7. О тайных ходах и забывчивости

Не решаясь ступить на сходни, девушки стояли, переминаясь с ноги на ногу, и ожидали окончательного слова мужчины, который не пожелал снимать перед ними фуражку.

— К массиву Лунных гор, да? — потер подбородок капитан Кэйтайрон. Это был очень рассеянный и чересчур сомневающийся во всем капитан. — Что ж, до массива я довезу вас кратчайшим путем.

Таймири было позволено привязать плайвер к крюку, вделанному в кормовую часть киля.


В послеобеденный час голубой шлейф реки «Стрилл», протянувшийся до самых гор, был неподвижен. Он солнечно искрился на холмах и таинственно темнел в низинах. Однако там, где воды низвергались с утесов плотной стеною, безумствовал настоящий шторм. Но не будем забегать вперед и дадим Таймири насладиться моментом отплытия. Шагнув на шаткую палубу яхты, она испытала странное чувство освобождения и сладкой пустоты. Какая-то женщина в расцвеченном платье катила по берегу тележку с ткацкой утварью. Поодаль два седых рыбака спорили из-за улова, за столиком портовой кофейни сидел длиннобородый старик и угрюмо оглядывал толпу из-под необъятной широкополой шляпы. Пахло тиной и дымом от папирос. А на севере поблескивал величественный и неприступный массив Лунных гор.

Судя по выражению лица Сэй-Тэнь, ей так же, как и Таймири, не было дела до того, что творится на пристани. Эта яхта — ее новое, пусть и не идеальное, прибежище. От проблем, которые висели на ней довольно-таки ощутимым грузом, почти ничего не осталось. Часть их застряла где-то в песках пустыни, а еще часть непостижимым образом растворилась в подземном ручье. Скоро Сэй-Тэнь почувствует себя такой беззаботной, что наверняка сможет перепорхнуть через массив! Так что и никакого снаряжения не понадобится.

Но у капитана Кэйтайрона были несколько иные планы.

— Поплывем против течения! — заявил он. Таймири и Сэй-Тэнь удивленно переглянулись, а Минорис от потрясения даже икнула. Вот кому, скажите на милость, придет в голову плыть против течения, когда можно обогнуть массив с запада?!

С виду Кэйтайрон был человеком рассудительным. Он помногу думал, сидя в рубке. И такого надумал, что у команды чуть не случился дружный припадок! Яхту непременно надо испытать, потому как это ведь не обычная яхта, а трансформер. В воде она была неприметным, хиленьким суденышком, зато на суше запросто превращалась в вездеход. Но и этого капитану показалось мало. На днях он наделил ее способностью перемещаться по вертикальным поверхностям и теперь хотел проверить, взберется ли его трансформер по отвесной скале массива, там, где бушует водопад. А для этого путь только один — вверх по реке.

Всякий из команды вам скажет, что капитана опасно оставлять в рубке надолго, потому как он слишком много думает. Иногда он может безвылазно просидеть там целые сутки. Но совсем не факт, что на следующий день у него родится какая-нибудь сверхгениальная идея. Кэйтайрон был до невозможности забывчив. Если кто-нибудь входил к нему в период обострения забывчивости, капитан рвал и метал и чаще всего швырялся в матросов первым, что под руку попадет.

В каюте у него царил такой бедлам, какой и в страшном сне не привидится. А всё из-за клейких разноцветных листочков. Эти листочки капитан раздобыл на какой-то ярмарке и, похоже, без них своей жизни не мыслил. Записывая на листочке то, что ни в коем случае не следует забывать, он, как правило, приклеивал листочек на самое видное место. Потом появлялось еще что-нибудь, «чего-не-следует-забывать». И постепенно видных мест становилось всё меньше и меньше, а стены каюты приобрели дивное, ни с чем несравнимое «оперение». После того как «оперился» портрет его покойной матушки, Кэйтайрон перешел на блокноты. С блокнотом он стал чувствовать себя гораздо уверенней. Время от времени он важно расхаживал по палубе и, заглядывая в блокнот, отдавал распоряжения матросам. Матросов это изрядно веселило, но, как говорят, посмеешься над капитаном — угодишь за борт. Или и того хуже — отправят на камбуз картошку чистить. Вот уж, действительно, беда так беда!


— Проходите, устраивайтесь. Каюта — там, — махнул рукой капитан. Минорис сразу заметила: какой-то он апатичный. Хандрит, небось, круглые сутки.

Яхту легко можно было спутать с большой шхуной, но, несмотря на крупные габариты, пассажирская каюта на ней имелась всего одна. Обшарпанная, кое-как сколоченная из неровных досок. Чуть только Сэй-Тэнь открыла дверцу, как нос к носу столкнулась с философом Диоксидом.

