Тайна моего положения

Глава 35

За ужином Эдгард впервые сел рядом с отцом, а не напротив меня, как делал обычно. В столовой витал аромат свежеприготовленных блюд и тонкий запах его одеколона.

— Как продвигаются дела в банке? — осведомился мсье Арчи, умело разрезая сочный ростбиф. Серебряные приборы мелодично позвякивали о тонкий фарфор тарелок.

— Неплохо. Вчера заключили сделку с меданскими купцами. Выгодные условия. Ты их помнишь, отец? Те самые братья Хендерсоны.

— О, старый Джеремайя всегда умел вести переговоры, — кивнул мсье Арчи, промокая губы накрахмаленной салфеткой. — Говорит, как шелком стелет, а условия железные. Он всё ещё заходит по средам играть в шахматы?

— Да… я не знал, — Эдгард на мгновение замялся, его вилка замерла над тарелкой. В глазах промелькнуло что-то похожее на сожаление. — Как твоё здоровье? Лекарь говорил что-нибудь о…

— О, не начинай, — добродушно отмахнулся старик, но я заметила, как потеплел его взгляд при этой неуклюжей попытке проявить заботу. — Я ещё вас всех переживу. Особенно если продолжу наслаждаться такими превосходными ужинами.

Эдгард чуть заметно улыбнулся, впервые за долгое время расслабив плечи. Я же делала вид, что поглощена своим салатом, но краем глаза наблюдала за этой маленькой семейной сценой, где лед отчуждения медленно, но верно начинал таять.

Позже, когда вечерняя прохлада окутала сад промозглой дымкой, мы с мсье Арчи вышли на прогулку. Последние кусты, почерневшие от ночных заморозков, отчаянно цеплялись за жизнь, их поникшая листва казались темными силуэтами на фоне серого неба. Мы медленно шли по гравийной дорожке, усыпанной мокрыми листьями, чьи приглушенные краски напоминали о скором приходе зимы.

— Знаете, сегодня Эдгард впервые за пять лет спросил о моём здоровье, — мсье Арчи остановился у старой скамьи, его голос слегка дрогнул, выдавая глубоко спрятанные эмоции. Он плотнее запахнул теплое шерстяное пальто и рассеянно погладил серебряного дракона на набалдашнике трости. — Казалось бы, такая мелочь… но для меня…

— Иногда именно с мелочей всё и начинается, — мягко ответила, кутаясь в тяжелую шерстяную шаль. Промозглый ветер пробирал до костей, играя выбившимися прядями моих волос. — Лёд тает постепенно, капля за каплей. Как первая оттепель.

— Да, но иногда я боюсь, что уже слишком поздно, — вздохнул старик, опускаясь на скамью. — Столько лет прошло… столько невысказанных слов…

— Для любви никогда не поздно, — твердо возразила, присаживаясь рядом. — Особенно между отцом и сыном. Эта связь… она как корни этих роз — может казаться умершей на поверхности, но стоит дать ей немного тепла и заботы…

Мсье Арчи благодарно сжал мою руку, и мы продолжили сидеть в задумчивом молчании, наблюдая, как сгущаются сумерки и зажигаются первые огни в окнах особняка. Мы сидели, до тех пор, пока пронизывающий холод все же не прогнал нас из сада.

В просторном холле, освещенном теплым светом старинных бра, я тепло попрощалась с мсье Арчи. Его силуэт еще какое-то время маячил в полумраке, пока он медленно удалялся по коридору, опираясь на свою трость. Поднявшись по широкой лестнице, я направилась в свою комнату, где уютно потрескивал камин. Усталость последних дней накатила внезапно, и, едва переодевшись в ночную рубашку, я погрузилась в глубокий сон, убаюканная тихим шорохом дождя за окном и далеким уханьем совы в парке…

А в лаборатории работа тем временем кипела, наполняя старые стены новой жизнью. Мастера устанавливали систему вентиляции, их голоса гулко отражались от высоких потолков, смешиваясь со стуком молотков и скрежетом металла.

— Мадам, медные трубы будут готовы к пятнице, — доложил старший мастер, утирая пот со лба клетчатым платком. — Но вот эта стена… — он указал на темное пятно у основания.

— Что с ней? — спросила, осторожно перебирая старые флаконы в пыльном шкафу. Их потускневшие этикетки всё еще хранили следы былого великолепия.

— Сырость пошла. Надо бы укрепить фундамент, иначе весной может быть неприятность.

— Да, если так над… — недоговорила, ощутив внезапное головокружение, что накатило удушливой волной, заставив меня судорожно вцепиться в массивный край дубового стола. Перед глазами всё поплыло, превращая чёткие очертания комнаты в размытые пятна акварели.

— Присядьте, — вдруг раздался знакомый голос Эдгарда. Он возник словно из ниоткуда, его высокая фигура в темном сюртуке казалась неожиданно четкой в моем затуманенном зрении. — Вы побледнели.

— Ничего страшного, просто душно, — солгала, благодарно опускаясь в потертое кожаное кресло.

