Тайна моего положения

Глава 21

Особняк мсье Блэквуда я покинула в приподнятом настроении. Солнце, казалось, светило ярче обычного, а осенний воздух был наполнен свежестью и ароматом опавших листьев. Даже величественные дома в районе Мелтис, еще утром хмурые и неприветливые, сейчас выглядели по-особенному живописно в своих нарядах из золотистого плюща.

Я шла быстро, рассматривая старинные дома, каждый из которых хранил свою вековую историю. Солнечные лучи медленно скользили по фасадам, высвечивая малейшие детали архитектурного убранства: тонкую резьбу карнизов, затейливые барельефы с мифологическими сценами, позеленевшие от времени медные водостоки в виде драконьих голов.

Заглядываясь на начищенные до блеска витрины магазинов, за которыми разворачивались настоящие представления: в кондитерской мсье Дюпона возвышались многоярусные торты, украшенные марципановыми розами и засахаренными фиалками; в галантерейной лавке шелковые ленты всех оттенков радуги струились водопадом по черному бархату витрины; у букиниста на Ратушной площади маленькие механические фигурки отбивали каждый час замысловатый танец.

Подсматривала в окна конторок, расположенных на первых этажах, за которыми мелькали силуэты клерков, склонившихся над бумагами. Медные таблички на дверях солидных заведений сверкали в лучах осеннего солнца, отражая имена нотариусов, адвокатов и банкиров, чьи услуги могли позволить себе лишь состоятельные горожане.

Незаметно для себя я оказалась на окраине города, здесь он будто снимал свою парадную маску и обнажал истинное лицо. Мощеные улицы сменились разбитыми грунтовыми дорогами, где в выбоинах после дождя стояли мутные лужи. Изящные фонари центральных улиц уступили место покосившимся столбам с тусклыми лампами, чье стекло было затянуто паутиной трещин. Домики здесь выглядели хуже, словно время и непогода оставили на них свои безжалостные отметины: облупившаяся краска на ставнях обнажала серое, потрескавшееся дерево, кирпичная кладка местами осыпалась, оголяя ржавую арматуру, а железные водостоки, изъеденные коррозией, напоминали старые шрамы на изможденных лицах. Даже воздух здесь был другим — тяжелым от запаха подгоревшей каши из ближайшей харчевни и дыма из печных труб, где жители пытались сэкономить на угле, сжигая всё, что могло гореть…

Чем ближе я подходила к дому мадам Летиции, тем сильнее сжималось мое сердце от неясного предчувствия. Воздух становился гуще, наполняясь едким запахом гари, от которого першило в горле.

Уже издалека я заметила клубы дыма, поднимающиеся в небо черными змеями. Тяжелые хлопья сажи, похожие на мотыльков, кружились в воздухе, оседая на мостовой и прохожих. На улице царила суматоха: соседи из ближайших домов, окруженные ценными вещами, которые они вынесли, опасаясь, что огонь перекинется дальше, с сочувствием и страхом смотрели на еще дымившийся, некогда небольшой особняк. Или то, что от него осталось: почерневшие стены, провалившаяся крыша, выбитые окна, через которые все еще вился сизый дымок.

Мадам Летицию я нашла на скамейке у дома напротив. Она сидела, прямая как струна, сжимая в руках маленькую шкатулку — видимо, все, что удалось спасти. Ее седые волосы растрепались, на щеке темнела полоска сажи, но даже в этот момент она сохраняла удивительное достоинство.

— Мадам… — тихо позвала я, присаживаясь рядом.

— Эмилия, — слабо улыбнулась женщина, узнав меня. В ее глазах, обычно таких ясных и живых, застыла растерянность. — Вы принесли мои часы?

— Да, что случилось? — спросила, осторожно коснувшись ее холодной как лед руки.

— Камин… или может свеча, я не знаю, — голос женщины дрожал, а в глазах стояли непролитые слезы. Она судорожно сжимала шкатулку, словно это была последняя ниточка, связывающая ее с прежней жизнью. — Проснулась от дыма, едва успела выбежать…

— Вам есть куда идти? Родные? Друзья? — я невольно поёжилась от порыва холодного ветра, который принес с собой запах гари и пепла.