— Ай! — отпрянула она.

— Чур меня! — как ужаленный, отскочил от нее философ. — Женщина на судне — плохое предзнаменование!

— А как насчет трех женщин? — напустилась на него та. — Мы будем жить в этой каюте, пока не доплывем до массива, так что извольте с нами считаться.

Диоксид расправил складки балахона, что-то проворчал, однако перечить не стал. Больно уж грозной выглядела Сэй-Тэнь.

Он протиснулся наружу и засеменил к корме. Его священный покой нарушили самым бесцеремонным образом. А философам положено размышлять, да притом в одиночестве.

На корме было довольно безлюдно. Только какой-то рыжий матрос штопал свою тельняшку. Подходящее место для размышлений. Но не успел Диоксид собраться с мыслями, как к нему прилипла Таймири.

— Дедушка, а, дедушка? А вы тоже к массиву путь держите?

Философ закатил глаза и испустил вздох тяжелобольного. Вот, оказывается, каково это, когда тебя называют дедушкой. Хорошо еще, что не старой калошей.


Сэй-Тэнь примерялась к кроватям и так и эдак. На какую ни сядь (а в каюте их было всего две) — скрипит, что несмазанная телега.

— Проходите, устраивайтесь, — припомнила она слова капитана. — Как же! Пружины здесь, верно, насквозь проржавели!

Дряхлое кресло в углу, явно предназначенное для таких же дряхлых пассажиров, доверия не внушало. А хромоногому столику с мятым жестяным чайничком Сэй-Тэнь сказала «пфе!» и заявила, что каюту эту, вероятно, целиком привезли из страны под названием «Никудышная».

В конце концов, она решила, что нет лучше места для спанья, чем дощатый пол. А кресло пускай забирает старик.

Однако кресло досталось Минорис.

— Нехорошо, — сказала она, — пожилому человеку на такой развалюхе спать. У него же наутро все кости болеть будут!

Сэй-Тэнь передернула плечами.

— Вишь какая справедливая сыскалась! Запомни, если будешь всегда идти на уступки, долго не протянешь.


Первая ночь на реке выдалась мучительно долгой и душной. Таймири несколько раз предлагала отворить дверь, но Сэй-Тэнь, видите ли, боится простуды, а пол и без того холодный. Минорис каким-то неимоверным образом умудрилась заснуть, скрючившись в кресле. А Диоксид видел цветные сны на той самой кровати, которую отвергла Сэй-Тэнь.


Утреннее великолепие ворвалось в дремлющий мир, осыпало блестками темно-синюю реку и разостлалось по палубе, исполосовав ее тенями мачт да снастей. Кормчий вяло поворачивал штурвал, заспанные матросы натягивали канаты, в то время как дивное солнце поднималось из-за гор. А горы с каждым часом становились всё ближе и ближе…

— Хорошо, что ветер попутный, — пробормотала Сэй-Тэнь. Ей так и не удалось заснуть. Философ храпел, как сотня бегемотов. Таймири жаловалась на духоту. А под полом скреблись и пищали крысы. Они, судя по всему, соревновались: кто больше шуму натворит.

Сэй-Тэнь стояла на палубе и смотрела, как парус выпячивает свое белое полотняное пузо. Иногда он сдувался, а потом, едва покрепчает ветер, вновь принимался пыжиться. Какой-то скрытый механизм под днищем позволял яхте беззаботно плыть вперед.

— Проклятущее изобретение! От его вибраций у меня скоро мозги искрошатся! — выругался кто-то у Сэй-Тэнь за спиной. — Когда-нибудь я пошлю к эннайрам этого чокнутого капитана и подамся в мореходы.

— А чем вам капитан-то не угодил? — поинтересовалась она.

— Чем-чем? Да хотя бы своими новшествами. Из-за навороченного устройства, которое яхту якобы против течения движет, у нас, у матросов, одни беды. Синре вчера с лихорадкой слег. А Калли так и вовсе дерганый стал. Не-е-е, нам причуды Кэйтайрона вот уже где!

— То-то я думаю, отчего это крысы с ума посходили, — протянула Сэй-Тэнь. — Им мотор тоже покоя не дает.

— А старик ваш сразу смекнул, что к чему, — подмигнул матрос. — Уматывайте, говорит, с яхты подобру-поздорову. У самого, говорит, подагра разыгралась.


Никакой подагры у Диоксида не было и в помине, хотя насчет мотора он размыслил верно. На предательство философ тоже никого не подзуживал. Тут уж матросы за него додумали. Они вообще мастера додумывать — только повод дай.