— Мастер Томас, оставьте нас, — голосом, не терпящим возражений, распорядился Эдгард, и едва шаги мастера стихли на лестнице, мужчина мягче продолжил: — Отец рассказал, что вы недавно овдовели. Должно быть, нелегко начинать всё заново.

— В жизни часто приходится начинать сначала, — отозвалась, украдкой рассматривая его точёный профиль, отчётливо выделявшийся в приглушённом осеннем свете. Сейчас без привычной маски холодности, он удивительным образом напоминал отца в молодости — те же благородные черты и тот же гордый разворот плеч.

— Да… — задумчиво протянул Эдгард, взяв с резной полки пустой хрустальный флакон, рассеянно поворачивая его в руках. — Знаете, я тоже когда-то хотел всё изменить. После истории с Анабель…

— Вы расскажете, что случилось? — спросила, заметив, как тяжело даются ему эти воспоминания.

— Я был молод и непростительно глуп, — горько усмехнулся Эдгард, и тени прошлого на мгновение исказили его точёные черты. — Самонадеянно полагал, что знаю жизнь лучше отца. А он… он просто пытался меня защитить. Видел то, что я упрямо отказывался замечать.

— Никогда не поздно признать свои ошибки, — произнесла, наблюдая, как мужчина борется с нахлынувшими воспоминаниями.

— Но и исправить их не всегда возможно, — проговорил мсье Блэквуд, бережно возвращая флакон на место. — Пять лет… это очень долгий срок.

— Для настоящих чувств время не имеет значения, — ответила, медленно поднимаясь с кресла.

— Возможно… мадам Эмилия, вам лучше вернуться домой. В вашем состоянии находиться в лаборатории небезопасно, — внезапно произнёс Эдгард и протянул мне руку. — Я настаиваю. Моя карета ждёт снаружи.

— Хорошо, — растерянно кивнула, признавая его правоту и чувствуя, как остаточная слабость всё ещё отзывается лёгким звоном в висках. Я всего лишь мгновение помедлив, все же вложила свою озябшую ладонь в его протянутую руку. Его пальцы оказались неожиданно тёплыми, почти горячими, и это тепло странным образом придало мне сил. А его прикосновение было одновременно уверенным и осторожным — так обращаются с чем-то хрупким и ценным, — отчего по спине пробежала едва заметная дрожь…

Дорога в особняк Блэквудов прошла в полном молчании. Мы оба словно погрузились в собственные мысли, глядя в окна кареты, за которыми проплывал туманный осенний пейзаж. Только мерный стук копыт да редкое поскрипывание колёс нарушали тишину, повисшую между нами.

Когда карета остановилась у парадного входа особняка, Эдгард первым спустился на влажную от дождя брусчатку. Обернувшись, он протянул мне руку, и его пальцы уверенно сомкнулись вокруг моей ладони, помогая преодолеть крутые ступеньки кареты. Его движения были осторожными, почти бережными, будто я была хрупкой фарфоровой статуэткой, готовой рассыпаться от неверного прикосновения.

Он так и не выпустил мою руку, когда мы шли к дому. Наши ладони, соединённые этим целомудренным прикосновением, создавали странное ощущение защищённости, которое растаяло лишь в просторном холле, когда наши пальцы, наконец, разъединились.

— Благодарю вас, мсье Блэквуд, — произнесла, остановившись у подножия лестницы.

Эдгард медленно склонил голову в безмолвном ответе, и на мгновение в его тёмных глазах промелькнуло странное выражение, которое он тут же скрыл за привычной сдержанностью.

Поднимаясь по широкой лестнице к своим покоям, я чувствовала на себе его пристальный взгляд, но не обернулась. Только когда дверь моей комнаты закрылась за спиной, я позволила себе прислониться к ней и медленно выдохнуть, пытаясь разобраться в водовороте чувств, захлестнувших меня в этот странный, наполненный откровениями день…

Спустя некоторое время я стояла у высокого окна, кутаясь в тяжёлую шерстяную шаль, и наблюдала, как вечерние тени постепенно поглощают очертания сада. Опавшие листья, подхваченные порывами ветра, кружились в причудливом танце, словно пытались рассказать свою историю. Старинные напольные часы в дальнем крыле дома торжественно отсчитали полночь, а я всё не могла оторвать взгляд от темноты за окном, погружённая в тяжёлые мысли о тайне, которую храню. О крохотной жизни, зародившейся под сердцем, о её отце, который каждый день проходит мимо, даже не подозревая, что та единственная ночь изменила всё безвозвратно.

Но вот в гулкой тишине коридора вновь раздались знакомые шаги — уверенные и размеренные, как всегда в это время. Эдгард направлялся в свою комнату. На мгновение шаги замедлились у моей двери, но потом удалились, затихая в глубине коридора.

Невольно прижав ладонь к едва заметно округлившемуся животу, чувствуя, как непрошеные слёзы застилают взгляд, превращая ночной пейзаж за окном в размытое полотно. Я в очередной раз подумала, что рано или поздно правда выйдет наружу, и что тогда? Как Эдгард примет известие о ребёнке?

Но решиться на откровенный разговор я была пока не готова. Возможно завтра… когда наступит новый день, и принесёт с собой мудрость и смелость, которых так мне сейчас не хватает…