— Нет, я осталась одна, — в голосе женщины прозвучала та особая горечь, которая бывает у людей, потерявших не просто дом, но последнее пристанище. Ее пальцы нервно теребили кружевной манжет некогда элегантного платья, теперь пропахшего дымом и испачканного сажей.

Я смотрела на эту гордую женщину, сломленную горем. В дневном свете особенно отчетливо виднелись морщинки вокруг ее глаз — следы не только возраста, но и давней, затаенной печали. Внезапное решение пришло само собой, словно кто-то шепнул его мне на ухо:

— Пойдемте к мсье Харви.

— Что? Нет, я не могу… — мадам Летиция вздрогнула, как от удара, еще сильнее стиснув шкатулку, так что побелели костяшки пальцев.

— Можете. В его доме достаточно места, и я уверена, мсье Харви будет не против, — твердо произнесла, ободряюще улыбнувшись.

— Вы не знаете… — недоговорила женщина, судорожно всхлипнув. Ее плечи, обычно расправленные с королевской осанкой, поникли под тяжестью невысказанных слов.

— О том, что между вами было? — мягко произнесла, слегка сжав ее заиндевевшую ладошку.

— Он вам рассказал? — удивленно проронила мадам Летиция, недоверчиво на меня посмотрев. В ее голубых глазах промелькнула искра того прежнего огня, который, должно быть, когда-то пленил сердце молодого часовщика.

— Нет, но я видела, с какой грустью вы друг на друга смотрели, полагаю, вам давно пора поговорить, — ответила, заметив, как по ее щеке скатилась одинокая слеза, оставляя на покрытом сажей лице светлую дорожку.

Не сразу, но мадам Летиция подалась моим уговорам, и мы все же двинулись в сторону мастерской мсье Харви. Она шла медленно, словно каждый шаг давался ей с трудом, то и дело оглядываясь на дымящиеся руины своего дома, будто прощаясь не только со стенами, но и с частью своей жизни.

Мы старались идти по менее оживленным улицам, но и там редкие прохожие провожали нас любопытными взглядами — еще бы, такая странная пара: элегантная дама в некогда дорогом, а теперь испачканном сажей платье и пальто, и я, простая помощница часовщика.

Когда мы подошли к мастерской, мадам Летиция на мгновение замерла и, глубоко вздохнув, решительно потянула на себя дверь. Колокольчик приветливо звякнул, и из подсобки вышел мсье Харви. Увидев свою давнюю возлюбленную в таком состоянии, он потрясенно застыл, его лицо побледнело, а руки, державшие лупу, дрогнули.

— Летиция… — выдохнул старик, и в этом единственном слове было столько боли и нежности, что у меня защемило сердце.

— Харви, прости… у меня сгорел дом… — голос женщины сорвался.

— Сгорел? — переспросил мастер, мгновенно преображаясь. Напускная угрюмость вновь появилась на его лице, но глаза… глаза выдавали его истинные чувства. — И чего стоишь на пороге? Проходи уже, простудишься еще, — проворчал мсье Харви, выходя в зал. — Эмилия, я покажу мадам Летиции ее комнату, а ты сбегай к модистке. Закажи халат, ночные сорочки… ну, все, что нужно женщине. Да поторопись, пока не закрылась, фарлы в шкатулке возьми.

— Конечно, мастер, — кивнула, с улыбкой наблюдая с какой бережностью, словно мадам Летиция была хрустальной он взял ее под руку и повел вверх по лестнице, продолжая ворчать что-то о ее легкомыслии и неосмотрительности. Но я видела, как осторожно он поддерживал ее под локоть, как тревожно вглядывался в ее лицо, когда думал, что никто не замечает.

Выходя из мастерской, я счастливо улыбнулась. Возможно, этот пожар, при всей своей трагичности, стал началом чего-то нового. Началом исцеления двух израненных сердец, которые столько лет хранили свою любовь под маской обиды и гордости.