Уважением к Диоксиду постепенно прониклись все до единого. Даже ворчливый, вечно озабоченный капитан. Мудрец и шагу ступить не мог без того, чтобы кто-нибудь не обратился к нему за советом. Или с просьбой предсказать будущее. Но уж в этом он был полный профан.

Что касается Минорис, то она сторонилась Диоксида по одной простой причине: она считала себя недостойной.

«Кто я такая, чтобы заговаривать с философом?! — терзалась Минорис. — Образования ноль, логики — ни на маковое зернышко. Надо бы хуже, да некуда!»

Она думала и думала, и мысли эти не приносили ей ничего, кроме отчаяния.


Как-то вечером сидела она на краю палубы и грустила о своей невежественности. Внизу бурлили темные воды, вверху сгущались темные тучи. А Минорис что? Такая же темная, а может, даже и еще темнее.

— Тем-но-та, — по слогам произнесла она. — Сколько ни старайся, к свету не выберешься. А я бы так хотела подняться хоть на ступенечку выше!

— Ты даже не представляешь себе, дитя, сколь протяженна лестница знаний! — прозвучал над головою добрый, спокойный голос.

Она вздрогнула и обернулась: в белой, как будто нарочно выбеленной, бороде Диоксида пряталась улыбка. А глаза светились вековой мудростью.

— Вы меня научите? — выпалила Минорис. — Всему-всему?

— Всему? Это, пожалуй, можно, — усмехнулся философ.

* * *

Ополчиться друг на друга оказалось куда проще, чем объединить усилия и продолжать борьбу. Узники слишком рано сдались. Вместо того чтобы разобраться в себе, сосед винил соседа. А зародившаяся между пленными дружба дала вдруг такую трещину, что ни одним клеем не склеишь. Восстание было подавлено.

Тетушка Ария волком глядела на своего горе-предводителя, который пребывал теперь в самом скверном расположении духа и гнул спину чуть ли не вдвое больше обычного. Его, как главного зачинщика, заставили пахать за семерых. Остальным, конечно, тоже на орехи досталось. Обеденный перерыв урезали, ноги заковали в кандалы, а за разговорчики установили двенадцать плетей. Разговаривать, правда, не больно-то и хотелось.

«Вот она, какая, преисподняя», — думала Ария, волоча ногу в железном кольце и толкая неподъемную тележку. Ей и в голову не приходило, что пленники избегли худшей участи. Одолей они стражников, наружу им всё равно нипочем не выбраться. И дело тут даже не в пещерных монстрах (хотя монстров никто не отменял).

Когда-то давным-давно под фундаментом мастерской счастья Лисса рабочие проложили бесчисленное множество ходов. Каждый ход вел в свою пещеру. И в одной из таких пещер держали тетушку Арию. Если бы ей вместе с остальными удалось бежать, она просто умерла бы от голода в подземном лабиринте. Так что пленникам стоило благодарить судьбу уже хотя бы за то, что не открылась им вся безнадежность их положения.

Как долго они еще здесь пробудут? Неделю? Месяц? Ответ был очевиден: пока гору до основания не разберут. Сперва эту гору, потом какую-нибудь другую. Будь в стране поменьше пещер, или «змеиных нор», как называла их Ария, ведьма Терри сюда бы не сунулась. Потому как ее интересовала нажива. И, разумеется, власть.

А тетушку Арию интересовало, что сталось с ее домом в городе Огней. Сколько пыли осело на комодах, во что превратились герани на окне и не вломились ли, случайно, в квартиру воры. Воры? Вломились, куда же без них! Авантигварду сейчас было не до порядка. Как, впрочем, и его полиции. Верхушка задумала что-то очень хитрое, и бравые командиры вместе со своими подчиненными день и ночь толпились в главной зале дворца, отвечая на вопросы Терри и помогая чертить какие-то планы. Народ жил сам по себе. Вернее, выживал. Потому что город Огней распадался буквально по камешкам. Прилавки опустели, на рабочих местах начались забастовки, и ряды грабителей резко пополнились. Воры проникали в пустые жилища и набивали карманы всем, что только найдут. В тот момент, когда тетушка Ария вспомнила о доме, один такой ворюга как раз рвал на клочки ее рукописи. А на полу, в библиотеке, где Ария обыкновенно работала, полыхал костерок. Что послужило растопкой, догадайтесь сами.

Благо, лунный камень не горит. Если бы каждый воришка вздумал вот так погреться ночью у костра, город Огней с лихвой оправдал бы свое название.


