняла, зачем. Может, так быстрее, или экономится заряд акков — холод Изнанки быстро сжирает даже их гигантскую ёмкость.

— А может, не везде по Дороге можно проехать, — задумчиво сказал Андрей. — Тут, по слухам, всякое встречается…

— Да мы уж видели… — Борух поправил выставленный в окно пулемёт.

Я продолжал ехать прямо, держа шестьдесят по спидометру.

— Так куда нам? — спросил ещё раз у Ольги.

— Просто езжай. Не думай о цели. Рули себе вперёд! — ответила она раздражённо.

Я рулил и старался не думать. Пусть Ольга думает, у неё голова красивая. По сторонам дороги появлялись и исчезали размытые силуэты домов, деревьев, гор, каких-то конструкций, хрен пойми чего, развалин и снова гор. Они сменялись куда быстрее, чем если бы мы ехали по обычной дороге. Перевёл взгляд направо — а слева уже, вместо странного города не то с минаретами, не то с шахматными, ростом с телевышку, ферзями, показался сгоревший поселок на берегу заросшей лесной реки. Тем временем справа масштабные горы, мимо которых, казалось бы, ехать дня два, сменились гранитной набережной приморского городка. Все это мутно, размыто, контурно, в тумане — но, если сосредоточиться и приглядеться, то замечаешь съезды и примыкания. Наверное, если притормозить и повернуть туда, то окажется, что не зря так трясет на брусчатке, — и вон тот силуэт погрызенных стен брошенной крепости станет нашей реальностью на сегодня. А с этого бетонного участка можно уйти на эстакаду огромной, но, кажется, не совсем целой многоуровневой развязки. Но, если не сосредотачиваться на этом и просто смотреть в размытую даль впереди, то смена покрытий остается незаметной и даже трясти перестает. Странное место эта Дорога. Или не место, а состояние?

— Эй, шофёр, когда санитарная остановка? Я отлить хочу! — сказал Андрей. — Как вы думаете, мне можно осквернить обочину самого мистического места Мультиверсума? Придорожных туалетов я что-то не вижу…

— Заткнись и терпи! — неожиданно грубо рявкнула на него Ольга. — Не мешай!

— Не мешай, ишь… А она что-то делает? — спросил он уже у меня.

Я молча пожал плечами. На вид наша рыжая командирша просто сосредоточенно пялилась куда-то, сидя на переднем пассажирском месте. Не то на дорогу, не то внутрь себя. Мы катились и катились. Мотор работал ровно, заслонку открыть я на этот раз не забыл. Если не обращать внимания на туманные пейзажи, намекающие, что вокруг бесконечные загадки бескрайнего Мультиверсума, то даже можно соскучиться. Указатель топлива показывал, что мы сожгли уже четверть бака, и, хотя Иван мне сказал, что баков тут два, я не помнил, как переключиться с одного на другой. Впрочем, в багажнике, кажется, есть канистры с синтетическим бензином — в Коммуне его, за неимением нефти, делают из какого-то растительного сырья, и выхлоп от него попахивает жареной картошкой.

— Тормози, нам сюда! — внезапно сказала Ольга, указывая рукой вправо.

Я сбросил скорость, хрюкнул коробкой, не с первого раза переключившись с четвертой на третью, и увидел поросший травой грунтовой съезд. Машина подпрыгнула, Борух ругнулся, треснувшись носом о стойку, и мир вокруг навёлся в фокус. Ничего особенно интересного — холмы, степь, высокая трава, вечерний тёплый свет лета средней полосы. Я остановил машину и выключил резонаторы. Если здесь нет реперов или кросс-локусов, то машина — наше единственное средство покинуть срез. От этого было не по себе — не привык я настолько полно доверять жизнь технике.

— Получилось, — удовлетворённо сказала Ольга. — Давно хотела проверить, могу ли я, не имея способностей оператора, привести нас в точку, которую никто, кроме меня, не знает. Оказывается, могу.

Она выпрыгнула на землю, сделала несколько наклонов и приседаний, разминаясь после поездки.

— Выгружайте вещи из машины, я её забираю, — сказала она категорично. — Борь, ты со мной, а вы — ждите. За тем холмом есть домик, идите туда и располагайтесь. Если мы не вернёмся до заката — не шляйтесь ночью по округе, тут может быть небезопасно.