Тетушка Ария понятия не имела, что творится в ее библиотеке, но все равно ходила с понурой головой, и не радовало ее даже свечение лунного камня. А однажды она услыхала, как люди поют. Петь — это вам не разговаривать. Пение пока что не запрещали.

Поначалу слов разобрать не удавалось. Стражники лениво пощелкивали кнутами, ходили из угла в угол и время от времени выражали свое недовольство смачным плевком в сторону. Им тоже в пещере не нравилось. И настроены они были до того неблагожелательно, что песню заключенных приняли на свой счет.

— Для чего мы рушим горы? — затянул какой-то умник.

— К нам в страну явились воры, — уныло ответили ему.

— Впору им марать заборы.

— Чем они займутся скоро!

Стражникам такое, конечно, пришлось не по нраву. Ох, и намахались они плетьми в тот вечер! Каждому влетело, даже тетушке Арии. И с тех пор невольникам возбранялось даже петь.

* * *

Остер Кинн стал настоящей катастрофой для владельцев отеля. Заплатив положенную сумму за проживание, он начал с того, что перевел бездну воды и мыла. Он отмывался от пыли и грязи, которая налипла на него в дороге. И продолжалось это никак не меньше трех дней. Приблизительно в то же время к управляющему поступил тревожный сигнал: некто очень голодный и неопрятный сметает все кушанья в ресторанчике для постояльцев. Повара жаловались, что не успевают готовить и вертятся, как белки в колесе. Многие посетители оставались без ужина, а иногда и без обеда. Недовольство возрастало и, в конце концов, достигло своего апогея.

На третий день, когда Остер Кинн насытился и даже пресытился гостиничной обстановкой, терпение заведующего лопнуло, как мыльный пузырь. Он ворвался в номер вместе с толпой негодующих постояльцев — и прирос к полу. По паркету текли потоки пенной воды, ковер ручной работы (дорогой, надо заметить!) вымок до нитки и стал походить на болотный мох, а в ванной кто-то громко и нахально распевал куплеты.

— Безобразие! — вскричал владелец отеля. — А ну, выметайся отсюда ко всем вардам!

Остер Кинн умолк. Он как раз извел последнюю бутылочку жидкого мыла, тюбик с зубной пастой и флакон заграничного одеколона. Облачился во все чистенькое — и распахнул дверь ванной прямо перед носом управителя.

— Выметайся вон, я сказал! — рявкнул тот и, поскользнувшись, грохнулся на спину.

В общем, Остера Кинна без лишних церемоний выставили за двери гостиницы, пригрозив, чтобы он там больше никогда не появлялся. А тот и рад радешенек!

— Скучно у вас, — сказал он. — Развлечений тьма, еды прорва, а всё равно скука смертная.

Сунул руки в карманы, вытащил трубку — и давай дымить! А одеколоном от него разило на всю округу. Даже полицейские шарахались.


Остер Кинн единственному удивлялся: как и откуда брался у него табак? И эта злополучная трубка? Неужто он пристрастился к курению? Это умозаключение сильно его озадачило, и он пообещал себе, что от табака избавится при первой же возможности. А с трубкой можно и повременить.


Внезапно он остановился посреди улицы, потому что его осенила догадка: вредные привычки наверняка на дух не переносят экстремальных условий, и уж где-где, а в неспокойной воде растворяются лучше всякой соли! Убить разом двух зайцев — а именно, покончить с табаком и догнать судно, на котором уплыла Таймири, — для Остера Кинна значило самому броситься в реку «Стрилл». Ему претила мысль о каких-либо подручных средствах, и он решил добираться до цели вплавь. Но прежде чем кидаться в омут с головой, он разузнал у паромщиков о яхте, снявшейся с якоря три дня тому назад. Паромщики с кривой улыбкой отвечали, что знают этого сумасбродного капитана, и предупреждали: «От него добра не жди!»

А потом народ, толпившийся на пристани, ахнул: Остер Кинн с разбегу прыгнул в реку, сопроводив свое погружение победным кличем и обильными брызгами. Конечно, до победы было еще далеко, но, раз вступаешь в бой с таким кличем, считай, перевес на твоей стороне.

Остер Кинн был заправский пловец, и как ни старались водовороты его закрутить, он всё равно упорно гнул свое и продвигался вверх по быстрине. Когда мышцы сводило от напряжения и холода, он едва успевал выбраться на берег. Неужто он, и правда, надеялся догнать яхту? Бурлящую реку уже нельзя было сравнить с той мирной и податливой рекой, которая вдохновила Остера Кинна в начале пути. Отплевываясь и пыхтя, он проделывал то, что обычному человеку было бы не под силу. И вот, наступил долгожданный момент, когда вдалеке замаячил подпрыгивающий на волнах плайвер.

«Так-так, — подумал Остер Кинн. — Это плайвер Таймири. Хорошо же я в нем отдохну!»

И только он так подумал, как поток накатил на него со всей своей мощью. Река не на шутку взволновалась и попыталась затолкать настырного смельчака туда, откуда он явился. Но не таков был Остер Кинн, чтобы сдаваться, когда близок финиш. Он поднажал — и река отступилась. Уцепившись руками за резиновый бортик плайвера, он забрался внутрь, после чего издал клич, который теперь справедливо можно было назвать победным.

— Вовсе и незачем так орать! — заметила Таймири с палубы. Ей отчего-то взбрело в голову, что плайвер могут втихомолку отвязать. Мало ли, что у капитана на уме. — Кстати, очень правильно, что вы к нам присоединились. У нас здесь скука — хоть помирай.

— Правда? — удивился Остер Кинн. — В городе, знаете ли, тоже невесело. Чего стоят одни их правила да предрассудки!

— Зато у нас угнетающий философ, — парировала Таймири.

— Кое-кто слушает этого угнетающего философа с открытым ртом, — вставила Сэй-Тэнь, возникнув рядом. — Минорис просто влюбилась в его высокие материи! А вы бы поднимались наверх. В плайвере, должно быть, сыро. Простуду подхватите.

Остер Кинн не на шутку оскорбился. По пустыням всю жизнь бродил, никакая зараза его не брала. А тут, на реке, да еще после того, как он невесть сколько проплыл, — и вдруг простуда?

Внезапно Сэй-Тэнь выпучила глаза. Таймири решила от нее не отставать и тоже выпучила.

— Осторожно! На Зюма не наступите! — вскричали они в один голос.

Из под ног Остера Кинна белым пушистым комком выкатился щенок. Выкатился — и давай лаять! Остер Кинн чуть равновесие не потерял.

— Колючки пустынные! Откуда в плайвере пес?! — воскликнул он.

А ведь о Зюме совсем забыли! Как пропал в городе, так с тех пор и не появлялся. Сэй-Тэнь подозрительно взглянула на путешественника:

— Вы украли? Думали втихаря слопать?!

— Да ничего я не крал! — возмутился Остер Кинн. — Куда бы я его, по-вашему, запихнул? Рюкзак-то мой тю-тю! А в реке он бы захлебнулся.

Сэй-Тэнь призадумалась. И то верно. Как ни крути, Остер Кинн здесь ни сном ни духом.

— Ага, я же говорила! Дух гор! — обрадовалась Таймири. — На такое только духи способны.


Зюм лаял так звонко и самозабвенно, что даже капитан всполошился.

«Собака? Откуда на яхте собака?» — вздрогнул он. И тут же упустил нить своих рассуждений. А ведь битый час ломал голову, склонившись над картой речной долины. Он думал найти какой-нибудь рукав, чтобы заплыть туда и дать отдых команде.

— Ну всё, с меня хватит, — стукнул он кулаком по столу. — Что там, в конце концов, происходит?!

Кэйтайрон надвинул на лоб фуражку, для пущей внушительности насупил брови и в решительном настроении вышел из рубки.


— Маленький, да удаленький! — хлопала в ладоши Минорис. Зюм скакал, как резиновый мячик, вилял хвостом и выглядел абсолютно счастливым. Таймири на пару с Сэй-Тэнь заливалась смехом. А рядом, мокрый с головы до ног, стоял Остер Кинн и, прищурившись, созерцал закатное солнце.

Посчитав, что над ним насмехаются, капитан изменился в лице.

— Кто… без разрешения… пускает тут всяких… на борт?! — вскипел он.

— А почему им нельзя? — заикнулась Таймири.

— Нельзя, и всё тут! — отрезал Кэйтайрон. — Они даже не пассажиры.

Сэй-Тэнь легонько толкнула Остера Кинна в бок:

— Он будет жить в плайвере… Щенок тоже! — быстро добавила она.

— Это ничего не меняет, — взъерошился капитан. — Знаете закон сохранения массы? А энергии?

В последнее слово он вложил всё свое негодование. Судя по всему, физика в его памяти занимала особое место. Можно даже сказать, почетное.

— Я пловец, каких мало, — с достоинством отвечал Остер Кинн. — И большую часть дня буду проводить вне плайвера. За съестные припасы тоже не беспокойтесь. Меня вполне устроит сырая рыба.

— Ладно, будь по-вашему, — остыл капитан. Наблюдавшие за ним матросы знали, что затишье это временное, поскольку Кэйтайрон никогда не прочь выпустить пар…

Загрузка...