Ольга легко запрыгнула на водительское место. Борух развёл руками — мол, я тут не при чем, начальство решает, — и полез со своим пулемётом на переднее пассажирское. Мы с Андреем остались стоять на дороге с рюкзаками и сумками. Не знаю, как он, а я чувствовал себя слегка идиотом.

Или не слегка.

За холмом действительно оказался немного покосившийся, но ещё крепкий деревенский дом с ржавой железной кровлей и закрытыми ставнями. Вокруг просматриваются остатки забора из жердей и следы сельскохозяйственной деятельности, по большей части поглощённые природой. Рядом большой оббитый ржавым железом сарай с забранными решетками окнами и внушительными воротами. Дверь в дом подперта палкой снаружи и не заперта, внутри пыльно, сумрачно, пахнет мышами и запустением. Стол, стулья, две кровати с панцирными сетками и никелированными спинками, закопчённая печка, перекошенный платяной шкаф с провисшими дверями, узкий посудный шкаф со стеклянными дверцами, массивный пустой сундук с распахнутой крышкой.

На печку я поставил туристическую плитку с газовым баллончиком, а на неё — цилиндрический алюминиевый котелочек. Хоть чаю попьём. Андрей сходил на улицу — видимо, удовлетворил, наконец, физиологическую надобность, а потом уселся мрачно у грязного окна. Ставни мы раскрыли, так что теперь можно было без помех смотреть в заросшее травой никуда. Я выставил перед ним железную кружку с чаем, он кивнул и продолжал сидеть дальше.

— Интересно, — сказал он, наконец, — а выехать на Дорогу она тоже может сама?

Я понял, о чём он, но ничего не ответил. Может — сможет, может — нет. Это же не с реперами работать и не с кросс-локусами, тут дело другое. В пустотном костюме она на Дорогу выходила, я знаю, а оборудование машины из той же песочницы. Так что я бы поставил на то, что сможет. Но это не точно.

— Ты понимаешь, что мы с тобой становимся не нужны?

Я снова промолчал. Кобыле, как говорится, легче. Если бы не военное положение Коммуны, я бы её и сам вежливо послал. Мне карьера личного Ольгиного оператора нафиг не сдалась. Обойдусь со всем нашим удовольствием. А если у Андрея другие жизненные приоритеты — так и хрен бы с ним. Мне его ничуть не жалко.

Андрей, видимо, почувствовал мое отношение к вопросу, потому что развернулся ко мне лицом и внезапно сказал:

— Вот все думают, что мы любовники и вообще пара. Но это не так!

— Да пофиг мне, — ответил я почти искренне.

— Врёшь, не пофиг. У меня жена и ребёнок в Альтерионе, я не могу их вытащить…

— Ты говорил. А они хотят, чтобы ты их вытащил?

— Всё сложно, — признал Андрей. — Там умеют мозги промывать так, что… Эх… Она считает, что я мудак.

— А это не так? — не сдержался я.

— Ну… Как посмотреть. В каждый конкретный момент я не желал никому зла. Ну, вот так, глобально. Просто так вышло.

— Угу, «так вышло», ну-ну…

— Послушай, я не очень хороший человек, — горячо заговорил он. — Я много накосячил и врагов у меня до черта. Но я не злодей, понимаешь? Ну, не такой злодей, как альтери ей напели! Я её никогда не обижал! Да я за неё…

— Да пофиг мне, — перебил я его. — Жрать хочешь? Могу лапши заварить, пока вода горячая.

— Да ну тебя… — махнул он рукой и снова отвернулся к окну.

Вскоре стемнело. И мы, как и было велено, по окрестностям не шлялись, а завалились спать, заперев дверь на засов и бросив спальники на панцирные сетки кроватей. Под утро проснулись от звука мотора. В окна ударили лучи фар — вернулся наш УАЗик.

— Дрыхнете? — строго спросила Ольга. — Хватит, скоро рассветёт. Тёма, свари кофе, у тебя хорошо получается. Позавтракаем и поедем.

— Куда?

— Я покажу.

Я зажёг плитку, поставил на неё котелок. Андрей достал пайки и печенье. Удивил Борух — он сидел с таким видом, как будто говна наелся, и поглядывал на Ольгу неодобрительно. Не знаю, где они были и чего видели, но майору это категорически не понравилось.

За руль на этот раз посадили Андрея. Он, к моей лёгкой досаде, справлялся с коробкой передач гораздо ловчее меня и вообще рулил лучше. Впрочем, у меня давно не было практики, а последней моей машиной была старая «Делика». Зато можно по сторонам оглядеться. Срез выглядел безлюдным, но очевидно таковым не являлся — грунтовые дороги, если по ним никто не ездит, долго не живут. А мы катились по заросшей, но отчётливой колее среди нераспаханной степи. Пару раз в пределах видимости оказывались брошенные деревни, какие-то сельскохозяйственные строения, накренившиеся столбы с провисшими проводами и другие признаки того, что срез был индустриальным и не так давно — обитаемым. Навскидку я бы сказал, что деревни опустели десяток-другой лет назад, не больше. Интересно, что здесь произошло? Спрашивать у Ольги не хотелось — она сидела впереди и выглядела очень холодно и отстранённо. Борух имел кислый вид и поглядывал то на неё, то на меня, но ничего не говорил. Хотя было видно, что ему хочется.

Ехали довольно долго, и финишировали на большой вытоптанной площадке, окружённой высоким забором из стальной сетки с колючей проволокой вверху. В середине стоял большой квадратный навес из досок, под которым торчал из земли камень репера. Вокруг импровизированной площади раскорячились построенные вкривь и вкось сараи, поилки, прилавки и большие загоны. Похоже на рынок для скота. Сейчас он пустовал, но было видно, что место посещаемое — земля хранила отпечатки больших зубастых колес и множества ног, среди которых преобладали босые.

— Иди к реперу, — сердито, сквозь поджатые губы, сказала мне Ольга.

Я подошёл. Мне не нравилось это место. Тут плохо пахло — нечищеным сортиром и какой-то тухлятиной — и вообще было нехорошо. Борух стоял мрачный и надутый, Андрей оглядывался по сторонам и качал головой.

— Сними координаты репера, посмотри сетку резонансов, построй маршрут сюда от Коммуны, и посмотри, куда можно уйти отсюда…

— Мы пойдём обратно резонансом? — спросил я.

— Делай, что сказано! — вызверилась на меня вдруг Ольга.

Ничего себе! В первый раз вижу её в таком расстройстве. Обычно она себя гораздо лучше контролирует…

Снял координаты, прикинул топологию, соотнёс с нашими картами. Получалось, что добраться сюда можно, хотя и кружным путём. Отсюда же есть хорошо нахоженная цепочка резонансов… «Нахоженная» — значит, ей часто пользуются. Это сложно объяснить, но операторы чувствуют как бы большую готовность реперов к определённым резонансам. Привычку такую, как бы… Так вот, — сюда ходили часто и по одному маршруту. Бойкое местечко, несмотря на всю свою неприглядность.

Рассказал, показал, даже нарисовал на листочке. Ольга выдернула его у меня из рук, долго изучала, листала свою записную книжку, что-то с чем-то сравнивала, хмурилась, кусала губы…

— Садитесь в машину, — наконец сказала она зло. — Мы возвращаемся в Коммуну.

Вечером впервые видел пьяного Боруха. Майор сидел на лавочке, был глубоко нетрезв и очень мрачен.

— Хочешь? — он протянул мне фляжку. — Мужик один делает дивную самогоночку чисто для своих. Никакого похмелья, проверено.

— Ага, — сказал я, подумав, что, кажется, знаю того мужика. Вряд ли есть ещё один самогонщик — алкоголь в Коммуне ограничивался домашним вином и лёгким горьковатым пивом. Пить крепкое не принято. А «не принято» тут имеет силу закона…

Отхлебнул из фляжечки, в голове с устатку сразу зашумело. Самогон вкусный, но крепкий.

— Что случилось-то, Борь?

— Знаешь, впервые засомневался, на той ли я стороне. Подрастерял моральные ориентиры…

— Чего это вдруг? — поразился я.

— Да так, не бери в голову. Никто не идеален, и нигде не идеально. Просто лучше не знать, как оно всё на самом деле и зачем. Держаться подальше от тех, кто выбирает из плохих решений самое выгодное.

— А ты?

— А я не удержался. Теперь по уши во всём этом и назад сдавать поздно…

— Как жена, как ребенок?

— Нормально. Хоть они радуют… Эх…

— Держись, не раскисай, — сам себе не верю, что говорю это нашему стальному майору. — Я думаю, что скоро весь этот замес закончится. Сам знаешь — военная ситуация патовая, самое время начать уже переговоры…

— Да-да… — пьяно покачал головой Борух и чуть не сверзился с лавки. — Это ты, конечно, прав. Самое время. В том-то всё и дело…